Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Антисоветчина, или Оборотни в Кремле - Валерий Евгеньевич Шамбаров на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Для такой “модернизации” политики решением Версальской конференции было создано первое “мировое правительство” — Лига Наций. Через нее предстояло насаждать приоритет “демократических ценностей”, главным гарантом которых как раз и станет Америка. Хаус, настраивая на это Вильсона, льстиво называл его “апостолом свободы” — и президенту нравилось, он уже входил в подобную роль. Но… вместо дальнейшей реализации плана грянула катастрофа для самого Вильсона.

Что же произошло? Чтобы понять это, надо учитывать — единство “мировой закулисы”, “финансового интернационала” в начале ХХ в. оставалось еще непрочным. Теневые группировки в различных государствах могли иметь общие цели, но у них существовали и собственные интересы, далеко не всегда согласные между собой. Американская “закулиса” набрала огромную силу, но и европейская сохраняла значительное могущество. Она была старее, опытнее американской. А британские, французские, германские, итальянские, бельгийские, австрийские тузы политики и бизнеса вовсе не для того устраняли соперницу-Россию, не для того свергали германскую и австрийскую монархии, чтобы получить диктат со стороны США. Вильсон, Хаус и их команда были уверены, что хитро переиграли всех. Однако на самом-то деле обставили их самих. Америку втянули в войну, использовали ее ресурсы и политический вес для решения задач европейской “закулисы” — а потом постарались снова удалить от европейских дел.

И под Вильсона подвели мину. Не в Европе, где он считал себя всесильным, а у него на родине, в США. Это было совсем нетрудно. Ведь в 1916 г. он победил на выборах, используя лозунг “Вильсон уберег Америку от войны” — а почти сразу после выборов вступил в нее. Сограждане его обман помнили. А условия мира давали новые поводы для обвинений. Получалось, что англичане, французы, сербы, румыны, поляки, чехи получили реальные и осязаемые приобретения, а США? Выигрыш от “свободы торговли” и создания Лиги Наций был для рядовых американцев непонятен (да этот выигрыш и не касался рядовых). Выходило — десятки тысяч парней погибли или были искалечены за чужие, ненужные американцам интересы…

В США против Вильсона стала разворачиваться мощная кампания. Ему ставили в вину отход от традиционной политики изоляционизма, военные издержки и потери. Обвиняли в поддержке большевиков в России. Предсказывали, что в случае продолжения политики Вильсона, Америке снова придется решать чьи-то чужие проблемы, а не собственные, тратить на это средства, усилия, нести жертвы. Положение усугубилось тем, что президент перестал нравиться многим крупным американским фигурам. Как уже отмечалось, он был фанатичным протестантом — и на самом деле поверил, будто ему предназначена “мессианская” роль, будто он творит “волю Божью”. Ну а как же, представлялось, будто все “доказательства” налицо — быстрое возвышение, удача по всех задумках, возможность распоряжаться судьбами мира… Он стал выходить из-под контроля воротил Уолл-стрита.

Ну а в дополнение ко всему, произошло резкое охлаждение президента с Хаусом. В разгар кризиса, в ходе скандалов и разоблачений, которые посыпались на его голову, Вильсон вдруг прозрел. Понял, что им откровенно манипулировали. И он обиделся, порвал отношения со своим “серым кардиналом”. А в результате окончательно утратил поддержку американских банкирских кругов.

Завершилось это крахом всей его политики. Сенат США отказался ратифицировать Версальский договор, отверг вступление страны в Лигу Наций. От Вильсона отвернулись обе ведущих американских партии, и республиканская, и демократическая, обе объявили ему войну. Однако президент все еще верил в свою “избранность” и пошел на беспрецедентный шаг. Решил напрямую обратиться к американскому народу через головы сената, политических партий, минуя поливающие его грязью средства массовой информации. Стал на поезде ездить по США и произносить речи, доказывая правильность своей линии. За три недели он проехал от Вашингтона до Сиэтла, выступив в десятках городов. Но не выдержал такого напряжения. Вильсона хватил удар, разбил паралич, и до конца президентского срока он уже не вставал с постели [66]. Вот так в 1919 г. силам американской “закулисы” не удалось использовать очень благоприятную для нее ситуацию и захватить мировое лидерство. “План Хауса” пришлось отложить…

9. РОССИЯ В КРОВИ.

На календарях было 17 июля 1918 г. На православных календарях — 4 июля… В мрачном подвале суетливый и бледный Янкель Юровский расставлял у стены 11 человек. Государя императора Николая Александровича, его жену, детей, приближенных. Принесли два стула, усадив на них Александру Федоровну и царевича Алексея… Вошли палачи, и Юровский поспешно, сбивчиво стал зачитывать приговор. Николай Александрович удивленно вскинулся: “Как, я не понял?” Но Юровский, не давая ему договорить, выстрелил. И наперебой забухали револьверы… А потом на стене подвала в екатеринбургском доме Ипатьева кто-то оставил каббалистические надписи [30, 52, 167]… Когда произошло ритуальное убийство русского царя, его семьи и ближайших слуг, мир не содрогнулся. Мир вообще не сразу узнал об этом. А, узнав, воспринял в качестве одной из многих второразрядных сенсаций. Поахали, покачали головами, а назавтра перешли к новым темам…

Курировал эту акцию Яков Свердлов. Исполнителями стали его подручные Юровский, Голощекин, Белобородов, Войков (Вайнер), Сафаров (Вольдин), спецотряд латышей Свикке. В тайну были посвящены некоторые другие видные большевики — часть переписки при подготовке цареубийства шла через Зиновьева и Урицкого. А Троцкий в своих мемуарах почему-то солгал, будто находился на фронте и вопрос был решен без него Лениным и Свердловым. Хотя он, согласно протоколам Совнаркома, был в Москве и присутствовал на том заседании, куда явился Яков Михайлович с сообщением о расстреле Николая II. Очевидно, имел причины солгать. Существуют свидетельства, что Свердлов для организации ритуала получал указания через американскую дипломатическую миссию в Вологде — а поступали эти указания из США, в том числе от Якова Шиффа [136]. Банкира и одного из иерархов ложи “Бнайт Брит”.

Но здесь нам надо сделать отступление и более подробно коснуться вопроса о масонстве. Представления о нем бытуют самые разные: от безобидного “братства взаимопомощи и товарищества” до могущественной секты, правящей миром. Оно не является ни тем ни другим. Истоки его следует искать в гностических учениях, появившихся почти одновременно с христианством — и выступавших противовесом христианству. Главное отличие состояло в том, что христианство отдает приоритет вере, а гностицизм — познанию, человеческому разуму. Однако он не атеистичен. В ряде подобных теорий фигурирует библейская легенда о “плоде познания”, но расматривается она с позиций, противоположных библейским. Бог низводится до уровня “демиурга”, ремесленника, к тому же злого, раз он не позволял людям трогать этот плод. А благим началом признается Змий. Важным источником “познания” стал и поиск тайной мудрости в оккультных учениях Древнего Востока, языческих мистериях.

Гностицизм взаимодействовал с различными религиями, и возникали секты манихеев, павликиан, богумилов, вальденсов, альбигойцев, каббалистические теории. Этими учениями заразился и рыцарский орден тамплиеров-храмовников, созданный для защиты Храма Господня в Иерусалиме, но скатившийся до дьяволопоклонства — и под “храмом” стали пониматься обретенные на Востоке сакральные знания. Орден был уничтожен, но с его историей оказался связан термин “вольных каменщиков”, как бы призванных трудиться над строительством нового “храма”.

Идеи гностицизма проникали в европейскую мысль, порождая всевозможные ереси. Они сыграли важную роль в процессах Реформации, когда те или иные учителя отвергали догмат веры и начинали переиначивать религию на основе собственного разума. Ну а воспользовались Реформацией круги крупного капитала — для низвержения монархий и захвата власти в Голландии, Англии. Однако в ходе первых буржуазных революций выяснилось, что радикальные секты — слишком разрушительная сила, способная выйти из-под контроля и обернуться против своих хозяев. Поэтому в XVII в. в Англии возникла другая форма теневых группировок, масонские ложи.

Краеугольным камнем их учений стал либерализм. То есть республиканство, “гражданские свободы”, ослабление и подрыв устоев христианства, подмена его “просвещением”. А истинным фундаментом масонства стали интересы мирового олигархического капитала. С одной стороны, для подобных кругов всегда оказывались выгодными либеральные “ценности” и “свободы”. С другой — сам капитал становился мощным средством для пропаганды и достижения подобных целей.

