Ставка на стюардессу

Мария Жукова-Гладкова

Ставка на стюардессу

© Жукова-Гладкова М., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

⁂

Автор предупреждает, что все герои этого произведения являются вымышленными, а сходство с реальными лицами и событиями может оказаться лишь случайным.

Воспитанники Аполлинарии Антоновны Пастуховой и их потомки

Пролог

Задолго до революции 1917 года

Аполлинария Антоновна лежала на койке в небольшой больничке у самого кладбища и смотрела в потолок, который давно требовал ремонта. Тут все требовало ремонта – стены, мебель. Но здесь уже много лет трудился невероятный доктор Николай Аристархович Богомазов. Именно он помог ее брату, когда тот вернулся из Персии.

Почему его послали в эту Персию? Какое их семье было дело до Персии, в которой столкнулись интересы Российской и Британской империй? Аполлинария Антоновна, как, впрочем, и ее брат, так и не поняли, из-за чего в Персии гибли русские люди. Вообще они много где гибли на протяжении веков, и их родственники не понимали, за что. Если речь идет о защите Отечества, то русский человек сам бросится в бой. Защита Отечества – святое. Аполлинария Антоновна первая сказала бы брату, что надо отправляться на фронт. И Василий Антонович бы и сам без ее подсказок пошел защищать Россию. Но его послали в Персию.

Когда брат вернулся, Аполлинария Антоновна выхаживала его вместе с доктором Богомазовым. В основном, конечно, все делала Аполлинария Антоновна, она только советовалась с доктором. Главное – доктор Богомазов всегда умел найти для своих пациентов и их родственников правильные слова, что не менее важно, чем само лечение. Он умел поддержать, приободрить. Но хотя и брал Николай Аристархович за свои услуги немного, лишних денег у них с братом не было.

Их мать умерла давно, рожая третьего ребенка, отец погиб на дуэли. Хорошо, что были живы бабушка с дедушкой, которые и взяли детей, но быстро постарались от них избавиться. Нет, не сдали в приют, не выгнали на улицу, а дали образование. Аполлинария Антоновна окончила первое женское учебное заведение в России – Смольный институт благородных девиц. Конечно, взяли ее только в отделение «для мещанских девиц», куда брали девушек из недворянских сословий, кроме, конечно, крестьянок. Да те и не стремились. Но Аполлинария Антоновна, тогда просто Поля, предпочла бы провести свое детство, отрочество и юность с любящими родителями, а не в интернате. Да и, как потом выяснилось, ее брат тоже. Они стали очень близки после его возвращения из Персии одноногим.

Приданого у Аполлинарии Антоновны не было. Папенька успел все проиграть в карты. Дедушка не оставил им с братом ничего – у него кроме папеньки было еще двое «правильных» детей. Вот им все и досталось. Или они заграбастали сами, хотя не нуждались. Но что могли поделать Аполлинария и Василий? Спасибо, что получили образование, позволявшее найти работу. Аполлинария Антоновна до возвращения брата из Персии трудилась гувернанткой в одной хорошей купеческой семье.

Но потом пришлось выхаживать брата, и работа с проживанием в семье перестала ее устраивать, хотя раньше она как раз искала с проживанием. «Щедрые» родственники проявили благородство и выделили им крошечную квартирку в доме, где сдавали квартиры внаем. У родственников много чего имелось. Василий Антонович, немного придя в себя, стал в этом доме управляющим. Удобно – они же жили на первом этаже. Василий Антонович научился ходить на костылях, потом на деревянном протезе. Но ногами в семье была сестра. Аполлинария Антоновна давала уроки девочкам из благородных и мещанских семей, она же покупала продукты и все, что требовалось в дом. Брат прекрасно вел бухгалтерский учет, следил за жильцами, чтобы не испортили хозяйское добро, а если испортили, то чтобы заплатили. И еще Василий Антонович научился прекрасно готовить!

