Помоги проекту - поделись книгой:
— Так кого же вам еще искать? Вот ведь тот, кто нужен!
Члены съемочной группы стали рассматривать фото, не понимая, что такого примечательного можно увидеть в лице именно этого маленького мальчика. И тут Данелия предложил:
— А давайте высветлим ему волосы!
Когда Бориса разыскали, вновь вызвали на студию и из брюнета сделали блондином, всем стало ясно: Бархатов действительно — вылитый Сережа. И даже то, что Боря не выговаривал «р» и «л», идеально ложилось на образ. В связи с этим обстоятельством режиссерами даже было принято историческое решение: все съемки, даже на натуре, снимать с синхронно записываемым звуком (маленький Бархатов, конечно, не сумел бы надлежащим образом озвучить свою роль постфактум). В результате «Сережа» стал первым советским фильмом, в котором была осуществлена эта сложнейшая по тем временам практика.
Многие зрители по сей день восторгаются изумительной актерской игрой пятилетнего ребенка в «Сереже». У Данелии, однако, было иное мнение на этот счет: Сережа выглядит в картине столь достоверно благодаря фактуре, которую перманентно направляли в нужное русло режиссеры-постановщики. В работе с Борей и Георгий, и Игорь проявили себя как недурные детские психологи. Чтобы на экране была видна мучительная работа мысли ребенка, озадаченного тем, что в маминой спальне впервые на его памяти поселился посторонний человек, Бархатову предлагали решить в уме арифметическое упражнение — да и не за так, а за футбольный мяч. В сцене, когда Сережа лихорадочно собирает игрушки, которые возьмет с собой в Холмогоры, Боре попросту пообещали подарить все, что он успеет выбрать за десять секунд — вот тот и носился по пространству кадра, являя восторженному зрителю феноменальную правдоподобность.
Дабы получить убедительную реакцию Сережи на вид голого торса дяди-капитана, разукрашенного морскими татуировками, Данелия лично битый час раскрашивал исполняющего эту роль артиста Василия Меркурьева, — и когда последний разоблачился перед Борей (сцена на пляже), тот буквально ахнул: оператор Ниточкин заснял этот неповторимый дубль резким наплывом на лицо всерьез пораженного мальчишки.
Если не сложнее, то уж точно неприятнее всего было заставить юного актера расплакаться перед камерой. Для этой неблаговидной цели Данелия и Таланкин решили прибегнуть к испытанному полицейскому приему «хороший и плохой следователь». Тянули жребий — Георгию, на его счастье, досталась роль «хорошего».
Игорь же скрепя сердце стал отчитывать Борю за неподобающее поведение в перерывах и за недобросовестную работу в кадре. «На глаза юного артиста навернулись слезы, — вспоминал об этом драматическом эпизоде съемок Анатолий Ниточкин. — И вдруг после очередной тирады Таланкина: “Ты посмотри на него, он даже не может заплакать!”, — обливаясь слезами, Боря прервал Таланкина: “А сам ты кто? Взял себе фамилию Та-анкин! Жук ты навозный, а не Та-анкин! Фамилия Та-анкин, а та-анта нету!” Все вокруг застыли от неожиданности. Таланкин побледнел и затих. Мы сняли нужный крупный план. Таланкин же ходил три дня как в воду опущенный. Случайно я стал свидетелем, как второй режиссер его успокаивал:
— Ну, Игорек, что ты так близко принимаешь слова мальчика! Мало ли что ребенок наговорит…
— Но ведь устами младенца глаголет истина, — серьезно возразил начинающий режиссер.
Меня поразил ум пятилетнего Бори Бархатова, который смог сопоставить фамилию режиссера со словом “талант” и дать оценку поступка человека с такой фамилией».
