Дива

Я захлопала глазами, совершенно не понимая, о чем речь.

— О чем вы, месье Маруа? — спросила я, морально готовясь вообще ко всему.

Павлин закатил глаза, явно сетуя на мою недогадливость.

— Туфли снимайте, мадемуазель Стоцци. Теперь никто не увидит, если вы посидите босиком. Наверняка же они сейчас причиняют вам неудобство.

Неудобство? Да тут же речь шла о сильной боли, но…

— По мне что, заметно?! — искренне ужаснулась я. Как же неловко…

Галатиец тихо рассмеялся и подманил официанта с подносом. Так я получила еще один бокал шампанского взамен опустевшего. Подумала было, что меня пытаются споить, но Маруа и сам не побрезговал немного выпить.

— У вас ноги отекли, вот это заметно, — пояснил с легкой снисходительностью Филипп Маруа. — А держались вы с необыкновенным достоинством, мадемуазель Стоцци, можете не сомневаться, все просто очарованы. Но не нужно мучить себя, моя дорогая, месье Бхатия отлично справится без вас, а вы, если не возражаете, скрасите мой вечер приятной беседой.

Я едва не подавилась шампанским после таких вот слов. То есть павлин проникся моими муками и попытался их облегчить.

— Но разве у вас нет другой дамы, которой следует оказать внимание сегодня? — уточнила я, совершенно опешив. Такая забота скорее пугала, чем радовала, поскольку у Маруа не было причин проявлять по отношению ко мне доброту, значит, мужчина зачем-то пытается подольстится с далеко идущими планами.

— Нет, — покачал головой галатиец, чуть придвинувшись ко мне. — И я подумал, что этой дамой вполне можете стать вы. Надеюсь, вы не откажете мне в такой милости.

Запах роз окутал меня саваном, даже как будто в голове помутилось. Или это из-за шампанского?.. Точно из-за алкоголя, иначе с чего бы я в итоге выдала:

— Не откажу.

Брякнула — и сама ужаснулась так некстати проклюнувшейся покладистости.

— Я премного благодарен вам, мадемуазель Стоцци, за то, что не бросили меня. Хотя совершенно не понимаю при этом, зачем вы приехали, если настолько утомились? — мягко и вкрадчиво продолжал Маруа, при этом беря меня за руку.

Обычно я плохо переносила, когда ко мне прикасались посторонние, да и вообще неохотно пускала в свое личное пространство, но пришлось сцепить зубы и терпеть. Потому что я в доме этого человека… и потому что я босиком, а засунуть действительно опухшие ступни в туфли было равносильно смерти.

— Вам неприятно, мадемуазель Стоцци? — видимо, что-то такое прочел по моему лицу Маруа и руку мою все-таки отпустил.

— Ну что вы, месье Маруа.

Он расстроенно вздохнул и откинулся на спинку дивана, лениво взбалтывая шампанское в фужере. Поднимавшиеся со дна пузырьки буквально гипнотизировали.

— Почему бы просто ради разнообразия не сказать правду? — осведомился павлин, искоса поглядывая на меня. — Вам вовсе не нужно заставлять себя, чтобы доставить мне удовольствие. Вы бы могли и вовсе не приезжать, если так сильно утомились за рабочую неделю, и это нисколько бы не повлияло на мое к вам отношение. Да и к месье Бхатии тоже.

Говорил Маруа как будто бы гладко, вот только я почти не сомневалась, что он врет, и для того, чтобы продолжать приятельствовать с этим эпатажным господином, следует угождать ему по всем статьям.

— Мы хотели сделать вам приятное, — чуть растеряно пробормотала я, задумываясь над тем, стоит ли выпить еще один бокал шампанского или не следует напиваться в компании малознакомого мужчины, пусть даже и в людном месте. В конце концов, все эти свидетели в первую очередь друзья Маруа, вряд ли они станут вступаться…

— Судя по выражению вашего лица, думаете вы о какой-то полнейшей ерунде, — произнес как будто безо всяких на то причин Филипп Маруа.

