Порох и соль

– Нет.

– Ну, значит, к дому поедем на мой тележке. Тут шагов сто, а с анкерками я тебя, Хайни, не пущу. Тетка твоя меня потом пополам сжует и не подавится.

Хорне улыбнулся. Водовоз помнил его мальчишкой, помнил подростком и радовался, когда Хорне вернулся уже мужчиной под своими парусами.

– Надолго или нет, не спрашиваю. – Старик разливал воду в кувшины трем подошедшим хозяйкам, кидал, не глядя, деньги в большой кошель на поясе. – Сходил-то хорошо, ребятки твои, говорят, в порту вчера так покутили, чуть патруль вызывать не пришлось.

Хорне пожал плечами. Команда, оказываясь на берегу, кутит как ей вздумается, капитан не перечит, традиция… А традиции на Севере соблюдались.

– Под утро завалились имперские, шкипер. – поделился водовоз. – Сразу две «змеи» примахали, да большие, в три палубы, не иначе, весла в два ряда, пушки по бортам, да на носу с кормой. Видал?

– Видал. Новые суда, спускают на Длинном море и потом гонят сюда. Караван собирается, пойдут через Абиссу в Восточный номед.

– О как, – подивился водовоз, – так осень ж на носу, куда соваться? Льды встанут и все, приплыли.

– Встанут на Свардэ или в Доккенгарме. – Хорне протянул первый анкерок. – Они опытом ученые, просто так льды не затрут. Весной снимутся с якорей и вперед. На «змеях», думаю, еще и пехота есть?

– Это да. Людей везут на замену?

Не людей, легионеров. Легионы Безанта двигаются пешком, но не через Вольные города, закрывающие Восточный номед с южной границы. Вот и гоняют по морю сухопутных, меняя отслуживших свое на новеньких, либо перебрасывают ветеранов. А по дороге еще и вербуют всех, кому не в мочь оставаться дома, или подпирает бежать, да некуда. Нанялся на службу Безанта – никто тебя не выдаст местным властям, ты не в их власти. А если сунутся – огребут стальной щелчок по носу и все.

Только и ты сам, раз уж подмахнул договор, теперь птица подневольная. Сбежать? А как же, бегали… Только, чаще всего, недалеко и неудачно. И потом садились на весла тех самых «змеев», только вместо пяти легионных лет и, если захотел, еще три сверх срока, сразу на десятку. А десятку помахать веслами – это тебе не в сад за яблоками слазать, это чуть лучше копей с их кирками, обухами и остальным барахлом.

Хорне спрыгнул с тележки, уже почти тронувшейся:

– Занесешь ко мне? Дойду до рынка, хочу пройтись. Ханне скажи – на завтрак должны прийти четверо, есть будут за восьмерых. Сам погрейся, попей кофейку.

– Завезу, шкипер, спасибо.

Старик тронул лошадку, скрипнул колесами, как всегда – плохо смазанными. Хорне, похрамывая в сторону рыночной площадушки, усмехнулся. Скрипят колеса, скрипят из года в год, сколько он их помнит. Это звук родины, звук дома.

Так-так, так-так, приговаривала трость, впиваясь стальным наконечником в брусчатку. Камни, в складчину, привезли прадед Хорне, семья купцов и арматоров Грепп, чей длинный желтый дом сейчас оставался справа по курсу и несколько мастерских жестянщиков почти век назад. Сейчас она, блоддеров хвост, отдавала правнуку оплатившего болью, отзываясь после каждого шага. А, черт с ней, ни к лицу моряку морщиться и даже потеть. Назад, сказал!

Пот послушался, перестал капельками тянуться с ежика уже седеющих волос, все еще отливающих рыжиной. Раз-два, раз-два, Хорне Кишки-Вон, пока последний своего имени, спокойно маршировал по брусчатке Жестяного переулка, переходящего в Длинную улицу. До ее конца он просто так не добрел бы, да только ему туда и не нужно. Так-так, согласилась подруга-трость.

Он бы дошел до Сельдяного рынка, но уж больно далеко, почти у самой бухты. А вот Круглый, первый от дома, не так и далеко. И новостей там уже навалом, от возчиков, рыбаков, перекупщиков, молочниц и остальной торговой шатии-братии. Зачем городские новости шкиперу-каперу? Чтобы не пропустить нужное и интересное, творящееся дома. У Хорне дома два, оставленный за спиной и флейкк. Только одному без другого не бывать, а раз так, то стоит чего тут творится, пока сам шкипер в море.