С более взрослым Сережей — Бондарчуком — работать было еще сложнее. Данелия и Таланкин не зря опасались, что Сергей Федорович, который ко времени съемок уже сам был состоявшимся режиссером (совсем недавно он завершил работу над монументальной «Судьбой человека), не преминет вмешаться в постановочный процесс. Он и впрямь вмешивался, что поначалу раздражало сорежиссеров, но впоследствии оба признали, что все актерские решения Бондарчука пошли картине на пользу. Так, артист последовательно делал Коростелева невозмутимым в своем добродушии, тогда как Данелии с Таланкиным казалось, что его герою не обязательно во всех ситуациях оставаться таким уж ласковым к пасынку. Когда один из режиссеров прямо просил Бондарчука сыграть ту или иную сцену по-другому, актер кивал, но продолжал играть по-своему. Эта манера особенно выводила из себя именно Данелию.
Во время съемок Бондарчук отмечал свой день рождения — ему исполнилось тридцать девять. Череду поздравлений нарушила гневная речь хватившего лишнего Данелии, который ничтоже сумняшеся назвал именинника глупым и бездарным надутым индюком. К чести Бондарчука, этот эксцесс прошел без последствий. Впрочем, после злополучного дня рождения Данелия, по настоянию директора картины Виктора Циргиладзе, работал преимущественно с детьми, а все оставшиеся сцены с Бондарчуком ставил Таланкин.
Однако еще до окончания работы над «Сережей» Данелия помирился с Бондарчуком, а впоследствии и крепко подружился с ним на всю жизнь. Других ролей, помимо Коростелева, Сергей Федорович в данелиевских фильмах не сыграл; впрочем, в финале картины «Путь к причалу» прозвучал его закадровый голос.
Фильм «Сережа» был и остается одним из ярчайших режиссерских дебютов в советском кинематографе. Игорю Таланкину в его последующем персональном творчестве так ни разу и не удалось снять что-то сопоставимое с его первой совместной постановкой. Не сравнить с «Сережей» и все прочие экранизации произведений Пановой, которых было вдосталь. Только Данелии и Таланкину удалось аутентично передать на экране легкость пановского пера, редкостно жизнелюбивую интонацию писательницы. Конечно, и актеры внесли свою лепту — без Бондарчука, Скобцевой и даже без шикарного эпизодического Меркурьева кино про Сережу уже не представить.
Добавьте к этому замечательный дух ненавязчивого экспериментаторства, который со времен картины «Летят журавли» (1957) стал неотъемлемым для всего советского черно-белого кинематографа, — и вы поймете, что «Сережа» отнюдь недаром стал лучшим фильмом года по версии журнала «Советский экран», а также отхватил главный приз на Международном фестивале в Карловых Варах и ряд других престижных наград.
«Мы едем в Холмогоры! Какое счастье!» — звучит в знаменитом оптимистичном финале фильма. И это и впрямь было оно — элементарное человеческое счастье. Именно то, которое тогда так просто, на сегодняшний взгляд, получалось транслировать с киноэкранов.
С самого начала работы над «Сережей» Данелию тяготило предчувствие того, что на экране будет виден замечательный материал Пановой, но не будет заметно его собственного — и таланкинского — режиссерского вклада. Видимо, лишь исходя из этого опасения тандем добавил в фильм несколько мелких эпизодов собственного авторства. Наиболее удачными среди них стоит признать просмотр колхозниками выпуска хроники с участием Коростелева, на котором тот предстает предельно деревянным и неестественным (редкая возможность увидеть Бондарчука комикующим), а также сон Сережи с говорящими рыбами, связывающими запомнившиеся ребенку взрослые фразы с селом Холмогоры, предполагаемый отъезд-неотъезд в которое составляет кульминацию повести и фильма («Холмогоры — это прелестно, и не увидеть их — крах личной жизни»).
Возможно, именно неожиданный суперуспех «Сережи» заставил Данелию прийти к мысли о том, что первой его личной картиной тоже должна стать экранизация современного литературного произведения на современную же тему.
