Драконья Игра

Наталья Корнева

Ювелир. Драконья Игра

Глава 1, в которой игры жестоки, а воспоминания — невыносимы

* * *

Голос ящера, тягучий, липкий, был подобен густому клейстеру.

В этом клейком голосе правитель Ледума чувствовал себя, как муха, увязшая в меде, когда каждое движение делает всё более беспомощным и неумолимо приближает конец.

Медлительно текущая в жилах золотая драконья кровь давала стойкий иммунитет к ментальному воздействию, однако ощущения всё равно были не из приятных. Мозг же обычных людей полностью терял контроль над телом. Неслышимый голос ящера был как волна, как особого рода сигнал. Мозг пассивно принимал этот сигнал и интерпретировал его как боль… или же как наслаждение.

Всё зависело от желания дракона.

Вот сейчас, к примеру, судя по растекающейся на красивом лице Севиллы отстраненно-блаженной улыбке, по её поплывшему голубому взгляду, дракон предпочел наслаждение. Что ж, тем разительнее будет контраст.

— А ты бы что выбрал, Эдвард?

Альварх хитро прищурился и тембр льющегося драконьего голоса едва заметно изменился, выводя жертву из сладкого оцепенения.

Молодая женщина словно очнулась от сна наяву и испуганно посмотрела на правителя. На по-детски милом лице появилось потерянное и какое-то жалкое выражение, глаза расширились.

— Что… это? Что происходит? Они говорят со мною. Они звучат! Голоса… в моей голове!

Повинуясь властному зову, Севилла как-то странно вывернула шею, глядя прямо над собой. Встретившись глазами с ящером, она отшатнулась и на миг лишилась дара речи, изумленная и одновременно устрашенная открывшимся ей диким зрелищем. Прелестный ребенок, как ни в чем не бывало ползающий по потолку, — всё-таки не каждый день доведется увидеть такое. От охватившего её ужаса аристократка попыталась было бежать, но, оглушенная лучезарным взглядом, как обухом, споткнулась и встала, как вкопанная.

— Шепчут… шепчут… — тоскливо забормотала она, улыбаясь беспомощной, полной отчаяния улыбкой. — Почему? я не могу разобрать… слов.

Лорд Эдвард поморщился. Где-то на самой границе слуха он и сам различал этот шепот, неуловимый, неявный, ненавязчивый… становящийся в конце концов невыносимым. Как рокот далекого прибоя, он нарастал и нарастал, и правитель слишком хорошо знал: когда волна наконец отхлынет, голос этот будет продолжать звучать в голове еще некоторое время, в глубоких безднах разума, а затем распадется осколками эха и затихнет. Не пропадет, а лишь затаится в самых темных углах подсознания. И совсем вытравить его оттуда уже не получится.

По крайней мере, заклинатель не знал экзорцизмов, чтобы изгнать этих шепчущих демонов.

— Велите им замолчать, милорд… — вдруг ошалело взвизгнула девица, кинувшись к нему и с неожиданной силой вцепившись в рукав, да так крепко, что тот затрещал по швам, — велите им замолчать!!

Речь женщины постепенно становилась нечленораздельной и сорвалась на непрекращающийся крик. Глаза её остекленели, глазные яблоки стали серыми, как рыхлый истаявший снег. Инстинктивно Севилла зажала уши руками, чтобы не слышать голоса, но то было занятием совершенно бесполезным. Уже вскоре сквозь сжатые добела пальцы потекла темная венозная кровь.

Не шелохнувшись, лорд Эдвард с каменным выражением лица наблюдал за этой кошмарной сценой.

Опять дракон без спроса брал то, что принадлежало ему, и оспорить это право заклинатель не мог.

В такие минуты он ненавидел Альварха сильнее обычного. Так ненавидит ребенок жестокого старшего брата, который ломает и отбирает игрушки, пусть даже не очень-то нужные и может быть даже поднадоевшие. И так как правитель прекрасно знал, что эта самая ненависть и нужна от него ящеру, то отдавался ей без остатка, без контроля.

Однако с каждым разом реагировать становилось труднее: порог чувствительности души всё повышался, уже значительную часть её занимало равнодушие, заполняло парализующее опустошение. Безразличие ширилось, занимало еще больше места в жизни — неизбежная плата злоупотребляющих яркими взрывами эмоций.

Всё сильнее должен был быть стимул, чтобы пробудить ото сна это холодное, оглохшее от канонады сердце.