Рынок уже расставился, разложился, шумел разговорами и торгом. Запускаемые с восходом фермеры, давно облюбовавшие именно Круглый, прочно ставили повозки, раскладывали прилавки. Здесь, на взморье, у изгиба теплого течения, урожай держался до самой осени, а город оберегал многих, съезжавших из магистратур и Лиможана. Люди садились на землю в пяти милях от городских стен и до нескольких небольших речушек, сажали-растили, врастая корнями как деревья.

От года в год на рынках все больше появлялось мяса. Птицу в городе держали и сами, но жили в основном уловом, сейчас же Хорне даже тут, на небольшом Круглом, разглядел выделенный уголок, где стучали топорами мясники. Разделанные свиные и коровьи туши краснели на крюках, а белые чепцы хозяек квартала виднелись рядом не меньше, чем у молочников. Вот и первая новость – достаток у горожан не упал, раз толкутся за мясом, пусть и подешевевшим. И товары из трюмов разойдутся все, оставив лишь кое-какие мелочи.

Хорне, щурясь на неожиданное солнце, пробившееся через совсем осенние тучи, отошел в тень. Встал, рассматривая горожан, становящихся все цветастее. Темные и светлые однотонные платья встречались уже через раз, не как раньше, когда текли по всем улицам единой полосой. Серебро, в посуде и приборах, ждущее своего времени на «Марионе», придется впору, барышники появятся после обеда. Хорне усмехнулся, понимая – сегодня ждет торг за самые лакомые куски добычи, доверенной командой к перепродаже.

– Милостью Кесаря-Солнца! – донеслось со стороны. Ну, и тут шкипер не ошибся.

Легионеры уходили на Янтарное побережье, в Восточный номед не в полном составе. И вербовщики, везде и всегда, уже вставали на нужные места, занимая с разрешения Мар-ярла площади и рынки. Стреендам город вольный, кому захочется послужить кесарю и империи, так милости просим.

Все было как обычно, как до Хорне и как будет после. Ему даже не стоило слушать, чтобы вспомнить зычно сказанное вербовщиком, сержантом тяжелой пехоты, красующимся перед горожанами и, в особенности, горожанками, красным мундиром, густо переплетенным специально нашитым серебряным галуном. Сержант, туго перетянутый кушаком с неизменным серебром, держал руку на рукояти широкого меча, неизменного, как вышитое солнце на левом оплечье мундира, выпячивал грудь и величаво поворачивал голову, заставляя шевелиться султан из крашеного конского хвоста, петушиным гребнем торчащим по шлему. Само собой – начищенному так, что бриться можно.

Хорне помнил все, до последней буквы, заученное каждым вербовщиком, виденным в жизни. Разве только его первый, да и единственный, носил серо-голубой свободный кафтан, прикрытый кожаным нагрудником. И вместо серебра на оплечье зеленела от морской соли бронза.

Бешеная свора

Волна ударила в лицо, за ней, ворча, накатила следующая. Сапоги набрали воду сразу, тяжело повисли на ногах, мешали цепляться за песок. Они шли вперед, шли через рокот прибоя, шли, прикрываясь круглыми щитами, держа их над головой.

Воздух пел стрелами, выл ветром, попутным для них и гибельным для людей, прущих к берегу. Воздух пах солью, начавшимся дождем и горящей смолой. Воздух смердел смертью, дотягиваясь до новичков, пытающихся выбраться на пляж.

«Старички» гнили на кольях, сбитых по три и расставленных перед частоколом, опоясывающим каменистый язык, раздирающий песчаную косу и уходящий наверх, к серо-стальным холмам, переливающихся травяными волнами в такт морским. Там, на холмах, за серо-белыми стенами, их ждали смелые люди. Еще более смелые ждали на каменном языке и самом пляже.

Огненные шары величаво и неумолимо плыли над головами атакующих. Гудели тросы требушетов, запуская следующие снаряды, туго сплетенные из соломы, смолы, канатов и остро крошенных камней внутри. Полыхал карбас, зацепленный пламенеющим плевком, плавали разбитые доски соседнего, словившего прямое попадание. Шары, ухая, снижались, падали в волны, цепляли лезущих из волн пехотинцев.

«Змеи», высадившие десант на карбасах, до поры прицепленных за кормой, отползали. Весла вздымались вверх-вниз, как лапки водяных жуков, отводя корабли дальше, пряча от требушетов, наводящихся все точнее. Одна морская многоножка уже добегалась, все больше задирая вверх затейливое рыло тарана и дно, покрытое позеленевшей медью. Через ухающее и откатывающееся море доносился звон цепей и многоголосый крик гребцов, тонущих прикованными.