Афиша фильма «Сережа» (1960) режиссеров Игоря Таланкина и Георгия Данелии
У Данелии было двое своих детей и один усыновленный — Кирилл, сын его второй официальной жены Галины Юрковой, в брак с которой он вступил в 1984 году.
Данелиевский первенец — Светлана — с раннего детства жила отдельно от отца, но тот не оставлял ее вниманием: на протяжении всей жизни они тесно общались и прекрасно ладили.
Светлана стала адвокатом — и послужила прототипом героини Марины Дюжевой в «Мимино» (ее там так и зовут — Светлана Георгиевна). Дебютное дело кинематографического адвоката Светланы во многом основывается на рассказе настоящей Светланы Данелии о своей первой защите. Кроме того, именно от Светланы Георгиевны Данелия узнал термины «потерпевший», «подсудимый» и «личная неприязнь», которые придали немало колоритной подлинности незабываемой сцене суда в «Мимино».
Николай Георгиевич Данелия, напротив, прожил с отцом почти всю жизнь — и решил пойти по его стопам. Как и отец, Николай был творчески разносторонней личностью — он музицировал, рисовал, писал стихи. В 1983 году Данелия-младший окончил режиссерский факультет ВГИКа, был выпускником мастерской Марлена Хуциева. Успел снять два короткометражных фильма, жениться и стать отцом двух дочек.
Жизнь Николая трагически оборвалась в возрасте двадцати шести лет.
Именно Коля Данелия в фильме «Сережа» «сыграл роль» новорожденного брата заглавного героя. Позже он исполнил еще два эпизода в фильмах отца — сына Травкина («Тридцать три») и соседа Трошкина («Джентльмены удачи»).
На более крупные роли Георгий Николаевич сына не пробовал, хотя заметные детские или подростковые образы были практически в каждом данелиевском фильме. Впрочем, кастинг именно на такие роли всегда был особенно тщательным.
«Как всегда, нам хотелось, чтобы маленький мальчик был блондин и голубоглазый, — вспоминает режиссер о создании «Сережи». — Нам — это мне и Игорю Таланкину, Игорю Васильевичу, с которым мы снимали этот фильм вместе. И нам водили бесконечное количество детей от пяти до семи лет, такой должен был быть Сережа, в этом возрасте, и все читали одно и то же стихотворение про Ленина. Уже Ленин мне начал сниться, стихотворение это я наизусть тогда знал. А потом привели какого-то мальчика черненького, очень живого, повели его в павильон, он меня спрашивает: “Георгий Николаевич, — он запомнил, как зовут всех, моментально, — Георгий Николаевич, сколько энергии поглощают эти приборы?” Я говорю: “Не знаю, спроси у оператора”. — “Анатолий Васильевич, сколько энергии поглощают эти приборы?” Он говорит: “Не знаю. Спроси у бригадира осветителей”. — “Товарищ бригадир, сколько энергии поглощают эти приборы?” Он говорит: “Отстань”. — “Ну что за глупый… Никто ничего не знает здесь”. И мы решили его взять. Нам настолько надоели блондины, что покрасили его в белый цвет и начали снимать.
Ему не было еще пяти лет, по-моему, для нас это было совершенно необычно. Игорь Таланкин, театральный режиссер, поставил не один спектакль, он умел работать с актерами. Но с детьми тоже до этого не работал. Снимаем такой кадр: Сережа хотел забежать в спальню мамы, но спальня была заперта. До этого вечером приходил Коростылев. Он выходит, садится на скамеечку и думает: что же происходит?
Ну, попробовали это объяснить мальчику и нашли такой способ, говорим: “К двум прибавь три. Когда скажу: ‘Стоп’, если ответишь, сколько это будет, то получишь вот этого зайчика”. “Мотор!” Столько мысли у него в глазах, у этого мальчишки, было, он говорит: “Семь”. — “Нет”…»
В дальнейшем значительные роли всегда исполняли у Данелии дети более взрослые — и их актерская игра была гораздо осмысленнее.