Севилла тем временем уже почти потеряла голос и, после последних полусдавленных звуков, странных, пугающих, только беззвучно раскрывала рот, как выброшенная на берег огромная рыбина. Правитель выдохнул с облегчением: хоть помещения дворца и были построены на совесть, славясь своей звукоизоляцией, а всё-таки все эти крики здорово действовали на нервы, и без того расстроенные в последние дни.

Если бы только он мог сделать что-то.

Если бы только он мог хотя бы уйти.

— Ну, чего же ты ждешь, Эдвард? — с укором покосился на него с потолка очаровательный мальчик. — Дама молит тебя о помощи. Неужто великий заклинатель не сумеет защитить слабую женщину?

Ах так? Интрига, вызов? Это уже интереснее. Это уже заставляет бежать кровь по жилам немного быстрее.

— Попробую, если угодно, — со смешком оскалился в ответ маг.

Ну что ж, поиграем.

Прикрыв глаза, заклинатель полностью сосредоточился на внутреннем ощущении окружающего пространства — материи, пронизанной тончайшими нитями информационно-энергетических потоков.

Пространства, которое он собирался менять.

Парадный зал в одно мгновенье приобрел совершенно иной, незнакомый облик. От прежнего интерьера не осталось и следа. Прозрачными перегородками, похожими на пленку мыльного пузыря, помещение было разделено на множество мелких квадратных ячеек. Пребывавшая в прострации девица оказалась у одного края, в углу, дракон — там же, где и был, по диагонали у противоположной стены. Оглядевшись вокруг, ящер легко соскользнул вниз и решительно шагнул вперед, сквозь эфемерную преграду. Та немедленно почернела за его спиной. Мальчик с любопытством оглянулся, оценивая суть произошедшего. Девица, двигаясь как тряпичная кукла, также сделала шаг, и стенка еще одной клетки стала непроницаемо-твердой.

— А, решил превратить нас в пешки, гроссмейстер? — добродушно рассмеялся ящер, совершая второй ход. — Какая милая шалость. Не обижайся, Эдвард, но в подобной игре я предпочел бы видеть соперником хотя бы этого твоего цепного пса, Винсента. В вычислении вариантов он хорош.

Несмотря на насмешливые слова, дракон жмурился от удовольствия, и золотые глаза медленно затягивались полупрозрачной пленкой третьего века. С каждым сделанным шагом свободного пространства в зале становилось всё меньше, непроходимыми барьерами оно было перегорожено тут и там, превращаясь в лабиринты, где оставалось всё меньше возможных ходов.

Наконец вариантов осталось совсем немного. Просчитав их все, лорд Эдвард с досадой понял, что проиграл. Вывести Севиллу из зала или закрыть в безопасной клетке не получится. Большее, что сможет сделать — затянуть партию до самого конца, пока свободной не останется одна-единственная стенка клетки. И тогда последним допустимым ходом дракон войдет в неё, надежно заперев за собой. Жертва будет поймана, игра окончена. Партия!

Что ни говори, а играть с драконами — занятие неблагодарное. Пожалуй, еще быстрее дело бы кончилось, вздумай он меряться силами, а не интеллектом.

Но, черт побери, существовали же прежде легендарные драконоборцы, которые умудрялись как-то одолевать этих трижды проклятых неуязвимых существ! Сам лорд Эдвард в теории отыскал пока только один способ — добраться до дракона, пока тот находится в беспомощном пограничном состоянии, в тщательно спрятанном месте перетекая из одного тела в другое. В летаргии рождения. Но этот процесс происходил крайне редко. На долгой памяти правителя — всего один раз.

О, и лучше бы его память не сохранила тех безобразных воспоминаний!..

Лорд Эдвард едва заметно вздрогнул, мысленно возвращаясь в прошлое.

— …Эдвард, ты знаешь, конечно же, из древних текстов, что даже драконы смертны, — на сей раз ящер явился ему в обличье человека очень преклонных лет, на вид хоть и совершенно высохшего, но по-прежнему крепкого и жилистого. — Увы, смерть приходит и за нами. Я уже чувствую её слабое дыханье на своем лице. Я оттягивал этот момент, как мог, но всё же он неизбежен. Я должен умереть не позднее следующего новолуния.

За прошедшие годы правителю Ледума многое довелось узнать об особенностях жизни старейшей расы. Слышал он и об этом завораживающем ритуале, позволяющем дракону обрести новое рождение. Итак, Альварху, по всей вероятности, требовался сосуд для сохранения его сущности на долгое время летаргии. Должно быть, для ящера выбор сосуда — крайне волнительный процесс, ведь он сопряжен с различного рода опасностями, неудобствами и, как ни крути, значительным риском.

