Владимир Бонч-Бруевич
Наш Ильич
Старый большевик Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич написал для вас, дорогие ребята, свои воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. Он хорошо знал Владимира Ильича, долгие годы вместе с ним работал и в своих воспоминаниях с большой задушевностью рассказывает об Ильиче.
С шестнадцати лет В. Д. Бонч-Бруевич вступил на путь революционной борьбы. Тогда только зарождалась наша партия, и Владимир Дмитриевич в условиях подполья выполнял самые различные её поручения. Он сотрудничал в ленинской газете «Искра», перевозил в Россию нелегальную партийную литературу, печатные станки и вооружение для боевых дружин.
Пять раз царское правительство заключало его в тюрьмы. Но как только он оказывался на свободе, снова начиналась трудная, полная опасностей жизнь революционера.
В дни Октября Владимир Дмитриевич был комендантом района Смольный — Таврический в Петрограде, где происходили самые важные события революции.
С 1917 по 1920 год он был управляющим делами Совета Народных Комиссаров. Председателем Совнаркома был Владимир Ильич Ленин.
Над этой книгой для детей В. Д. Бонч-Бруевич работал в последний год своей жизни. Воспоминания его о Владимире Ильиче Ленине относятся к разному времени: и к суровым дням большевистского подполья, и к событиям Великой Октябрьской социалистической революции, и к первым годам нашей Советской власти.
С большой любовью и вниманием отбирал Владимир Дмитриевич материалы для этой книги. Он старался писать как можно проще, бережно донести до нас отдельные факты и события из жизни Владимира Ильича Ленина.
— Владимир Ильич безгранично любил детей и очень о них заботился, — говорил Владимир Дмитриевич. — Я был бы счастлив, если бы эта маленькая книжка передала детям сердечную теплоту ленинского образа, такого дорогого нам всем.
О ДЕТСТВЕ ВЛАДИМИРА ИЛЬИНА
Я часто расспрашивал родных Владимира Ильича о его детских годах. Особенно любила рассказывать об этом его старшая сестра Анна Ильинична.
— Володя вставал в определённый час, — рассказывала она. — В гимназию он должен был являться к половине девятого утра. Ровно в семь часов Володя просыпался сам — его никто не будил. Проснувшись, он сейчас же вставал, не позволяя себе валяться в постели. Чистил зубы, хорошо умывался и обтирался водой по пояс. Володя сам убирал постель. У нас в семье был такой порядок: дети сами себя обслуживали. Девочки должны были следить, чтобы и у них самих и у мальчиков всё было зашито, заштопано.
Затем Володя садился за повторение уроков, которые он всегда делал с вечера. В это время мать готовила завтрак. Мы все сходились в столовой и съедали всё, что нам давали. Особенно за этим следил Володя; у него был прекрасный аппетит, и он смеялся над теми, кто вяло ел.
«Ест, как будто воз с сеном в гору везёт! — приговаривал он. — Вот будешь больная, малосильная», — подтрунивал он надо мной. (Я по утрам плохо ела.)
Из наших окон было видно, как возы с сеном подымались от пристани парома в крутую гору, от Волги в город. Маленький Володя часто наблюдал, как на эту крутизну вползали тяжёлые возы, запряжённые небольшими крестьянскими лошадьми, которым изо всех сил помогали возчики.
Мать давала всем детям с собою завтрак. Володя укладывал его в ранец и был очень доволен, когда в придачу получал яблоко. Десять минут он смирно высиживал, так как мать не позволяла нам сейчас же после чая выходить на улицу, чтобы не простудить горло. Ровно в десять минут девятого Володя вставал, прощался с матерью и отцом, быстро одевался, застёгивался по форме на все пуговицы и уходил.
Придя домой из школы, он гулял во дворе около часа или двух, смотря по погоде.