Через некоторое время в доме, где они жили с братом, поселился мелкий чиновник Пастухов. Был он не очень молод, собой не очень хорош, но человеком оказался душевным. К тому же одиноким. Он стал захаживать в гости к брату с сестрой, они обсуждали книги. Все трое увлекались чтением. И хотя все не любили англичан, но «Портрет Дориана Грея» мистера Уайльда и «Приключения Шерлока Холмса» мистера Конан Дойля произвели и на мужчин, и на женщину большое впечатление. Потом они все читали мистера Киплинга, обсуждали и происходящие в мире события. Что за золотая лихорадка на Аляске? А что означает для России Японо-китайская война? И почему Италия полезла в Эфиопию? И почему Россия вдруг стала эту Эфиопию поддерживать? Только потому, что Италию поддержали англичане? Какое нам дело до этой Африки?

Разговоры были интересными для всех троих. Аполлинария Антоновна с нетерпением ждала вечера. Готовили ужин теперь на троих – Пастухов давал деньги на продукты. А потом Фрол Петрович Пастухов сделал ей предложение, и его совершенно не интересовало, есть у Поленьки приданое или нет. Конечно, оно бы не помешало, но Фрол Петрович заявил, что для него главное – душевная близость.

В общем-то, в жизни Аполлинарии Антоновны кардинально ничего не изменилось. Она просто переехала в такую же крохотную квартирку Фрола Петровича этажом выше. Она продолжала давать уроки, готовил чаще ее брат, который все время находился дома и любил возиться у плиты, только теперь делал это всегда на троих. Правда, завтрак подавала Аполлинария, но все трое мало ели по утрам, так что это ее не напрягало. Вместе обедали по выходным. Убирала и стирала деревенская девка Дуся. Она во всем доме убирала, и жильцы отдавали ей вещи в стирку.

А потом Аполлинария Антоновна поняла, что беременна. Долго не говорила об этом ни мужу, ни брату. Должна была убедиться. Она и не надеялась на такое счастье! Ведь лет ей было немало, а Фролу Петровичу еще больше, причем значительно больше. Но Господь сделал им этот подарок! Все трое с нетерпением ждали появления ребеночка. Фрол Петрович сказал, что будет рад и мальчику, и девочке, и настоял, чтобы дорогую Поленьку обязательно регулярно осматривал врач. И на роды они пригласят только хорошего врача. Самого хорошего!

Конечно, выбор они остановили на Николае Аристарховиче Богомазове. Не было у них других знакомых врачей, да и знали они, скольким людям он помог. Даже слух ходил, что убийца принес Богомазову долг убитого – тот на последнем издыхании сказал: «Должен я доктору, отдай». И отдал! И другие пациенты, если не могли сразу расплатиться, приносили деньги через месяц, три и больше. А вдруг разбогатев, жертвовали на лечение нуждающихся. А то, что больница у него с окнами на кладбище… Так не может он себе позволить арендовать, а тем более купить дом на Невском проспекте. Иначе цены на его услуги стали бы неподъемными для его пациентов.

Николай Аристархович сказал, что Аполлинарии Антоновне нельзя рожать дома, нужно приехать в больницу, и заранее.

Услышав, что рожать нужно только в больнице, забеспокоились и Фрол Петрович, и Василий Антонович. Обычно-то в те времена дома рожали, даже царицы и графини.

– Мне сложно привезти с собой все инструменты, которые могут потребоваться, – сказал доктор Богомазов. – Возраст. Первые роды. Ребенок крупный… Лучше у меня в больнице.

Дату родов он определил и велел прибыть дня за три, предполагая, что все может пойти по незапланированному сценарию. Может, изначально знал, что велика вероятность печального исхода, но надеялся на лучшее и не хотел заранее расстраивать Аполлинарию Антоновну.

Мужу и брату Николай Аристархович обещал сразу же прислать посыльного с новостями.

Роды начались на следующий день после того, как Фрол Петрович привез супругу к доктору. Девочка родилась мертвой.

И теперь Аполлинария Антоновна смотрела или в давно требующий ремонта потолок, или на кресты, уходящие вдаль. Вскоре на кладбище добавится еще одна могилка – ее крошечной дочери, которую даже покрестить не успели. На кладбище была церковь, Николай Аристархович прекрасно знал батюшку и частенько приглашал его к тем, кто хотел исповедоваться или прочитать отходную. Можно ли будет отпеть ее девочку, невинную душу, ангелочка, который сразу же улетел в тот мир? Аполлинария Антоновна не знала.

