Дрессировщик. Приручение

Еще больше разозлясь на то, что вынужден, словно вор, подслушивать в своем собственном доме, Суворов резко дернул дверь на себя и почти влетел в комнату. На полшаге остановился, чтобы не пришло никому в голову, что он торопился.

И, конечно же, перед ним открылась картина маслом…

— Мдаааа… Сладко до того, что аж зубы сводит… Идиллия, мать твою…, - протянул обманчиво спокойно, раздумывая, как на все это реагировать… — Света, какого хрена ты здесь делаешь? Тебе в доме заняться нечем?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Последнюю фразу он уже рявкнул, на выдохе. И с удовлетворением наблюдал, как Светка подпрыгнула, оторвав глаза от книги. А тощее, облезлое, хреново подстриженное недоразумение, которое он сам приволок в дом, затравленно забилось под одеяло. Белоснежно-кипенное, между прочим, его одеяло. На котором заскорузлые, обветренные руки с цыпками смотрелись безобразно.

Девчонка, поймав его взгляд (только глаза из-под края и торчали), стыдливо поджала пальцы и тоже спрятала их под белье. Только темные гляделки зыркнули обиженно и с вызовом. "Надо же… а мы еще и с характером… нужно будет запомнить". Мысль улеглась рядом с другими, таким же полезными. Но еще больше разозлиться не помешала.

— Игорь, ты что, с ума сошел? Время — десять вечера. Я уже отдыхаю. И сама решаю, где и как это делать. — Светка быстро пришла в себя (привычка — дело полезное). Но в этот раз — лучше бы она молчала.

— Не в моем доме. И не в этой комнате! Я тебе не плачу за услуги сиделки для посторонних. Что здесь, вообще, происходит? — Дураком он не был никогда. И все прекрасно понял. Но сейчас необходимо было наезжать и выяснять. И для настроения, и для дела.

— Игорь, девочка болеет. Температура постоянно скачет. Я рядом нахожусь, чтобы дать лекарства, если будет нужно…

— Интересно, а что бы она делала, если осталась вчера под забором? Или в обезьяннике? Кто бы там над ней вот так трясся?

— Ну, ты же ее там не оставил. А теперь — тем более, неправильно будет не помочь…

— Конечно, трупы мне в доме ни к чему. Но, боюсь, она и без твоего надзора вполне обойдется… Раньше ведь как-то жила?

Родственница лишь растерянно хлопала глазами. Видимо, день такой был, все ими хлопали, как сговорились. Благо, что по очереди.

— Мне уже получше стало. Я сейчас уйду. — Голос, сиплый, неприятный — будто наждак по стеклу — заставил вздрогнуть уже Игоря. Слишком неожиданно раздался. Суворов, если честно, вообще не ждал, что девчонка рискнет высунуться. Снова ошибся. И это еще больше разозлило.

— Куда это, интересно? — Снизошел до вопроса, после долгого разглядывания виновницы всех его несчастий.

— Куда-нибудь. Я же вам мешаю Не хочу мешать. Я заболела… не специально. — Слова из ее горла выбирались с трудом. С хрипами, паузами, почти сбиваясь на неслышный шепот. Но — договорила. Настырная.

— Ты пойдешь, когда я это разрешу. — Отрезал и отвернулся, не считая более нужным что-то пояснять.

— Но вам же не нравится, что я здесь нахожусь… — Похоже, характер, похоже, у девицы был еще похлеще, чем Игорь подумал сначала. И это делало историю намного забавнее…

Простым рыканьем и грозным взглядом с ней не управиться. Этот вывод, с одной стороны, вызвал раздражение, а с другой — спортивный азарт. Подчинять непокорных интереснее, чем просто прижать к ногтю очередное ничтожество. Деваха уже попыталась показать, что к последней категории не относится… Что ж, это сулило какое-то количество дней впереди, не омраченных вечной скукой и разочарованием.

— Значит так, девочка. Запомни. Раз и навсегда. Ты вчера обещала делать все, что я скажу. — Выдержал долгую, внушительную паузу. — Было такое?

— Было… — Насупленные в характере брови девчонки сошлись еще ближе к переносице. Глаза опустились к полу.

— Сейчас появились возражения? Что-то изменилось?

— Нет.

— Вот и помни об этом. Делаешь то, что я скажу, тогда, когда я скажу, и ни шагу в сторону. Или нам обоим придется пожалеть о том, что ты оказалась в моем доме.

Снова пауза. В которой слышно было только надсадное хрипение из больного детского горла, да тихое "ох" Светланы, приглушенное рукой.

— Не слышу ответа…

— Вы же мне отвечать не приказывали. — Ой, как много сжатого пружиной возмущения прозвучало… На фоне показного смирения, изображенного лицом… У Игоря просто зазудело все внутри от предвкушения. Таких вот строптивых приручать — одно удовольствие…

— Молодец. Понятливая. Отвечай на вопрос.