Володя очень любил играть в лапту, в салки и особенно в казаки-разбойники. Его всегда выбирали атаманом. В игре он был очень справедлив. Он был сильный мальчик, но терпеть не мог драк, никогда в них не участвовал и всегда прекращал игру, как только начинались недоразумения.
«Это не игра, — говорил он, — это безобразие».
Бывали случаи, что он осуждал себя в игре, доказывая, что он неправильно поступил как атаман.
К обеду мы собирались все вместе за столом и рассказывали, что произошло за день. Мать и отец внимательно выслушивали нас и принимали близко к сердцу все наши дела.
Мать требовала, чтобы один день мы говорили с ней и между собой по-русски, другой — по-французски, третий — по-немецки. Это очень помогало всем нам изучить эти языки. Володя знал их в совершенстве. Позднее он сам изучил английский, итальянский и польский языки. Особенно полюбил он с первых классов гимназии латинский и греческий языки. Эти языки довольно трудно давались ученикам, а ему — легко.
После обеда Володя садился за уроки. Он всегда по всем предметам делал больше, чем задавали. Много читал. Переходил Володя из класса в класс с наградами и кончил гимназию первым учеником, с золотой медалью.
В его комнате всегда было чисто, книжки завёрнуты в газетную бумагу, в тетрадках всё было аккуратно. Володя как-то посадил на страницу большую кляксу. Это его очень взволновало. Он вынул этот лист из тетради, вшил другой и сейчас же переписал все три страницы, ранее им сделанные. Во время занятий он был очень сосредоточен, не отвлекался. Кончив уроки, нужные книжки и тетради он убирал в ранец, а всё остальное — в стол или на полки шкафа, в свою библиотеку, на которую у него был составлен в тетрадке каталог.
Приготовив уроки, Володя с увлечением играл с младшими сёстрами. Потом мы все пили чай и ужинали ровно в восемь часов вечера, а в половине девятого Володя шёл чистить зубы, умывался перед сном и, простившись со всеми, ложился спать и засыпал немедленно. Хотя он и любил пошалить, но был послушным: слово матери и отца для него было законом. Он выполнял всё, что они ему говорили. И в семье его очень любили.
ВАЛЕНКИ
Ленин отбывал ссылку в далёком сибирском селе Шушенском. Это было в те годы, когда создавалась наша партия. Чтобы собрать лучших людей в партию, создать её, Владимир Ильич и в ссылке много работал. Он писал об этом статьи. Статьи надо было переправлять товарищам, которые находились на воле и могли их напечатать в нелегальной газете. Но как? — вот был мучительный вопрос. Долго думал Владимир Ильич, как провести полицию и жандармов, и наконец придумал. Он решил зашить статьи между подмётками валенок и отправить их старой революционерке Лидии Михайловне Книпович, которая жила в Астрахани под надзором полиции.
У Книпович было несколько партийных кличек: «Дяденька», «Дедов», «Бабушка». Она действительно была старше нас всех. Владимир Ильич очень уважал её за преданность делу, за смелость в решении самых рискованных партийных дел. Он знал, что «Бабушка» догадается извлечь статьи из валенок и передаст их тем товарищам, которые сумеют их напечатать.
