Похитители снов

На Ронана, во всяком случае, этот голос действовал.

– Но если мы предполагаем, что Глендауэра привезли сюда между 1412-м и 1420 годами и что за его могилой никто не ухаживал, она должна была естественным образом скрыться под напластованиями почвы. Старкман считает, что средневековые слои здесь залегают на глубине от пяти до семнадцати футов… да, я знаю, что мы не в пойме реки. Но Старкман действовал, исходя из идеи… да, хорошо. Что вы думаете про ГР?

Блу взглянула на Адама. Не поднимая головы, он негромко перевел:

– Георадар.

В трубке звучал голос Роджера Мэлори, удивительно старого британского профессора, с которым Ганси некогда работал в Уэльсе. Как и Ганси, он много лет изучал силовые линии. Но в отличие от Ганси они были нужны ему не для того, чтобы найти средневекового короля. Скорее, Мэлори занимался ими в качестве воскресного хобби, если не находил других вариантов времяпрепровождения. Ронан не знал его лично – и не особенно стремился. В присутствии стариков он нервничал.

– Магнитная градиентометрия? – продолжал Ганси. – Мы уже несколько раз поднимали самолет. Не знаю, удастся ли увидеть еще что-нибудь до зимы, когда листья опадут.

Ронан неуютно заерзал. Успешная демонстрация самолета вселила в него обостренную жажду. Ему хотелось сжечь что-нибудь дотла. Он поднес ладонь вплотную к решетке кондиционера, чтобы предотвратить тепловой удар.

– Ты водишь, как старушка.

Ганси помахал рукой. Это значило «заткнись». Четыре черных коровы рядом с шоссе подняли головы и проводили машину взглядом.

«Если бы я сидел за рулем…»

Ронан подумал про ключи от «Камаро», которые перенес из сна в реальность, а потом спрятал в ящике у себя в комнате. Он неторопливо прикинул варианты. Затем достал телефон. Четырнадцать пропущенных звонков. Ронан сунул мобильник обратно в кармашек на дверце.

– Как насчет протонного магнетометра? – спросил Ганси и сердито добавил: – Да, я знаю, что это штука для подводного слежения. Мне, возможно, она именно для этого и понадобится.

Сегодня конец их работе положила вода. Ганси решил, что следующим этапом должно быть установление границ Кабесуотера. До сих пор они просто заходили в лес с восточной стороны – и ни разу не добрались до другого края. На сей раз они вошли в заросли к северу от знакомой тропы и двинулись вперед, наставив приборы на землю, в надежде, что датчики сообщат им, когда они обнаружат северную электромагнитную границу леса. Но после нескольких часов хода они наткнулись на озеро.

Ганси остановился как вкопанный. Не то чтобы озеро нельзя было пересечь – оно занимало лишь несколько акров, и тропа, ведущая вокруг, не казалась опасной. И не то чтобы озеро поразило его красотой. Честно говоря, по озерным меркам оно выглядело довольно непривлекательно – неестественно квадратный водоем среди заболоченных берегов. То ли коровы, то ли овцы протоптали тропинку вдоль края.

Ганси остановился от осознания очевидного факта: озеро было рукотворным. Мысль о том, что некоторые участки силовой линии могли лежать под водой, уже приходила ему в голову. Но до сих пор таких мест они не находили. И хотя вовсе не казалось невероятным, что Глендауэр, спустя столько сотен лет, просто спит, почему-то было невозможно поверить, что он выжил, находясь под тоннами воды.

Ганси объявил:

– Нам нужно как-то заглянуть под воду.

Адам ответил:

– Ганси, да брось. Шансы…

– Мы будем искать на дне.

Самолетик Ронана врезался в воду и поплыл – вне пределов досягаемости. Они пустились в долгий обратный путь к машине. Ганси позвонил Мэлори.

«Как будто какой-то заскорузлый старик в трех тысячах миль от нас сможет предложить оригинальную идею», – подумал Ронан.

Ганси отложил телефон.

– Ну? – спросил Адам.

Ганси встретился с ним взглядом в зеркальце заднего вида. Адам вздохнул.

Ронан подумал, что они могли бы просто обойти вокруг озера. Но это значило броситься в Кабесуотер, как в омут. И хотя древний лес казался самым вероятным местонахождением Глендауэра, шипучее непостоянство свежепробужденной силовой линии сделало всё слегка непредсказуемым. Даже Ронан, которому, в общем, было наплевать, избавится он от своей бренной оболочки или нет, вынужденно признавал, что перспектива быть насмерть затоптанным или случайно застрять в сорокалетней петле времени выглядит пугающе.