Нет, масонство — не единая секта. Известны масоны-католики, православные, протестанты, иудеи, мусульмане. Но всегда “умеренные”. Исполняющие религиозные обряды, как принятую формальность. А в глубинных слоях посвящений оказываются темные оккультные и гностические учения. И если французские масоны-якобинцы пытались внедрить культ “Высшего существа”, строить “храм Разума”, то это “существо” отнюдь не являлось христианским Богом. И в жертву этому “Разуму” лилась человеческая кровь на гильотинах. Масонство — ни в коем случае не “братство”. “Вольный каменщик” действительно получает помощь от своих коллег. Но лишь до той степени, пока это нужно высшим иерархам. А отыгранная фигура без всякого сожаления отбрасывается — как было с российскими либералами, совершавшими Февральскую революцию. Масонство не монолитно. Существуют разные ложи, течения, весьма отличающиеся между собой по установкам, обрядам. Они могут даже враждовать между собой. Но вражда проявляется на нижних уровнях — а через высшие теневые круги структуры все равно остаются взаимосвязанными.

И особое внимание стоит обратить на орден иллюминатов. В переводе с латыни это значит — “просвещенные”. Но не исключено и иное толкование: “люди света”, “несущие свет”, а “светоносный” — имя Люцифера. Орден был основан в Мюнхене в 1776 г. баварским евреем Адамом Вейсгауптом. Наверное, не случайно, датой рождения ордена было выбрано 1 мая, магический “Мэй-дэй”, Вальпургиева ночь. Орден ставил задачи уничтожения монархий, религий, институтов семьи и брака, слом всей традиционной морали. А также всеобщую глобализацию со стиранием государственных границ и национальностей. В отличие от других масонских организаций, иллюминаты широко привлекали женщин, считая их важным инструментом для осуществления своей деятельности. Все члены ордена обязаны были иметь клички. Вейсгаупт взял себе имя “Спартак” — отсюда и германские революционеры-“спартаковцы”. А от праздника иллюминатов 1 мая пошел “День международной солидарности трудящихся”.

После запрета ордена многие его члены эмигрировали в США, замаскировавшись под “протестантов”, под “иудеев”. Но и в Баварии он возродился. К нему принадлежал Парвус. Не случайно он начал издавать “Искру” именно в Мюнхене. Возможно, как раз на этой почве в 1902 г. произошел разрыв Парвуса с Лениным, который был принципиальным атеистом и отвергал все, что, по его мнению, напоминало “богоискательство”. Однако если не удалось втянуть в орден Владимира Ильича, то это хорошо получилось с Троцким. К иллюминатам принадлежали также Ларин, Карл Либкнехт, Роза Люксембург, Клара Цеткин. Есть подозрения относительно Крупской — подруги Люксембург и Цеткин. “Вольными каменщиками” различных лож являлись многие другие видные большевики — Бухарин, Зиновьев, Чичерин, Луначарский, Володарский, Середа, Ломоносов, Скворцов-Степанов, Петровский, Радек, Раковский, Рейснер, Горький. А Свердлов, например, к масонству не относился, но был связан с ним через брата Залмана (Зиновия), усыновленного Горьким, а может быть и через Вениамина. Кроме того, Яков Михайлович был убежденным оккультистом, тайным последователем черных магических учений [199]. И не он один…

В свете этого можно призадуматься — а случайно ли большевистской пропагандой так настойчиво внедрялось понятие “жертв на алтарь революции”? Данный термин можно воспринять в переносном смысле, но ведь можно и в самом прямом. За успехи некие потусторонние силы требуют жертвоприношений. Не хочешь сам ложиться “на алтарь” — клади других. И нетрудно заметить, что многие преступления времен гражданской войны оказываюлись по сути иррациональными. Они не вписывались даже в жестокую логику “революционной целесообразности”.

Зверства творились уже при Временном правительстве. Солдаты, возбужденные агитаторами, поднимали на штыки командиров. Крестьяне убивали помещиков и “кулаков”, чтобы разграбить их собственность. Но это были стихийные эксцессы. Повального озлобления еще не было. Когда поход Керенского-Краснова на Петроград провалился, казаки и матросы после боя мирно общались друг с другом и приходили к выводу, что делить-то им нечего. И в других местах власть досталась большевикам при самом незначительном сопротивлении. Защищать Временное правительство никто не хотел, большинство населения восприняло переворот если не одобрительно, то равнодушно. Не зря же утверждение большевиков по всей России было назано “триумфальным шествием Советской власти”.

Но нет, подобный мирный сценарий эмиссаров зарубежных “бесов” не устраивал. Ожесточение стало насаждаться искусственно! На места рассылались всевозможные “интернационалисты”, которые собирали себе отряды подручных из шпаны, уголовников, хулиганья, и “триумфальное шествие” сопровождалось волной погромов, грабежей, диких расправ над всеми неугодными. Разумеется, это вызывало ответную реакцию. Против насильников поднимались восстания, усиливался приток в ряды белогвардейцев. И разгоралась опустошительная гражданская война.

А она, в свою очередь, давала новые поводы для наращивания террора. Внедрялись поголовное истребление пленных, добивание раненых, экзекуции в захваченных населенных пунктах. Поводы к репрессиям дала и политика “военного коммунизма”, попытки крестьян сопротивляться продразверстке. Ленин, находившийся в плену собственных иллюзий, силовые меры одобрял. Упрямо старался внедрить в жизнь новые модели, видя в противодействии им дело рук “эксплуататорских классов” или влияние “пережитков”, которые нужно решительно подавить. Весь 50-й том его полного собрания сочинений полон телеграммами с требованиями “массового террора”, “беспощадных расправ”, расстрелов, введения системы заложничества [96].

Но это были еще “цветочки”. Подлинной вакханалии открыло дорогу постановление ВЦИК о “красном терроре”, принятое 2 сентября 1918 г. под руководством Свердлова под предлогом покушения на Ленина. И тут мы сталкиваемся с еще одной “легендой прикрытия”. Главным творцом террора зарубежные, а вслед за ними отечественные демократические источники дружно объявили Дзержинского. Его изображали бездушной машиной убийства, настоящим монстром. Что ж, Дзержинский был жесток к врагам революции. И никто не снимает с него ответственности за многие преступления ВЧК, которой он руководил.

Но стоит отметить и другое. Кошмарную мясорубку, залившую Россию потоками крови, создал и запустил в действие отнюдь не он. Еще раз напомню, в октябре 1918 г. Свердлов отправил Дзержинского в “отпуск”. И именно в это время вместе с Петерсом провел реорганизацию органов ЧК. Они получили двойное подчинение — центральной ВЧК в Москве и региональным Советам, подконтрольным Свердлову и возглавляемым “интернационалистами”. Местные ЧК формировались Советами и получали права отделов исполкомов. По сути их вывели из-под контроля Москвы. В этот же период, без Дзержинского, произошли кадровые реформы. Часть сотрудников удалили из ЧК под разными предлогами. Но штаты были значительно увеличены, и в основном за счет инородцев. Центральный аппарат ВЧК на 75 % составился из латышей. Хватало и евреев, мадьяр, немцев, эстонцев. Для “укрепления” органов ЧК в них, согласно постановлению о “красном терроре” было переведено много “ответственных товарищей” из партийных и советских структур — а заведовал партийными и советскими кадрами все тот же Свердлов.

Ну а в дополнение к ЧК Троцкий приказом от 14 октября 1918 г. учредил свои собственные карательные органы, Реввоентрибуналы. Только это были не трибуналы в прямом смысле слова, т. е. не судебные органы, а особые, хорошо вооруженные подразделения, специально предназначенные для массовых расправ. И Лев Давидович поучал: “Если до настоящего времени нами уничтожены сотни и тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который, если понадобится, сможет уничтожить десятки тысяч. У нас нет времени, нет возможности выяснять действительных, активных врагов. Мы должны встать на путь уничтожения…” [21]

Теоретики “красного террора” — Троцкий, Лацис и т. д. провозглашали, что он направлен против “эксплуататорских классов”, “буржуазии”. Однако никакой настоящей буржуазии в России уже не осталось! Крупные предприниматели, банкиры, промышленники, между прочим, не очень-то пострадали от революции. Большинство из них еще в 1917 г., когда стало ясно, что Временное правительство шатается, позаботилось перевести свои капиталы в заграничные банки и выехать за рубеж. Многие эмигрировали сразу после Октября через Финляндию. Уезжали в течение 1918 г. через оккупированную немцами Украину. Но террор носил вовсе не хаотичный, а очень даже определенный характер.