Много позднее Книпович рассказывала мне:
— Был жаркий весенний день. Стучится ко мне почтальон и вручает извещение о посылке. «От кого это?» — думаю. Собираюсь и бегу на почту. Предъявляю повестку. Через несколько минут выносят посылку. Беру посылку и вижу: она из Минусинска. Фамилия отправителя мне неизвестна. Что за оказия? Прихожу домой, торопливо вскрываю посылку и вынимаю поношенные, но ещё крепкие валенки. Заглядываю внутрь и достаю письмо, написанное незнакомым мне почерком. Читаю…
И Книпович подробно пересказала мне своими словами письмо Владимира Ильича:
— «Дорогая бабушка, очень нас беспокоит Ваше заболевание ревматизмом. Доктора советуют при этой серьёзной болезни всегда держать ноги в тепле. Мы знаем, что у Вас нет тёплой обуви, и боимся, что Вы простудитесь. В Астрахани всегда сыро от моря и туманов и погода крайне переменчива. Носите, пожалуйста, валенки и не простуживайтесь. Валенки ещё хорошие, тёплые, подошвы двойные. Мы здесь в Сибири их всегда носим и очень довольны. Мы, слава богу, живы, здоровы, чего от всей души и Вам желаем. Надя шлёт Вам поклон и привет. Всегда вспоминает Вас, поминая добрым словом. И я желаю Вам всего наилучшего». А дальше подпись с росчерком, которую нельзя разобрать. Я сразу догадалась, что это посылка от Владимира Ильича. «Но почему валенки?» — думала я. Тщательно их осмотрев, я решила отпороть подошву. Заперла комнату на крючок, отошла в самый дальний угол, чтобы меня не было видно из окна, и стала бережно отпарывать подшивку. Отворачиваю войлок и вдруг вижу уголок белой бумаги. Я заторопилась и вытащила тоненькие, мелко исписанные листочки. Я узнала почерк Владимира Ильича. Это были его статьи и письмо в редакцию газеты. Так вот почему Ильич прислал мне валенки!.. Я спрятала статьи в потайное место под полом. А валенки стала носить, объясняя соседям, что так велел доктор, чтобы не застудить ноги. Статьи мне удалось переправить в надёжные руки…
Позднее, когда Владимир Ильич и Надежда Константиновна были в Женеве, я расспрашивал Надежду Константиновну, почему Владимир Ильич послал свои статьи Книпович, высланной в Астрахань под надзор полиции. И Надежда Константиновна объяснила мне это.
Владимир Ильич знал, что Книпович — умный, опытный конспиратор. Он был уверен — она догадается, что посылка с «секретом». Сама же посылка с валенками никого не удивит: у Книпович мог быть ревматизм, это вполне естественно. Если местная охранка узнает о посылке, то, конечно, ей и в голову не придёт, что кто-нибудь осмелился послать нелегальные статьи в адрес лица, находящегося под гласным надзором полиции.
Владимир Ильич сам подшил вторые войлочные подмётки, вложив статьи, написанные на тонкой бумаге. Когда же всё было готово, прощупать эти листки было невозможно.
Работой своей Владимир Ильич остался доволен. Он даже шутил, что может стать сапожником и, если круто придётся, зарабатывать этим ремеслом на хлеб.
Самым трудным оказалось переправить посылку в Минусинск. Владимир Ильич зашил валенки в полотно, изменив почерк, надписал адрес. Адрес отправителя он выдумал, чтобы никого не подвести в случае провала. Воспользовавшись проездом через Шушенское каких-то купцов, Владимир Ильич рискнул попросить ямщика-крестьянина отправить валенки по почте откуда-нибудь поближе к Минусинску. Он дал ямщику десять рублей. Ямщик сунул валенки к себе в козлы, сказав, что сделает всё как надо и что почтовую квитанцию завезёт на обратном пути.
Вскоре купцы двинулись в путь. Владимир Ильич всё время наблюдал за их сборами и, когда они выехали, уверенно заявил, что всё будет в порядке.
— У ямщика хорошее лицо: без хитринки, — сказал он.
Прошло почти с неделю, как вдруг кто-то постучал в окно дома, где жил Ленин. Надежда Константиновна накинула платок и вышла на крыльцо. Перед ней стоял знакомый ямщик.
— Вы хозяйка будете? — спросил он. — А где ваш хозяин?
Владимир Ильич, увидев в окно, что кто-то разговаривает с Надеждой Константиновной, тоже вышел на крыльцо.
— А, ваше здоровье! — обрадовался ямщик. — Вот, извольте получить квитанцию и сдачу.
— За квитанцию благодарю, — сказал Владимир Ильич, — а сдачи не нужно, это вам за труды.