Хорне ходко шел вперед, тащил на плече тощего долговязого соседа по карбасу. Дурень, оказалось, не умеет плавать и когда пришлось прыгать за борт, тут же нахлебался соленого. Чуть не утонул там, где в спокойное море щенок бы выплыл, а этот, взмахнув руками и немо открывая рот, уже потянулся вниз.

Ему бы его бросить, выбираясь на пляж, стараясь дотянуть до косы, но… Хорне сам оказался дураком, подхватив длинного и потащил, как мог, вперед. Чуть сам не потоп, но справился. Сейчас длинный уже начал брести сам и даже потащил наружу меч.

– Клайд! – фыркнул, сплевывая воду.

– А? – крикнул Хорне, наконец отпустив его и подняв свободную руку над собой. Чертовы щиты, свои и спасенного, Хорне срезал, те тянули вниз.

– Я Клайд!

Хорне не ответил, пригнувшись и пропуская над головой длиннющую стрелу из «скорпиона». Им везло, у абисской крепости все пушки были направлены на подъем с суши, откуда густо лезли осаждающие ее легионеры. Там, на твердой земле, сейчас все красное и горящее, а дым заметен даже тут. Тут, где им, морским пехотинцам, нужно сотворить невозможное – взять каменную суку с тыла, откуда никто не ждал повторного удара.

Хорне наткнулся на настоящее сокровище. Сокровище, насквозь пробитое выстрелом «скорпиона», моталось на стреле, оседая в воду. Два собрата-наемника, погибшие в один миг, не выпустили из рук щитов. Теперь хотя бы можно прикрыться от обычных стрел, летящих все гуще.

Клайд стянул защиту быстро, кинул один своему спасителю, сноровисто прикрылся вторым. Меч у него оказался интересным – с глубокой чашкой-гардой, широкий, как коровий язык. А сам оказался рыжим, из-под круглого шлема, выданного без подшлемника, выбились длинные пряди.

– Держись за мной!

О, только выжил, а уже раскомандовался! Хорне, глядя на зачастившие ближе к песку длиннющие ноги, сплюнул и укрылся за ним.

Три роты, скинутых в море, выбрались на берег сам-треть. Серо-черные, блестящие от воды, сбились в кучки, понимая – смерть, топившая их только что, сейчас примется всерьез. Если не придет помощь. А вот ее-то, в такую качку, Хорне не ждал. Не верил в такой исход и сильно удивился, когда из-за спины пророкотало, затем еще и еще.

Он оглянулся, стоя на колене и вжимаясь в песчаную сырую кашу, прячась за хреновым щитом, блоддеров хвост. И, сам не ожидая, дико заорал, радуясь увиденному всей своей только-только начавшейся жизнью. И, возможно, все же продолжающейся.

«Змеи» смогли подтянуть с моря два длинных насада, плоских как корыта, но сумевших не пойти ко дну. На каждом, смотря жерлами на врага, сейчас грохотало по четыре орудия. Если шкиперы весельных кораблей умудрятся развернуть плавучие батареи вторым бортом, то…

– Выгорит, моряк? – крикнул ему в ухо Клайд, весь в крови и прячущийся за соседом, словившим стрелу в шею и сейчас, брызгая красным, умирающим.

Хорне оскалился в дикой надежде и кивнул. Он не знал правды, да и как ее ждать в море, особенно, если там не маре-манны, а шкиперы, ходящие по Узкому морю? Не ждал, но надеялся, ведь бежать отсюда, с его первого поля боя, было некуда.

А впереди, на каменном языке, вдруг затрещало, донесся крик, переросший в разрозненные вопли. Что такое?

– Ханьский огонь! – Клайд покачал во рту зуб, сплюнул красным. – Они притащили ханский огонь, морячок!

Со второго корыта, верно, вдруг завыли и задымились, улетая над головами десанта, вытянутые толстенные стрелы. Черные следы дотянулись вслед первому, уже расцветшему жарким всплеском и защитники крепости, со всеми их укреплениями, механизмами и подкатывающим подкреплением, скрылись за сплошной стеной пламени.

– Что сели на жопы, псы помойные! – рявкнул капитан, вставая и подняв меч. – Вперед!

Стрела воткнулась ему в затылок и вышла изо рта. Вместе с красным и блестящим.

Неполная рота, скинутая на берег, поднялась. Деваться стало некуда, люди перли вперед, прикрываясь дымом. Густо несло паленым и сгоревшим мясом, из-за клубов гари неслись вопли.

– К воротам! – тонко орал единственный выживший лейтенант, краснея перьями на шлеме. – К воротам!