В первую очередь он ударил по Православию. Под разными предлогами арестовывались и отправлялись на убой епископы, священники, диаконы, монахи и монахини. А под маркой “буржуев” карательные органы принялись густо выкашивать русскую интеллигенцию. Хотя она-то противницей революции отнюдь не была. Напротив, к 1917 г. она составляла чуть ли не самую “революционную” часть народа, целиком проникшись идеями либерализма, социализма, атеизма, “свободы-равенства-братства”… Иррационально? Нет, с точки зрения организаторов и заказчиков террора как раз это было вполне “рационально”.

Потому что, по планам “мировой закулисы”, требовалось разрушить не только Россию, а русский народ. Изменить его, переделать, денационализировать. А интеллигенция, несмотря на свои политические взгляды, оставалась носительницей культурных традиций, накопленного за века интеллектуального багажа. Вот и истребляли ее, “расчищая” место для совсем иной культуры, морали, традиций. У крестьян, рабочих уничтожению подлежала активная часть. Те, кто способен сопротивляться, окажется непокорным, не примет безропотно навязаннуе ему новую систему “ценностей”. А вот казачество было решено уничтожить полностью. Тоже, конечно же, не случайно. Пояс казачьих областей по границам скреплял Россию, препятствовал ее распаду. Казаки всегда были патриотами — даже те, кто принял сторону красных. Они бережно и консервативно поддерживали свой уклад, традиции, “переделать” их было трудновато. Наконец, они всегда называли себя “воинами Христовыми”. Вывод — их следовало просто физически истребить. Директивой Оргбюро ЦК за подписью Свердлова от 19 января 1919 г. открылась кампания геноцида казачества. Волны смерти и ужаса прокатились по Дону, Тереку, Уралу, Оренбуржью, Астраханскому краю…

Правда, жизнь Свердлова оборвалась. Возвращаясь с Украины, он был избит доведенными до голода железнодорожниками Орла, и 16 марта его не стало. Казалось, что и политика, внедрявшаяся через него, стала меняться. Уже в день смерти Якова Михайловича ЦК отменил антиказачью директиву. На VIII съезде партии многие делегаты высказывали возмущение зверствами террора, было также принято постановление о смягчении политики по отношению к крестьянству. Звучало и много резкой критики в адрес Троцкого, его методов руководства армией. В результате после съезда были назначены проверки, и вышло постановление ЦК о ставке Красной армии, где положение признавалось неудовлетворительным. Ленин писал: “Большинство Цека пришло к убеждению, что ставка “вертеп”, что в ставке неладно…” [96]

И… ровным счетом ничего не изменилось! Откуда еще раз хорошо видно, насколько сильные позиции имели агенты “мировой закулисы” в советском руководстве. Не стало одного — остались другие. Покрывали и поддерживали друг друга. А любые решения, идущие в разрез с линией теневых сил, блокировались и спускались на тормозах. ЦК признал ставку Троцкого “вертепом” — но Лев Давидович при этом не только сохранил командование вооруженными силами, а еще больше возвысился. После гибели Свердлова он выдвинулся на роль “вождя номер два”. И кадры, отобранные и выпестованные Яковом Михайловичем, как-то автоматически, “по наследству”, перешли в группировку троцкистов, усиливая ее — Петровский, Петерс, Аванесов, Лацис, Теодорович, Войков, Белобородов, Голощекин, Кингисепп, Стучка, Бела Кун, Уншлихт, Бокий, Крыленко, Сосновский, Кедров, Сафаров, Ягода и др.

Директиву Свердлова об уничтожении казаков была отменена — а геноцид все равно продолжился, теперь под предлогом подавления казачьих восстаний. VIII съезд партии принял постановление о “союзе” со средним крестьянством, Калинин, ставший вместо Свердлова председателем ВЦИК, давал указания не видеть в крестьянах врагов, налаживать дружные и взаимовыгодные отношения города и деревни. Куда там! На селе по-прежнему бесчинствовали продотряды. По-прежнему выбивали продразверстку насилиями, порками, расстрелами.

А борьбу против Православия никто и не думал сдерживать. Наоборот, она наращивалась. 1 мая 1919 г. за подписью Ленина вышло постановление правительства № 13666-2 “О борьбе с попами и религией” [56, 161]. Уж конечно, сотрудники аппарата Совнаркома, регистрировавшие постановление, не случайно дали ему такой номер. И день был выбран, понятное дело, не случайный — все тот же праздник иллюминатов, черный магический день. Последователей оккультных учений в советском руководстве хватало и без Свердлова.

И Россия превращалась в царство смерти. В каждом городе и городишке функционировало по крайней мере одно, а то и несколько карательных учреждений, и они не “простаивали”. А в дополнение к ним колесили разъездные карательные поезда, экспедиции, трибуналы, оставляя за собой массы трупов. Но жертвами “красного террора” становились не только те, кого убивали. Жертвами становились и те, кого привлекали к убийствам. А привлечь, повязать кровью, старались как можно больше соучастников. Постановление о “красном терроре” требовало личного присутствия при расстрелах партийных, советских работников, чекистского руководства. Для акций против крестьян проводили мобилизации партъячеек.

Солдат и матросов направляли для массовых казней, соблазняя возможностью поживиться имуществом жертв, спиртом, кокаином. Или возможностью позабавиться перед казнью с приговоренными женщинами. Кого-то ставили перед выбором — расстреливай или сам пойдешь “в расход”. Правда, это удавалось не всегда. Свидетельства очевидцев, доклады белой разведки показывают, что красноармейцы часто отказывались участвовать в экзекуциях [88]. Что ж, в таких случаях идеальными карателями были наемники — латыши, эстонцы, китайцы. Но ведь сколько было и согласившихся! Преступил “порог крови”, и начиналась новая, совсем другая жизнь, жизнь убийцы… Что ж, это тоже было важной целью. Заставить людей погубить свои души, сломать их мораль — и заменить другой.

В системе смерти, раскинувшей сети по всей стране, получали преимущества садисты, маньяки, извращенцы. Они выдвигались своими “талантами”, получали полную власть над людьми и возможность предаваться самым чудовищным фантазиям и наклонностям. И опять, конечноже, совсем не случайно среди палачей обнаруживаются последователи темных магических учений. И практиковались вещи, очень уж смахивающие на сатанинские ритуалы. Так, ставленник Свердлова оккультист Бокий, по свидетельству чекиста Агабекова, ввел в обиход палачей обычай пить человеческую кровь [2]. Этот обряд получил довольно широкое распространение, он был зафиксирован в Туркестане, Москве, Харькове [15, 105].

Священников часто убивали с особой жестокостью, придумывали для них самые изощренные способы расправы. Зарывали заживо, сжигали, сажали на кол. Многократно отмечены случаи, когда православным приговоренным выжигали или вырезали кресты на груди, на лбу. Известны и случаи распятия людей. Исследователи-современники сообщали, что типичные ритуальные убийства осуществляли “знаменитые” в те годы палачи Роза Шварц, “товарищ Вера”, Дора Любарская, Кедров, Ревекка Майзель и др. [58].

А к концу 1919 г. сама процедура казней была унифицирована, по всей стране утвердился единобразный ритуал умерщвления. Приговоренных разбивали на партии, раздевали донага и убивали выстрелами в затылок. Для этого оборудовались специальные помещения с пулеулавливателями, электрическим освещением, канавками и проточной водой для смыва крови. Обреченных независимо от пола и возраста — мужчин, женщин, подростков, стариков, заводили в “предбанник”, приказывая снимать все до нитки, отсчитывали по несколько человек, запуская в расстрельное помещение. И дежурная смена палачей делала свое дело. А следом уже шли другие вереницы голых людей, и их кровь лилась на “алтарь революции”. Уничтожали одну партию, приводили новую. “Работа” шла непрерывно, каждую ночь — или несколько ночей в неделю, и функционировали настоящие конвейеры смерти.