Кто-то зашел в палату, где она почему-то лежала одна. Обычно всегда больница была переполнена, а тут Аполлинария Антоновна оказалась в одиночестве в четырехместной палате, хотя за стеной и на улице слышались голоса. И, как и всегда здесь, она слышала стоны, плач… Хотя бывала и радость – выздоровление, рождение ребенка.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Николай Аристархович, усаживаясь на соседнюю койку. Он взял руку Аполлинарии, проверил пульс. Ей было так плохо, что она даже не узнала шаги доктора!

И как она могла себя чувствовать?! Что за дурацкий вопрос?

– Я говорю про физическое состояние, не душевное.

Какое физическое? Она умерла! Умерла вместе со своей дочерью! Ее нет! Осталась одна физическая оболочка. И что будет с Фролом Петровичем? С братом Васенькой?

– Я смогу еще иметь детей? – все-таки спросила Аполлинария Антоновна.

Доктор Богомазов долго не отвечал. Аполлинария Антоновна повернулась к нему и увидела печальное лицо пожилого врача. Казалось, что даже его бородка грустно опустилась.

– Я бы не советовал вам рисковать, – наконец сказал он.

– Я могу…

– Вы можете забеременеть. Но это смертельно опасно для вас, и очень высока вероятность… повторения того, что случилось в этот раз.

Второй раз она такое не перенесет… Если бы была гарантия рождения живого ребенка, то Аполлинария Антоновна обязательно рискнула бы.

– Сейчас к вам зайдет одна ваша знакомая. Она хочет с вами поговорить. Знайте: я хочу вам помочь. Вам обеим. И сделаю все, что от меня зависит. Нужно только ваше согласие.

Какая знакомая? Какое сейчас дело Аполлинарии Антоновне до каких-то знакомых?!

Николай Аристархович вышел, а в палату вошла…

– Аня? – удивленно спросила Аполлинария Антоновна.

Это была одна из ее подруг по Смольному институту. Пути-дорожки их разошлись, и они не виделись много лет. А в годы учебы очень дружили и любили вместе играть на рояле в четыре руки.

Аполлинария Антоновна помнила Анну красавицей. Какие у нее были шикарные волосы – коса толщиной в руку! А брови, пушистые ресницы… Коса никуда не делась, но сейчас Аня была очень бледной и плакала. «Как из склепа», – почему-то подумала Аполлинария Антоновна. Хотя они же в больнице. Сюда здоровые не попадают. Ну, если только рожать…

– Аня, что с тобой?!

Аполлинария села на кровати, потом встала и помогла Анне добраться до соседней койки, уложила ее. Анне явно было хуже, чем ей. То есть хуже физически. Душевно так плохо, как ей, не могло быть никому.

Или могло?

Еще как могло.

– Я только что родила ребенка, – сказала Анна.

– Мертвого? – вырвалось у Аполлинарии.

– Нет, живого. Здоровенького мальчика.

И Анна горько заплакала.

Аполлинария не понимала, из-за чего же тогда Анна плачет. Живой и здоровый ребенок – это же счастье! Она должна плясать от счастья. Аполлинария бы плясала. Аполлинария бы…

Аполлинария Антоновна держала руку другой бывшей смолянки в своей и пыталась ее утешить. Только совсем не понимала, почему она утешает Анну, а не наоборот.

– Я не могу оставить себе ребенка, – наконец сказала Анна между рыданиями.

– Ты родила без мужа? – поняла Аполлинария Антоновна. – Отец ребенка обесчестил тебя и бросил?

– Он умер.

– И оставил тебе только долги?

Анна посмотрела на Аполлинарию и печально улыбнулась:

– Я могу содержать ребенка, Поля. Но его могут убить. То есть его точно убьют, если узнают, что его отец – граф Разуваев. Это же сын, наследник! Титула и всего, что к нему прилагается.

– Но ведь граф Разуваев недавно погиб! Я сама читала в «Ведомостях»…

– Был убит. Но мы успели обвенчаться.