Осознавая всю важность разговора, лорд Эдвард, тем не менее, лишь коротко кивнул, ничего не сказав в ответ.

— Можешь вздохнуть свободно — я покину тебя на пятнадцать-шестнадцать, а может, и на двадцать лет. Надеюсь, ты не слишком-то раскачаешь баланс за это время. Однако прежде… мне нужно от тебя кое-что. Только одна услуга.

Лорд Эдвард помимо воли насторожился. Когда доходило до дела, Альварх не утруждал себя вежливыми прелюдиями — просто давал распоряжение, и всё. Правитель испытующе посмотрел дракону прямо в глаза — те были такими же лучезарными, как и обычно.

Удивительно, но по мере старения ящеры могли принимать вид человека только соответствующего возраста. В первые годы после рождения они принимали вид ребенка, затем подростка, молодого человека, мужчины в самом расцвете сил и так далее — вплоть до облика почтенного старца. Но глаза всегда оставались неизменными. Глаза не имели возраста.

Однако на сей раз, приглядевшись внимательнее, заклинатель всё же отметил в них какую-то странную прозрачность, которой не бывало прежде. Тело дракона словно бы таяло, растворялось, постепенно исчезая из этого мира. Светоносное существо медленно угасало, подобно сиянию фонаря, в котором заканчивается масло.

Несомненно, глядя на это, становилось ясно, что Альварху срочно требуется новое вместилище духа.

Меж тем требования к женщине, которой выпадала сомнительная честь стать сим временным сосудом, были велики. Во-первых, и самое главное, она обязана была быть чиста. Ни мужчина, ни другая женщина никогда не должны были касаться её. Учитывая современные реалии Ледума, найти такую здесь было чрезвычайно сложно, исключая, конечно, совсем уж юных созданий. Однако тут, в противоречие первому, вступало в силу второе обязательное требование: девица должна была полностью созреть и находиться на пике своей фертильности, дабы иметь силы выносить такой страшный плод. Ритуальная беременность была отнюдь не простой и требовала идеальных физических данных.

Кроме того, по каким-то не до конца понятным причинам драконы были привередливы в вопросах крови и питали склонность к представительницам древней аристократии, коих оставалось совсем немного, что нашло отражение в легендах о принцессах.

И последнее — девица должна была быть найдена и определена незадолго до ритуала, а не выращена заранее, как корова на заклание, во избежание нарушения сложных причинно-следственных и временных связей, которые были ведомы лишь самим ящерам.

— Я нашел в Ледуме только одну женщину, которая полностью удовлетворяет всем возможным требованиям, которые диктует ритуал, — пояснил дракон. — Уверен, что, используя её, я не столкнусь ровным счетом ни с какими осложнениями. Это наилучший вариант, и я хочу получить его.

— Разумеется, Альварх, ты получишь, всё, что пожелаешь, — пожал плечами лорд Эдвард, по-прежнему не понимая до конца, почему дракон затеял этот разговор, а не взял попросту сам то, что ему нужно. — Как и всегда. Всё, что есть в моем городе, принадлежит тебе и находится в твоем распоряжении.

— Это не так, — быстро возразил ящер, отрицательно качнув головой, — в моем распоряжении здесь находишься только ты. Драконы не могут владеть городами, подобное выходит за правила Игры. Однако я рад, что ты посодействуешь мне в таком щекотливом вопросе. Это мудро.

— Итак, предлагаю перейти наконец к сути щекотливого вопроса. Имя девицы?

— Эмма, — убийственно спокойно отозвался дракон, прямо отвечая на прямо поставленный вопрос, — светлейшая инфанта Ледума.

Первые пару минут лорд Эдвард просто молчал, полностью осознавая сказанное, но то плохо укладывалось в голове. Выждав немного для приличия, дракон отвернулся и степенно прошествовал к выходу, давая понять, что разговор окончен. Спорить с этим было чревато, однако, едва придя в чувство, правитель стремительным шагом бросился следом в пустой туннель коридора, не прибегнув даже к излюбленным магическим перемещениям, которые всегда помогали ему являться пред подданными столь неожиданно и эффектно.

Никогда прежде и никогда после не чувствовал он себя более беспомощным и ничтожным. Никогда.

— Послушай, Альварх, к чему принимать скоропалительные решения? — не в силах сдержать эмоции, недобро ощерился заклинатель, что вступало в некоторое противоречие произносимым спокойным словам. — Давай обсудим это еще раз.