Вообще-то я всегда считала, что лицом владею отлично, хоть в кино снимайся с таким уровнем актерской игры. Видимо, переоценивала собственные способности, если галатиец так запросто раскусил, что на душе у меня муторно.

— Вам просто показалось, месье Маруа, — повернулась я к хозяину дома, нацепив на лицо маску идеальной, истинно дипломатической вежливости. — Я просто любовалась интерьером вашего дома.

Собеседник посмотрел на меня как будто бы с неодобрением, но озвучивать, по крайней мере, ничего не стал.

— Вам не стоит пытаться угодить мне в ущерб собственным желаниям и интересам, — по итогу произнес Маруа и подозвал очередного официант. Через несколько минут мы получили в свое полное распоряжение еще по бокалу шампанского и блюдо с канапе. И тут я поняла, что проголодалась уже до совершенной вульгарной стадии «жрать хочу», словом, при вялом участии галатийца, я стрескала безо всякого стыда практически всю предоставленную в мое распоряжение снедь.

А ведь неприлично вот так жадно уминать еду на приемах, леди должна быть элегантна во всем, особенно на людях. Но желудок как будто бы уже начал оплетать позвоночник… Словом, голод победил манеры и воспитание.

— Вот так-то лучше, — довольно констатировал Маруа, любуясь на опустевший поднос и поймал мой взгляд.

Меня повело то ли от выпитого, то ли… Глаза павлина словно бы даже завораживали, если не сказать, гипнотизировали. Наверное, все же шампанское на голодный желудок сыграло со мной злую шутку, так как стоило тряхнуть головой — тут же отпустило.

— Кажется, мне нехорошо… — признала я Маруа свою полную несостоятельность как гостя.

В конце концов, он же говорит, что не нужно ему угождать в ущерб себе? Ну вот оно и исполнение пожеланий месье Маруа. Стало по слову его.

— Позвольте проводить вас на террасу, мадемуазель Стоцци. На свежем воздухе вам наверняка станет лучше.

На туфли я покосилась так, словно бы это были те самые замечательные сапожки с шипами изнутри, которые во времена Темных войн светлые маги любили надевать на идеологических противников.

— Я бы понес вас на руках, но сомневаюсь, что вы оцените последствия, как и месье Бхатия. Так что могу только предложить вам руку, — весело прокомментировал мою заминку Маруа.

Вообще, даже то, что мы пойдем вместе в сад и пробудем так какое-то время наедине, уже может стать достаточной причиной, чтобы появились последствия, которые мы с Арджуном не оценим. Это же Галатия, они все тут самую малость… гедонисты, а Маруа, кажется, первый из них.

— Буду вам благодарна, месье Маруа, — отозвалась я и волевым усилием заставила себя засунуть ноги в туфли. После передышки это действо приносило сплошь страдания.

Павлин терпеливо дожидался, пока я обуюсь, пока встану, а после действительно позволил опереться на свою руку. Этот жест заметили, приняли во внимание и, можно было не сомневаться, сделали соответствующие выводы. Интересно, а в Галатии подозрения в любовной связи уничтожат репутацию или все-таки вознесут ее на недосягаемую высоту?

Когда проходили мимо дорогого друга, тот проводил нас очень красноречивым взглядом, а после еще и подмигнул, чем добил, признаться, окончательно. Вот одно это подмигивание уже заставило волноваться по поводу того, верно ли я поступила, согласившись выйти с Маруа на воздух и остаться с ним наедине. Но почему-то вместо того, чтобы начать протестовать, я лишь сильнее оперлась на руку спутника и продолжила переставлять ноги.

Весна отличается от лета именно вечерами, когда заходит солнце, земля все еще не может отдать тепло, и на улице становится зябко. Я начала ежиться после первого же порыва ветра, а вот в голове не прояснилось ни капли. Скорее уж наоборот, близость Маруа вызывала оторопь и даже странный суеверный страх, причину которого мне не удавалось понять. Он не походил на человека, склонного к насилию, даже более того — держался с преувеличенной любезностью, но для меня страх перед Маруа оказался сродни страху темноты под кроватью, что наверняка скрывает в себе кошмарного монстра.