«Мальчики снимались у меня в трех фильмах — в “Сереже”, в “Совсем пропащем” и в “Фортуне”. (Во всех трех удачно.)», — пишет Данелия в воспоминаниях.
На самом деле таких мальчиков было больше — почти взрослый (но все же несовершеннолетний) Васька Метелкин в «Пути к причалу», Варлаам в «Не горюй!», еще один Варлаам в «Мимино», пэтэушники-практиканты в «Афоне»…
Немало в картинах Данелии и девочек — племянница Бенжамена (семилетняя дебютантка и будущая звезда «Небесных ласточек» Ия Нинидзе) в «Не горюй!», внучка Васина в «Слезы капали» (ее роль исполнила маленькая дочка игравшей в том же фильме Александры Яковлевой), племянница Мераба в «Паспорте», противная пятнадцатилетка Оля в «Насте» (1993), пятнадцатилетняя же главная героиня в «Фортуне» (в исполнении еще одной старлетки Дарьи Мороз).
Для своего последнего — и единственного анимационного — фильма «Ку! Кин-дза-дза» Данелии вновь пришлось заняться активными поисками подростка с подходящим голосом для роли Толика, одного из главных героев. Обычно мультипликаторы доверяют озвучку персонажей-детей профессиональным актрисам, но стремящийся к достоверности Данелия с презрением отверг не только этот, но и другой расхожий путь: «Мы долго искали мальчика. Если бы мы взяли, например, кого-то из актерской картотеки “Мосфильма” или “Ералаша”, то там все говорят примерно с одинаковыми интонациями. В смысле голоса разные, но какие-то похожие, как будто все они из центра Москвы. А наш Толик приезжает из маленького городка Нижние Ямки. И вот когда нашли этого мальчишку, то у него довольно-таки долго не получалось, он с большим скрипом внедрялся. Но он очень достоверный — ему веришь…»
А еще Георгий Данелия всегда гордился тем, что не снял ни одного фильма, который нельзя было бы смотреть детям.
«СЛЕДУЮЩИЙ ФИЛЬМ СНИМАТЬ БЫЛО СТРАШНО…»
«…следующий фильм снимать было страшно. Конечно, хотелось такого же успеха, призов на фестивале, статей в газетах… Но я понял: буду рассчитывать на успех — вообще никогда ничего не сниму. Не надо думать о результатах. Надо снимать то, что самому нравится и за что потом не будет стыдно.
И я взял в Первом объединении сценарий Виктора Конецкого “Путь к причалу”».
Сценарий был сочинен ленинградским писателем-маринистом и бывалым моряком Конецким на основе его одноименного рассказа, опубликованного в одиннадцатом номере журнала «Знамя» за 1958 год.
«На “Полоцке” было четверо добровольцев: Росомаха — боцман со спасательного судна “Кола”, двое рулевых и моторист» — так начинается этот рассказ. Всякий, кто хорошо помнит фильм «Путь к причалу», сообразит, что приведенный зачин относится к событиям последней трети картины — ее героически-романтической кульминации (в то время как в целом лента выдержана скорее в комически-флегматичном тоне: за флегматизм отвечает боцман Росомаха, а за комизм — подросток Васька, второй главный герой картины, в одноименном рассказе вовсе отсутствующий).
Сюжет любого, пожалуй, рассказа можно изложить двумя-тремя фразами — и в данном случае эти фразы могут быть следующими.
Первая. Спасательный буксир «Кола» тащит старый корабль «Полоцк» на переплавку, но во время шторма получает сигнал бедствия от лесовоза «Одесса».
Вторая. Капитан «Колы» предоставляет четырем людям, находящимся на «Полоцке», право выбора: согласны ли они, чтобы буксир бросил их на произвол судьбы и отправился спасать лесовоз?
