Ее королевское высочество

Здорово.

Я не обращаю на нее внимания, сосредоточившись на том, чтобы поставить свой любимый гематит в нескольких сантиметрах от ее уродливой фарфоровой руки.

Облокотившись на шкафчик, Флора изучающе оглядывает меня:

– Ты что, ведьма? – наконец спрашивает она. – Волшебные камни, кристаллы и прочее.

– Нет, – отвечаю я, расположив цитрин слева от гематита, – я геолог. По крайней мере, собираюсь им стать.

– Я бы предпочла ведьму, – говорит она, – это было бы и то интереснее. Как зовут-то тебя, моя дорогая соседка?

– Милли, – отвечаю я, наконец подняв на нее взгляд. Интересно, я когда-нибудь привыкну смотреть на кого-то настолько красивого? Она, конечно, заноза в заднице, но я в жизни не видела таких глаз – светло-карих, почти такого же медового цвета, как и волосы.

И теперь эти глаза смотрят на меня:

– Просто Милли?

Что за расспросы?

– Милли Квинт. Извини, но это все. Ни госпожа, ни миледи. Никаких приписок.

Презрительно усмехнувшись, она отходит к кровати:

– Еще и из Америки.

– Не просто из Америки – я из Техаса.

– Это все сюрпризы на сегодня? – бормочет она и вытаскивает из стоящей на полу сумки журнал.

Я наблюдаю за ней, а потом возвращаюсь к своей коллекции минералов. Провожу рукой по любимому гематиту, который нашла в прошлом году в Аризоне. Я заставляю себя сказать:

– Слушай, извини, что я назвала тебя Верукой Солт. Я очень устала, а ты… и правда громко себя вела.

Я думала, что принцессы не фыркают, но именно такой звук Флора и издала из-за раскрытого журнала.

– Как мило, что ты думаешь, что такая, как ты, может меня обидеть, Квинт.

Я стискиваю гематит:

– Милли.

– Вообще-то, – говорит она, бросая журнал на кровать и одаривая меня ядовитой улыбкой, – мне без разницы, я даже не хочу запоминать, потому что ты недолго будешь моей соседкой, обещаю тебе.

Глава 11

Вообще-то я не против физкультуры.

Это полезно, важно для здоровья, хорошего настроения и все такое. Спорт – это жизнь! Но есть большая разница между занятиями йогой в субботу утром и тем, что под физкультурой понимают в Грегорстоуне.

Во-первых, она начинается в безбожную рань – в шесть утра.

Во-вторых, это бег.

Мы наматывали круги и в Пекосе, особенно когда наш учитель по физкультуре больше ничего не мог придумать. Мне это никогда особенно не нравилось, но по крайней мере мы были в зале, где зимой тепло, летом прохладно, и вероятность наступить в овечьи экскременты намного меньше.

А именно это сейчас и произошло.

Мое пятое утро в Грегорстоуне. Идет дождь, но бег никто не отменяет.

Доктор Макки считает, что это не дождь, а изморось, что-то среднее между мелким дождиком и туманом. Конечно, не льет как из ведра, но я промокла уже через пять минут. А еще на дороге скользко, поэтому у меня нога и соскользнула в экскременты во время поворота.

– Фу, какая гадость, – ворчу я посреди горной тропы, сердце выскакивает, тело липкое, а кроссовок, возможно, придется выбросить.

Сакши останавливается рядом, но все еще бежит на месте. Ее длинный хвост раскачивается между лопатками.

– Проблемы, Милли? – спрашивает она. Я показываю на грязный кроссовок.

Она морщится, но затем пожимает плечами:

– Что ж, профессиональный риск.

Она ободряюще улыбается и бежит дальше.

Я уже не так уверена, что мне нравится Сакши.

Перри точно понимает мои чувства: он остановился рядом со мной, пытаясь отдышаться и положив руку на худую грудь.

– Они точно хотят нас убить, – прохрипел он. – Вот оно – истинное лицо этого места, а я говорил! Пыточная школа.