На плечи опустился парчовый пиджак галатийца, жесткий, словно жесть. Почему Маруа вообще решил носить этот предмет одежды? Но сразу стало теплей, прохлада вечернего сада даже стала казаться приятной, еще бы навязчивый запах роз пропал, от пиджака мужчины этот аромат исходил как будто бы сильней всего. Кто подбирал павлину такой парфюм? Совершенно неуместный запах для взрослого мужчины.

— Вам лучше, мадемуазель Стоцци? — уточнил галатиец, кивая в сторону скамейки под кустами сирени. — Вероятно, нам лучше присесть?

Место находилось в тени и наверняка плохо просматривалось из дома… Стало действительно не по себе: зайди все слишком далеко, Арджун просто ничего не заметит и даже не сможет прийти на помощь вовремя. Закралась совершенно истерическая мысль, что на самом деле очаровательный Филипп Маруа на самом деле обыкновенный маньяк. Сексуальный или нет, уже другой вопрос…

Надо было вырваться и срочно вернуться в дом, к другим гостям… Вот только почему-то не вырвалась, только вздрагивала изредка и кусала губы, хотя, наверное, стоило бы уже даже кричать…

Маруа усадил меня на скамейку, сел рядом и взял мою ладонь в свою руку. Ладно, не очень, но пока не трогает ничего лишнего, можно не беспокоиться, точней, не особо беспокоиться.

— Вам лучше, мадемуазель? — осведомился Маруа как будто бы с тревогой.

— Да, месье Маруа, — произнесла я как завороженная. Перед глазами меж тем плыло. Сердце притом билось не быстро, а как будто медленней обычного. Внезапно мой взгляд выхватил из темноты фонарь рядом с домом. Вокруг него металась ночная бабочка, металась и отчаянно билась о наверняка нагревшееся стекло темными крыльями. Скоро изувечится и упадет. Яркое завершение короткой жизни.

— Вы удивительное создание, мадемуазель Стоцци, по вам сразу видно, что иностранка.

Я не могла отвести взгляд от бабочки.

— Разве?

В нашу эру глобализации, как мне казалось, невозможно было понять, откуда приехал человек иначе как по языку или акценту, а я говорила на галатийском свободно и чисто.

— Да, несомненно. Вы держитесь очень… по-вессекски, сдержанно, — продолжал Маруа, а я попросту не понимала, к чему дипломат ведет. Судя по тону — флирт, но ведь он всегда говорит именно так. Руки все еще держал при себе — это главное, хотя сама ситуация все больше нагнетала беспокойство.

— Сдержанно? Вот как? — переспросила я, продолжая чувствовать странно оцепенение.

Мужчина усмехнулся.

— Да, и это заставляет желать, чтобы от вашей сдержанности не осталось и следа. Подозреваю, зрелище было бы просто восхитительное.

А вот теперь однозначный флирт, безо всяких вариантов. Хотя нет, не флирт, это уже откровенное предложение провести вместе несколько приятных часов.

Отказывать почему-то стало мучительно трудно, однако я справилась.

— Думаю, месье Маруа, это вовсе не то зрелище, которое могло бы вас порадовать.

Бабочка возле фонаря больше не кружила, должно быть, покалечилась и упала на землю.

Галатийский дипломат рассмеялся настолько беззаботно, что это практически пугало. Я похолодела и принялась про себя молиться об избавлении от этого человека и вообще от этой ситуации. Почему только не отказала ему сразу? Никогда ведь не была настолько бесхребетной… Нужно уйти сию же секунду. Встать — и уйти. Мне ведь даже и неплохо, на самом деле, не тошнит. Просто в голове словно бы стало пусто…

— Могу ли я оспорить ваше утверждение, мадемуазель? — осведомился Маруа, чуть придвигаясь ко мне. Теперь мы сидели, плотно соприкасаясь бедрами, у меня дыхание перехватило от очень нехорошего предчувствия.