Террор провозглашался “вынужденной” мерой самозащиты республики, однако такая мотивировка не выдерживает ни малейшей критики. Потому что по мере побед Красной армии истребление людей не только не сокращалось, а набирало все большие обороты. Шли зачистки в каждом “освобожденном” городе, каждой “освобожденной” области. Жуткую “славу” стяжали “чрезвычайки” Архангельска, Киева, Одессы, Омска, Ростова, Екатеринодара. И все это затмили зверства в Крыму. Причем эти зверства тоже напоминали некую чудовищную языческую гекатомбу.

На полуострове скопились сотни тысяч беженцев, оседавших в течение всей гражданской войны, отступивших с Украины и Юга России с белыми частями. Казалось бы, если они эвакуируются за границу, для советской власти хлопот меньше. Путь едут куда хотят. Нет, была развернута мощная пропагандистская кампания, чтобы люди остались. Под руководством заместителя Троцкого Склянского составлялись и распространялись воззвания с ложными обещаниями амнистии. И многие солдаты, офицеры, гражданские беженцы верили, решались не уезжать на чужбину. Выходит, организаторы бойни заранее старались, чтобы в их распоряжении осталось побольше жертв…

Командующий Южным фронтом М.В. Фрунзе был сторонником реальной амнистии, как раз такими методами, сочетанием военных побед и милости, он сумел завершить гражданскую войну на Урале, в Средней Азии. Но его после взятия Крыма отозвали, и вся власть на полуострове была отдана “особой тройке” в составе Белы Куна, Розалии Залкинд (Землячки) и Михельсона. От ЦК курировал акцию Ю.Л. Пятаков (Киевский). Еще один человек “любопытной” судьбы. До Мировой войны совсем еще молоденький сын инженера, тусовался то с анархистами, то с социал-демократами, один раз арестовали, из ссылки бежал. А потом его вдруг женит на себе пожилая еврейка и увозит в Швейцарию. С кем уж он там общался, кроме Ленина, остается за кадром. Но после революции его назначают комиссаром Госбанка. То есть, он уже имел допуск к “святая святых”, к финансовым потокам. Примыкал к группировке Бухарина, позже перешел к троцкистам…

Под руководством упомянутых деятелей крымские перешейки перекрыли заслонами, не выпуская никого. И начались массовые аресты, облавы. Задержанных набивали в тюрьмы, сараи, склады. Но эти помещения служили лишь перевалочными пунктами, их тут же освобождали для других арестованных — по ночам местные жители наблюдали страшные картины, как колонны людей гнали в степь. Часто раздевали заранее и гнали обнаженных — женщин с детьми, отцов семейств, офицеров. Под студеным ветром, на снегу, выстраивали у рвов и оврагов, и по толпам человеческих тел хлестали пулеметы. Это продолжалось и зимой, и весной. М. Волошин свидетельствовал, что особенно массовые казни совершались на Пасху (в тот год — 23 апреля) — и вплоть до 1 мая. Всего же по разным данным, в Крыму было уничтожено 80 — 120 тыс. человек [49, 58, 105].

Но на Россию обрушился не только террор. Промышленность, транспорт, коммунальное хозяйство были разрушены. Заводы и фабрики замерли, обрекая персонал на безработицу. Города остались без света, воды, тепла. Ларинские модели “военного коммунизма” привели к голоду. По “рабочим” карточкам выдавались крохи, а карточки “детские”, “иждивенческие” не отоваривались вообще. Люди умирали от истощения или становились жертвами болезней. А они гуляли вовсю — сыпной и брюшной тиф, испанка, холера, чума. Под тифозные бараки отводились целые кварталы, где тысячи заразившихся вымирали без ухода, без медицинского обеспечения. В сельской местности полностью вымирали деревни. Приходилось отряжать специальные команды, чтобы отстреливать расплодившихся собак, приохотившихся питаться человечиной. В общем, операция по обезлюживанию страны и сокращению биологического потенциала русских проходила успешно.

10. КТО РЕГУЛИРОВАЛ ХОД ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ?

На чьей стороне была правда в великом русском братоубийстве? А ведь получается, что ни на чьей. Не было ее ни у кого, правды-то. Красноармейцы шли в бой, совершали подвиги и погибали ради утопических (и порожденных отнюдь не в России) идей коммунизма. Ну а белогвардейцы были заражены теориями либерализма, тоже импортными. И не только либерализма, многие — социализма, в белом лагере очутились меньшевики, эсеры. При белых правительствах очутились те же самые масоны, которые еще недавно подвизались в Думе, Временном правительстве, в Советах, самозабвенно разрушая Росийское государство. Не было правды и у “зеленых” — они в общем-то сражались не за Россию, а только за свои личные права. Не трожь меня и моих односельчан, не расстреливай, не грабь продразверсткой, а остальное меня не касается.

И все же Белое Движение, несмотря на свою слабость и противоречивость, сыграло очень важную роль. Его вожди пытались консолидировать своих сторонников не по политическим, а по патриотическому признаку, провозгласив борьбу за “единую и неделимую”. А тем самым Белое Движение спутало карты западных держав, сорвало их планы по расчленению России. Хотя тем самым оно и себе подписало приговор.

Нет, белогвардейцы не имели ни малейшего шанса на победу — потому что они слепо, до последнего, держались за союз с Антантой, считая его залогом успеха. А Антанта сделала все, чтобы они не смогли победить. Об этом недвусмысленно заявлял в британском парламенте Ллойд Джордж: “Целесообразность содействия адмиралу Колчаку и генералу Деникину является тем более спорным вопросом, что они борются за единую Россию. Не мне указывать, соответствует ли этот лозунг политике Великобритании”. Поддержка белых по сравнению с реальными возможностями Запада была мизерной. И осуществлялась она только для затягивания войны, для нарастания ожесточения, чтобы катастрофа России стала более глубокой и необратимой.

Кстати, даже в ходе боевых действий можно отметить четкую координацию действий иностранцев и “оборотней” в советских верхах. Летом 1918 г. чехословаки двинулись от Самары на Казань, куда удалось вывезти золотой запас России. Ползли еле-еле, два месяца. Но наркомвоен Троцкий за это время не сделал для обороны Казани ничего. Не прислал подкреплений, не подтянул дисциплину, и золото не удосужился эвакуировать. И лишь когда город был взят без боя, Троцкий забил тревогу, перебросил сюда массу войск, приекатил сам руководить и командовать. Правда, золотой запас захватили не чехи, а белогвардейцы Каппеля, и он достался не командованию Антанты, а Колчаку, но тут уж “накладочка вышла”. Ну а когда перешел в контрнаступление Лев Давидович, чехи отступили без боя, подставив белогвардейцев и бросив их на произвол судьбы.

Про поезд Троцкого вообще ходили легенды — там, где он появлялся, коренным образом менялась обстановка на фронте, поражения сменялись победами. Обычно это объясняли тем, что с наркомвоеном разъезжал штаб из лучших военных специалистов, да и сам поезд являлся серьезной боевой единицей с запасами оружия, отрядом отборных латышей, дальнобойными морскими орудиями. На самом деле были и другие причины. Одна — крайне жестокие меры, которыми Лев Давидович выправлял положение. Расстрелы даже высокопоставленных командиров и комиссаров в отступивших частях, массовые мобилизации в армию населения, которое гнали в атаки, поставив сзади пулеметы. Но, ко всему прочему, поезд Троцкого имел оружие более серьезное, чем пушки. Мощную радиостанцию, позволявшую связываться даже со станциями Франции и Англии. Осуществлялись ли через нее или иными путями контакты с западными державами? Судите сами.

В октябре 1919 г. армия Юденича чуть не берет Петроград. Туда мчится Троцкий, драконовскими мерами организуя оборону. Но наряду с этим загадочные вещи начинают твориться в белых тылах! Британский флот, который должен был прикрыть наступление со стороны моря, вдруг уходит в Ригу. Союзные Юденичу эстонские части неожиданно бросают фронт. А Лев Давидович по странной “прозорливости” нацеливает контрудары точнехонько на оголившиеся участки! Позже эстонское правительство проговорилось, что как раз с октября 1919 г. вступило с большевиками в тайные переговоры [109]. А в декабре, когда разбитые белогвардейцы и десятки тысяч беженцев откатились в Эстонию, началась вакханалия. Русских убивали на улицах, загоняли в концлагеря, женщин и детей заставляли сутками лежать на морозе на железнодорожном полотне. Множество людей умерло [67]. К какому террору отнести эти зверства — “красному”, “белому”, серо-буро-малиновому, история ответа не дает. История о них вообще “забывает”. Но большевики за такую “помощь” расплатились с Эстонией очень щедро, заключив с ней 2 февраля 1920 г. Тартусский договор, признав ее независимость и впридачу к национальной территории отдав ей 1 тыс. кв. км. русской земли.