Третья. После некоторых колебаний «Полоцк» соглашается «отпустить» «Колу», после чего налетает на скалы: трое матросов выживают, а боцман погибает.
Присутствуют в рассказе также и некоторые воспоминания Росомахи о своей жизни, из которых в фильм попала только линия с его мимолетным увлечением Марией — последнюю боцман случайно встречает спустя 18 лет и узнает, что у него есть почти взрослый сын. Желанием хоть раз увидеться с ним и обусловлены помянутые колебания героя в роковой час.
Боцман Росомаха был списан Конецким с реального человека — мичмана Росомахина, который к тому же некогда оказал будущему писателю серьезную услугу в обстоятельствах, отчасти похожих на вышеописанный сюжет.
Данелию же заинтересовал в сценарии не Росомаха как таковой и даже не экстремальный сюжет со сложной моральной дилеммой, а — как режиссер сам признался писателю, «настроение и антураж». Конецкому изначально не понравился такой подход, но его подкупило то, что в преддверии съемок Георгий рвался изучить материал на практике — «отправиться на судне в Арктику и писать сценарий в условиях, наиболее близких к боевым».
В итоге в сентябре 1960 года на самолете полярной авиации вылетели из столицы трое начинающих кинематографистов — сценарист Конецкий и режиссеры Данелия и Таланкин (последний тоже загорелся идеей экранизировать произведение Виктора Викторовича, а именно — рассказ «Если позовет товарищ»: эта постановка, однако уже без таланкинского участия, вскоре была осуществлена Александром Ивановым на «Ленфильме»).
Арктическая экспедиция, безусловно, стала самым большим приключением в жизни Данелии. За эти несколько месяцев (включая изучение материала, а затем и съемки фильма) режиссер не раз бывал на волоске от гибели: на острове Жохова получил огромную флегмону на железё под подбородком, которую корабельному фельдшеру пришлось вскрывать на месте без анестезии; в поселке Диксон чудом избежал расправы, каковой угрожала ему толпа разъяренных «бичей» (матросов, списанных с корабля за пьянство); во время шторма в Баренцевом море едва не сорвался с мачты, куда полез для съемки вместе с оператором Ниточкиным… Как будто в порядке отдыха от всех этих перипетий Данелия в это же время успел слетать с Таланкиным, Бондарчуком и Скобцевой на кинофестиваль в Акапулько, где от СССР был представлен фильм «Сережа».
Сразу по сентябрьском прибытии в край вечной мерзлоты, едва высадившись в аэропорту северного поселка Тикси, троица Конецкий — Данелия — Таланкин устроилась на ледокольном пароходе «Леваневский», снабжающем островные полярные станции.
«На “Леваневском” мы оказались в одной каюте, — пишет Конецкий. — Гия на верхней койке, я на нижней. И полтора кубических метра свободного пространства возле коек. Идеальные условия для проверки психологической совместимости или несовместимости. Плюс идеальный раздражитель, абсолютно еще не исследованный психологами, — соавторство в сочинении сценария.
Если в титрах стоит одно имя сценариста, то — по техническим причинам. Мы на равных сценаристы этого фильма».
Конецкий сразу понял, что ему достался чрезвычайно упрямый и неуступчивый соавтор, но писатель и сам был в этом смысле не подарок. Создание совместного кинодраматургического произведения протекало в муках — авторы то бесконечно ругались, то целыми днями друг с другом не разговаривали.
«Точного повода для нашей первой и зловещей ссоры я не помню. Но общий повод помню. Гия заявил в ультимативной форме, что будущий фильм не должен быть трагически-драматическим. Что пугать читателей мраком своей угасшей для человеческой радости души я имею полное право, но он своих зрителей пугать не собирается, он хочет показать им и смешное, и грустное, и печальное, но внутренне радостное…
— Пошел ты к черту! — взорвался я. — Человек прожил век одиноким волком и погиб, не увидев ни разу родного сына! Это “внутренне радостно”?!
