Комбат. Между мертвым и живым

Андрей Воронин

Комбат. Между мертвыми и живыми

Глава 1

Окно на площадке второго этажа было разбито. Комбат остановился, зачем-то потрогал стекло. Вот штука, а! Вроде гостиница ничего себе, даже с претензией на нечто европейское. А стекло разбито самым вульгарным и совковым образом.

Он достал сигареты, вытряхнул одну из пачки, зажал во рту и пошел дальше вниз. Такая прогулка перед сном была неотъемлемой частью его жизни здесь, в гостинице «Арбат», на самом берегу Черного моря, в успокаивающемся осеннем Сочи.

В холле, несмотря на октябрь, было достаточно людно. Возле стойки администратора что-то выяснял громкий мужик с акцентом. Иностранец, наверное. Что-то не понравилось, вот и разоряется. Комбат усмехнулся, вспоминая те времена, когда поездка в Сочи была чем-то священным для среднего человека и там было уже совершенно все равно, в какой гостинице тебя поселили, — любой гадюшник запросто сходил за дворцы Аль-Рашида.

Комбат стоял у дверей, когда сбоку, из служебного коридора, раздался пронзительный женский визг.

В холле мгновенно стало тихо. Горластый иностранец вытянул шею и завертел головой в обрамлении белоснежного воротничка. Комбат выронил сигарету изо рта.

Крик повторился. И Рублев мог побиться об заклад, что визжащая дама испугалась отнюдь не таракана или мыши. Он решительно повернулся и бросился туда, откуда раздавались душераздирающие звуки.

Следом за ним метнулась администраторша, оставив свое рабочее место, а с ней и иностранец. Остальные присутствовавшие предпочли только заглянуть в темноватый коридор, а дальше на всякий случай не соваться.

Рублев нашел кричащую женщину как раз тогда, когда она захлебнулась третьим воплем. Он выскочил прямо к грузовому подъемнику, увидел черный распахнутый провал, толстую горничную, возле которой валялся тюк грязного белья, и — человеческое лицо, жутко белеющее в проеме.

Горничная повернулась на топот, увидела, что люди уже близко, и разрешила себе грохнуться в обморок. Грохнуться, надо сказать, весьма предусмотрительно: прямо на бельевой тюк.

— Твою мать! — выругался Комбат…

* * *

Подъемник был стареньким, дверцы открывались руками. То есть сама процедура работы с ним выглядела следующим образом: человек, нуждавшийся в подъемнике, подходил, открывал дверцы и смотрел, где он находится — на этаже или нет. Если нет, то нажималась кнопка вызова, и подъемник подъезжал.

Но сегодня кое-кто решил, что так делать неинтересно и подъемник можно использовать по-другому. К примеру, нет ничего интереснее, чем приделать веревку с затяжной петлей к днищу подъемной площадки и нажать кнопку «вверх». Ну а старая техника дело знала и исправно утащила несчастного на достаточную высоту, чтобы повешение состоялось.

В общем, весьма техничный способ самоубийства, достойный занесения в анналы.

Комбат подошел к распахнутым дверцам, посмотрел на покойника. Да, мужичок и при жизни-то красавцем не был, можно голову дать на отсечение. А уж теперь-то — фиолетовый, с выпученными глазами и прикушенным языком, от которого по подбородку протянулась струйка запекшейся крови, он и Рублева, привычного ко всяким таким зрелищам, заставил передернуться.

Сзади шумно засопели. Борис повернул голову и увидел администраторшу. Она стремительно теряла естественный цвет лица, приобретая бледно-салатовую маску. То ли готовилась тошнить, то ли падать в обморок.

Пожалуй, ситуация срочно нуждалась во взятии под контроль. Комбат подошел к администраторше почти вплотную и прикрикнул:

— А ну, быстро — милицию вызвать!

Она непонимающе захлопала глазами, но потом кивнула несколько раз и бросилась по коридору в сторону холла.

— Damn it! — выругался иностранец.

— Вот и я про то же, — подтвердил Комбат.

Он присел над бесчувственной горничной, похлопал ее по щекам. Толстуха застонала, приподняла голову, несколько секунд непонимающе моргала, а потом покосилась в сторону лифта. Рублев подумал, что сейчас она снова отправится в вечные края, и рукой повернул ее лицо так, чтоб она не успела увидеть мертвого мужчину в шахте подъемника.

— Не смотрите, — мягко сказал Рублев.

Горничная стала тяжело дышать, как будто бы приводя в норму дыхание после нешуточной дистанции.