Адреналин хлынул в кровь, и, наверное, только с его помощью я смогла сквозь зубы выдохнуть те самые заветные слова:

— Я хочу вернуться в зал!

Протест прозвучал тихо, но достаточно уверенно и четко, другое дело, были большие сомнения, станут ли меня слушать.

— Вы уверены? — уточнил Маруа с откровенным разочарованием. Теперь дистанция между нами снова увеличилась, пожалуй, даже мой драгоценный гиперзаботливый старший брат счел бы ее приемлемой при общении с посторонним мужчиной. Галатиец отодвинулся достаточно далеко.

— Да! — куда уверенней и громче воскликнула я и даже нашла в себе силы подорваться на ноги.

Мужчина то ли неодобрительно, то ли расстроенно — вникать уж я не стала — вздохнул и встал следом, взяв под руку. Его прикосновения не то чтобы слишком обрадовали, однако вырываться я не стала, только зубы сжала так, что неясно еще, как эмаль не покрошилась.

— Что же, ваше слово — закон, мадемуазель Стоцци. Надеюсь, свежий воздух принес вам облегчение.

Не особо, но я не стала уточнять, всей душой желая как можно скорей оказаться рядом с Солнышком, который, несмотря на все свои недостатки, свой, родной и абсолютно безопасный, в отличие от Маруа, что пусть, конечно, на первый взгляд и забавный чудак, однако непонятно еще, какие мысли бродят в его голове.

До последнего ожидала со стороны хозяина дома какой-то подлости, однако до Арджуна он меня все-таки довел, передал с рук на руки и даже не преминул сообщить притом Бхатии, что мне стало нехорошо и нужно доставить трепетную барышню домой. Большой брат, конечно, взбеленился, хотя вида не подал, и рука об руку со мной покинул особняк Маруа.

Распекать Солнышко принялся только в машине, на всякий случай отъехав от жилища павлина.

— Ты совсем обалдела?! — вызверился дорогой друг, который вроде бы как почти брат. — Из-за тебя нас буквально выставили за порог как нашкодивших щенков!

Выслушивать подобное от Солнышка оказалось чертовски неприятно, но, слава богу, я почувствовала к тому времени себя достаточно хорошо, чтобы начать орать на Бхатию в ответ.

— Тебе вообще все равно, что этот тип меня чем-то накачал?!

В какой-то момент показалось, врежемся в какой-то столб. То ли друг испытал шок, то ли новость просто его сильно удивила, тут уж и не понять.

— В смысле, накачал? — сдавленно спросил Арджун.

Я только передернула плечами нервно.

— В прямом смысле. Ощущения, знаешь ли, такие… Характерные, словом, ощущения.

При первой же возможности Бхатия развернулся и поехал в обратном настроении, явно не в нашу квартиру. Если он собирается разукрасить моего обидчика — зря, очень даже зря. Доказать что-то не удастся, а проблем после будет столько…

— Ты куда?! — почти испуганно воскликнула я.

Солнышко многозначительно хмыкнул.

— В больницу, мелкая, анализы сдашь, посмотрим, чем тебя накачали.

В больнице меня осмотрели с ног до головы, выяснили с истинно целительской дотошностью, сколько и что пила и ела этим вечером. Под укоризненным взглядом осанистого седого целителя, которому меня передал с рук на руки Арджун (не особо встревоженный, если честно, скорее уж, предвкушающий) почувствовала себя девочкой, что разбила любимую мамину вазу. Рассказывать про выпитое шампанское почему-то оказалось чрезвычайно неудобно, хотя доктор Марсен не то что лекцию о вреде возлияний не устроил — даже слова осуждения не выдал, просто вот выражение в его взгляде было поистине порицающим. Сразу стало неловко за свое некрасивое поведение, даже стало казаться, что и юбку могла бы подлиннее выбрать, и туфли на более низком каблуке стоило надеть, да и макияж слишком вызывающий… Честное слово, такого воздействия не оказывал даже дядя Киран, образец морали и благочестия, пастырь подрастающего поколения с большим стажем.