Я оглянулась на Грегорстоун, стоящий на холме. Стоит признать – выглядит зловеще. Готическое каменное здание, окутанное туманом. Лишь в нескольких окнах горит свет, а в остальных – темнота. Так здание выглядит еще более устрашающе.

Я поежилась и прокомментировала:

– Да уж, в брошюрах такого не покажут.

Он хмыкает. По крайней мере, пытается. Кажется, у него для этого слишком сбилось дыхание.

– А мне интересно было, как рекламируют это место иностранцам.

– Больше похожим на сказочный замок, чем на смертоносную крепость.

Он кивает:

– Даже не сомневался. Ну чего, побежали?

Я смотрю на убежавших далеко вперед одноклассников, делаю глубокий вдох, убираю волосы с лица и киваю:

– Тебе нас не сломить, пыточная школа.

– Да, минус две жертвы в их списке, – соглашается он, и мы стартуем.

Тяжело осознать, что я здесь уже почти неделю. А еще тяжелее поверить в то, как быстро я почувствовала себя здесь как дома.

Ну, не совсем как дома. Но я наконец почувствовала, что нашла место, где чувствую себя настоящей. Самая настоящая Милли. Мне нравится учиться в комнатах, которым сотни лет. И хоть бегать я и не люблю (мне гораздо ближе позиция «зачем бежать, если за тобой не бежит медведь?»), стоит признать, что вид возвышающегося на холме Грегорстоуна даст сто очков вперед старшей школе в Пекосе.

Остановившись на тропинке, я кладу руки на поясницу и глубоко вздыхаю. В груди щемит от бега и красоты вокруг. От камней под ногами и запаха дождя. От…

– Ты только смотри не заплачь.

Я оборачиваюсь и вижу плетущуюся в мою сторону Флору с сигаретой в руке. На ней та же кофта и те же спортивные штаны, что нам выдали перед тренировкой, но ее выглядят намного лучше моих.

– Не беспокойся, – отвечаю я, хотя и правда что-то расчувствовалась.

– Что, даже песни петь не будешь? – спрашивает она, подняв брови.

– Я буду стоять здесь и делать то, что посчитаю нужным, – говорю я и возвращаюсь к красотам. Оказаться бы в джинсах и походных ботинках, с компасом в руке. Бродить бы часами по этим холмам. За этим я и приехала в Шотландию.

Флора вздыхает за моей спиной. Захрустел гравий. Наверное, она потушила сигарету – не знаю, я не собираюсь оборачиваться. Делаю вид, что ее здесь нет. Здесь только я, в Шотландии, на лоне…

– Серьезно, не будешь петь? Ты уверена?

Сжав губы, я поворачиваюсь и смотрю на нее. Она подходит ко мне.

– Да, уверена. Вообще-то я тут пытаюсь наслаждаться тишиной.

Стараюсь выделить последнее слово, надеясь, что она поймет намек, но она скрещивает руки и снова делает скучающий вид.

– Да это вообще не лучший вид Шотландии. Гленко[14], Скай[15]… вот где можно дара речи лишиться.

– Обязательно постараюсь туда съездить, – делаю над собой усилие и разжимаю зубы, – но и здесь тоже неплохо.

Флора фыркает:

– Откуда ты, говоришь?

– Из Техаса.

– Ааа, ну да, тогда понятно.

– И что это значит? – спрашиваю я, а Флора смахивает пух со спортивной формы.

– Что ты, видимо, не привыкла к таким видам.

Ну… да, это правда, только прозвучало это подозрительно грубо, так что я отвернулась.

Может, если я буду ее игнорировать, она уйдет? Общаться с кем-то, кто не обращает на нее внимания, – точно самый большой ее страх.

Я молча смотрю вдаль, а она – на меня, и я прямо чувствую, как в ее мозгу крутятся шестеренки, пока она пытается придумать какой-нибудь язвительный комментарий. Всю эту неделю мы друг друга, можно сказать, избегали, но все же атмосфера в нашей комнате была напряженной. Я так и не поняла, что она имела в виду под «ты недолго будешь моей соседкой», но спрашивать не стала.

