Шанталь, или Корона против

Комья грязи вылетали из-под копыт, ветер свистел в ушах, а в голове уже складывался план. Первым делом связаться со станцией, где проживает крестная. Пусть проверят поезд — действительно ли девица направилась туда. Впрочем, Леон был практически уверен, что станционная охрана никого, похоже, на перроне не найдет. Надо сажать на поезд своих людей, опрашивать пассажиров.

Он называл это чутьем. Коллеги — талантом сыскаря. Начальство считало результатом своего воспитания, но за годы службы от него ни один клиент не уходил. Достать из-под земли? Легко. Два года назад в землянке нашли одного… Думал, затихарился в лесу, не найдут?! Зря так думал. А о чем думала девица, убегая, он узнает, когда поймает.

Леон попытался отстраниться от охватившего его азарта погони и проанализировать чувства. Солнце и золотые волосы — серьезные противники, устоять трудно, но можно. Еще ни одна девица не стала дурманом для его великолепного ума. И никогда не станет, но весна…

Он вдруг понял, что не хочет противиться накатывавшей волне безумия. Даже любопытно стало — насколько ситуация зайдет далеко. С другой стороны, дело о заговорщиках закрыто. Аресты проведены, допросы задокументированы, обыски дали свой результат. Все, кто заслужил, рассортированы между камерой и плахой палача. Гьюзеппе был оставлен на сладкое, но и это дело можно закрыть. Так почему бы не отдохнуть?

Солнце выглянуло из-за макушки ели, слепя глаза, словно поддерживая принятое решение — охоте быть.

Он обещал вернуть дочь отцу — вернет, а уж в статусе его невесты или нет, решит на месте.

Глава третья

Время текло мучительно медленно. Поезд исправно поглощал километры пути, а мне казалось, что мы, точно мухи, завязли в киселе и барахтаемся не в силах добраться до края.

Но все же жаловаться было глупо. Мои попутчики — милейшие люди. Максимум такта, минимум любопытства. То, что надо убегающей из дома девице. Чем дальше, тем больше верю — небесный отец на моей стороне.

Версию с застуженным суставом правой руки после перелома они восприняли спокойно, Лоанна с сочувствием: «Бедная девочка!».

Знала бы она насколько! Ладонь немилосердно жгло, точно сотня раскаленных иголок впивалась в кожу. Вдобавок добавилось дикое желание почесать руку — будто вместе с иголками туда пробралось полчище муравьев. Небо! Как же хочется отодрать ладонь от ненавистного дневника! Когда мое желание исполнится, я буду, без сомнения, самым счастливым человеком на земле.

Первые часы побега я почти не замечала боли — так страшно было. Да что там боль, когда речь шла о моей жизни! Теперь я держалась исключительно на упрямстве. Уговаривала себя, точно маленькую: вот еще одна станция, еще один перегон. Мне надо оказаться как можно дальше от дома, выстроить километры пути между мной и преследователями, и когда сработает сигналка печати, у меня будет время избавиться от метки.

Тогда и можно подумать, что делать дальше. Взятых драгоценностей должно хватить на оплату услуг нелегального мага, денег — скромно продержаться первые полгода, а вот что делать с дневником — я не решила. То ли сжечь, то ли утопить, то ли вернуть…

Ох, с каким наслаждением я бы проделала первые два действия с хозяином дневника! Кто в наше время ставит магические печати от воровства? Только параноики! А если у тебя в бумагах секреты государственной важности, так нечего их с собой брать! Для этого есть сейф и кабинет. Предпочитаешь носить при себе? Нечего потом жаловать, что они стали известны кому-то еще.

Я не оправдываю свой поступок. Но и дэршан должен понять — нет ничего более притягательного на свете для девушки, чем чьи-то секреты, особенно если это секреты сватающегося к ней мужчины. Не знаю, простит ли он меня, но понять должен. Мы оба виноваты в случившемся. Я — потому что не удержала своего любопытства, он — потому что оставил дневник без присмотра в чужом доме.

Доводы — умные и не очень — покрывали воровство, точно лед грязную лужу. Я оправдывала себя — покупать невесту за вину отца, точно овцу на базаре — настоящее варварство! Готовила речь, словно за дверью купе стоял он — мой кошмар, моя головная боль и причина моего бедственного положения.