Аналогичным образом получала удары в спину армия Деникина. Еще более неприглядной была роль иностранцев в крушении Колчака. В период отступления его войск Чехословацкая армия, подчинявшаяся генералу Сыровому и командующему войсками Антанты в Сибири Жанену, вышла из повиновения Верховному Правителю России, захватила Транссибирскую магистраль. Тем самым дальнейшее сопротивление белогвардейцев было парализовано. Но и организованно отступить по железной дороге на восток чехи им не позволили, на Транссибирскую магистраль не пустили, предоставив выбираться по морозам и снегам через тайгу. И принялись останавливать поезда, отцеплять паровозы. 121 эшелон — с ранеными, гражданскими беженцами, эвакуирующимися в тыл, остались на станциях, а часто и на глухих получтанках в тайге, обреченные на замерзание. Повсюду отступающие чехи грабили, обчистили даже иностранных консулов.

А в Иркутске при активном участии Жанена был организован заговор Политцентра. Колчак, у которого чехи также отцепили паровоз, застрял в Верхнеудинске, отрезанный от своих войск. “Союзники” вынудили его отречься от поста Верховного Правителя, взяли под “международную охрану” — и выдали на расправу. И за это большевики с ними также щедро расплатились. Поезда чехов пропустили во Владивосток со всем награбленным барахлом. В этом городе уже была установлена советская власть, но Троцкий направил начальнику таможни Ковалевскому приказ: “В награду за службу России чехам разрешается пройти границу без таможенного досмотра и взять с собой все имеющееся у них в наличии и безо всякого ограничения. Они имеют право взять с собой все, что они захотят”. Для эвакуации чехов и всего, что они захотели, потребовалось 35 пароходов! На родине их встретили как национальных героев, и легионеры организовали собственный “Банк-хранилище” с персональными сейфами, куда поместили награбленные ценности. Начальным капитал бынка составил 70 млн золотых крон.

Куда охотнее, чем белогвардейцев, державы Антанты готовы были поддержать сепаратистов. Но большинство таких попыток оказались неудачными. Несмотря на искусственную пропаганду, национализм на территории рухнувшей Российской империи еще не имел массовой поддержки. Он оставался достоянием узких кругов политиканов и заразившейся этими веяниями местной интеллигенции. А простонародье хорошо помнило прежнюю жизнь вместе с русскими и вражды к ним не питало. Сепаратистские правительства получались слабенькими и беспомощными, а их вооруженные силы громились красными куда легче, чем белые войска.

Впрочем, наложился еще один серьезный фактор. Противоречия внутри лагеря Антанты. Французы делали ставку на польских и украинских националистов. Англичане и японцы под предлогом помощи сепаратистам и региональным “правительствам” стремились к прямой колонизации российских окраин. Но при этом они становились конкурентами для американцев. США не имели колоний, они уже разобрались, что такой способ установления своего господства далеко не самый лучший, он требует от государства слишком больших затрат, хлопот, содержания оккупационных войск. К началу ХХ в. американцы выработали более выгодную методику, неоколониализм. Государство остается независимым, но Америка приводит к власти и поддерживает приемлемое для нее правительство, через него берет под контроль экономику, транспорт, финансы и качает чистую прибыль. В России таким правительством было советское, опутанное “оборотнями”.

Падения большевиков Запад отнюдь не желал. Ведь в этом случае власть в стране могли захватить патриотические силы. И уже в период гражданской войны, когда Антанта формально покровительствовала белым, вовсю шло наведение мостов с красной Москвой. Президент США Вильсон обращался с дружественными посланиями к III и IV съездам Советов, заявлял, что Америка будет помогать “народу России навечно освободиться от самодержавного режима”. 1 мая 1918 г. была создана “Американская лига помощи и сотрудничества с Россией”. Президентом стал д-р Фрэнк Гуднау, вице-президентом знакомый нам директор Федеральной резервной системы Уильям Б. Томпсон, в лигу вошли сенаторы, видные промышленники (Генри Форд, директор компании “Дженерал Электрик” Чарльз Коффин и др.)

В России громили Церковь и убивали священников, а американская Христианская ассоциация молодежи, как писал М.Д. Бонч-Бруевич, помогала “кормить на боевом фронте десять тысяч бойцов Красной армии” [177]. В России гулял “красный террор”, а госдепартамент США 18 октября 1918 г. принял план экономического сотрудничества с Советским правительством [139]. Москва тут же отреагировала, 19 октября Чичерин направил ноту президенту Вильсону. Текст ее составил Радек и, как доносила в Берлин германская агентура, в ней делались “предложения о предоставлении железнодорожных, сырьевых и т. д. концессий или об уступке территорий в Сибири, на Кавказе, в Мурманском крае”.

В конце 1918 г. в Нью-Йорке было создано Советское бюро. Возглавил его Людвиг Мартенс, вице-президент фирмы “Вайнберг и Познер”, управляющими стали Григорий Вайнштейн — бывший работодатель Троцкого, владелец газеты “Новый мир”, Кеннет Дюран — бывший адъютант полковника Хауса, активным сотрудником стал Юрий Ломоносов — тот самый товарищ министра путей сообщения в царском правительстве, который загнал поезд Николая II в Псков. Совбюро получало финансовую поддержку от банка Моргана “Гаранти траст” и в 1919 г. заключило с американскими фирмами контрактов на 26 млн долл [158]. При Совбюро отирался еще один наш “знакомый”, Александр Гомберг — бывший литагент Троцкого и секретарь миссии Красного Креста. Он стал доверенным лицом “Чейз Нэншл банка”, периодически появлялся в Советской России, сотрудничал с Радеком, Зиновьевым, Бухариным.

Кроме того, в 1919 г. группа крупных американских промышленников и банкиров — Гугенгейм, Уайт, Синклер и др., создала фирму “Америкен-Рашен Синдикат Инкорпорейшн” для установления деловых контактов с Россией. Кстати, помните любопытный адрес, Бродвей-120, по которому располагались конторы Сиднея Рейли, Вениамина Свердлова, элитный банкирский клуб? Оказывается, что большинство фирм, включившихся в операции с Советской Россией, базировалось по тому же адресу. На Бродвеее-120 находились офис Коффина из “Дженерал Электрик”, фирма “Вайнберг и Познер”, компании упомянутых Гугенгеймов, Уайта, Синклера, по тому же адресу находились кабинеты четверых из девяти директоров Федеральной резервной системы США.

Неофициальные контакты с большевиками поддерживали и другие державы Антанты. Для этого в Лондоне постоянно пребывал советский эмиссар Литвинов (Валлах) — друг Олафа Ашберга, а в Швейцарии — Залкинд, доверенный сотрудник, а по некоторым данным и родственник Троцкого. Ну а с 1920 г. Запад вступил в открытые связи с Советской Россией. В январе с подачи Ллойд Джорджа Верховный Совет Антанты разрешил торговлю с большевиками. В Англию отправились для переговоров Красин, Каменев, в Италию Воровский, подписывались торговые соглашения.

Между прочим, этими обстоятельствами и взаимными интригами в лагере Антанты объясняются многие “загадки” гражданской войны. Так, англичане утвердились в Закавказье, устраивались там по-хозяйски. Но советские войска шутя сокрушили закавказские республики, и британцам пришлось убраться вон. А концессии на здешние месторождения полезных ископаемых Советское правительство отдало… американцам [173].

Так же легко Красная армия могла покончить с республиками Прибалтики. Однако этого не произошло. Советские дивизии остановились на границах. Потому что Эстония и Латвия стали таможенными “окнами”, через которые в Россию потекли западные товары, а из России — сырье и ценности, в первую очередь золото. В начале 1920 г. Троцкий вдруг назначается наркомом путей сообщения. При участии приехавшего из США Юрия Ломоносова он протаскивает заказ на изготовление паровозов в Германии, Эстонии и Швеции (где не было даже соответствующих заводов). И под маркой оплаты фиктивного заказа золото стали вывозить тоннами, из портов Таллина и Риги снаряжались специальные пароходы!