— Я буду делать то, что вы скажете и тогда, когда скажете. Никаких шагов в сторону. — Фразы прозвучали серо и уныло. Притворяться девчонка умела не хуже, чем сверкать горящими глазами.

— Договорились. — Он обернулся к сестре. — Пойдем, Свет. Дела еще есть…

— А можно спросить? — Пришлось поворачиваться обратно. С проскользнувшим в душе любопытством.

— Можно. Слушаю.

— Мне вообще на все разрешение нужно получать? По каждой мелочи? — Пока он хмурился недоуменно, девчонка затараторила (откуда только силы взялись?), — Вы не подумайте, я вам очень-очень сильно благодарна, я не сволочь какая-нибудь бессовестная! Я просто понять хочу, как надо делать, чтобы вы не сердились! Вы на меня не ругайтесь, пожалуйста!

Умоляющий взгляд, на этот раз, говорил то же самое, что и сухие, потрескавшиеся губы. Хотелось поверить. И Игорь решил, что на этот раз можно. Смягчился немного.

Подошел ближе, внимательно рассматривая тонкую шею, костлявые плечи, светящие худобой даже сквозь пижаму, длинные, ломкие, несуразные руки…

— Тебе лет-то сколько?

— Скоро восемнадцать… — А глаза скакнули в сторону…

— Еще одно правило: врать не вздумай даже. Я твои мысли читать смогу, если понадобится!

Она сглотнула, снова потупилась, и кивнула молча, признавая поражение.

— Так сколько?

— Шестнадцать… Будет… В январе.

Трендец. Все гораздо хуже, чем ему казалось вначале…

Он поймал взгляд Светланы, очень выразительный, напоминающий про упрек в педофилии… Самое поганое, что детей он никогда не любил, ни в каком ракурсе.

Здравый смысл подсказывал, что затея с этой оборванкой была неудачной, с самого первого момента. С того самого, когда Игорь остановился на заправке… Но азарт! Зудящее чувство, давно уже не испытываемое, нетерпения и предвкушения проснулось и начало потихоньку занимать место в душе. Одно дело — менять привычки, повадки, сознание и поведение взрослого, зрелого человека, уже закостенелого и самоуверенного. И совсем другое — лепить из мягкой глины детской неокрепшей души. Он еще ничего не обдумал, как следует, а ожидаемое удовольствие уже щекотало нервы.

Но, все же, как некстати ему свалилось на голову это несовершеннолетнее недоразумение! Еще и женского пола. Больное и хилое. Одно утешало — характер в девчонке уже проглядывал недетский. Что угодно его ожидало, но только не скука.

— Паспорт есть уже? — Понял, что слишком задумался, пауза становилась слишком длинной.

— Есть.

— Где он? Давай сюда. — И руку протянул навстречу, ожидая немедленной реакции.

— Нету…

— Не понял. Я же сказал — не врать!

— Я не вру. Просто… У директора интерната. В сейфе. Я получила его, расписалась и сразу отдала… — У девчонки, похоже, силы заканчивались. Слишком грустно и вяло оправдывалась. Даже искры возмущения не проскочило.

— Хреново. Новый делать будет дорого и сложно…

— А его обязательно делать? Я же столько времени без него жила…

— И как тебе, понравилось шляться по обочинам и забегаловкам?

— Нет.

— А как ты планируешь среди нормальных людей обитать, без документов?

Растерянный взгляд и молчание, тяжкий вздох и надсадный кашель — весьма красноречивый ответ.

— А как тебя зовут, кстати? — Обалдел и сам, когда понял, что ни разу не поинтересовался именем своей новой подопечной. Сутки почти продержал в своем доме неизвестно кого. Между прочим, грехов-то на дамочке могло повиснуть немало, несмотря на юный возраст.

— Женя.

— Даааа… Родители, конечно, твои постарались, чтобы сделать существо среднего пола. Даже имя подобрали под стать внешности… — Был уверен, что комментарий по душе девчонке не придется. Но зачем врать-то, если она, и вправду, бесполая?

— Меня в честь бабушки так назвали. Евгения — хорошее имя!

— Ага. Евгений — тоже неплохое. — Отрезал и закрыл тему. — Отчество, фамилия?

— Евгеньевна. Сидорова.

— Охренеть. Они что у тебя, совсем дурные? Или без фантазии?

— Игорь, зачем ты так? — Светка не выдержала, вмешалась, встала на защиту…

— За надом! Не лезь. — Отмахнулся, даже не взглянув на сестру. — А ты не дрейфь. Что-нибудь другое тебе придумаем, благозвучное. А тот паспорт пусть дальше валяется в сейфе. Тебе он не понадобится больше.

— А как же…

Он знал, что девчонка будет противиться, поэтому оборвал фразу в самом начале:

— Никак. Пусть ищут тебя дальше. Будешь числиться пропавшей без вести, пока тело не найдут. Или нужно устроить, чтобы сразу из списка живых исключили?

— Но… Как же… Маме же сообщат… Она же…

Тут уже Игорь не выдержал. Присел на край кровати.