— Это же монтер наш, Семен. — прошептала она, немного справившись с дыхательными спазмами.

— Ага, то есть вы его знали, — констатировал Борис.

— Ну конечно, знала! Это наш электрик гостиничный! Его Семеном зовут, он тут уже давно работает. работал, — горничная шмыгнула носом, из ее глаз выкатились две увесистые слезы. Если плачет, значит — кризисная часть стресса миновала и можно хотя бы немного расслабиться.

— Спокойно, спокойно, — Комбат похлопал женщину по плечу.

Она зажала рот ладонью, помотала головой, будто отгоняя навязчивый кошмар. А потом, жестом попросив Комбата наклониться, страшным шепотом произнесла:

— Это матрос до него добрался!

— Какой еще матрос? — спросил Комбат. И подумал, что дело-то, похоже, пахнет традиционной бытовухой. К примеру, был этот покойный большим должником матроса. Ну тот и решил устранить проблему финансово проигрышным, но морально удовлетворительным методом.

Но тут горничная выдала такое, чего Комбат не ждал.

— Да как же! Черный Матрос давно уже тут шалит. Раньше как-то по мелочи. А потом не то его разозлили, не то еще чего. Только он убивать начал. Он и сам-то мертвый, давно уже, с Гражданской войны. Тут раньше корабль какой-то утоп, так всех моряков с него, каких к берегу волнами прибило, аккурат вот тут, на месте гостиницы, похоронили! А потом это кладбище снесли… И говорили ведь знающие люди: не будет тут ничего хорошего, нельзя на костях строить!

Рублев вздохнул. Вот чего он терпеть не мог, так это всякой мистики. Сам он, в силу воспитания и образа жизни, во всякую нечисть не верил. Кое-какие армейские приметы и суеверия — вот и все, что разрешал себе Комбат. Ну а какой-то Черный Матрос. Господи, да и само это словосочетание отдает каким-то дешевым триллером. Или вовсе — пионерскими байками после отбоя. Из серии про Черную Руку, Желтое Пятно и тому подобное.

Горничная всхлипывала. Иностранец, судя по лицу, боролся с самим собой и решал — посмотреть на покойника или все-таки не травмировать свою психику. Рублев хотел было прикрикнуть на него, чтоб он исчез куда подальше, но тут снаружи пронзительно мяукнула сирена и по коридору протопали четверо ребят в штатском.

* * *

Старший лейтенант Крохин и Борис Рублев стояли возле двери в гостиницу «Арбат». Они курили, лейтенант жевал купленный в гостиничном буфете пирожок с рисом.

— Ну и? — спросил Рублев.

— Ну и ничего. На первый взгляд — самоубийство. Но доктор говорит — что-то не так. Вроде бы странгуляционная борозда не совсем укладывается в версию. Надо подробнее смотреть. А вообще теперь проблем, как ни крути, не оберешься. Даже не внешних. Ты, вообще, давно тут живешь?

— Пятый день, — ответил Комбат.

— Понятно. Тогда, конечно, ты не в курсе. Тут последний месяц смертность высокая.

— В гостинице?

— Ага. Персонал мрет как мухи. Вот, четвертый труп.

— Ни хрена себе! И что с ними?

— Ну, строго говоря, все укладывается в понятие «несчастный случай». Или самоубийство. Сначала охранника током убило — пьяным на кой-то леший полез в распределительный щит. Потом столяр на машине разбился, потом на кухне посудомойка выпила случайно средство от тараканов. Теперь этот хмырь повесился.

Рублев покачал головой.

— Да уж, весело! Теперь понятно, что за мистикой тут развлекаются.

Оперуполномоченный посмотрел на Комбата.

— А что за мистика?

— А ты что, не слышал? Какой-то Черный Матрос.

Крохин почесал нос.

— Ах, ты про это? Ну так про Черного Матроса только ленивый не слышал! История известная. В восемнадцатом году из порта вышел пароход в Одессу. И далеко не ушел — какая-то мразь подложила бомбу в трюм. Разворотило полднища, корабль утонул вон там, — опер показал пальцем в сторону моря.

Как прикинул Рублев, участок, на котором утонул пароход, находился в полукилометре от берега.

— Практически никто не спасся, — продолжил Крохин. — А на том пароходе везли батальон революционных матросов с Балтики. Так тела этих парней еще две недели к берегу прибивало. Им потом братскую могилу сделали — аккурат вот здесь. Ну а сразу после войны было решено построить здесь гостиницу. Ну могилку-то и сковырнули незаметно.