Он швырнул в угол каюты журнал с моим рассказом.
— Это тебе не сюсюкать над бедненьким сироткой Сереженькой! — сказал я, поднимая журнал с моим рассказом. — Тебе надо изучать материал в яслях или в крайнем случае в детском саду на Чистых прудах, а не в Арктике…»
Дело пошло на лад, когда Данелия предложил ввести в сценарий персонажа другого, скорее юмористического рассказа Конецкого — «Наш кок Вася». Этот юный Вася с его избыточной разговорчивостью и повышенной любовью к технике, подчас оборачивающейся серьезными проблемами для судов, имевших несчастье взять его в плавание, привнес в «Путь к причалу» ту интонацию «легкости», без которой Данелия не снимал ни одного своего фильма.
Общение с моряками, которым режиссер рассказывал сюжет будущей картины, заставило его ввести в сценарий еще одну женщину. «Возрастная» Мария, мать боцманского сына, не подходила. «Надо молодую, красивую», — убежденно сказали Данелии моряки. Так в ленте на втором плане появилась не играющая почти никакой роли в сюжете юная Майя (ее сыграла действительно очень красивая Ада Шереметьева), про которую критики потом писали, что «вид и поведение очаровательной практикантки-штурманши заставили нас на минуту усомниться в том, что она действительно хочет стать арктическим моряком, а не манекенщицей и не киноактрисой».
Эскиз к фильму «Путь к причалу».
На главную роль Данелия заранее наметил легендарного Бориса Андреева, которого хорошо знал не только как артиста, но и как человека: родители Данелии и чета Андреевых дружили домами. Да и другого актера, столь же безупречно по всем параметрам подходившего на роль боцмана Росомахи, в Союзе в то время, пожалуй, и не было.
Капитана спасательного буксира «Кола» Гастева сыграл столь же именитый, как Андреев, Олег Жаков, активно снимавшийся в кино еще со второй половины 1920-х. Роль пятнадцатилетнего юнги Васьки исполнил ровесник героя Александр Метелкин, фамилия которого (особенно учитывая, что существенную часть фильма Васька проводит в должности судового уборщика) так понравилась Данелии, что он отдал ее и самому персонажу.
Спасателей, попавших в финальный переплет на «Полоцке» вместе с Росомахой и Метелкиным, сыграли Бруно Оя и Валентин Никулин (последний спел в кадре бесподобную «Песню о друге» на музыку Андрея Петрова: песня сразу же приобрела еще большую популярность, чем сам фильм, и это соотношение сохраняется по сей день).
Ехидного старпома с его шикарными присказками («Сосиски, сардельки, печенки и маленькие собачонки — вот вы кто, а не матросы!») изобразил совершенно, кажется, забытый к сегодняшнему дню Игорь Боголюбов — лицом несколько похожий на Чарли Чаплина, только без усиков. Аналогичную роль Боголюбов исполняет и в «Я шагаю по Москве»: его тамошний майор-военком ровно так же сочетает в себе насмешливость и участливость, как старпом из «Пути к причалу».
Из самых маленьких ролей картины стоит отметить Любовь Соколову (конечно, именно она изначально была намечена на роль Марии), а также Георгия Вицина, еще не примелькавшегося к тому времени у Гайдая, но в «Пути к причалу» как раз сыгравшего почти гайдаевского персонажа — юродствующего алкоголика, с которым Росомаха знакомится в вытрезвителе и которого милиционеры величают то Великановым, то Великанкиным.
«Путь к причалу» можно назвать самым неданелиевским фильмом Данелии. И зрители, и критики, и сам режиссер никогда не числили эту ленту среди больших удач. «В “Пути к причалу” мне очень дороги два эпизода — так и следовало бы поставить всю картину, с акцентом на сломанной судьбе Росомахи и трезво, буднично, без этой романтической морской экзотики», — анализировал режиссер спустя много лет после выхода фильма. Рискнем предположить, что первый из этих «двух эпизодов» — сцена в вытрезвителе, которую Данелия заставлял Конецкого переписывать двадцать раз, а второй — сцена, где Росомаха приходит домой к Марии перед отплытием, но не застает там своего сына, о существовании которого узнал лишь сегодня.