Во всем был виноват Адам – именно он разбудил силовую линию, хотя Ганси предпочитал делать вид, что решение они приняли сообща. Какую бы сделку с Кабесуотером ни заключил Адам, чтобы этого добиться, в результате, казалось, он и сам стал слегка непредсказуемым. Ронан, грешник не из последних, был не столько поражен этим поступком, сколько настойчивостью Ганси, требовавшего, чтобы они продолжали считать Адама святым.

Ганси никогда не лгал. Неправда ему не шла.

У него вновь зачирикал телефон. Он прочитал сообщение и, издав сдавленный вопль, бросил мобильник рядом с рычагом переключения скоростей. Внезапно впав в меланхолию, Ганси уныло перекатил голову по спинке сиденья. Адам жестом попросил Ронана взять мобильник, но тот ненавидел «эти штуки» едва ли не больше всего на свете.

Поэтому телефон продолжал вопросительно лежать и ждать.

Наконец Блу потянулась вперед, взяла его и прочитала сообщение вслух:

– «Ты мне очень понадобишься на выходных, если тебе не сложно. Хелен за тобой заедет. Если у тебя дела, пренебреги».

– Это по поводу Конгресса? – поинтересовался Адам.

При звуках этого слова Ганси тяжело вздохнул, а Блу прошептала с уничтожающим презрением:

– Конгресс!

Не так давно мать Ганси заявила, что желает выставить свою кандидатуру на выборах. В самом начале кампания не затрагивала напрямую Ричарда Кэмпбелла Третьего, но его неизбежно должны были призвать к исполнению семейного долга. Все понимали, что чистенький, красивый Ганси, неустрашимый юный естествоиспытатель и отличник – это козырь, от которого не откажется никакой амбициозный политик.

– Она не сможет меня заставить, – сказал Ганси.

– Да ей и не придется, – фыркнул Ронан. – Маменькин сынок.

– Присни мне выход.

– Незачем. Природа наделила тебя мозгом. Сам знаешь, как я в таких случаях говорю. Забей на Вашингтон.

– Вот почему с тобой ничего подобного никогда не случается, – заметил Ганси.

Рядом с «Камаро» притормозила какая-то машина. Ронан, знаток уличных битв, заметил ее первым. Вспышка белого цвета. Рука, высунутая из водительского окна, и выставленный средний палец. Машина рванула вперед, потом притормозила, потом снова рванула.

– О господи, – сказал Ганси. – Это Кавински?

Разумеется. Джозеф Кавински, их товарищ по Агленби и самый печально известный в Генриетте прожигатель жизни. Его снискавший дурную славу «Мицубиси» был воплощением юношеской красоты – лунно-белый, с ненасытной черной пастью радиатора и огромным изображением ножа с каждой стороны корпуса. Этот «Мицубиси» только что выпустили из месячного заключения на штрафной стоянке. Судья сказал Джозефу, что если его еще раз поймают во время уличных гонок, то уничтожат машину у него на глазах – именно так принято в Калифорнии поступать с богатенькими любителями экстрима. Ходили слухи, что Кавински рассмеялся и сказал судье, что больше не попадется.

Скорее всего, он не соврал. Ходили слухи, что отец Кавински подкупил шерифа Генриетты.

Чтобы отпраздновать освобождение «Мицубиси», Кавински нанес три слоя антилазерной краски на фары и купил новый антирадар.

Такие ходили слухи.

– Ненавижу этого придурка, – сказал Адам.

Ронан знал, что тоже должен его ненавидеть.

Окно опустилось, и все увидели за рулем Джозефа Кавински. Его глаза скрывались за солнечными очками в белой оправе, отражавшими только небо. Золотые звенья цепочки на шее как будто ухмылялись. У Кавински было лицо эмигранта – пустоглазое и невинное.

Он лениво улыбнулся и одними губами произнес что-то в адрес Ганси. Нечто, оканчивающееся на «й».

Буквально всё в Кавински вызывало отвращение.

Ронан ощутил, как в нем поднимается волна. Это была память мышц.

– Давай, – велел он.

Перед ними тянулось четырехполосное шоссе, серое, обожженное солнцем. Солнце вспыхивало на ярко-оранжевом капоте «Камаро», под которым сонно ворчал значительно усиленный и прискорбно недоиспользованный двигатель. Всё в этой ситуации требовало, чтобы кто-то надавил на газ.

– Я знаю, что ты не имеешь в виду гонку, – коротко сказал Ганси.

Ной издал хриплый смех.

Ганси не смотрел ни на Кавински, ни на его пассажира – вездесущего Прокопенко. Тот всегда держался рядом, точно так же, как электрон тяготеет к ядру, но в последнее время, казалось, приобрел официальный статус закадычного дружка.