Спустя пару часов мытарств я услышала свой приговор, на основании которого уже Арджун непременно назначит мне наказание.

— Вы в полном порядке, мадемуазель Стоцци, не считая небольшого переутомления. На основании осмотра я выявил лишь слабое опьянение, причины которого нам известны. Ваши подозрения относительно применения к вам запрещенных веществ подтверждения не нашли.

Безусловно, доктор Марсен наверняка уважаемый доктор, больница имени Святого Франциска имеет прекрасную репутацию, иначе бы, собственно говоря, Солнышку и в голову не пришло везти меня сюда. Но я достаточно знаю собственное тело, чтобы с уверенностью сказать: мое странное самочувствие в доме Филиппа Маруа не было следствием ни сильной усталости, ни выпитого шампанского.

— Прошу прощения, доктор, но вы уверены? Быть может, стоит сделать еще какие-то анализы? Потому что все, происходившее со мной, совершенно не походит на мою обычную реакцию на переутомление или алкоголь, — решила настаивать на своем я. Такой решительности немало способствовал раздраженный из-за сорвавшихся планов Арджун, который наверняка постарается отомстить мне за совершенные прегрешения.

Доктор посмотрел на меня так выразительно, словно я только что попыталась убедить его, что невинная дева. Стало неловко ужасно, однако отступать из-за такой малости было бы совершенно глупо.

— Я целиком и полностью уверен в своих выводах, мадемуазель Стоцци. Впрочем, если вы считаете меня недостаточно компетентным, можете попросить заменить вам целителя, — тоном оскорбленной добродетели заявил целитель, после чего выдал мне результаты исследования и покинул смотровую.

Он ушел, а я осталась. С пачкой бумаг и злобствующим Солнышком за дверью смотровой, от которого хотелось срочно спастись, пусть бы даже ради этого пришлось покинуть комнату через окно. И плевать, что второй этаж, не такой уж я была паинькой в университете, имела пару фокусов на случай такого экстренного отступления. Другое дело, все это будет лишь проявлением слабости и отложит объяснения с другом максимум на час. Не сбегать же из квартиры… Да и работу никто не отменял.

В общем, около пяти минут я убеждала себя быть храброй и сильной, вроде бы получилось, и с таким вот настроением вышла к Арджуну, который в ожидании меня что-то читал с экрана мобильного телефона.

— И как? — уточнил друг, подняв глаза от гаджета.

Нет, говорил Солнышко совершенно спокойно, я бы даже сказала, мирно… Вот только я спинным мозгом ощущала, что дорогой друг уже в целом в курсе ситуации и бесится свыше всякой меры. Ненавижу конфликты с друзьями, на самом деле, всегда ненавидела.

— Ничего не нашли, — честно сообщила я, внутренне готовясь к тому, что буря вот-вот разразится. Арджун Бхатия был большим специалистом не только в дипломатии, но и в организации скандалов, преимущественно, бытовых.

С невозмутимым видом на смазливой физиономии Солнышко медленно положил телефон в карман пиджака, медленно встал, все это происходило в абсолютной, какой-то даже мертвой тишине, какая вроде бы не может установиться в действующей больнице… Словно само мироздание готовило для Большого брата идеальные декорации для грядущей сцены.

— То есть вся каша заварилась только потому, что ты вдруг пить разучилась? — вопросил Арджун совершенно мирным тоном, но по ощущениям, словно бы гром грянул.

Я заставила себя расправить плечи, вскинула вверх подбородок и отчеканила:

— Я пить умею. И получше тебя, Солнышко. К тому же отлично знаю, как на меня влияет спиртное. То, что я почувствовала — было похоже именно на отравление чем-то психотропным! Не держи меня за идиотку!

Губы Арджуна дернулись, а после сложились в кривоватую, далеко не солнечную улыбку.