И все же даже здесь — в первом самостоятельном фильме Георгия Николаевича — то и дело проступают его фирменный почерк, его интонация, его тонкий, неожиданный юмор. Чуть ли не каждому критику, писавшему о фильме, запомнился короткий кусок в начале, где из громкоговорителя на всю тундру разносится трансляция радиоспектакля «Айболит». Читаемые нарочито дурашливым голосом полуабсурдистские строки Чуковского про то, как «гуляет Гиппопо по широкой Лимпопо», будучи наложенными на пустынные северные виды, кажутся настолько дикими и неуместными, что забыть этот фрагмент действительно невозможно, — и вместе с тем здесь сквозит настолько же точно схваченный дух времени (начало 1960-х, пик «оттепели», перманентная романтика и ожидание лучшего), как в следующей — уже подлинно шедевральной — постановке Данелии «Я шагаю по Москве».
Сегодня немыслимо и вообразить, что после «Пути к причалу» Данелия всерьез подумывал взяться за экранизацию романа Достоевского из школьной программы. «…Но каждый раз что-нибудь мешало мне делать драматические вещи. “Преступление и наказание” даже утвердили в Госкино, но все решил случай. Как-то в Болшево я сидел в холле, читая Достоевского, в это время мимо проходил Лева Кулиджанов, увидел у меня в руках книгу, спросил, что читаю. Ответил, что “Преступление и наказание”, что собираюсь снимать. Лева очень огорчился, сказал, что всю жизнь мечтает экранизировать этот роман. А у меня, может быть, оттого что я в этом материале “варился”, жил в мире Достоевского, было тогда очень тяжело на душе, настроение хуже некуда. Наверное, поэтому, услышав слова Левы, я вздохнул с облегчением: “Так снимай!”».
И мы тоже можем теперь вздохнуть с облегчением: если «Преступление и наказание» стало украшением фильмографии Кулиджанова, то в творчестве Данелии аналогичная экранизация наверняка оказалась бы в том же необязательном разделе — «поиски своего “я”», — что и «Путь к причалу». А вот самый светлый сценарий Геннадия Шпаликова никто, кроме Данелии, не снял бы надлежащим образом.
Афиша фильма Георгия Данелии «Путь к причалу» (1962)
Все, кто близко знал Георгия Данелию или работал с ним, отмечают его ярко выраженную музыкальность.
Еще в 1947 году, учась в девятом классе, Гия организовал школьный джаз в составе: две скрипки, аккордеон, рояль, вокалистка. Сам он был не только руководителем, но и ударником этого ансамбля.
В молодости и зрелости Данелия не расставался с гитарой, под которую не стеснялся и петь, хотя всегда был самого скептического мнения о собственном голосе.
Музыка имеет огромное значение и в каждом из его фильмов. Звучащие там мелодии (и в некоторых случаях песни) активно участвуют в драматургическом построении и неизменно запоминаются. «Во многих его работах драматургия и изобразительный ряд не только слиты с музыкой, но и сами являются ее эквивалентом. Его фильмы музыкальны по своему драматургическому строю, по монтажу, по ритмике чередования сцен и эпизодов», — проницательно писал о творчестве Данелии Сергей Бондарчук.
Из всех данелиевских картин, пожалуй, в «Сереже» музыка прозвучала с наименьшей силой, даром что сочинил ее отличный кинокомпозитор Борис Чайковский. «Он написал прекрасную музыку, и она точно соответствовала происходящему на экране… — вспоминал Данелия. — Но нам так показалось скучновато, и мы все перемешали: ритмичную музыку, написанную для проезда автобуса, поставили вместо лирического вступления, а под лирическое вступление Сережа идет в школу… И так далее.