– Сам черт нам не брат! – хакнул на бегу Клайд. – Что нам с ними делать, с воротами?!

Хорне догнал его, умудрившись вылить воду из сапог. Бежать к воротам? Дурость, верно, это понятно даже ему, ни разу не бывшему в осаде. Добегут, дальше-то что, ждать, пока те прогорят? На стенах растащат мертвецов, очухаются и прижмут всех на берегу, блоддеров хвост!

Колья, обороняемые десятком пехотинцев, десант раскидал, насадив на них же защитников, после потери трех своих. Абиссцы, не умершие от ударов мечей с топорами, выли, плевались кровью, дергаясь на острых деревяшках.

Дальше бежали по пеплу с праху и жареному мясу с горелым деревом, оставшимся после ханьского огня. Лучников, «скорпионы» и требушеты слизало, как морская матка похозяйничала в водорослях. Воняло жутко, но никто не обращал внимания.

Дождь занялся сильнее, морские сапоги скользили по склизкому камню языка, ведущего вверх. Рота поднималась вверх сквернословя, почти не поддерживая друг друга. Да и с чего? Хорне нанялся на службу пару месяцев назад, а друзей так и не заимел. Перед десантом его вообще затолкали на другой «змей», чему Хорне сейчас радовался. Горел-то именно тот, где находились именно «его».

– Может, у них с собой порох? – заорал Клайд, подняв щит. Зачем щит? Какой порох?

Дождь перешел в ливень и не утихал, бил все сильнее, вставая стеной перед глазами. Через него, вяло и неточно, снова полетели стрелы, вот тебе и щит. Хорне поднял свой, надеясь, что стрелки также не видят – куда стрелять, как он наступающих перед собой.

Донесся грохот, за ним еще и стало ясно – на стене есть аркебузьеры. Кто-то закричал, не удивив – пулям дождь не помеха, а рота скапливалась под стенами все плотнее. Огненным боем стреляли со стен нечасто, стараясь не расходовать порох.

– Видно, морячок, порох-то наши утопили, высаживаясь. – Клайд, сидя на колене и щурясь на не прекращающийся дождь, сплюнул. – Шарахнули бы ворота и вперед, хоть подсохли бы, да согрелись в драке.

А, вот какой порох… Хорне, мокрый, куда там утопленнику, морщился: вода лезла в глаза, в рот, едко колола солью… Солью?!

Он оглянулся, надеясь рассмотреть берег, но не вышло. Все встало на свои места, зародив в груди страх. Драться с людьми, даже если тебя бьют из пушек, это одно, а вот воевать с колдунами, морскими чертознаями, проклятыми мар-витт, другое.

– Там колдун! – Хорне толкнул Клайда. – Морской колдун, чуешь, вода соленая?!

– А? – тот наклонился ближе, стараясь перекричать гул от непрекращающегося ливня. – Врешь?

– Да блоддер тебя задери, – вспыхнул Хорне, – ты морскую соленую воду от пресной не отличишь? На язык попробуй!

Рыжий попробовал, сплюнул и вздохнул.

– Нас смоет, что ли?

– Да! – крикнул Хорне. – Он или она, все равно, сейчас набирается сил и готовит волну. Я видел на камнях соль, сухие водоросли, но не понял.

– Эх, моряк, жалко… – Клайд ухмыльнулся. – Я же плавать не умею, думал, на берегу погибнуть героем. А придется рыб кормить.

Хорне хотел что-то ответить, понимая, что вряд ли поможет, но не успел. Из-за спины, со стуком по камням, кто-то шел. Спокойно и не сбиваясь, заставляя оборачиваться и пялиться в мутную дождевую стену, созданную морским колдуном. Ну, или ведьмой. Откуда там кто взялся?

Вода разошлась, пропуская пятерку легионеров в густо-синей форме под черными доспехами. Таких Хорне и видеть не видел. А между ними, прикрытый вытянутыми большими щитами, шел человек в багровой грубой одежде, с посохом, окованном железом и босиком. Лица, спрятанного под капюшоном, не увидеть, одна седая борода торчит.

– Отвернись, солдат! – рявкнул легионер. – Остальные – тоже. Закрыть уши и глаза!

– Пусть смотрят, солдат. – Человек в сутане остановился. – Не мы первые начали, а враг наш прибег к силе противника Господа и Мученика. Они дают нам силы и разрешают пользоваться ею к вящей славе Церкви и Кесаря.

Рыжий Клайд, только что цинично смеявшийся над смертью, вдруг побледнел, стоило багровому оказаться рядом. Отвернулся с заметной охотой и старался не двигаться, не привлекать внимания.