– Но тогда почему…

– Потому что слишком много претендентов на графский титул, усадьбу, особняк в Петербурге, все остальное… Потому что граф Разуваев – это… на самом деле… Нет, я не имею права говорить! Поля, меня ненавидели очень многие из окружения графа, а уж члены его семьи… Ребенок не получит ничего. И не надо! Не в этом дело. Я же говорю, что могу его содержать. Граф Разуваев меня обеспечил. Но ребенка убьют, если я оставлю его себе! Наследнику графа Разуваева не жить!

– Как я могу тебе помочь, Аня? – спросила Аполлинария Антоновна. Помощь другим помогает легче пережить собственное горе.

– Возьми моего ребенка, Поля. Я… знаю, что у тебя случилось. Пусть все считают, что ты родила здорового мальчика, а я – мертвую девочку. У тебя будет ребенок, Поля! Живой, здоровый ребенок. Ведь твой муж и брат еще не знают, что у тебя… Им же еще никто ничего не сообщил? Девочку я похороню. Если захочешь, сама сможешь ухаживать за могилой. Нет, лучше я. Или вместе, чтобы родственники Разуваева ничего не заподозрили. А я стану крестной своего собственного сына. Буду помогать деньгами. Я же могу делать подарки своему крестнику? Никто ничего не заподозрит. Мы же с тобой вместе учились. Потом встретились здесь, в больнице. Ты пригласила меня стать крестной. Поддержала на похоронах мертвой девочки. Только ты должна держать язык за зубами. Всегда, до гробовой доски. Никому и никогда не проговориться!

– А кто знает, что…

– Николай Аристархович. Он поможет. Я же у него жила в последнее время. Боялась, что меня беременную… Я боялась за свою жизнь, за жизнь ребенка. Эти родственники Разуваева… Еще знает помощница доктора Богомазова. Ниловна. Ты, конечно, знаешь Ниловну? Она же с ним лет пятьдесят вместе работает, предана до гроба. И не станет она желать смерти ребеночку. Она про меня все знает. Она мне еду носила. Они не выдадут. Ну, как ты решишь?

– А ты потом не заберешь у меня ребенка? Он навсегда будет моим?

– Да как я смогу его забрать-то? И куда?

– Я согласна, – сказала Аполлинария Антоновна.

Глава 1

Ивана арестовали. Мошенничество в особо крупных размерах! Вывод за рубеж нескольких миллиардов рублей! В нашем доме был обыск. Я пребывала в состоянии шока. Миллиардов?! Мы, конечно, жили совсем не бедно. Наверное, этот загородный особняк, построенный Иваном, обошелся ему в несколько миллионов, но рублей! Мы оба ездили на хороших машинах, могли позволить себе любую еду, любую одежду, поездку на любой курорт. Но Иван не швырялся деньгами. Никаких золотых унитазов, никаких статуй, никаких диких вечеринок, никаких безумных трат вообще. Он не был скупым, по крайней мере по отношению ко мне, но деньги он считал всегда. Хотя он же финансист по первой и основной профессии. И я знала, что он постоянно вкладывал деньги в свой агропромышленный комплекс.

Когда я пыталась интересоваться его прошлым, я нигде не нашла информации ни о каких оргиях, загулах, спонсировании певиц и актрис. Он всегда жил тихо и скромно. Он просто не любил вечеринки. С друзьями предпочитал общаться дома, один на один, а не устраивать обеды на сто персон. Может, потому, что деньги любят тишину? Но Иван на самом деле любил тишину. Он не любил никакую музыку – никого из современных исполнителей, честно признался, что не понимает классическую. Он не ходил в театры и на выставки, фильмы смотрел дома. Меня он попросил слушать музыку в наушниках. Если я хочу в театр, на выставку, пройтись по магазинам – всегда пожалуйста, «только заранее согласуй свои планы с моими». Он меня ни в чем не ограничивал, никогда не упрекал. Он заботился обо мне, он баловал меня. Его отношение ко мне напоминало скорее отношение отца к дочери. Хотя разница в возрасте между нами на самом деле составляла восемнадцать лет.