— Нет, — оборвал дракон, резко остановившись. Голос, обычно льющийся густым медом, сейчас был подобен скрежету металла. — Я отказываю тебе.

— Но я еще ничего не просил.

— Мы оба знаем, дитя, чего ты хочешь, для этого даже не нужно быть телепатом, — устало отмахнулся ящер. — Хотел бы я наконец увидеть, как ты умоляешь меня о чем-то, но на сей раз можешь не трудиться: решение моё не обсуждается. В венах твоей дочери течет малая толика животворной крови старейшей расы, которую ты передал ей. Силой этой крови она благословлена… и проклята одновременно. Ты ведь уже догадался, Эдвард, что такое положение дел противоестественно и не может продолжаться долго: ни один из твоих отпрысков до сих пор не доживал до седин. Здесь уже ничего не поделать: иногда наши решения влияют не только на нас. Сила старшей крови делает Эмму уникальной, второй такой женщины нет во всей Бреонии! Я получу её — так или иначе, это записано в скрижалях судьбы. Никто не в силах повлиять на это. Никто. Ты понимаешь, о чем я?

Голос ящера резал слух, причиняя острую физическую боль. Правителю показалось — еще немного, и в голове что-то лопнет, а из ушей обильно пойдет кровь.

— Я знаю, Альварх, что ты видишь будущее так же ясно, как и настоящее, — аккуратно заметил маг, с трудом избегая в своей речи ругательств, которые так и просились на язык, — однако мне известно и то, что грядущее имеет множество вариантов. Неужели так сложно сделать другой ход?

— Некоторые события критичны, дитя, — отрезал дракон. — Они должны произойти во всех бесконечных вероятностях.

— Уверен, смерть моей дочери — не из их числа.

— Возможно, — начиная раздражаться, подтвердил ящер. — Но до конца уверенным в таких вещах не может быть даже дракон. Однако, Эдвард, этот разговор мне неинтересен. Остановись. Как смеешь ты просить и требовать, тогда как сам ничего не можешь предложить взамен? Ты уже отдал мне всё, что у тебя было, и больше не с чем выходить на торг. Разве не знал ты, на что шел? Замолчи! и молча пей свою чашу судьбы. Или рискнешь вызвать моё недовольство?

— Будь ты проклят, Альварх, — сквозь зубы процедил заклинатель, не в силах больше сдерживать лавину много лет сдерживаемых желаний свободы. — Это уже чересчур. Ты сошел с ума, если думаешь, что я позволю тебе сотворить такое. Убей меня, если хочешь, — я выхожу из игры!

Тишина.

Мгновение тишины, жуткой, умопомрачительной тишины, вдруг принесшей с собой умопомрачительный ужас. Черта была пройдена. Пройдена без возврата.

— Что ты сказал?

Альварх обернулся, и заклинатель застыл, оглушенный и ослепленный его взглядом. Впервые маг видел высшего дракона по-настоящему разъяренным, и это было подобно тому, как если бы солнце взошло прямо у него в голове. Ящер не проронил более ни слова, но человек явственно чувствовал гнев светоносного существа, разлившийся в сознании расплавленной золотой лавой. Он задохнулся в этом гневе: мучительный жар не позволял сделать вдох. Заклинатель замер, с первобытным ужасом ощущая, что вот сейчас высокая волна чужой воли захлестнет его, затопит рассудок и уничтожит, выжжет все проявления личности… Нет, пойти на такое он не мог. Он живет слишком долго, и не готов вот так умереть.

Дракон всё равно возьмет своё… и смысла в жертве не будет никакого.

А жертва велика, слишком велика. Он бы даже сказал — непомерна.

Нет, невозможно. Он клялся в послушании. Он не посмеет нарушить клятву, нарушить правила Игры.

— Я сказал, — глухо вымолвил наконец лорд Эдвард, склонившись в легком поклоне, — что ты получишь всё, что нужно, великий.

…Воспоминания эти заставили новую горячую волну ненависти пробежать по жилам.

Его нежная девочка, его Эмма, маленькая копия матери… он сам, сам отдал её на растерзание кровожадному чудищу. Кровь дочери на его руках.

Но хуже всего то, что сохранить этот грех в тайне не удалось. Потрясение мага было столь велико, что он не сразу заметил неладное: нечаянным свидетелем судьбоносного разговора в коридоре у его покоев оказался их с Лидией сын.

Не по своей воле он увидел то, чего видеть не следовало.