– Давай, чувак, – настаивал Ронан.

Пренебрежительным и сонным голосом Адам произнес:

– Я не понимаю, с чего ты решил, что мы сумеем его обогнать. Здесь пять человек…

– Ной не в счет, – перебил Ронан.

– Э! – возмутился Ной.

– Ты умер. Ты ничего не весишь.

Адам продолжал:

– И у нас включен кондиционер. Он в своем «Мицубиси» разгонится до шестидесяти за четыре секунды. А мы? За пять? Шесть? Посчитай сам.

– Один раз я уже его побил, – заявил Ронан.

Было нечто ужасное в том, что перспектива гонки таяла у него на глазах. Она маячила прямо перед ним, адреналин ждал возможности выплеснуться. И – разве он мог упустить Кавински?

У Ронана буквально всё тело ныло от бесплодного предвкушения.

– Да ладно. Только не в «БМВ».

– Именно в нем, – возразил Ронан. – В моем «БМВ». Кавински погано водит.

Ганси сказал:

– Это не относится к делу. И гоняться мы не будем. Кавински просто дерьмо.

Кавински между тем потерял терпение и медленно тронулся вперед. Блу наконец заметила белый «Мицубиси» и воскликнула:

– Он! Да он просто козел!

Несколько секунд все сидевшие в «Камаро» молчали, размышляя, каким образом Блу выяснила, что Джозеф Кавински козел. Нет, она, конечно, была права.

– Вот видишь, – произнес Ганси. – Джейн согласна.

Ронан увидел лицо Кавински, который, обернувшись, смотрел на них сквозь очки. И считал их всех трусами. От его взгляда у Ронана руки зачесались. Потом белый «Мицубиси» рванулся вперед в тонком облаке дыма. Когда «Камаро» достиг городской черты, Кавински уже скрылся из виду. Над шоссе висел жар, превращая воспоминание о нем в мираж. Как будто Кавински никогда и не было.

Ронан обмяк, словно из него выкачали боевой дух.

– Ты не умеешь веселиться, старик.

– Это не веселье, – заметил Ганси, включая поворотник. – Это проблема.

4

Когда-то Серый Человек готовился к другой карьере.

У него был университетский диплом по специальности, не имевшей ничего общего с насилием. Некогда он даже написал довольно неплохую книгу под названием «Идея братства в англосаксонской поэзии», которую рекомендовали к изучению в семнадцати колледжах по всей стране. Серый Человек тщательно собирал все списки студенческой литературы, которые мог найти, и складывал их в папку вместе с суперобложками, страницами верстки и двумя благодарственными письмами, адресованными его литературному псевдониму. Всякий раз, когда он нуждался в небольшой дозе внутреннего огня, Серый Человек доставал из ящика папку и перебирал содержимое, наслаждаясь баночкой пива (второй, третьей, четвертой, пятой…) Он все-таки оставил след в истории.

Впрочем, какую бы радость ни доставляла Серому Человеку англосаксонская поэзия, она, скорее, была хобби, нежели профессией. Он предпочитал работу, за которую мог браться, исходя из чисто практических соображений, и которая давала ему свободу читать и исследовать по собственному желанию. Вот почему он оказался в Генриетте.

В конце концов – думал Серый Человек – это была довольно приятная жизнь.

Поболтав с Дикланом Линчем, он поселился в маленькой гостиничке «Приятная долина» на окраине города. Было уже довольно поздно, но Шорти и Пэтти Ветцель, казалось, не возражали.

– Вы долго у нас проживете? – поинтересовалась Пэтти, протягивая Серому Человеку кружку, на которой был нарисован анатомически неправильный петух.

Она окинула взглядом лежавший на веранде багаж – серую сумку и твердый серый чемодан.

– Может, пару недель для начала, – ответил Серый Человек. – В вашей компании.

Кофе был на удивление скверный. Серый Человек сбросил легкую серую куртку, под которой оказалась темно-серая футболка. Оба Ветцеля уставились на его внезапно открывшиеся бицепсы.

Он спросил:

– А у вас нет чего-нибудь… поинтереснее?

Захихикав, Пэтти любезно достала из холодильника три бутылки пива.

– Не сочтите нас алкашами, но… лайма?

– Лайма, – согласился Серый Человек.

Некоторое время ничего не было слышно – три взрослых человека дружно наслаждались выпивкой после долгого дня. И на другом краю тишины они вынырнули закадычными друзьями.

– Две недели? – уточнил Шорти.

Серый Человек бесконечно восхищался тем, как Шорти выговаривал слова. Главным условием местного акцента, очевидно, было превращать пять основных гласных в четыре.

– Плюс-минус. Не знаю, сколько продлится контракт.