Очевидно, большевики расплачивались со своими тайными покровителями и кредиторами. “Отмывкой” в Стокгольме ведал все тот же Олаф Ашберг, через которого раньше шло финансирование революции. Теперь он предлагал всем желающим “неограниченное количество русского золота”. В Швеции золото переплавлялось и уже за другими клеймами растекалось в другие страны. Львиная доля — в США. Поставки начались в августе 1920 г., три парохода повезли из Таллина 540 ящиков золота по 3 пуда в каждом. Дальше этот поток нарастал. Только за 8 месяцев 1921 г. в Америку было доставлено золота на 460 млн долл… Из них в сейфах банка “Кун и Лоеб” осело 102,9 млн., изрядно перепало и Моргану [110, 158]. А, например, Джон Рид был в марте 1920 г. задержан в Финляндии с чемоданом бриллиантов, но тут же вступился госдепартамент США, и его отпустили [158].

В подобном раскладе судьба белогвардейцев Запад уже не интересовала. Они становились всего лишь помехой для налаживания столь выгодных связей с Советами. В апреле-мае 1920 г. последовали ультимативные ноты Великобритании, требующие от белых прекратить борьбу и вступить в переговоры с большевиками. Правда, помощь Врангелю взялась было оказывать Франция. Но объяснялось это тем, что в Париже беспокоились за Польшу. Она ввязалась в войну с Советской Россией, надеясь отхватить земли до Днепра и Западной Двины, но потерпела поражение, красные войска развернули на нее наступление. Вот и понадобились белогвардейцы. Они сражались героически, оттянули на себя 21 советскую дивизию. Но как только полякам удалось разгромить красных и заключить Рижский мир, отобрав Западную Украину и Западную Белоруссию, нужда в белых “союзниках” отпала. При подписании мира о них никто не вспомнил. В результате советское командование сосредоточило против них многократно превосходящие силы и сломило их оборону.

Караваны кораблей повезли остатки армии Врагнеля на чужбину. Уезжали и гражданские беженцы, которым удалось сесть на суда, набитые до отказа. Иностранцы встретили их более чем холодно. Франция “за долги” отобрала корабли Черноморского флота. Надежды на то, что союзники по Антанте помогут возобновить борьбу, оказались тщетными. От Врангеля потребовали распустить и разоружить воинские части. Разместили их в отвратительных условиях, зимой в палаточных лагерях, на скудных пайках, подвергали всяческим унижениям.

Так же было в других местах. Гражданская война заканчивалась, и массы русских людей, спасаясь от репрессий, уходили за рубеж. Перебирались через западные границы, через южные, через китайскую. Эвакуировались из черноморских, каспийских, северных портов. Позже закончилась война на Дальнем Востоке — и отсюда тоже отчалили десятки судов с беженцами. Всего эмигрировало более 2 млн. человек. Многочисленные русские колонии возникли в Польше, Германии, Чехословакии, Балканских странах, Финляндии, Персии, Китае. Постепенно массы эмигрантов перераспределялись, часть из них стала перетекать во Францию и Бельгию — эти страны восстанавливали свою промышленность, пострадавшую во время войны, но понесли большие потери, нуждались в рабочих руках. И вербовщики зазывали русских, которым можно было меньше платить. Вербовали и в Южную Америку на плантации. Некоторые русские стали перебираться в США, Австралию но проезд туда стоил дорого, устроиться без знакомств и знания местных условий было трудно. Это прежние политэмигранты — большевики, меньшевики, эсеры, бундовцы, националисты, получали неизменную поддержку и помощь. Те политэмигранты, которые требовались против России. А эмигранты, которые пытались отстоять Россию, оказались Западу не нужны.

11. ВЫБРОШЕННЫЕ НА ЧУЖБИНУ.

Любая попытка рассматривать катастрофу нашей страны с политических точек зрения оказывается слишком упрощенной. В одном варианте изображается отсталая и забитая Россия, где без революции было никак не обойтись. Истине это никак не соответствует. В другом варианте рисуется умилительная картина “хорошей” Российской империи, которую разрушили “плохие” большевики (или масоны). И при демонстрации старых фотографий порой можно слышать ностальгические вздохи: посмотрите, мол, на эти чистые, вдохновенные, глубокомысленные лица офицеров, инженеров, предпринимателей, которых сменили “хамы”.

Хотя в древние времена русские люди, желая объяснить те или иные бедствия, всегда называли одну главную причину — по грехам нашим. И она оказывается куда более глубокой, куда более объективной, чем все исследования социологов, политологов и идеологов вместе взятые. Операции, разрушившие империю, были спланированы внешними силами, но, как уже отмечалось, сама империя была насквозь больна, иначе эти операции не достигли бы цели. И те же старые фотографии запечатлели и донесли до нас благообразные, искренние лица, но они не отразили, что творилось в головах.

Допустим, существуют разные взгляды, несет ли на себе русский народ грех цареубийства — или русские к этому непричастны, поскольку убийство организовали и осуществили инородцы. Но в любом случае русский народ не поддержал царя, не выступил в его защиту. И среди белогвардейцев монархистов было мало. Это уж позже, к концу гражданской войны, обжегшись с “учредилками”, с демократическими и либеральными правительствами, белые офицеры стали опять обращаться к идее монархии. Да и то она оставалась достоянием меньшинства. Врангель в одном из воззваний указал — его армия борется за то, “чтобы Русский народ сам выбрал себе Хозяина”. Но на него за слово “Хозяин” обрушилась с негодованием вся белая “общественность” Крыма. После этого стоит ли винить в падении империи только масонов с большевиками?

А, с другой стороны, члены царствующего дома, великие князья, разве пытались они бороться с узурпаторами? Хоть один из них? Разве хотя бы попробовали поднять народ за монархию? Разве встали в ряды белых армий? Нет. Те, кто спасся, выжидали, как дело повернется. И лишь потом, в эмиграции, принялись высянять отношения, у кого больше прав на престол… Так кого же винить, что споры об этих правах остались для них лишь пустой казуистикой?

В кампаниях “красного террора” шло безжалостное уничтожение русской интеллигенции… Но ведь как раз интеллигенция была главной носительницей радикальных взглядов! Разве не она несла в народ идеи атеизма, бунтарства, социализма? И не она ли обучала этому не только крестьян, рабочих, но, главное, детей? Простых русских детишек, получавших первый заряд атеизма и “прогрессивных” взглядов именно в школах, и подраставших уже готовыми к восприятию революционной пропаганды. “А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы ему повесили мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской” (Мф, 18,6; Мр. 9, 42; Лк.17,1).

Разве не интеллигенция поносила патриотов, царя, клеймила “черносотенцев” и “реакционеров”? Устраивала овации революционерам, восхищалась террористами. Рукоплескала думской оппозиции, расшатывающей державу. И бурно приветствовала Февраль, вполне одобряя аресты и убийства полицейских, офицеров, жандармов. Выходит, интеллигенция получила… свое. То, что сама же посеяла и чему радовалась. Кстати, многие так и не поумнели. И в подвалах чрезвычаек студенты, гимназисты, курсистки, желая погибнуть “красиво”, выкрикивали: “Да здравствует революция!” Потому что ничуть не усомнились в пользе революции, но большевиков считали ее душителями, а настоящими революционерами — себя.

Принято сокрушаться по поводу судеб интеллигентов и дворян, оставшихся под советской властью. Они оказались затравленными, задавленными, их безнаказанно унижали безграмотные и наглые представители новой власти. Жалко их? Да, жалко. Но разве сами эти интеллигенты и дворяне не ратовали за “свободу, равенство, братство”? Кого же было винить, что “свободы” оказались не только для “прогрессивных” интеллектуалов — свободы крушить “реакционеров”, царя, правительство, свободы издеваться над ними. Но пришли свободы и для “швондеров” с “шариковыми” — свободы оскорблять и притеснять вчерашних ниспровергателей. Оказывается — получили то, к чему стремились. Только представляли себе это иначе.