Хорне смотрел, совершенно не понимая происходящего. Пока не заметил, как дождь начал пресекаться, отдавая не соленой водой, а сверху, наваливаясь небывалой чернотой, заходили тучи. Густые, тяжелые, ворочали внутри гром, полыхали светло-белыми пучками молний, тянулись сюда.

– Закрой уши… – дотянулось от Клайда. – И глаза!

Сам он, старательно теряясь в пока еще хлещущем ливне, отползал, призывно махал рукой. Хорне, вдруг заледенев страхом внутри, двинул к нему, раскорячившись крабом.

– Дальше, дальше отходим… – шептал Клайд. – Ты деду на глаза не попался, морячок?

– А что?

– Ворота возьмут – беги вперед, старайся выбраться наружу, через внешние стены. Держись меня, будем драпать вместе.

Удирать?! Хорне не понял, открыл рот…

– Началось! – хрипнул Клайд и лег, съежившись.

Позади ударило, затрещало и зашипело. Гром навалился на сам пляж, на берег, на распластанные остатки трех рот морской пехоты. Тут же добавило еще, разгоняя колдовской ливень, а сверху, со стен, донесся нечеловечески дикий вопль, замешанный на страхе и лютой боли.

– Вот он и зацепил его, твоего как там… мар…

– Мар-сёрс, – шепнул Хорне, – морской колдун. Голос был мужской, не женский.

Он оглянулся, щурясь. Оторопел и понял – связываться с магией и колдовством ему совершенно не хочется.

Ослепительно-белые молнии и шквал, опустившийся с неба по призыву деда в багровом, разогнали дождь. Сам кудесник, почему-то служащий Церкви и Кесарю-Солнце, истреблявшим магиков, малефиков и алхимиков повсюду, куда дотягивались, заметно ослаб. Его поддерживали легионеры, но тот все равно сползал на них. Зато созданного им страшного чуда хватило.

Молнии, шипя змеями, бели в ворота, мочаля толстенные доски, окованные сталью, плавили ее полосы, стекающие вниз раскаленными каплями. На глазах Хорне ворота разлетались, брызгая щепой и целыми кусками, мешались с дробленым камнем, падающим со стен, шипя паром после попадания молний. Сияющая паутина переливалась за барбакан и крайние, к воротам, выступы. Снова несло жареным мясом и раскаленным металлом.

– Сейчас пойдем на штурм, – шепнул Клайд, – и там не теряйся, держись рядом, морячок. Нам отсюда выбраться бы нужно. Пока с моря не подошли.

Хорне не понял, но выбирать не приходилось, путь лежал один – внутрь крепости. Он вытянул тесак, выдохнув и готовясь. Неожиданно вернулся страх, зашевелился внутри, пытался расползтись шире. Но не успел, лейтенант, краснея плюмажем, вскочил и заорал, ринувшись в ворота, вонявшие гарью и сгоревшей свининой.

– А-а-а!

Десант, крича что попало или просто вопя, ринулся за ним. Клайд подтолкнул Хорне и двинулся туда же, косясь на легионеров, окруживших седого деда-мага и закрывших его щитами. Напоследок Хорне глянул на пляж и оторопел: снова появившиеся «змеи» сбрасывали новую волну карбасов и людей. Те темнели сине-черным, густо рассаживаясь по скамьям-банкам.

Но почему?

– Ломи за мной! – крикнул Клайд. – Живее!

Внутрь они вкатились друг за другом, забежали за перевернутую телегу, остановившись. Хорне оглядывался, выискивая хотя бы какую-то цель. Впереди, за казармами, внутренним замком-фортом, пристройками и конюшнями, грохотало и трещало. Там орудовали осадные орудия, видно почти раздолбавшие главные ворота и даже стены. Звенело, орало и хрустело знатно, перекрывая творящееся у них здесь.

По внутреннему дворику, кишкой уходящему дальше, валялись солдаты в серо-белых накидках поверх кирас, нагрудников и кольчуг. Десант вломился зло, ярясь за погибших товарищей, да и штурм, устроенный с магией, оказался не лишним – защитники отступали. Передовая крепость Абиссы, одна из трех, стоящих на островах Свардэ, приказала долго жить. И лишь дело времени – через сколько войска номеда возьмут ее полностью.

Десяток морских пехотинцев, стоящих посередке, шевелил погибших, начав мародерствовать. Обирали все более-менее ценное, Хорне заметил сдираемые цепочки с медальонами, расслышал хруст отрезаемого пальца, видно не отпускавшего кольца.