Небо, как чешется рука! Я готова её отгрызть, лишь бы избавиться от мучений. Украдкой засунула пальцы под муфту, поскребла запястье. Хорошо-то как! Надо продержаться. Я смогу, должна, если не хочу оказаться в роли мебели в доме. Имела я «счастье» лицезреть ширмовых жен. Муж практически в открытую гуляет с любовницей, а она сидит дома, выезжая в свет только на императорские и семейные приемы. Жалкое создание, ловящее взгляд самодовольного супруга. Ширма для света, а не человек. Нет, не желаю так. Лучше работать, лучше одиночество, чем стать пятном на обоях для мужа.

— Эшаль, мы подъезжаем, давайте я вам помогу. Эшаль!

Не сразу поняла, что обращаются ко мне. С трудом вынырнула из мысленного разговора с ограбленным мной дэршаном и огляделась. Нас потряхивало на стрелках, за окном мелькали окна домов — Вальстарн. Так увлеклась разговором с собой, что не заметила, как вечер растворился в ночном мраке. Полночь. Нас ждал экспресс до Нойзича, который унесет меня в сторону западного побережья.

Ельзан, я повторюсь, как мне повезло с попутчиками, позаботился о багаже, договорился о месте для меня в купе первого класса. Хотел было сделать вид, что не видит протянутых за билет денег, но Лоанна дернула мужа за рукав, и неловкий вопрос был решен.

Купе для дарьеты и служанки сегодня ночью целиком принадлежало мне. Никто осуждающе не покосится, не вздернет удивленно брови и не станет мучить вопросами. Какими бы ни были чудесными попутчики, я устала притворяться. Не думала, что ложь окажется настолько утомительной.

Закрыла дверь на щеколду, сняла шляпку и плащ, с облегчением высвободила руку из муфты. Намочила платок в умывальнике, положила сверху на кисть. Вытянула ноги, прикрыла глаза. Усталость накатилась, придавливая тяжестью плечи.

В дрему ворвался гудок паровоза, я посмотрела в окно — мимо нас медленно, набирая скорость, отъезжала платформа, почти пустая в этот поздний час. Почти. Сердце тревожно забилось, во рту стало сухо, а ноги налились слабостью. Двое крепких парней в форме шли по платформе, внимательно заглядывая в окна стоящего на перроне поезда, который я покинула не более получаса тому назад.

Показалось? Или ищут меня?

Сердце билось в такт стучащим колесам. Поезд набирал ход, а с ним набирала силу моя паника. Но как? Почему так быстро? Или у меня паранойя, или эти парни в форме, которую мне не удалось разглядеть, были здесь по мою душу.

Нет, не может того быть. Кажется, лиса, сбежавшая с курицей, дергается от тени собственного хвоста.

Ночь прошла не слишком приятно. У меня была бессонница, перемежаемая короткими приступами забытья. И мысли, мысли, мысли. Одиночество заставило вспомнить, что мне семнадцать, что я не выезжала одна дальше нашего городка, что мои полностью самостоятельные дела можно перечесть по пальцам, а главное — против меня играет мужчина, а не девочка-пансионерка. Одно это большинство моих подруг ввергло бы в состояние паники, заставив прибегнуть к обмороку «Ах, я такая беспомощная, спасите меня кто-нибудь!». Впрочем, никому из них не пришло бы в голову сбегать из дома от навязанного брака. И в кого я такая? Конечно, в дядю! Если бы он был дома, а не в очередной своей экспедиции, никто бы не посмел насильно тащить меня под венец.

Я поразвлеклась, представляя картину: дядя против короны, но вскоре была вынуждена признать — каким бы ни был замечательным дядя, ему не выстоять против власти.

От дяди мои мысли плавно перетекли на вариант переложить свои проблемы на чьи-нибудь широкие и сильные плечи. Припомнился молоденький военный, едущий в паре купе от меня. Симпатичный.

Беда в том, что ни один мужчина не станет рисковать своей жизнью ради незнакомой воровки, пусть и сильно-сильно раскаивающейся в содеянном, а моя внешность не настолько прекрасна, чтобы потерять от нее голову.

Поезд уносил меня все дальше от дома, все сильнее наваливались тоска вместе с отчаянием.

Легко быть сильной, когда опасность щекочет лопатки, когда рядом люди, которые обязаны сдать тебя охранке, когда ты словно натянутая струна и каждый нерв пропитан страхом, а за спиной — ты ощущаешь это кожей — всегда есть пара любопытных глаз. Они не просто проводят тебя взглядом, они запомнят — куда ты ехала, с кем, где именно сошла с поезда, и обязательно расскажут об этом человеку в форме.

Я назвала себя лисой с курицей? Ложь! Я — трусливый заяц, укравший морковку на огороде, и теперь трясусь от одной только мысли, что утром придется выйти из поезда и двинуться дальше. А хуже этого понимание — если не найду выхода, вся моя жизнь так и останется беготней по кустам и шараханьем от каждой тени.

Утром я взбодрилась чашкой чай со свежей булочкой. Измятое платье скрыл плащ, а вот синяки под глазами и бледность лица скрыть, увы, не удалось. Лоанна приветствовала меня с сочувствием, точно тяжко больную, а вот Ельзан с тщательно замаскированным подозрением — точно я больна чем-то заразным. И все же они не стали отказывать мне в компании.

Автокар действительно ждал пассажиров, сошедших с поезда в Нойзиче. И так как удовольствие ездить на безлошадных повозках было дорогим, место для меня в салоне нашлось.

Автокары вошли в нашу жизнь чуть позже железной дороги и значительно проигрывали ей в масштабности. И тем, и другим требовалось одно — специальная дорога. Если лошадь и через поле пройдет, то автокар завязнет в первой же колдобине, а уж какими капризными были эти машины при морозах или снегопадах! Потому я с величайшим подозрением поднялась по ступенькам внутрь, очутившись в тесном помещении с маленькими окнами, в котором, как и в карете, было два мягких сидения: друг против друга. Таких отсеков в машине было два. Третье со скамейками предназначалось слугам и багажу.

Эта часть пути, без сомнения, была самой отвратительной. Душно, темно, вдобавок нас мучала тряска по свежевымощенной дороге, время от времени сопровождающаяся внезапным подпрыгиванием от попадания колеса в выбоину между плитами, отчего моя упавшая в дреме на грудь голова пыталась выпрямиться и достать низкий потолок. Пренеприятнейшее ощущение.

Но дорога, как и жизнь, рано или поздно заканчивается. Пообедали мы в дорожной таверне, а через пару часов мимо замелькали пригороды Рильсгара.

Порт встречал нас бьющейся в истерике вечного движения жизнью. Грузчики точно муравьи сновали с берега на суда и обратно. Вразвалочку, с видом бывалых, прохаживались матросы, распространяя вокруг себя стойкий перегар употребленных ночью напитков. Небожителями — грудь колесом — смотрелись капитаны в белых кителях, и только портовые чиновники старшего ранга удостаивались от них небрежного кивка. Простые смертные растерянно метались по пирсам, сжимая в потной ладони белый квадратик билета. Те, кому повезло найти в этом хаосе нужное судно, с гордым видом стояли около трапа, раскуривая трубки.

Ругались купцы на грузчиков. Свистели боцманы, созывая команду. Мелодично отбивали склянки на палубах. Плакали дети. Напевали грузчики. Временами мощный гудок того или иного парохода вбирал в себя все звуки, демонстрируя, кто здесь на самом деле главный. А над всей этой разноцветной движущейся толпой, лесом белых мачт, крышами доков с пронзительными криками носились чайки.

— Нам так жаль расставаться с вами!

Лоанна выглядела искренней, и я, улыбнувшись, пообещала на прощанье прислать письмо, как доберусь до бабушки.

В порту наши пути разошлись — оно и к лучшему. Мой лежал за пределы Лоранской империи в соседнюю с ней Фраканию, и, чтобы попасть на пароход, мне придется предъявить паспорт. Не хотелось бы объяснять попутчикам, почему вдруг по документам Эшаль стала Фабианой. Подозреваю, обман вскроется быстро, но мне спокойнее предъявить захваченный из дома паспорт кузины, чем собственный.

Я отошла от кассы, получив билет в каюте второго класса. Остались сущие мелочи — найти стоянку парохода и преодолеть барьер в лице служащего таможни.

А погода-то! Солнце, бриз — красота, даже запах гниющих водорослей и чего-то еще, тоже гниющего, не портил настроения. Еще пара часов — и я стану свободной, без примотанного к руке дневника, дарьетой!

Седоволосый мужчина едва взглянул на трепещущую меня, прошелся беглым взглядом по поданной ему бумаге, уточнив:

— Надолго во Фраканию?

— Погостить месяц, — мило улыбнулась.

Как назло, рука зачесалась так — хоть в воду ныряй с пристани, потому гримаса вышла не слишком любезной. Чиновник посерьезнел, я обмерла от мгновенно накатившего страха, но мужчина, смотря сквозь меня, уже отдавал бумагу.

— Счастливого пути.

— С-с-спасибо.

Вышла из помещения портовой службы, не видя ничего вокруг.

От прозвучавшего над ухом «Посторонись!» шарахнулась в сторону, налетела на столб, больно ушибла плечо и пришла в себя. Чего спрашивается, разнервничалась? Будто меня за каждым углом ждут суровые парни в форме.

А если подумать — не было ли гордыней приписывать себе статус государственной преступницы? Подумаешь, взяла дневник. Скорее всего, «жених» потопает ногами, порычит от злости, но этим и ограничится. Не станет поднимать скандал, так как неизбежно всплывет цель его визита в поместье. И пусть сговоренные браки не редкость в наше время, как и браки по расчету, но официально каждый брак в высшем обществе заключается исключительно по любви, причем непременно светлой и сильной. Специально нанятые работники пера вдохновленно расписывают подробности первой встречи, ухаживания и признания, изливая на читателя волну сиропной нежности сразу после идущего выше объявления о помолвке.

Заявить открыто о вымогании брака, да еще с использование своего служебного положения… Проще сразу облить себя грязью на балу у императорской четы или уйти в монастырь. Наше высокое общество прощает все, кроме приравнивания его к низшим. Это у простолюдинов возможен расчет и брак молодой девушки со стариком, у нас только высокие чувства. Если нас называют «ваше благородство», так мы и должны быть благородными, хотя бы внешне.

Я завернула за угол, где меня ждал симпатичный пятипалубный пароход. Улыбнулась помощнику капитана, встречающему пассажиров у трапа, отдала саквояж матросу и поднялась на палубу.

Если подумать, что я знаю о работниках короны? Политики, советники, чиновники, еще раз политики и целый полк секретарей. Дэршан возглавлял ведомство охраны, его заместители тоже были из высшего общества, но большинство благородных старалось не пачкаться уголовными делами, а уж до бытовых им точно не было дела. Правда, в последнее время стали набирать «популярность» политические дела, и созданный недавно отдел защиты и безопасности граждан при охранном ведомстве тоже возглавлял дэршан, но работающих с народом среди них было мало. Опять же не вязался у меня образ мужчины, занятого серьезной работой, с шантажом.

Кто в остатке? Советник? Я представила тучную фигуру советника ВанРогдаха, сравнила со спиной «жениха» и решительно отмела эту версию. Спина была широкой, без намека на длительное пребывание в мягком кресле чиновника высокого ранга. Тогда секретарь. Амбициозная сволочь, имеющая доступ к политическим делам и решившая получить хорошую партию с отличным приданным без особых на то усилий.

«Сволочь»! Не свойственное дарьете слово слетело с губ, и шедший впереди матрос запнулся, обернулся — в глазах читались вопрос и собирающаяся грозовой тучей обида.

— Простите, это не вам.

Мужчина пожевал губу и спросил:

— Вас кто-то обидел, дарьета?

Следом повисло невысказанное: «И потому вы путешествуете одна?»

Вот кто их берет на корабль таких умных, а?

— Вам показалось.

Мой сухой ответ словно выплеснул на матроса ведро ледяной воды. Он съежился, пробормотал что-то неразборчивое и явно нелестное и двинулся дальше. Надо ли говорить, что саквояж мне практически зашвырнули в каюту, а протянутые чаевые проигнорировали. Нет, ну какая вопиющая гордость для простого матроса.

— Можно?

В каюту заглянула средних лет женщина, за руку которой цеплялось чудо лет трех.

Я быстро спрятала за спину ладонь, с примотанным к нему дневником, от которого только что собиралась избавиться. Второй класс! Вот же сын бездны! Как я могла забыть, что каюты здесь двухместные!

Стоящая на пороге женщина была одета чисто, но скромно, в отличие от топорщащегося кружевами костюмчика ребенка. Все ясно. Няня и подопечный.

— Конечно, располагайтесь.

И я, накинув на правую руку плащ, вышла на палубу.

Мы уже покинули порт Рильсгара. Пароход медленно шел вдоль высокого берега. Зеленая вода пенилась у подножия серо-желтых скал, вздымавшихся на уровень верхней палубы. Выше, за скалами, тянулись темные холмы, кое-где еще лежал снег.

Ветер трепал волосы, бросая их в лицо. Ночевка в поезде, день в дороге убийственны для прически. Вот будут у меня свободны две руки, и сразу займусь собой. Душ, свежее платье, прическа. Мои мечты крайне конкретны, чтобы их не исполнить.

Я оглянулась — палуба была пуста. Холодный ветер согнал желающих поглазеть на пейзажи вниз в бар. Лучшего момента и представить себе нельзя.

Медленно, потом торопливо я принялась разматывать узлы на шарфе — Фабиана вязала на совесть. Наконец последний узел взят, на павший с ним в борьбе ноготь я не обратила внимание. Что-то горячее толкнуло в грудь, заставляя поднять взгляд — на мысу стояли двое. Мужские силуэты четко выделялись на синем небе. Было видно, как пританцовывали лошади, разгоряченные быстрой ездой.

Отчего-то стало жарко. Я попыталась медленно отнять руку от книги — но та словно прилипла. Дернула резко и вскрикнула от боли, по коже заструилось теплое — кровь. А стоящий на мысу всадник зачем-то поднял лошадь на дыбы, точно готовился перемахнуть через отделявшую нас полоску воды и очутиться на палубе.

— Этого не может быть, — проговорила, убеждая саму себя, но подсознание было неумолимо — на мысу гарцевал мой «жених».

Руку пекло, но я сроднилась с болью за последнее время. Меня больше занимала мысль, ради чего я страдаю. Ради секретаря, в угоду самолюбия поставившего магическую печать на дневник? И что там хранить? Перечень дел? Расписание начальства или имена женщин, павших от его очарования? В скобочках: польстившихся на звонкую монету.

Еще раз убедилась, что палуба так же пуста, как и пять минут назад. Медленно перевернула ладонь… и зашипела, поминая «жениха» и всю его родословную от сына бездны. Слизь, порожденная испражнением жабы! Гад, вылупившийся в сточной канаве! Муха, ползающая по навозу!

Прикусив губу, я смотрела на вздувшуюся багровыми полосами ладонь. Подозревала, конечно, что отметка останется, но подозревать и получить клеймо — разные вещи.

Задумалась об обмороке. Еще лучше — заснуть и проснуться от этого кошмара. Ну почему мой хранитель не остановил меня, глупую? Почему не вразумил, уронив камень с крыши на голову! Может, и встали бы мозги на место!

Хлюпнула носом. Провела рукавом по лицу, стирая слезы. Беда одиночества — никто не пожалеет, не утешит, да и плакать одной не так сладко, как на груди у мамы.

А время-то идет… Мы уже заворачивали за мыс, но парочка так и стояла, провожая нас недобрыми взглядами, будто мы увозили с собой их золото.

Все же надо унять воображение. Принять любителей верховой езды и морских пейзажей за погоню! Нет, милая, вам истории сочинять с таким талантом. А почему бы и нет? Сниму комнату в пансионе, куплю бумагу и…

«Ты доберись сначала до пансиона», — осадил меня здравый смысл.

Замотала кровоточащую ладонь шарфом, достала из кармана плаща убранный туда дневник. Книжица как книжица. Тиснёная черная кожа, никаких вензелей или золоченых букв. «Жених» предпочитает черное? Вот сейчас размахнусь, и будут ему похороны личной собственности.

Мысль была так заманчива, что рука потянулась за поручень. Остановило одно — для снятия метки требуется источник заклинания.

«Ладно, живи, а пока я заслужила награду». Открыла первую страницу — огненные буквы поползли в воздух.

Заклинание от воровства могло иметь несколько степеней защиты. Первая — сигнализация и метка, позволяющая найти украденный предмет. Вторая включала от двух до множества защит на чтение. Можно было отдельно защитить каждую страницу. Тогда вору становилась доступна лишь первая страница, на которой размещали предупреждение и перечисляли кары небесные для похитителя. И третья, самая страшная, убивала на месте.

Давно, когда наш мир был полон дикости и насилия, воровские кланы держали у себя несчастных, называемых «отмычками», именно для таких дел.

Холодный пот потек между лопатками, когда внезапно очнувшаяся память озвучивала для меня рассказ дяди. Будучи охотником за редкостями защиту этих самых редкостей дядя знал превосходно. Я же от испуга забыла все на свете, в том числе и его наставления: никогда не трогать чужие вещи, если есть малейшие подозрения, что их владелец в состоянии оплатить услуги мага.

Я привычно помянула сына бездны, когда следовало поблагодарить небесного отца за милость, пославшего скупого «жениха», не оплатившего третий уровень защиты. Я жива, когда могла уйти за грань еще вчера.

Жива!

Золотые буквы плясали перед взволнованным взглядом. Не каждый день узнаешь о втором рождении.

«Если выберусь, если останусь жива — стану самой примерной девочкой на свете». Прошептав эту детскую клятву, я всмотрелась в текст.

«Совершенно секретно! Только для высочайшего доступа!»

Ух, мурашки выросли в разы, а паранойя — до тени смерти за спиной.