Шестнадцать лет — непростой возраст, щедрый на категоричность и бунтарские выходки… А жаль. Эрик всегда был его любимцем, более всех похожим на отца и к тому же самым одаренным. Рука не поднялась оборвать эту яркую, столь многообещающую жизнь. Минутная слабость — и страшные последствия, неминуемая расплата за милосердие.

С тех самых пор лорд Эдвард окончательно зарекся поддаваться эмоциям.

Тот летний вечер перевернул всё в его жизни, разрушил устоявшийся было семейный уклад, и без того весьма далекий от идеала. Эрика пришлось взять под стражу, а мать, узнав о случившемся, помогла ему в сумасбродном желании бегства. Подумать только — инфант бежал, как преступник, под покровом ночи и сгинул где-то в её безднах. Разумеется, теперь ничто более не могло остаться прежним. Разумеется, узнавшая его тайну Лидия не могла быть оставлена в живых. Разумеется. Разумеется…

Он не мог проиграть ту битву. Но он проиграл.

Он потерял всех, кого любил когда-то.

Правитель побледнел и перевел взгляд из прошлого в настоящее: поздно. Альварх уже совершил свой последний ход и упивался победой без остатка, с искренней непосредственностью ребенка, в обличье которого находился. Севиллу было не спасти. Кажущиеся слабыми пальцы ящера пробили кожу её горла легко, как оберточную бумагу, и сцепились вокруг шейных позвонков.

Умирающая женщина задыхалась в безжалостной хватке, даже не пытаясь оказать сопротивление.

Умирающая женщина была прекрасна.

Кровавые стебли, извиваясь, густо росли из-под пальцев ящера, погруженных в нежную плоть, как в десертное ягодное суфле, ползли от шеи к груди и ниже, к соблазнительным изгибам бедер. У беспомощно подогнувшихся ног натекла уже целая рубиновая лужа. Севилла была еще жива и — о, ужас! — даже в сознании. Дракон полностью отпустил разум несчастной, позволяя осознавать агонию и сам сокровенный момент смерти. Пленительное юное лицо затуманилось страданием.

Лорд Эдвард сузил глаза, наблюдая. Увы, картинка будоражила его и приятно щекотала нервы. Запах крови растекался вокруг. Влажный, лакомый запах, который был притягательнее и слаще самого дорогого парфюма, который искажал саму человеческую природу мага. Он целиком заполонил сознание, быстро приводя его в измененное состояние. О, этот запах, будь он проклят. Он проникал со вдохом, просачивался в кровь, и что-то в ней отзывалось на низкий первобытный сигнал, на древний зов, пробуждая чуждую человеку жажду — наследство золотой драконьей крови. Чуждую человеку… К сожалению — или к счастью? — он уже не человек. Чудовище, нежить — только и всего.

О боги, с каким высокомерным презрением все эти годы осуждал он Карла, но сам — далеко ли ушел от оборотня?

Его маленькая Севилла умирала прямо на его глазах, а он… Черт побери, ему ведь нет до этого дела. Его заботит только тягучая, сахаристая патока её крови, похожая на подтаявший на солнце вишневый конфитюр.

Лорд Эдвард снова выдохнул, слегка искривив рот, так, что показались белые кончики зубов.

Больше он не чувствовал жалости. Больше он не был великодушным.

Сквозь это великодушие проступало нечто более древнее даже, чем кодексы чести, которые маг еще застал в силе и которые сам же повелел отменить. Инстинкты первых хищников, с которыми невозможно бороться.

Возможно, всё было бы проще, сумей он полюбить дракона. Но этого, конечно, не случилось. Не в природе лорда Эдварда было терпеть силу, находиться в зависимом положении. Да и вызвать ненависть, как водится, было гораздо проще, чем любовь. Хоть ящер и пытался поначалу, задабривая лучшими подарками и помогая во всём, чего бы только не захотел молодой заклинатель. Увы, к разочарованию Альварха, тот оказался неблагодарен и не помнил добра — как истинный монарх. Взамен человек не дал ему ни капли положительных эмоций. И тогда дракон сменил тактику.

Любовь, поклонение питали бы ящера постоянно, ненависть же была недолговечна и существовала временно, вспышками. С каждым разом спровоцировать эту вспышку было всё труднее. С годами человек стал равнодушен — почти так же равнодушен, как дракон. Конечно, подданным часто казалось, что правитель раздражен, но Альварх знал, что это лишь поверхностные эмоции, сердце же мага почти никогда не было затронуто. Лорд Эдвард и сам уже устал от этой тишины, и сам уже искал того, что выведет его из состояния непрерывной скуки. Даже если это будет что-то рискованное, действительно опасное.