Была ли это любовь? Но ведь любовь тоже бывает разной… Главное – что мне было хорошо и спокойно с Иваном. Мне было комфортно.

Но откуда миллиарды?!

Мишенька плакал не переставая. Он чувствовал, что происходит что-то ужасное, он чувствовал мое состояние и состояние своего отца. Я не знала, что делать. То есть в первые минуты не знала, потом я взяла себя в руки. Последние полтора года у меня была невероятно счастливая жизнь, мне не приходилось решать никаких проблем. Все проблемы решал Иван. Да их просто не возникало! У меня не возникало. Благодаря Ивану. Но до этого…

До этого была сплошная борьба, с самого раннего детства. В отрочестве, юности, после совершеннолетия. Я считала, что полтора года с Иваном – это награда за все испытания, которые я выдержала до встречи с ним в той, прошлой жизни. Но, похоже, теперь мне придется платить за эти полтора года счастья. Говорят, что Господь не посылает людям таких испытаний, которые они не могут выдержать. Значит, выдержу. Я не кисейная барышня.

Я родилась в маленьком городке в Карелии. Большинство людей про него даже не слышали. В нем нет ничего особенного, вообще ничего похожего на какую-то достопримечательность. Но у нас замечательные леса и озера, и обитатели нашего городка и его окрестностей выживают благодаря этим лесам и озерам. И себя обеспечивают дарами природы, и на продажу их собирают.

Я не знаю своего отца. Мы все у матери были от разных, и в нашем городке она имела не самую лучшую репутацию, а если говорить прямо, то ее называли известным русским словом из пяти букв. Хотя мама нам в детстве говорила, что это слово означает «бледный», то есть «бледная». Когда мы узнали его истинное значение в русском языке (а все узнали рано), она все равно продолжала настаивать на своей версии, правда, уже говорила, что оно приклеилось к женщинам, занимавшимся древнейшим ремеслом, потому что они как раз были бледными, много времени проводили в помещении, в отличие от румяных русских крестьянок. Аристократия тоже ценила бледность и скрывалась от солнца под зонтиками, но это была совсем другая бледность. В подростковом возрасте я не поленилась и нашла в библиотеке книгу по этимологии, и там даже был раздел по этимологии русского мата. Этому слову была посвящена отдельная статья, в которой объяснялось, что оно выпадает из общего ряда русских матерных слов, потому что не обозначает гениталии или совокупление. Там говорилось, что слово происходит от славянского «блуд», означающего «заблуждение, ошибка, грех».

Наверное, вся жизнь моей матери была ошибкой. Она находила не тех мужчин, она влюблялась в них до беспамятства, но одного зарезали в пьяной драке, двое отправились в места не столь отдаленные (от нашего городка уж точно не очень отдаленные), проезжавшие через наши места мужчины, и почему-то у нас задержавшиеся, возвращались в родные города, кто-то женился на других женщинах. Если бы моя мать родилась в другом месте, может, все сложилось бы по-другому. Если бы отца моего старшего брата не зарезали, то тоже все могло сложиться по-другому. Если бы…

В один прекрасный для меня день к нам приехала тетя Люся, наша дальняя родственница. Насколько я поняла, моя прабабушка и ее бабушка были родными сестрами. Может, я поняла неправильно.

Стоял ноябрь, темнело рано. Мы вообще-то уже спать собирались. В будний день вечером народ у нас по улицам не болтается. Ну, если только летом. Но в мороз, в темноте – никогда. Утром идут на работу, вечером с работы. Фонари тоже не горят. Или не горели в годы моего детства.

Тетя Люся приехала со своей умирающей дочерью. Мы с братом и сестрой не поняли вначале, зачем она привезла к нам еще одного ребенка. Мы сами вечно ходили голодные. Основной нашей едой на протяжении всего года были хлеб, картошка и самые дешевые макароны. Хорошо, если с маслом! Правда, брат уже давно сделал открытие: даже в нашем городе люди не выжимают кетчуп из пакетов до конца. И мы рылись в помойках. Так что макароны ели с кетчупом. Но в нашем городе еду в помойку не выбрасывали. У нас люди все съедали сами.

Летом и ранней осенью, конечно, было проще – мы собирали ягоды, воровали яблоки, разбирались в грибах. Мать с ранней весны варила нам супы из одуванчиков, крапивы, сныти и щавеля, которые тоже собирали мы, хотя нам хотелось мяса. Уже переехав в Петербург, я смеялась, когда люди говорили мне, что сныть – сорняк. Я много раз это слышала! А у нас она шла в суп, салат и использовалась как приправа, если в доме появлялось мясо.

Его добывал старший брат, который в семь лет уже умел ставить силки на зайца и рябчика, как делали наши предки, пока огнестрельное оружие еще не изобрели и пока оно имелось только у знати, рыбу удили втроем – брат, сестра и я. На рыбалку меня стали брать с трех лет. Сестра была на год старше, брат – на четыре. После меня родился еще один мальчик, но к приезду тети Люси он еще лежал в люльке. Детской кроватки в нашей квартире не было. Я не знаю, где мать раздобыла старую деревенскую люльку, я такие потом только в фильмах видела. Никто не верил, что я свои первые месяцы после рождения тоже спала в такой. Мы с братом и сестрой вместе спали на широком топчане. Люлька висела в нашей комнате, и мы ее качали, если маленький брат начинал плакать. А во второй комнате мать принимала гостей, конечно, все были мужского пола. Мы знали, что должны сидеть тихо и не должны позволять младшему брату раскричаться, тогда, возможно, утром у матери будут деньги и она купит нам что-нибудь вкусненькое. Хотя для нас все было вкусненькое.

Мама с тетей Люсей когда-то встречались в детстве, вроде их даже отправляли в один лагерь. То есть мама сразу же узнала тетю Люсю. «Ой, какая ты стала красивая!» – сказала мама. Не уверена, что тетя Люся узнала маму – даже мы видели, как она изменилась за последние два года. И если тетя Люся стала красивее, мама стала… выглядеть хуже. Но зачем-то тетя Люся приехала. Мать сразу отправила нас в нашу комнату. Для нас это было обычным делом. Мама всегда нас отправляла, если приходили гости. Только, как я уже говорила, обычно приходили мужчины, а родственников у нас не было. То есть мы считали, что их нет, до приезда тети Люси. Хотя когда-то мама упоминала двоюродную, троюродную или четвероюродную бабушку, которая жила в какой-то деревне, но наотрез отказалась брать нас на лето. Вроде это было до моего рождения. Эта бабушка отправила маму вон со старшим братом, и так отправила, что мама даже больше не предпринимала попыток к ней поехать.

Тетя Люся сразу же вручила каждому из нас по небольшой упаковке зефира – в каждой лежало по три штуки. Это было царским подарком. Мы поблагодарили и отправились в нашу комнату обсуждать нашу гостью.

Увидев больного ребенка, брат сказал, что тетка, наверное, к ведьме. Переночует у нас, а с утра отправится искать нужный дом. Ночью это сделать невозможно. Дорогу никто не покажет. Мы слышали, что в деревне неподалеку от нашего городка живет ведьма, у которой лечились многие люди. Приезжали к ней и из Петрозаводска, и из Петербурга. Я сама ее никогда не видела. Ее видела сестра и рассказала об этой встрече нам со старшим братом. Наша мать попалась где-то этой ведьме на глаза, когда была беременна нашим младшим братом. Она вела сестру к врачу, потому что у нее разболелось ухо. «Не рожай больше, – сказала ведьма. – Все равно не жильцы». Сестра тогда очень испугалась. Почему не жильцы? Или ведьма говорила про будущих детей и к нам это не относилось? Ухо у сестры быстро прошло, вообще мы трое оказались удивительно здоровыми детьми. Закаливание у нас проходило естественным способом. Да и нянчиться с нами было просто некому, ни бабушек, ни дедушек не имелось, мать периодически где-то работала, по крайней мере, с нами не сидела, поэтому, если у нас поднималась температура, мы особо в постели не залеживались. В результате у нас выработался прекрасный иммунитет, как у бездомных собак и кошек. Дом у нас был, то есть квартира, но ее состояние… оставляло желать лучшего, если мягко выразиться.

Уже став совершеннолетней, я прочитала интересную статью про иммунитет у детей из так называемых проблемных регионов мира, который изучали какие-то западные специалисты. О России там речи не шло. Там говорилось о странах, где постоянно идет война, где ужасная экология, антисанитария, воду берут из колонки рядом с канавой для сточных вод, а иногда и из канавы пьют, едят немытые овощи, не задумываются о качестве продуктов питания, потому что радуются любому куску, который можно съесть. В качестве примера приводился Афганистан с дикой антисанитарией. Во время беременности и родов умирает одна женщина из восьми, противозачаточными средствами пользуются максимум десять процентов, по официальным данным, из тысячи детей до пяти лет не доживают двести пятьдесят семь (в Великобритании шесть), и это при том, что в этой стране только шесть процентов детей официально зарегистрированы. Детская смертность колоссальная. Но если ребенок дожил до восьми лет, он получает такой иммунитет, что ему уже не страшно ничто, и у него есть шанс стать долгожителем, если не погибнет от пули, взрыва бомбы или ракеты. В той же статье говорилось, что в этих проблемных странах с невероятным уровнем смертности от самых разных причин наблюдается и большое количество долгожителей, причем гораздо более здоровых, чем их ровесники из благополучных стран.

Возможно, мне стоит сказать своей матери спасибо за мой иммунитет. Но выжила бы я вообще, если бы не тетя Люся? Или кто она там была на самом деле…

– Эй, идите сюда! – вдруг крикнула нам мать.

Мы пошли и остановились у двери, держась за руки. Мы всегда держались за руки. И мы всегда поддерживали друг друга. Мы не знали, что ждать от этой тети Люси. Мы вообще не ждали от жизни ничего хорошего. Хотя мечтали… Брат говорил, что когда вырастет, то уедет на заработки, заработает много денег и заберет нас с сестрой из этого городка. На заработки из нашего города уезжали в Петербург. Никто не возвращался. Сестра говорила, что хочет стать актрисой, а я с детства хотела стать стюардессой.

Я даже помню, как эта мысль появилась у меня в голове. Мы смотрели телевизор с мамой и ее очередным ухажером, и там шла какая-то программа про стюардесс. Все они были такие красивые! И мамин ухажер сказал, что эта профессия открывает перед девушкой огромные возможности. Он сам много поездил по стране, вроде был дальнобойщиком, хотя мечтал о полетах в небе, но не прошел по здоровью в летное училище. Он так зажигательно говорил, что я объявила:

– Буду стюардессой!

– Молодец! Правильно! – поддержал меня тот мамин ухажер, подхватил на руки и стал подбрасывать к потолку. Ни разу не уронил, а я испытала невероятное счастье. Со мной играет взрослый дядя! Он смеялся, мама смеялась и выглядела очень счастливой.

Он потом заезжал к нам еще несколько раз, вероятно, если его маршрут пролегал через наш городок. Нам с братом и сестрой привозил шоколадки, а мне однажды подарил набор открыток с видами европейских городов. Мы с братом и сестрой тогда даже не знали об их существовании, но это стало толчком для изучения нами географии. Мы дергали маму, она рассказывала, что знала, потом подарила нам троим на Новый год «Атлас мира». Мы втроем садились на наш топчан и изучали его. Я по нему научилась читать. Учил брат – он же уже ходил в школу. В детский сад никто из нас не ходил – мы болтались дома и на улице, в общем, воспитывали себя сами. Но в школу мать брата отправила. Может, чтобы социальные службы и органы опеки не заинтересовались нашей семьей?

Соседи на мать жалобы не писали. Она не устраивала шумных попоек, не собирала компании. Она тихо принимала мужчин по одному. Ее жалели и нас жалели, иногда подкармливали. Да и люди, жившие вокруг нас, были из тех, кто по разным причинам и в разные времена пострадал от властей. Есть несчастная баба, никому не мешает, зарабатывает как может, детей на себе тянет. По пьяному делу можно ее обозвать, потом трезвыми пожалеть. Богатых ни в нашем доме, ни в соседних не было, даже средний класс у нас не жил. Все боролись за существование. Наверное, мы жили хуже всех. Люди это понимали.