Принято сокрушаться и по поводу судеб эмиграции. Дескать, взбесившаяся Россия изгнала своих детей. Они и впрямь бедствовали, люди с высшими образованиями, военными заслугами, нередко знатного происхождения, вынуждены были зарабатывать на жизнь грузчиками, судомойками, чернорабочими, женщинам высшего света приходилось от голода торговать своим телом… Но, во-первых, название “белая эмиграция” не совсем корректно. Как уже отмечалось, за рубежом очутилось свыше 2 млн. человек, однако к белогвардейцам из них имела отношение едва ли двадцатая часть. А большинство в период гражданской войны предпочитало оставаться в стороне, и для защиты России от большевиков палец о палец не ударило. Считали себя выше, ценнее того, чтобы взять в руки винтовку и встать в строй. Зато вовсю критиковали белых, возмущались их ошибками, ерничали над “солдафонством”, усматривали в их “диктатуре” угрозу “свободам”.

А во-вторых, подавляющая часть эмигрантов была из тех же “образованных” слоев общества. Которые первыми отреклись от России! Не она от них, а они от нее. Потому что “образованные” слои были напрочь заражены “западничеством”, рвались к “прогрессу”, мечтали жить, как в Европе. Опять выходит — получили то, чего хотели. Получили жизнь на Западе со всеми его “свободами”, парламентаризмами, “прогрессом”. Они себе это представляли по-другому? Но с какой стати? Только из-за того, что русские интеллигенты, предприниматели, космополитизированные аристократы до революции видели Европу из окон комфортабельных отелей, пансионатов, из аудиторий западных учебных заведений, через призму книг и газет? Но ведь и тогда в Европе были грузчики, судомойки, чернорабочие, проститутки, были нищие бесправные “гастарбайтеры”, чьим трудом обеспечивался “блеск” западной цивилизации… Значит, мечтали как раз об этом, но только себя видели в иной роли

Крайняя политизация русских сказалась и за рубежом. Несмотря на огромное количество беженцев, рассеявшихся по всему свету, такого явления как “русская диаспора” не возникло. Ведь на чужбину выплеснулся весь спектр партий и движений от монархистов до анархистов. А в эмиграции добавились споры по поводу причин поражения, дальнейших судеб России, прерсональное соперничество лидеров. И существующие политические группировки продолжали делиться и почковаться. Так, лишь во Франции оказалось зарегистрировано более 300 эмигрантских организаций.

Монархисты создали свой Высший Монархический Совет (ВМС), но тут же размежевались на “франкофилов” и “германофилов”, на сторонников великого князя Кирилла Владимировича и великого князя Николая Николаевича. Партия кадетов раскололась на “левое” и “правое” крыло, эсеры — на семь или восемь группировок. Меньшевики сумели сохранить партийное единство, но продолжали исповедовать марксизм, а после ужасов гражданской войны это учение стало у русских очень непопулярным. Образовалась группировка “учредиловцев” — тех, кто был причастен к разогнанному большевиками Учредительному Собранию считая себя “законной российской властью”. Но и они разделились на “правых” и “левых”.

Да что уж говорить о политических делениях, если размежевание произошло даже в церкви! За рубежом оказались два православных митрополита. Один, Евлогий, был поставлен в России партиархом Тихоном. Но само патриаршество возродилось во время революции на Поместном Соборе 1917-18 гг. И часть духовенства Московскую патриархию не признала, в 1922 г. в Сербии был созван Собор зарубежных архиереев, который избрал митрополитом Антония и поставил его во главе созданного на Соборе Архиерейского Синода. Этим было положено начало отдельной Русской православной церкви за границей, так называемой “Карловацкой”.

Некоторые и в эмиграции устроились довольно неплохо. Например, тузы российских банков, промышленности, купечества, Рябушинский, Нобель, Гукасов, Терещенко и иже с ними, создавшие свою организацию — Торгпром. Они сохранили значительную часть капиталов, заблаговременно переведенных за рубеж, вкладывали их теперь в западный бизнес. Не бедствовали и великие князья. Бывшие дипломаты, в распоряжении коих остались весьма значительные суммы, объединились в Совет Послов. В эмиграции возникло несколько русских масонских лож — “Северное сияние”, “Северная звезда”, “Северное братство”, в них входили многие видные политические и общественные деятели: Чайковский, Керенский, Кускова, Амфитеатров и др.

Кроме политических структур, были еще и воинские. Самым крупным являлась Русская армия Врангеля, эвакуированная из Крыма в Турцию и на Эгейские острова. Другой центр белых отрядов существовал в Польше под руководством Савинкова. и генерала Перемыкина. Особняком стояло “Братство русской правды” (БРП) П.Н. Краснова, С.Н.Палеолога и кн. Ливена, ориентирующихся на Германию. Два конкурирующих центра Белого Движения возникли на дальнем Востоке: один в Харбине, под руководством генералов Хорвата и Дитерихса, пользующихся покровительством местного властителя Чжан Цзолиня, второй в Нагасаки, где находился атаман Семенов, ориентирующийся на японцев. Все эти группировки, партии и течения спорили, ссорились, смешивались в самых разнообразных сочетаниях.

А кроме “общероссийских”, существовали еще и казачьи, украинские, армянские, азербайджанские, грузинские, северокавказские, среднеазиатские организации. И тоже во множественном числе! Одни готовы были держаться заодно с русскими, другие выступали под знаменами непримиримого серепатизма. Но даже среди сепаратистов единства не было. Допустим, у украинцев существовали организации Петлюры, Коновальца, Скоропадского, Тютюнника, ориентировавшихся на разные западные державы и не ладивших друг с другом.

Сперва все эмигранты верили, что их пребывание за границей будет недолгим, что положение в России скоро изменится. Только расходились во мнениях, как именно это произойдет. Одни полагали, что сам коммунизм переродится, как переродилась революционая Франция в империю Наполеона. Другие возлагали надежды на народное восстание, которое свергнет большевиков. Третьи — на иностранное военное вмешательство. Ну неужели Запад рано или поздно не разберется, что большевики — насильники и узурпаторы, что они опасны для других стран? Вот и двинет силы, разгромит их.

Не тут-то было. Западные державы предпочитали не воевать с большевиками, а торговать. Если в 1913 г. в Голландии даже существовал общественный Комитет помощи политзаключенным в России, который ставил перед собой задачу бороться “против тюрем и казней русского самодержавия”, то теперь зарубежные правительственные и общественные круги на информацию о зверствах большевиков и призывы о помощи сухо отвечали, что их реакция “будет истолкована как вмешательство во внутренние русские дела” или даже, что “официальный протест может быть истолкован как сочувствие контрреволюционным элементам”.

Мало того, европейские власти принялись помогать большевикам разлагать эмиграцию. Советское правительство в это время развернуло масштабную агитацию за “возвращенчество”, для этого по радио 7 апреля 1921 г. было передано обещание амнистии рядовым белогвардейцам, а 3 ноября 1921 г. вышло постановление ВЦИК по данному поводу. И для союзной администрации это стало прекрасным поводом прекратить помощь эмигрантам. Дескать, теперь вам ничего не грозит, так что и содержать вас больше незачем. Советских агитаторов беспрепятственно допускали в беженские лагеря, французское командование тиражировало и распространяло призывы к возвращению на родину.

Правда, те, кто поверил им, дорого за это расплачивались. Многих расстреливали сразу же по прибытии в советские порты, отправляли в лагеря. Некоторым позволяли доехать до дома, но потом тоже подгребали за решетку. Всего в течение 20-х годов удалось заманить в Россию 181,5 тыс. эмигрантов. Основная часть, около 122 тыс., вернулась в страшном 1921 г., и для большинства из них путь “домой” стал всего лишь дорогой в могилу. Слухи об этих расправах вскоре стали проникать за рубеж — можно ли было утаить массовые казни в портовых городах: Одессе, Новороссийске? Некоторым из тех, кто побывал на родине и чудом спасся от гибели, удавалось вторично бежать за границу и рассказать о пережитом [105]. Нет, Запад ничего подобного “не слышал”. Информацию об обмане и истреблении реэмигрантов не публиковали зарубежные газеты, она не всплывала ни в парламентах, ни в общественных организациях.

В 1921 г. Врангелю все же удалось спасти свою армию, договориться с правительствами Болгарии и Сербии, перевезти туда свои части, устроить их на дорожные и другие работы, на службу в пограничную стражу. Но подобные меры лишь продлили агонию Белой гвардии. В апреле 1922 г. открылась Генуэзская конференция, куда впервые была официально приглашена советская делегация. И по ее настоянию было принято решение о роспуске антисоветских военных формирований.