— Какие же это труды! — возразил ямщик. — Нешто можно за пустяки такую деньгу брать? В Сибири это не полагается. У нас сосед соседу помогает… А мы как есть с вами соседи — всего сто двадцать вёрст отсюда моя деревня, — так извольте получить сдачу… — И он вынул семь с чем-то рублей.
— А у нас, — ответил Владимир Ильич, — принято детишкам посылать подарки. У вас дети есть?
— Как же, конечно, есть — пятеро их у меня. Одни бегают, другие за мамкину юбку держатся, а махонький на руках ещё…
— Ну вот и отлично, зайдите к нам чайку попить, а я сейчас приду.
Надежда Константиновна пригласила ямщика в комнату.
Вскоре Владимир Ильич вернулся и принёс с собой всякой всячины: головной платок хозяйке, связку баранок, конфет-леденцов, ещё какие-то сладости и два букваря.
— Это вашему семейству, передайте жене и деткам с поклоном от меня, — сказал Владимир Ильич. — А это вот маленькому. — И он вытащил из кармана две раскрашенные деревянные куколки. — А это тем, кто постарше. — Он высыпал из другого кармана десятка два оловянных солдатиков. — И буквари — старшим.
Всё это Надежда Константиновна завернула, завязала в узелок и отдала ямщику.
— Благодарим покорно! А как звать-то вас?
— Владимир, а по отчеству Ильич.
Ямщик низко поклонился и вышел.
Почтовую квитанцию сейчас же сожгли в печке.
Спустя несколько месяцев Владимир Ильич получил известие, что «Бабушка» с удовольствием носит валенки «на одной подошве».
ЛЕНИНУ ГРОЗИТ ОПАСНОСТЬ
Однажды в 1905 году было назначено большое собрание нашей партийной Петербургской организации в одном из домов, находившихся в переулке между Фонтанкой и Мойкой. В условленный час мы отправились небольшой группой на собрание. У Александрийского театра мы заметили подозрительных прохожих; они разгуливали с беззаботным видом. Нетрудно было догадаться, что это шпики. И мы поспешили разойтись в разные стороны.
Свернув в один из переулков, я лицом к лицу столкнулся с Марией Александровной Дубининой, нашим партийным товарищем.
Мария Александровна пристально посмотрела на меня и сделала чуть заметный предупреждающий знак. Я понял, что там, где должно быть собрание, неблагополучно.
«Где Владимир Ильич? — подумал я. — Может быть, он там, на месте явки? Может быть, он уже арестован?»
Ленин недавно приехал из эмиграции в Петербург. Жил он на нелегальном положении, часто меняя паспорта и квартиры.
Он был в самом центре партийной работы. В это время революционное движение охватило всю страну. Ленин виделся со множеством людей, постоянно бывал на партийных собраниях и ежедневно рисковал быть узнанным.
Не раз Ильич был на волосок от ареста.
Мария Александровна прошла мимо меня. Я пересек улицу и вошёл в первую попавшуюся лавочку купить какую-то мелочь. Выйдя из неё, я направился вслед за Марией Александровной. Она оглянулась и, увидев меня, тотчас же вошла во фруктовый магазин. Я последовал за ней.
— Что произошло?
— Засада…
— Он там? — спросил я Марию Александровну, когда продавец пошёл в дальний угол за яблоками, которые я попросил его взвесить.
— Нет.
— Надежда Константиновна?
— Нет.
Мы расплатились и вышли из лавки.
Что делать? Как предупредить Владимира Ильича? Надо было во что бы то ни стало перехватить его на пути к конспиративной квартире.
Вскоре мы встретили Надежду Константиновну. Она тоже не знала, где Владимир Ильич.
Мы продолжали ходить по переулкам вокруг места явки, встречали многих товарищей, предупреждали об опасности и рассылали их во все концы, надеясь, что кто-нибудь успеет встретить и предупредить Владимира Ильича.
На сердце было тревожно: «Неужели Владимир Ильич уже прошёл туда? Неужели он арестован?»