— Ты к маме хочешь, обратно?

В ответ — тишина. Странная. Но с этим лучше позже разобраться.

— Если хочешь — собирай манатки и сваливай. Мне твои сопли и проблемы ни к чему. Только, сдается, там тебя сильно никто не ждет, иначе не шаталась бы по ночам, где попало. Так? Или ошибаюсь?

— Так.

— Вот и молодец. Евгения. Имя, так и быть, оставим. Сложно отучать будет и привыкать к новому. Или тоже другое хочешь?

Девчонку, видимо, сбил с толку этот нежданный интерес к ее мнению. И она лишь молча помотала головой, отрицая.

— Значит, решили. Со всем остальным разберемся завтра.

На этом его визит к новоявленной подопечной завершился.

Суворов ушел из ее комнаты и Светлану забрал с собой.

Та начала возмущенно выговаривать сразу же, как только дверь закрылась:

— Игорь! Ну, разве так можно с подростком? У нее и так жизнь сложная, и комплексов масса, и еще болеет! Зачем так резко и жестоко ребенку говорить гадости про имя, про родителей?! Она же совсем замкнется и потеряется!

— Свет… — Он уже устал злиться, спорить, обдумывать слова, эмоции, действия… — Ты ее удочерять собралась? Создавать тепличные условия, семью, одарять теплом и любовью?

— Нет. А разве это обязательно?

— А на хрена, тогда, приучать ее к хорошему? Чтобы расслабилась, размякла, а мы ей потом пинка под зад и на улицу?! От этого кому лучше будет, кроме тебя, такой добренькой? Молчишь? Не думала об этом? Вот и помалкивай дальше. Я знаю, что делаю и зачем. И эмоции мне, между прочим, нормально рассуждать не мешают, как некоторым…

— Интересно, Суворов, а ты был, вообще, когда-нибудь нормальным человеком?

Вопрос риторический, и оба об этом знали.

Глава 2

Женя боялась. Раньше — никогда и ничего. А теперь ей было страшно.

И еще — было больно. Всему телу сразу. Кости ломало от температуры, мышцы тянуло, невозможно было шевельнуться, не застонав. В груди что-то булькало, хрипело и клокотало при каждом вздохе. А выдыхать без хрипа и надсадного кашля и вовсе не получалось. Отпускало ненадолго, лишь когда эта строгая женщина — Светлана — давала таблетки и какое-то кислое питье.

Но не боль сейчас ее страшила. А этот мужчина. Такой красивый, ухоженный, потрясающе пахнущий… И такой недобрый. Зла и жестокости она и раньше насмотрелась, это было не внове. Но она так боялась его расстроить, разочаровать и оказаться снова на помойке. А как еще было назвать места, по которым она слонялась последние две недели? Ведь уже порывалась, несколько раз, вернуться обратно, в интернат, и пусть будет, что будет. Но каждый раз, уже делая первый шаг в сторону постылой тюрьмы, останавливалась. Лучше сдохнуть, чем снова терпеть все это!

А потом — Он. В красивой, большой и теплой машине. Накормил. Привез домой. Не наказал за то, что так нагло уснула..

Женя молиться не умела никогда — ни к чему было, да и не верила она, что слова, обращенные к какому-то там Богу, могут реально помочь. Дела, поступки — да. Разговоры и перепалки с живыми людьми — тоже могут. Но не набор заученных и непонятных фраз. А теперь ей хотелось молиться на этого человека. За то, что одним разом дал ей тепло, еду и удобную кровать.

И потому ей было теперь так страшно: человек был зол и не в настроении. И причина в ней — в Жене. Даже имя оказалось неподходящим… И он мог выставить ее за дверь, не раздумывая. Ведь не скрыл, что разочарован.

А ведь ей очень хотелось его порадовать. Думала, что сумеет. Будет вежливой, покажет, что не дурочка. Фразы придумывала всякие, хорошие… Пока не валялась в беспамятстве после уколов.

И — пропустила момент. Растерялась, испугалась, забыла все слова, что готовила, увидев мужчину на пороге. А потом поймала его взгляд — небрежный, презрительный, обжигающий холодом — и разозлилась. Как будто она виновата, что уродилась такой страшилкой?! Ее и так бесконечно дразнили все девчонки и пацаны в интернате, ровесники и постарше. Тюкали за каждую малость: худоба нездоровая, отсутствие груди, которая давно уже выросла у всех девчонок, а у Жени и не намечалась даже, за крупный рот, за глаза… Да что там — интернат? Если и отец ее бесконечно гнобил за непохожесть на всех, и за похожесть… Мама не ругалась, просто помалкивала грустно…

Но ведь этот человек — Игорь Дмитриевич, ей сказали — он был не такой, как все? Он же мог рассмотреть под внешностью — ее, саму Женю? Она ведь раньше, давно, читала в книжках, что главное — не внешний вид, а внутренности! Почему он так же, как все другие, на нее посмотрел? Так, что захотелось забиться в щель? У нее все заныло от обиды и возмущения.