Становилось ясно, что изгнание затягивается дольше, чем казалось изначально. Тем не менее, эмигранты были убеждены, что рано или поздно ситуация изменится. И основой их существования стала идея “сверхзадачи”. Сберечь в своей среде “прежнюю Россию” и передать России новой, когда она будет возрождаться. Это признавалось главным смыслом жизни за рубежом, помогало переносить все трудности и лишения. Ведь русское зарубежье верило, что оно — лучшая часть народа, его “сливки”, элита. Считало себя носительницей духовных, культурных и государственных традиций. Вот и требовалось сберечь их — и донести…

Так, Врангель начал создавать Русский Общевоинский Союз (РОВС), где солдаты и офицеры состояли бы на учете — чтобы сохранить для будущего кадры и традиции старой российской армии. Для этого организовывались кружки и курсы, проводились сборы.

В Париже были открыты Высшие военно-научные курсы под руководством профессора генерала Н.Н. Головина. Вокруг них собирались светила генштабистов, проводились конференции. Если удавалось достать денег, издавались учебные пособия, труды по военной теории.

Эмигранты стремились сберечь и научный, культурный потенциал прошлого. Чтобы не угасли традиции российского образования, организовывались гимназии, девичьи институты, кадетские корпуса. Появлялись научные общества. Впрочем, техническая интеллигенция быстро нашла себе иное применение. Российских физиков, химиков, инженеров, математиков охотно принимали в иностранные фирмы, хорошо платили — и они отдавали свои способности и знания уже не своей стране и народу, а чужим. Но гуманитарные науки имеют национальную специфику, и философы, историки, социологи, экономисты вращались в среде соотечественников, создавали академические организации в Белграде, Харбине, Праге, Париже, Берлине, проводили симпозиумы, семинары, издавали журналы. Делались попытки переосмыслить российскую трагедию, возникали новые теории “сменовеховцев”, “евразийцев”, “Новый град”. Создавались богословские курсы.

В Праге и Харбине были образованы русские юридические факультеты, где маститые профессора старой школы продолжали углубленное изучение дореволюционного российского права, преподавали его молодежи, чтобы после освобождения родины от большевиков обеспечить ее квалифицированными юристами. Возникали русские организации литераторов, журналистов, художников, стремящиеся сохранить богатую культуру, утраченную и разрушаемую на советской территории… Да, это становилось сверхзадачей, сберечь “прежнюю Россию” — и донести до времен, когда она окажется востребованной.

Хотя при этом эмигранты не задумывались, а нужна ли она, такая “прежняя Россия” для России будущей? Нужна ли ей выброшенная на чужбину дикая разноголосица политических партий и группировок? Нужны ли старые или обновленные философские и социологические мудрствования, умножающие эту разноголосицу? Нужна ли старая юриспруденция, во многом способствовавшая государственной и народной катастрофе? Нужно ли упорное сохранение традиций “классического образования”, которое как раз и порождало “западников”, либералов, революционеров? Нужно ли ностальгическое слепое копирование устаревших Уставов императорской армии? А если открыть труды эмигрантских “классиков” военной науки, можно только подивиться ее убожеству, она осталась на уровне даже не 1917, а 1914 г., повторяя старые французские военные доктрины, от которых давно отказались сами французы [32].

Но нет, сомнений в “сверхзадаче” не возникало. Не было сомнений в том, что на родине, у большевиков, ничего достойного нет и возникнуть не может. В том, что Россия, когда она опомнится от революционного угара, окажется беспомощной, будет нуждаться в том, чего нет у нее, но осталось в зарубежье. И когда она начнет возрождаться, то, конечно же, это будет происходить по старым образцам. По сути эмиграция бережно сохраняла “для будущего” больную Россию. Ту, какой она стала к 1917 г., с идеологической мешаниной, думскими и учредиловскими взглядами, накопившимися пороками. Почитайте хотя бы Бунина с его “темными аллеями”, где автор больше всего тоскует о романтическом помещичьем разврате. Это что, не больное? Или эмигрантские произведения Алексея Толстого, Набокова и пр.? А Вертинский, Северянин, Ремизов, Минский? Как она была больной, предреволюционная культура, так и перетекла за рубеж. И политика перетекла, еще глубже больная, чем была в России. И больная, искалеченная “западничеством”, гуманитарная наука.

Патриотизм? Да, вот этого у эмигрантов первого поколения было не отнять. Россия осталась для них святыней, все помыслы были направлены к ней. А сама идея “сверхзадачи” превращала существование на чужбине в служение покинутому Отечеству. Но в этом была и великая трагедия эмигрантов. “Настоящей” Россией они воспринимали только себя. Не замечая собственных недугов, готовили себя на роль врачей. Не понимая собственных ошибок, видели в себе грядущих учителей. Не осознав собственных проступков, претендовали быть судьями.

12. ТЕМНАЯ НОЧЬ НАД СТРАНОЙ.

На православных календарях было 25 марта 1925 г. от Рождества Христова. На остальных календарях — 7 апреля. В больничной палате умирал патриарх Московский и Всея Руси святитель Тихон. Спросил: “Который час?” Один из присутствующих, не замечая струящихся по щекам слез, ответил: “Без четверти двенадцать”. Патриарх вздохнул: “Скоро наступит ночь, темная и длинная…” Поднял руку, дважды осенил себя крестным знамением. А когда хотел перекреститься в третий раз, рука упала…

Победа большевиков в гражданской войне отнюдь не ознаменовала собой конец бедствий, обрушившихся на Россию. Даже террор еще не сокращался, наоборот, его страшный пик приходится на “мирные” времена — с конца 1920 по начало 1922 г. Расстрелы по-прежнему гремели во всех “чрезвычайках”. И систему лагерей, кстати, создавал вовсе не Сталин. Она возникла по инициативе Ленина и Свердлова еще в 1918 г. Согласно постановлению о “красном терроре” концлагеря предписывалось создавать в каждом районе. Они были придатками тюрем, где не хватало мест. А в 1920 г. возникла еще одна система — Северные Лагеря Особого Назначения. Впоследствии аббревиатура СЛОН “по наследству” перешла к Соловкам. Но изначально Северных лагерей было два, в Архангельске и Холмогорах. И для каторжного труда они вовсе не предназначались. “Особое назначение” означало лагеря смерти. Сюда присылали целевым назначением на убой. Только за январь-февраль в Холмогорском лагере было расстреляно 11 тыс. человек [75], его называли “усыпальницей русской молодежи”.

Новый виток гонений покатился на казачество. Формально геноцид не возобновился, но вместо этого был взят курс на “расказачивание”. Казаков признали не народом, а “сословием”, причем “упраздненным”, и они попали в разряд “лишенцев”, т. е. категорий, лишенных значительной части гражданских прав — наряду с дворянством, духовенством, купечеством. А территории казачьих областей расчленялись. Западную часть Войска Донского отдали Украине, остальное поделили между несколькими российскими губерниями. Киргизскую (Казахскую) автономную республику наделили чрезвычайно щедро. Отдали в ее состав территорию Уральского, Семиреченского, Оренбургского Войск, южную часть Сибирского, даже столицей республики стал Оренбург. Из Астраханского Войска вычленили Калмыцкую автономную область, из Забайкальского — Бурят-Монгольскую республику.

Особенно суровым репрессиям подверглись Кубань и Терек, которые в 1919 г. находились под властью белых и избежали свердловского геноцида. Тысячи казаков были арестованы и отправлены в Северные лагеря, откуда не возвращались. На Северном Кавказе большевистская политика сделала ставку на “революционные” народы — чеченцев, ингушей, дагестанцев и др. Поэтому здесь были созданы Горская и Дагестанская автономные республики, которым отдали значительную часть казачьих земель. От Кубани южную часть отчленили в Горскую республику, восточную часть — в Ставропольскую губернию. А вновь образованная Терская губерния сохранила лишь 19 % земель Терского Войска — узкую полосу по северному берегу Терека от Минвод до Кизляра и Каспия. Многие станицы было решено отдать горцам, а казаков из них депортировать. И с выселяемыми часто предпочитали не возиться — не проще ли перебить? В ходе депортации было уничтожено 35 тыс. казаков, казачек, детей. Перестреляли, вырезали — и никто как бы и “не заметил”. Между делом…



Поделиться книгой:

На главную
Назад