Наконец она закатила глаза и без энтузиазма побежала дальше.

– Я уже предвкушаю просто шикарный семестр, – выкрикнула она, чуть не подавившись сарказмом.

Итак, утренняя пытка закончена, я сходила в душ и переоделась в форму. Я иду на первый урок – европейскую историю. Ее ведет доктор Флайт. На вид ему лет девятьсот. По крайней мере хотя бы понятно, почему он так хорошо знает историю – воочию застал все эти эпохи.

Только к концу недели я начала понимать его акцент. Он не шотландец, а англичанин, но говорит, не разжимая челюсти, а каждую гласную растягивает намного дольше, чем нужно. Сейчас он стоит перед нами, соединив руки за спиной, а брови словно собираются улететь. Я смотрю в тетрадь, зачеркиваю знаки вопроса после «Вильгельм» и подписываю «Завоеватель».

Доктор Флайт продолжает что-то бубнить, я вслушиваюсь как могу, но это нелегко – мне же нужно еще осмотреть класс.

Кажется, здесь когда-то был рабочий кабинет. Окна выходят на внутренний дворик, так что внутрь проникает не очень много света. В классе горят лишь несколько лампочек, отчего здесь еще мрачнее. Столы совершенно обычные, но в классе нет ни доски, ни проектора, у двери не висит флаг, а на стенах нет плакатов с важными историческими датами. Как будто они ничего не поменяли – столы поставили и хватит с нас.

Мне это нравится.

Урок заканчивается. В моем конспекте сегодня не так много вопросительных знаков – это, определенно, прогресс. Я выхожу в холл, и меня окружают супермодели.

Ну, «окружают» – не совсем правильно, потому что их всего две, но очень уж они высокие, с необычайно сияющими волосами. Я поднимаю голову и узнаю их – это девушки, которые обычно ходят вместе с Флорой.

– Привет. Позвольте протиснуться между вами.

Но брюнетка подвигается к блондинке и перекрывает мне путь.

– Кэролайн, – говорит блондинка, – эта не та несчастная маленькая американка, которая заняла место Розы?

– Хмм, – мычит брюнетка, притворившись, что задумалась. – А знаешь, что, Ильзе? Думаю, что это она.

Мимо нас проходят люди, и я оглядываюсь, надеясь увидеть среди них Сакши или Перри. Или хоть кого-нибудь, кто не похож на супермодель и не собирается задирать меня.

Но никто даже не смотрит в нашу сторону, так что я сама по себе.

– Совершенно уверена, что не занимала ничьего места, – говорю я, не оставляя попыток протиснуться между ними.

– Здесь есть только одно место с полной стипендией, ты это знала? – спрашивает Кэролайн. Вблизи черты слишком острые, и красавицей ее не назовешь, но что-то есть в ее ровной осанке и приподнятом подбородке – благодаря им она выглядит более эффектно.

– Нет, не знала, – говорю я, высматривая пути обхода. Новая Милли Скандалистка пока доставляла мне одни неприятности, так что я вернулась к амплуа Милли Скромняги.

Я не удержалась и добавила:

– Я заслужила эту стипендию, но мне жаль, что…

Усмехнувшись, Ильзе подошла ко мне:

– Заслужила. Семья Розы отправляла в Грегорстоун студентов с самого его основания. Это первый год, когда здесь не учится никто из семьи Хэддон-Уэверли.

– Благодаря тебе, – добавила Кэролайн. – Ее просто потрясла новость о том, что они решили дать стипендию какой-то выскочке из низов непонятно откуда.

Я уставилась на них. Я же не виновата! Выскочка из низов? Мы вообще в каком веке живем? Они думают, что я была уличной торговкой цветами?

– А зачем кому-то из ваших подруг стипендия? Разве у вас не целая куча денег? У вас же есть… крепостные крестьяне.