Царский зять (3)

Немой вопрос застыл в глазах почти у всех — многие бояре в растерянности стали переминаться с ноги на ногу. Юрий тем же решительным голосом продолжил говорить:

— В сражение пойдут все три бригады «новорусских» стрельцов первым эшелоном, каждая будет действовать супротив одной из османских колонн. Вначале опрокинем татар и ногайцев, идти быстро на конницу, вести по ней стрельбу из винтовок и штуцеров. Полковым единорогам в промежутках стоять меж батальонных каре — стрелять исключительно шрапнелью. Если всадники пойдут в атаку — орудиям переходить на картечь…

— Это безумие…

— Молчать! Кто посмел перебить царя?!

Юрий не сдержал прорвавшегося из души гнева. Один из бояр, осмелившийся на выкрик, попятился от его взгляда с побледневшим лицом — видимо только сейчас до него дошла вся дерзость подобного поступка, за которое положена плаха.

Неимоверным усилием Галицкий унял злость и продолжил пусть суровым, но спокойным тоном:

— За неподчинение приказу, или обсуждение оного, прикажу отрубить голову, раз ей думать не умеют! Надеюсь, теперь всем понятно, чем чреваты подобные выходки?!

В шатре воцарилась мертвящая тишина — обсуждать царское повеление желающих не нашлось даже среди родовитых московских бояр. И объяснение тут напрашивалось само собой — цари ведь родичи близкие, и один другому охотно разрешит несколько дурных голов топором снести для острастки, чтобы другие неразумные полезный урок усвоили. Тем более, у царя Новой Руси имелась определенная репутация, и все присутствующие в шатре хорошо знали, что крови он не боится.

— Иван Дмитриевич, твои запорожцы пойдут вторым эшелоном. При каждом случае выскакивать за линию карей и рубить бегущих турок и татар. При не расстроенном неприятеле немедленно уходить за стрельцов — в ход тогда пустим орудия.

— Все исполним, надежа-государь, дело знакомое. Так уже не раз воевали рядом с твоими стрельцами — полковники и сотники разумеют, что к чему в битве такой. Казаки давно готовы!

Кошевой атаман поклонился Юрию, блеклые прежде глаза Сирко горели неистовым пламенем — старик дождался этого часа. И словно старый боевой конь, заслышав звук трубы, рвался в сражении.

— Генералы Бологов и Гордон!

— Я здесь, государь!

— Приказывайте, ваше царское и королевское величество!

Из пышно одетой толпы выступили два генерала в скромных зеленых мундирах, как у «новорусских» стрельцов. На стольника и шотландца Юрий особенно рассчитывал — двенадцать тысяч хорошо обученных солдат полков «иноземного строя» уже не раз действовали в боях против турок и татар совместно с его стрельцами, вооружены и снаряжены были подобно его войску. Их бригады были единственными среди всей русской армии, которые можно использовать в грядущем сражении.

— Идете со своими полками третьим эшелоном, обеспечивая фланги. Ты, стольник, будешь приглядывать за левым, а ты, Петр Иванович, за правым — там наскоки ногайцев пойдут беспрерывно. В случае необходимости, подкрепите чуть-что ту из стрелецких бригад, построение которой прорвет противник. И надежно прикрывайте нам тыл — на татар отвлекаться нельзя, вот ими и занимайтесь.

— Диспозиция ясна, государь, все исполним, как следует, — Бологов поклонился чуть ли не до земли, за ним склонил голову и шотландец, негромко сказав при этом царю:

— Выполню любой приказ вашего царского и королевского величества, можете положиться на моих солдат!

— Вот и хорошо, действовать будем решительно и быстро, — подвел итог Юрий Львович и посмотрел на Ивана Самойловича.

— Гетман! Твои казаки нависают за нашим левым флангом. Как только татар опрокинем и по степи всех разгоним — нападайте на орды и рубите. Оттягивайте их на себя, не давайте вмешаться в сражение, пока мы османов не разобьем. А дальше преследуйте неутомимо, гоните всю ночь. Истребляйте их, где только сможете, и покуда в силах будете.

— Исполню твою волю, государь!

Пожилой казак с хитринкой в глазах, не столь роскошно одетый как стоящие рядом с ним московские бояре, поклонился, опустив руку с зажатой в ладони шапкой.

«Жест символический! Хитер, шельма!

Осознал уже, что выбора у него нет по большому счету. Никто за ним наследственное право на гетманство не признает, даже польский король, которому Ванька по весне отписал. А списочек с грамоты той у меня в руках — вон Мазепа глазки свои подлые закатил, шпион патентованный. За глотку я тебя взял, но хватку ты еще не ощутил.

Под Москву лечь ты не хочешь, если сторону ляхов или османов примешь, то тебя собственная старшина, среди которой моих доброхотов много, в мелкие клочки растерзает.

Ладно, я с тобой договариваться позже буду, сейчас надо действовать, победы над турками добиваться».

Юрий повернулся к князю Голицыну — тот всем своим видом демонстрировал, что полностью согласен со всеми царскими приказами, выполняя все прежние договоренности…

Интерлюдия 2

Казы-Кермень

7 июня 1680 года

— Держать строй! Держать!

Есаул Степан Алексеев громко командовал, почти кричал, старательно надрывая глотку — чтобы стрельцы услышали его приказы. За эти полгода он почти без отдыха всячески натаскивал новобранцев, которых было без малого две сотни — почти половина личного состава батальона. И сейчас видел, что труды его окупились сторицей — все три роты стрельцов, вооруженных штуцерами, действовали слаженно, продвигались вперед быстро, и при этом давали в минуту один, а то и два залпа.

Дальнобойные пули буквально косили турок — три сотни нарезных ружей в умелых руках являлись страшным оружием, могущество которых на поле боя оценили по достоинству.

— Первая шеренга с колена, вторая стоя! Целься! Огонь!

Сотник Никифоров взмахнул рукой, громко крикнув — его рота из девяти десятков стрельцов, вытянувшаяся длинной линией, окуталась густым пороховым дымом. Через несколько секунд последовал слитный залп слева, а потом и справа — две других роты также старательно расчищали путь перед собой, опрокинув визжащих людей в красных одеяниях.

— Заряжай! Первая шеренга — примкнуть штыки! Добить неприятеля! Янычар в плен не берем!

Таковы жестокие реалии войны, в которой уже установились суровые, написанные кровью правила. Во время стремительной атаки, когда стрельцы проходят с боем больше трех верст в час, нецелесообразно связывать продвижение вперед пленниками. И оставлять живого врага в тылу тоже нельзя — велик риск получить пулю в спину. Тем паче, когда перед тобой янычары — те жалости и пощады никогда не просили, так как сами милосердия к противнику никогда не проявляли. Тем более к нечестивым гяурам, которых за людей не принимали — так что долг платежом красен!

— Провести зачистку!

Сотник громко отдал команду, что была прописана в уставе — серебристая сталь длинных ножевых клинков играла бликами заходящего за горизонт яркого летнего солнца.

Хриплые стоны умирающих людей раздавались слева и справа, но, по мере того, как стрельцы шли вперед, замолкали. Только порой предсмертные вскрики раздавались, когда человеческая душа, пусть враждебного к православным магометанина, тяжело с телом расставалась, прекращая свой жизненный путь, завершившийся на бранном поле.

— Вперед, стрельцы, вперед!

Степан осмотрелся по сторонам, внимательно окидывая взглядом поле битвы, благо небольшие овраги и балки не мешали стремительному продвижению пехоты вперед. Сражение шло уже пятый час, вперед его полк продвинулся на добрых двенадцать верст, никак не меньше, скорее всего на пару верст больше.

В глотке давно пересохло, но есаул стоически терпел — и так уже дважды разрешал выпить воды, смешанной с вином, и фляги у стрельцов наполовину опустели. Но никто из служивых не роптал — все шли быстрым шагом, зло и радостно — понимали, что вековой враг не просто опрокинут и разбит. Нужно говорить прямо — разгромлены османы!

Теперь нужно преследовать их безостановочно, памятуя, что недорубленный лес вырастает. Степан помнил приказ, а потому подгонял стрельцов, хотя видел, что те измотались и держатся на одной силе воли. Но нельзя было останавливаться — впереди виднелось множество повозок, которые турки уже выстроили кольцом. Янычары в красных одеяниях не бежали с поля боя, и тем более не сдавались, а решили сражаться за этим импровизированным укреплением до конца.

— Артиллерию вперед!

За спиной послышался звонкий выкрик, и в интервалах между ротами промчались четыре орудийные запряжки, которые сопровождались полусотней канониров, посаженных на лошадей.

От сердца отлегло — теперь не нужно будет под неприятельским огнем приближаться к повозкам. Хоть османы и стреляют коряво (он сам за такую стрельбу с погон урядников лычки бы собственноручно сорвал), но выпущенные ими пули все же находят свои жертвы.

Впрочем, потери для такого сражения, где на поле боя сошлись огромные массы людей, в батальоне ничтожные — несколько стрельцов убито, с десяток ранено. И все дело в артиллерии — полторы сотни единорогов буквально расчищали от неприятельских скопищ путь вперед своей пехоте шрапнелью и гранатами.

Взять вот эти орудийные упряжки, где прислуга передвигается на лошадях — они быстро перемещались по степи, вовремя прибывая туда, где уставшей инфантерии требовалась поддержка огнем. Как сейчас — батарея выдвинулась на три сотни саженей вперед, и живо встала на позиции. Единороги отцепили от зарядных ящиков, упряжки из четверки лошадей тут же отвели за невысокую складку.

До вражеских повозок оставалось еще с тысячу шагов — убойная дистанция. И даже отчаянный бросок янычар бесполезен — его роты успеют подойти к огневым позициям гораздо быстрее и выставить прикрытие, А плотный ружейный огонь с картечью моментально всех живых врагов превратит в лежащие на траве мертвые тушки.

Единороги изрыгнули густые белые клубы с яркими языками пламени — орудия были предусмотрительно заряжены, как того требовал устав. В небе над повозками вспухли клубки взрывов — у янычар началась суматоха, многие стали прятаться под повозками, истошно ржали раненные лошади, доносились отчаянные выкрики.

Шрапнель в чистом поле смертельно опасная штука — спрятаться от нее негде, если единороги палят беглым огнем, то чугунная картечь, щедро высыпанная в небе, собирает обильную «жатву». И нет для воина лучшего зрелища, чем вид нещадно избиваемого противника. Правда, очутиться под таким же огнем Степан не хотел категорически — его батальон, будь он вооружен как османы, истребили в течение четверти часа, если он не отдал бы команду отступать поротно, причем бегом, и во всю прыть. Однако наличие штуцеров изменило ситуацию на корню — он бы успел выдвинуть застрельщиков вперед и перестрелять из штуцеров всю прислугу и лошадей. А таковой прием прописан в уставе, и часто использовался на поле боя.

Орудия дали еще один слитный залп, причем половина снова накрыла турок шрапнелью, а пара единорогов «угостила» неприятеля гранатами — одна повозка была разломана в груду обломков, а нескольких янычар разбросало по сторонам.

— Застрельщиков вперед! Стрельцам оправиться и отдыхать! Разрешаю перекур!

Команда есаула стала живо передаваться по рядам, а Степан внимательно посмотрел на засевших янычар, что готовились дорого продать свою жизнь. Вот только платить такую цену Алексеев не собирался — время работало на него. Единороги уверенно сокрушали импровизированные укрепления, нанося османам жестокие потери — добрая половина янычар не могла спрятаться от картечного града, тем более немногочисленные повозки сносились гранатами. Требовалось время, чтобы орудийный огонь окончательно деморализовал и обескровил неприятеля.

Стрельцы получили драгоценный отдых — передышка была настоятельно необходима. Люди устало садились на траву, а то и ложились навзничь на прогретую солнцем землю. Почти все открыли баклаги с водой, люди опытные — отпили по глоточку и прополоскали рот с горлом, выплюнув драгоценную влагу на землю. И лишь потом стали пить, но опять же — понемногу, ибо никто не знал, где может встретиться речка, которые в здешних местах могли запросто пересохнуть. Однако сам есаул надеялся на скорое прибытие полковых повозок с кухней, с ними привезут и спасительные бочки и бочонки с колодезной водой.

От одной мысли, что он вскоре напьется холодной живительной влаги, громче забилось сердце. Степан, прополоскав рот и отхлебнув кислого винца, закурил папиросу — тютюн позволял на время забыть о голоде и жажде, неизменного спутника в любой баталии. Тем более перед боем никто не ел — на пустой желудок больше шансов выжить от ранения в живот, все опытные стрельцы о том никогда не забывали…

— Приготовиться к атаке! Пошли, ребята, с нами Святая Русь! Вперед, вперед! Ура!

Роты пошли дружно, но теперь рассыпавшись цепями — орудия сделали свое дело, неприятельская стрельба стала редкой. Однако, иногда раздавались крики и маты, когда кто-то из стрельцов падал на землю, сраженный вражеской пулей. Но таких было немного — убило или ранило с десяток воинов, когда все три роты ворвались за линию разбитых укреплений. И сразу же пошло безжалостное истребление янычар.

И тех немногих, кто с бешеными криками, с ятаганами в руках и в окровавленных одеждах, попытался кинуться в рукопашную схватку. И тех, кто неподвижно лежал на земле, превращая ее в чудовищный «ковер» с щедрыми россыпями алых пятен на зеленом фоне. Первых просто расстреляли в упор, а вторых, которых было гораздо больше, докалывали штыками, втыкая острую сталь в мертвые тела…

Глава 6

— Теперь доблестные московские войска увидели, как можно побеждать османские полчища, что виделись раньше несокрушимыми, — Юрий старательно прятал ехидство, оно было совершенно неуместно, тем более перед князем Голицыным, которому искренне симпатизировал. Но в данный момент требовалось закрепить плоды победы, причем в свою пользу, согласно поговорке про дружбу и табачок.

— Не поверил бы, если бы собственными глазами не увидел, что столь малыми силами можно истребить врага многочисленного своим воинством, — Василий Васильевич вытер лицо большим платком — день стоял жаркий. И припекало изрядно даже под натянутым полотнищем, что скрывало «высокие договаривающие стороны» от горячих солнечных лучей.

— Воюют не числом, а умением, князь. Ваши войска бьются не регулярным, а казацким боем. Нельзя отдавать инициативу противнику изначально, пытаться отсидеться в осаде — пассивностью не побеждают, чаще всего она приводит к поражению. Сравни две войны — если с ляхами двадцать пять лет тому назад воевали московиты удачно, захватив территорию, то под Чигирином османы могли достичь успеха. И победили бы ваши рати обязательно, если я бы не вмешался. Разгромив османов и изгнав татар из Крыма, мои стрельцы этими громкими победами заставили султана заключить перемирие, которое позволило вам хорошо подготовиться к нынешнему походу. Но ты уж прости меня, Василий Васильевич, для победных сражений ваши войска еще не годятся, их нужно обучать и вооружать новыми фузеями и орудиями. А для этого нужно долгое время и деньги.

Юрий закурил папиросу, стараясь не смотреть на нахмурившегося князя. Еще бы тому не кручиниться — думал «покачать права», а нарвался на жесткий отпор, ткнули носом в сложившуюся ситуацию.

«А что ты хотел, родимый? Чтобы я вытаскивал каштаны из костра и все плоды победы отдал вам за здорово живешь?!

Ищи дурака!

Раньше вы мной как пешкой старались играть, то пытаясь разменять, то двигая, куда вам хочется. А теперь все, кончилась для вас лафа, вы птицу обломинго встретили, что для вас яйца нести не будет!

Так что давай думай, как в новых условиях нам отношения строить — но уже на равных!»

Сражение под Казы-Керменем закончилось жутким разгромом войск султана Мустафы — более двадцати тысяч турок и татар было перебито на поле боя или умерло от ран. До пятидесяти тысяч, включая раненных, взяли в плен — большую их часть составляли христиане — сербы, валахи, молдаване, болгары и греки.

Терять плоды победы Юрий не желал категорически, прекрасно понимая, что если сказал первые десять букв алфавита, то есть уничтожил или изгнал татар из Крыма и ногайцев из Таврии, то нужно произносить и остальные буквы зловещего «алфавита войны».

Степняки, что много лет занимались «отловом» рабов, теперь бежали за Днестр в диком страхе. В османский Буджак уходили тысячи кибиток, табуны коней и отары овец зачастую бросались. Их преследовали запорожцы и гетманские казаки, пройдя буквально огнем и мечом по всей правобережной ногайской орде рухнувшего в небытие Крымского ханства. От бывшего ужаса Речи Посполитой и Московского царства остался жалкий осколок в виде закубанской орды. Участь последнего вскоре решится, в этом Юрий не сомневался. Благо на Кубань можно будет наступать с двух направлений — от Азова на Дону, и от Тамани.

«Недооценили нас турки, причем сильно. Войско направили на треть состоящее из вассальных султану христиан — а те сразу переметнулись на нашу сторону. Вернее, на мою — найдется, где их расселить, земель много, не московитам же в холопы отдавать.

Понятно, что теперь турки начнут воевать всерьез. Однако им потребуется года три, чтобы сделать должные выводы, перевооружить свою армию, надлежащим образом обучить ее. А там и пойти отвоевывать бывшие земли Крымского ханства, ликвидацию которого они никогда не признают. И грянет долгая и кровопролитная война.

А оно мне надо один на один с Оттоманской Портой бодаться еще лет десять в здешних степях?!

Совсем не улыбается такая перспектива!

Преимущество во внезапности и вооружении я использовал полностью, теперь его не будет, вернее, не столь заметное станет. А потому нужно искать союзников, иначе просто не выстоим!»

Хмурый вид князя говорит о многом — тот успел здраво оценить сложившееся положение, как и то обстоятельство, что отступаться от территорий в пользу Москвы новоявленный Боспорский царь не станет. А потому надо как то договариваться и делить плоды победы, урвав хоть кусок. И тут Юрию было что предложить, благо вчера на собранной Боярской думе выработали список предложений. Но требовалось, чтобы именно Голицын первым начал диалог.

— Ваше величество, каким ты видишь владения Новой Руси? И как решать почнем владения изгнанных ногайских орд на всем южно-днепровском правобережье? И судьбу Очакова?

— Все земли Крымского ханства мои, князь. Как земли ханств Казанского, Астраханского и Сибирского, что стали достоянием славного московского государства, драгоценными камнями в шапке Мономаха великих государей. Тем самым мы восстановили справедливость — ведь сотни лет находились под ордынским ярмом, множество полоняников уходило на невольничьи рынки Царьграда и там распродавались. А что делали магометане с несчастными христианскими народами Крыма? С моими готами и генуэзцами, с княжеством Феодоро?!

Юрий говорил как можно горячо, зато лицо Голицына приняло кислое выражение, будто целый лимон съел. Князя понять можно — войско на юг двинули, пусть и не воевали толком, но вроде как участвовали, а плодов победы нет. А «спасибо», как правильно говорят, на хлеб не намажешь, тут маслице нужно для вкуса.

— Мы тоже много лет воевали с крымским ханом — сто лет тому назад царь Иоанн Васильевич разбил при Молодях орду. Засечные черты строили, набеги ногайцев отражали, что ходили по Изюмскому шляху. А ведь они наш православный народ в неволю угоняли, землицу обезлюдили. Да и под Чигирином дважды бились с турками, твоему величеству тем помощь должную оказывая, кровь служивых людей проливая!

Юрий чуть не прикусил губу — князь подравнял позиции в переговорах. Как не крути, но отдавать долю необходимо по справедливости. Тем более дальнейшая поддержка Москвы настоятельно необходима, воевать один на один с османами не улыбалось.