Борис Чайковский, когда посмотрел фильм, перестал с нами здороваться».
Но уже во время работы над «Путем к причалу» Данелия впервые встретился с одним из двух главных композиторов в своей жизни — Андреем Петровым. (С ним Георгию Николаевичу повезло уже в том отношении, что в отличие от Чайковского Петров относился спокойно и с пониманием к вольному режиссерскому обращению с его музыкой.)
Ленинградца Петрова порекомендовала Данелии музыкальный редактор «Мосфильма» Раиса Лукина. Впрочем, Георгий Николаевич наверняка и сам был знаком с петровской музыкой — как минимум с той, что была написана для тогдашнего экранного мегахита «Человек-амфибия».
Автор шлягера «Эй, моряк!» решил, что Москва ангажирует его именно в качестве композитора-мариниста, и, вероятно, не подозревал, что работа над «Путем к причалу» выльется в многолетнее сотрудничество с двумя виднейшими мосфильмовскими режиссерами — не только с Данели-ей, но и с Эльдаром Рязановым. Как раз после услышанной Рязановым «Песни о друге», прозвучавшей в «Пути к причалу», Эльдар загорелся желанием пригласить автора этой музыки и в свой фильм.
И Рязанов, и Данелия были полностью удовлетворены работой с Петровым — и на этой почве не обходилось даже без некоторой ревности. Так, Данелия однажды отправил Петрову в Ленинград такую шуточную телеграмму к дню рождения: «Дорогой Андрюша, поздравляю тебя и очень прошу — пиши музыку к фильмам Рязанова немножко похуже, чем к моим».
Сработались друг с другом Петров и Данелия не сразу. Композитора поначалу ошеломила требовательность режиссера, который раз за разом отвергал предлагаемые ему мелодии и настойчиво просил «поискать еще варианты». Заразить Петрова своим перфекционизмом Данелии удалось лишь спустя какое-то время:
«Между прочим, когда Петров только начинал со мной работать, он приносил слегка банальные варианты. К счастью, он действительно плохо играет на рояле, и благодаря этому мелодия сразу видна. Ведь композитор, хорошо играющий, может создать впечатление всякими трелями и украшениями. Гию Канчели, например, который, в отличие от Петрова, блистательный пианист, я обычно прошу играть только мелодию — одним пальцем, без всякого украшательства, иначе, что бы он ни сыграл, звучит красиво. Таким путем я довольно точно определяю, что годится, а что приходится отвергнуть.
Процесс, конечно, мучительный, но думаю, что результат стоит этих мучений: мелодии из “Пути к причалу” и “Я шагаю по Москве” надолго остались в памяти.
В “Осеннем марафоне” я совершенно не знал, где должна прозвучать музыка, но какая она должна быть, я примерно представлял. Петров написал к этому фильму много музыки. Но когда я пытался ее смонтировать с изображением, у меня ничего не получалось.
У нас была, скажем, специальная музыка для эпизодов утренних пробежек-тренировок героя. Но от нее пришлось отказаться, потому что в любом варианте на пробежках музыка выглядела иллюстративной: бежит человек, а мы ритмом это еще раз подчеркиваем. Попробовали пойти от обратного, подкладывать на пробежках лирическую тему, — получалось сентиментально. В этом фильме, как ни странно, музыка не углубляла происходящее, а, наоборот, облегчала, хотя по настроению и по мелодии она, на мой взгляд, вполне соответствовала смыслу происходящего. Очевидно, драматургия Александра Володина настолько реалистична, что требует музыки предельно точной и звучать ее заставляет именно там, где следует. Вот и получилось, что из всего написанного Петровым к “Осеннему марафону” осталась, по существу, только одна тема, которая возникает в фильме на титрах и потом еще дважды.
Поделиться книгой: