Битва за любовь

Он проглотил остаток булки и улыбнулся.

– Не беспокойся. Я отправлюсь с ним на лодке по озеру прямо перед обедом и кину его в воду. Пока он доплывет до берега, пока высохнет – обед и закончится.

Тремя взмахами челюсти он прикончил сыр и беззастенчиво облизал пальцы.

– Пусть попробует лечь спать мокрым и голодным, узнает, до чего это приятно!

Джейми с надеждой заглянул в ящик стола, где я время от времени оставляла яблоко или еще что-нибудь. Но в тот вечер ящик был пуст, и он со вздохом его задвинул.

– Ничего, до завтрака уж дотяну, – сделал он философский вывод.

Затем Джейми быстро разделся и, дрожа всем телом, залез ко мне под одеяло. После купания в холодном озере руки и ноги у него очень замерзли, но тело было приятно теплое.

– М-м-м, как хорошо с тобой обжиматься, – пробурчал он, занимаясь тем, что называл «обжиманием». – Ты сегодня как-то иначе пахнешь, верно, выкапывала растения?

– Да нет, – удивилась я, – мне показалось, что это ты пахнешь.

Действительно, я учуяла какой-то довольно резкий, явно растительный запах, довольно приятный, но незнакомый.

– От меня несет как от рыбы, – сообщил Джейми, понюхав тыльную сторону ладони. – И как от мокрой лошади. Нет, – принюхался он, – это и не от тебя. Что-то рядом.

Он вылез из кровати и стал ворошить постель. Источник запаха был обнаружен под моей подушкой.

– Что за черт?.. – Я подняла находку и тут же выронила. – Ой, тут шипы!

Это оказался маленький пучок вырванных с корнем растений, перевязанных черной нитью. Растения завяли, но от свернувшихся листьев шел резкий запах. В пучке имелся и один цветок – измятый шиповник, о колючий стебель которого я уколола большой палец.

Я пососала пораненный палец, осторожно крутя пучок в другой руке. Джейми, замерев, недолго глядел на него, затем вдруг схватил и, подойдя к открытому окну, выкинул прочь. Вернулся к кровати, быстрыми, ловкими движениями смел в ладонь осыпавшуюся с корней землю и выбросил в окно следом. Со стуком затворил окно и отошел от него, отряхивая ладони.

– Выбросил, – без всякой необходимости пояснил он, залезая в постель. – Ложись, англичаночка.

– Что это было? – спросила я, укладываясь рядом с ним.

– Думаю, шутка, – проговорил он. – Дурная, но всего лишь шутка. – Приподнявшись на локте, Джейми задул свечу. – Иди ко мне, mo duinne. Я замерз.

Несмотря на досадный подарок, мой сон, дважды защищенный дверями и руками Джейми, был крепок. Перед пробуждением мне приснился зеленый луг, над которым летало множество бабочек. Желтые, коричневые, белые, они летали вокруг меня, как осенние листья, опускались на голову и плечи, дождем сыпались вниз по телу, крошечные лапки щекотали кожу, нежные крылышки трепетали в такт ударов сердца.

Я медленно выбралась из сна и поняла, что лапки бабочек, щекотавшие мне живот, на самом деле – кончики мягких рыжих волос Джейми, а бабочка, забравшаяся между ног, – его язык.

– М-м-м, – протянула я чуть позже, – для меня это все замечательно, а ты как же?

– Полежи так три четверти минуты, – ответил он, отведя мою руку. – Я предпочел найти для себя дополнительное время. Человек я основательный и предусмотрительный. Могу ли я, миссис, попросить вас нынче вечером составить мне компанию?

– Можете, – сказала я и, закинув руки за голову, дерзко посмотрела на него прищуренными глазами, – если желаете сообщить, что с вашей дряхлостью вас хватает всего на один раз в сутки.

Он бросил на меня острый взгляд со своего края постели и внезапным белым вихрем бросился на меня и крепко втиснул в перину.

– Ну вот, – пробормотал он куда-то в мои спутанные волосы, – не говори потом, что я не предупреждал.

Через три минуты он застонал и открыл глаза. Обеими ладонями сильно растер себе лицо и голову, так что волосы встали дыбом. Затем, пробормотав неразборчивое гэльское проклятие, Джейми неохотно вылез из простыней и принялся одеваться, вздрагивая от холодного утреннего воздуха.

– Может, ты сообщишь Алеку, что болен, и вернешься в постель? – с надеждой спросила я.

Он засмеялся и прежде, чем полез под кровать за своими чулками, наклонился и поцеловал меня.

– Как бы мне этого хотелось, англичаночка! Но подозреваю, что он не сочтет смягчающими обстоятельствами даже оспу, чуму или тяжкое телесное повреждение. Если бы я находился при смерти, но не истекал кровью, Алек тотчас пришел бы и поднял меня со смертного одра.

Он натягивал чулок и подворачивал его верхний край, а я любовалась его прекрасными длинными икрами.

– Тяжкое телесное повреждение, говоришь? Я могла бы устроить что-то похожее, – сурово проговорила я.

Джейми ухнул и полез за вторым чулком.

– Ну что же, только следи получше, куда пускаешь свои волшебные стрелы, англичаночка. – Он попробовал бодро подмигнуть, но, занятый чулком, сумел только скосить на меня глаз. – Не целься слишком высоко, а то вдруг попадешь в такое место, что я перестану быть тебе полезным.

– Не беспокойся. Буду стрелять не выше колена, – ответила я и юркнула под одеяло.

Он хлопнул меня по одной из спрятанных возвышенностей и отправился на конюшню, во все горло распевая «Наверху среди вереска». Припев раздался уже от лестницы. Джейми говорил правду: медведь ему на ухо наступил всей лапой.

Я еще повалялась в сладкой неге и пошла к завтраку. Большинство обитателей замка уже поели и приступили к работе. Те, кого я смогла встретить в зале, приветливо со мной поздоровались – никаких взглядов искоса, никакой скрытой враждебности или интереса к успеху злой шутки я не заметила, но все же внимательно вглядывалась во все лица.

Утро я провела в одиноком труде в огороде, затем в поле с корзинкой и лопаткой, где искала самые востребованные травы. Как правило, деревенские жители обращались за помощью к Гейлис Дункан, но в последнее время пациенты зачастили в мою аптеку. Торговля медикаментами шла бойко. Возможно, болезнь мужа занимала почти все время Гейлис, и ей было недосуг заниматься постоянными клиентами.

После полудня по большей части находилась в своем кабинете. Больных оказалось мало: человек с хронической экземой, потом еще один, с вывихнутым большим пальцем, затем поваренок, который опрокинул себе на ногу горшок с кипящим супом. Наложив на ожог мазь из тысячелистника и синего ириса и вправив вывихнутый палец, я уселась и стала толочь в одной из ступок покойного Битона каменный корень, получивший свое название в полном соответствии со свойствами.

Это было монотонное занятие, хорошо подходившее для медленного дня. Погода стояла ясная, под вязами пролегли сизые тени – я видела их, когда залезала на стол, чтобы дотянуться до окна.

А в аптеке мерцали расставленные по порядку бутылки, на полках лежали аккуратные рулоны бинтов и компрессов. Кабинет был заботливо вымыт и продезинфицирован, запасы сушеных листьев, корней и грибов заботливо разложены по тканевым мешочкам. С большим удовлетворением я вдохнула острые, пряные запахи своего убежища.

Внезапно я отложила пестик и бросила работу. Меня впечатлило, что я действительно была довольна. Несмотря на многочисленные трудности жизни, несмотря на гнетущее ощущение от «дурной шутки», даже несмотря на непроходящую боль, вызванную разлукой с Фрэнком, я не была несчастной. Вовсе нет.

Я почувствовала неловкость, показалась самой себе предателем. Как я могу чувствовать себя счастливой, пока Фрэнк безумно волнуется? Очевидно же, что в покинутой мной эпохе время шло как обычно – как же еще? – следовательно, меня там не было уже примерно четыре месяца. Я представила себе, как Фрэнк разыскивает меня по всей Шотландии, обрывает телефоны полицейских, надеется получить от меня хоть какой-нибудь знак, услышать обо мне хоть что-то. К этому времени, вероятно, он уже почти потерял надежду и ожидает лишь новости об обнаружении моего мертвого тела.

Я опустила ступку на стол и, мучимая горьким раскаянием и муками вины, стала ходить по узкой комнате из конца в конец, постоянно обтирая руки о фартук. Мне следовало торопиться. Мне нужно было совершить больше попыток, чтобы вернуться. Но ведь я их и делала, сказала я себе. Много раз. И что получилось в результате?

Да, что получилось? Меня выдали замуж за горца, находящегося вне закона, за нами обоими гоняется драгунский капитан – жестокий маньяк, мы живем среди диких людей, которые без раздумий убьют Джейми, если решат, что он угрожает их положению в иерархии клана. Но хуже всего то, что что я совершенно счастлива.

Я опустилась на скамью, жалобно оглядывая батарею кувшинов и бутылочек. Вернувшись в Леох, я бездумно проводила дни, осознанно изгнав память о прошлом. В голове таилось знание, что скоро мне придется принять определенное решение, однако я откладывала этот момент со дня на день и с часу на час, прятала сомнения, предпочитая общество Джейми и его объятия.

Внезапно в коридоре раздались грохот и громкие ругательства. Я быстро поднялась на ноги, заторопилась к двери и удачно успела к моменту, когда на меня чуть не свалился Джейми, которого с одной стороны из последних сил поддерживал пригнувшийся под его тяжестью Алек Макмагон, а с другой – безуспешно старавшийся помочь длинный и тощий молодой конюх. Джейми рухнул на мой стул, вытянул вперед левую ногу и уставился на нее с мрачной миной, означавшей скорее обиду, чем боль. Встав на колени, я быстро осмотрела травмированную ногу, но ничего ужасного не обнаружила.

– Растяжение связок, – поставила я предварительный диагноз. – Как это случилось?

– Я упал, – коротко ответил он.

– С изгороди? – поддела я.

Джейми разозлился.

– Нет. С Донаса.

– С его спины? – с сомнением уточнила я. – Ну, значит, ты легко отделался растянутой щиколоткой.

Я принялась туго бинтовать ногу.

– Короче, это было довольно недурно, – нелицеприятно сообщил Алек. – Парень, какое-то время ты хорошо на нем удерживался.

– Я знаю, – пробурчал Джейми, скрипевший зубами от боли при перевязке. – Его укусила пчела.

Алек удивленно вскинул лохматые брови.

– А, вот оно что! Этот дьявол стал вести себя так, будто в него выстрелили заговоренной стрелой, – по-свойски сообщил он мне. – Сначала подскочил всеми четырьмя ногами, затем топнул изо всех сил и принялся носиться по всему загону как безумный – прямо как шмель в кувшине. Но наш парень на нем все-таки держался.

Алек мотнул головой на Джейми, а тот в ответ скорчил еще одну страшную рожу.

– Держался до тех пор, пока этот огромный рыжий черт не перемахнул через изгородь.

– Через изгородь? А где он теперь? – спросила я, вставая и отряхивая руки.

– Надеюсь, на полпути в ад, – пробормотал Джейми. Он поставил ногу на пол и попытался на нее опереться. – Хоть бы там и остался, – добавил он и, скривившись, снова сел.

– Думаю, дьяволу немного проку от такого подарка, – заметил Алек. – Тем более если ему нужно, он и сам может превратиться в коня.

– Может, он и превратился в Донаса? – пошутила я.

– Я бы в этом не сомневался, – проговорил Джейми; он по-прежнему мучился от боли, но к нему стало возвращаться его привычное доброе расположение духа. – Но вроде бы дьявол превращается в вороного коня, да?

– Верно, – подтвердил Алек. – В гигантского черного жеребца, который несется столь быстро, сколь мысль от мужчины к девице.

Он приветливо улыбнулся Джейми и собрался уходить.

– В общем, – сказал он и подмигнул мне, – на конюшне я тебя завтра не жду, парень. Валяйся в постели и… э-э… отдыхай.

– Почему? – с любопытством спросила я, провожая взглядом старого ворчуна. – Почему все думают, что мы с тобой только и желаем оказаться вместе в постели?

Опершись на столешницу, Джейми опять попытался наступить на ногу.

– Во-первых, потому что мы женаты меньше месяца, – проговорил он. – А во-вторых… – Он поднял голову и, покачав головой, усмехнулся: – Во-вторых, я же тебе говорил, англичаночка: что у тебя на уме, то и на личике.

– Да ну тебя! – прыснула я.

Все следующее утро, не считая краткого промежутка, посвященного лечению больных, я исполняла прихоти единственного пациента.

– Тебе же положено отдыхать, – в конце концов пристыдила я его.

– Я так и делаю. Во всяком случае, нога отдыхает.

Подняв к потолку длинную голую ногу, Джейми попробовал покрутить ступней, но тут же глухо ойкнул, опустил ногу и стал бережно растирать все еще опухшую лодыжку.

– Так тебе и надо, – сообщила я, выпутывая из простыни собственные ноги. – Давай собирайся. Ты довольно уже бездельничал и нуждаешься в вольном воздухе.

Джейми уселся, и на глаза ему упала рыжая прядь.

– Но ты же говорила, что мне требуется отдых.

– Будешь отдыхать на воздухе. Поднимайся. Я застелю кровать.

Продолжая попрекать меня бессердечием и отсутствием сострадания к тяжко пострадавшему человеку, он оделся, затем долго сидел, пока я заново бинтовала ногу, но наконец верх взяло присущее ему здоровье.

– На дворе мокровато, – сообщил он, посмотрев в окно (редкая изморось именно в этот момент вздумала перейти в ливень). – Давай поднимемся на крышу.

– На крышу? Да ладно тебе! Для подвернутой щиколотки лучше не придумаешь – по лестнице карабкаться шесть пролетов. Ей-богу, отличный рецепт!

– Пять. К тому же у меня есть палка.

И Джейми торжественно достал из угла у двери палку – потемневшую от времени толстую ветку боярышника.

– Откуда она у тебя? – поинтересовалась я, разглядывая новый предмет.

Палка длиной около трех футов, похоже, использовалась уже давно. Крепкая древесина затвердела от времени как алмаз.

– Мне ее одолжил Алек. Она нужна при работе с мулами: он колотит их этой палкой промеж глаз, чтобы они обратили на него внимание.

– Довольно сильное средство, – заметила я, изучая отметины на дереве. – Когда-нибудь испробую. На тебе.

В конце концов мы оказались в маленьком укромном закоулке прямо под скатом шиферной крыши. Этот наблюдательный пункт был огорожен снаружи невысоким парапетом.

– Как красиво!

Невзирая на ливень и ветер, с крыши открывался великолепный вид: серебристая поверхность широкого озера, за ней – громады скал, поднявшихся к графитовому небу, словно черные кулаки.

Джейми оперся руками на парапет, чтобы перенести вес с больной ноги.

– Да, это так. Когда я прежде жил в замке, время от времени поднимался сюда.

Он указал куда-то за озеро, покрытое сеткой дождя:

– Видишь проход там, меж двух холмов?

– В горах? Да.

– Это дорога на Лаллиброх. Когда я скучал по дому, я сидел здесь и глядел на эту дорогу. Я воображал, будто лечу, как ворон, над горами и вижу холмы и поля, лежащие с той стороны, и усадьбу на краю долины.

Я тронула его руку.

– Хочешь туда вернуться, Джейми?

Обернувшись ко мне, он улыбнулся.