— Думаю, князь, полки наши выведем к южному Бугу, на берегах которого нужно укрепиться. Северную его часть до польских земель ваши полки займут, а на полдень мои стрельцы. Вот здесь на карте я отчертил грифелем — на каких рубежах мы сможем совместно турецкие войска встретить. Но к Днестру идти нам стоит всеми силами, дабы мощь общую султану показать. Но слишком обширна эта земля, чтобы за собой ее удержать!

Юрий разложил на столе карту, начерченную на пергаменте, внимательно посмотрел на Голицына и произнес:

— Мыслю, что султан на перемирие пойдет — ему время нужно для подготовки нового войска. А мы попробуем с ним мир заключить. И землицу от Днестра до Буга отдадим — ибо все равно ее долго не удержим. Года три нам нужно, чтобы к неизбежной войне подготовиться и союзников среди стран европейских найти, а тем опору в делах наших совместных обрести.

Юрий сделал вид, что задумался, даже папиросу закурил, молчал пару минут. А потом нарочито небрежно произнес:

— Гетман хоть и выбран на оба берега Днепра, вот только ляхи спят и видят, как бы свою власть на правобережной части снова утвердить. Их король Ян Собеский недаром рати собирал. Может с турками воевать собрался, но, думаю, мысли у него иные…

Слова упали как тяжелые камни, тут князь серьезно задумался — Юрий продолжал курить, даже не глядя на собеседника.

«Будущий Николаев не отдам — там место наилучшее для верфи. А линию от современных мне Вознесенска до Никополя, то есть до нынешней Чертомлыкской Сечи проведена, вот только на север от нее и на запад земли войска Запорожского. Так что Москве меньше нашего отдано, причем вытянутой кишкой от Чигирина и воронкой по Бугу. А Казы-Кермень, что ныне Бериславом стал — прежнее, и весьма многозначительное название — у меня остался».

— Да, ляхи весьма опасные враги, схизматики — много воевать с ними еще предстоит. А еще с турками по Днестру… Боюсь, Дума не захочет твое великодушное предложение принимать, ваше величество. То хоть и земли нам враждебного Крымского ханства, но оборонять их сил не хватит. Если только союзника в лице Речи Посполитой не приобретем.

«Изящно соскочил с темы, князь. Прикинул все риски моментально — журавль в руках гораздо лучше, чем синица в небе. С турками пусть «новорусский» царь воюет, и своими владениями все правобережные украинские земли прикрывает. Гетманщину, где их Ванька Самойлович заправляет. Да и поляки, прими он мое предложение, сразу же насторожатся, такой охват от ненавистных московитов им жутко не понравится.

А вот я для них пока не игрок в большом раскладе — всерьез не воспринимают. Думают только, как мою карту правильно разыграть в ущерб османам и московитам. Пока напрягаться не станут, хотя на границу с их владениями в Полесье и на Подолье я вышел».

— Да, князь, ты прав — война скоро жестокая пойдет. Но лучше оттянуть ее года на два-три, нужно только стяги наши показать под крепостями Бендеры и Аккерман, что на Днестре. И лишь тогда в переговоры вступить с новым визирем. Беда прямо с ними — этого убили в сражении, а прежнего на кол в Константинополе посадили. А ведь я с ним перемирие прошлое заключал, и что странно — турки его выдержали, хотя их татары подвели. Но и мы его соблюли — так что доверие сохранили.

Юрий налил себе и князю вина в блестящие хрустальные бокалы. Отпил глоточек терпкой рубиновой жидкости и посмотрел на Голицына. Он прекрасно понимал, что князь сейчас выложит главное — требования Москвы за оказанную помощь.

Как за нынешнюю войну, так и за будущую…

Глава 7

«У Москвы будут предсказуемые требования. Первым делом ликвидация относительной независимости Запорожской Сечи. Эта вольница не нужна сейчас, свою роль в истории она уже отыграла. Теперь их земли как яблоко раздора между мною и царем Федором. Однако соглашение с кошевым атаманом я не нарушу — запорожцы к Новой Руси сами тяготеют, на Москву их калачом не заманишь.

Что еще может быть?!

Деньги, ружья и орудия в качестве оплаты помощи?