— О как. И теперь, значит, люди уверены, что матросы мстят?

Оперуполномоченный покачал головой.

— Не матросы. Один матрос. Там, по легенде, был такой страшный сибиряк, он этой ротой командовал. Если верить сказкам, то он однажды бился с пулеметом в одиночку против полка. И, что характерно, победил. В смысле — заставил отступить. Вот, а потом, после смерти, он тоже не мог простить обидчикам такого обращения с прахом боевых товарищей.

— И что, тут с самого начала чертовщина творилась?

— Нет, только месяц назад началась, — пожал плечами оперуполномоченный.

— Но под нее, конечно же, списали все нехорошее, что происходило в гостинице в последние несколько десятилетий? — предположил Рублев.

— В общем, что-то вроде того, — подтвердил опер.

— Понятно. Ну а что ты думаешь?

— Я думаю, что здесь что-то неправильно, — ответил Крохин, доставая из пачки новую сигарету. — Совсем неправильно. Ну, не зацикливаясь на каком-то там потустороннем матросе, конечно.

— Да, матросы тут явно ни при чем, — засмеялся Рублев.

Из гостиницы вынесли носилки, накрытые серой простыней. Из-под нее свешивалась рука мертвого — она безвольно болталась, как будто махая на прощанье этому миру.

— Вот и радуйся теперь этой путевке, — вздохнул Комбат.

— Да радуйся, чего уж там! Среди постояльцев — ни одной жертвы, — сказал Крохин.

— Спасибо, утешил, — покачал головой Комбат.

— Я старался. По долгу службы, — рассмеялся Крохин. — Ну, ладно, Борис! Всего тебе.

— И тебе. Может, при нормальных обстоятельствах свидимся, — ответил Рублев.

— Как знать, как знать.

Опергруппа, «скорая» и труповозка уехали. На крыльцо высыпал немногочисленный персонал, присутствовавший вечером на работе. Они смотрели вслед машинам и напряженно перешептывались.

Распахнулись входные двери — их открыли по-молодецки, или, как пишут во всяких былинах, «на пяту». В стуке и дребезжании стекла на крыльце воздвигся моложавый высокий дядька с лысиной, на которую были начесаны несколько жиденьких прядок.

— Ну! Что собрались?! — сипло выкрикнул он. — Работать идите!

Люди быстренько забежали внутрь. Дядька посмотрел на спокойно стоящего Рублева, прищурился и крикнул еще громче:

— А я что, не для тебя сказал? Марш работать!

— Я здесь не работаю, — спокойно ответил Рублев.

— В смысле? — опешил дядька.

— В прямом. Я здесь отдыхаю.

Дядька раскрыл рот, хватанул воздуха. И сказал уже совсем другим, извиняющимся и робким голосом:

— Вы не обижайтесь только. Я директор гостиницы. Сами понимаете, стресс нешуточный, уже ведь не первый это случай.

— Да ничего, я прекрасно понимаю, — ответил Борис.

Директор вымученно улыбнулся и протянул руку:

— Аркадий Леонидович.

— Борис Иванович, — ответил Комбат.

— Вы, если что-то понадобится или что не так — немедленно заходите. Все решим в наилучшем виде, — пробормотал директор, сообразил, что мелет чушь, совсем не соответствующую рангу, торопливо попрощался и засеменил к своей машине.

Комбат хмыкнул, глядя ему вслед. Вот что делает с людьми стресс! Бедняга и сам не понимает небось, на каком свете находится.

Рублев вернулся в холл. Там он увидел иностранца. Тот, ведя себя куда тише, чем раньше, оформлял документы на заселение. Ничего, крепкие нервы у «заморского гостя». Другой на его месте собрался бы и дунул отсюда куда подальше. Благо основной наплыв отдыхающих уже закончился и со свободными местами в гостиницах куда проще.

— Вам, может, кофе принести? — окликнула Бориса из-за стойки администраторша. — А то переволновались!

— Нет, спасибо. Я на ночь кофе не пью, — ответил Рублев. — Скоро уже ложиться буду. Посмотрю немножко телевизор — и спать.

В принципе, так он и собирался сделать. Прийти, врубить какой-нибудь непритязательный кабельный канал с фильмами, посмотреть, не вникая, — и все. И завтра проснуться уже в другом настроении.

Он жил на самом верху — на четвертом этаже. Двухкомнатный номер-люкс, все удобства. Так получалось в соответствии с путевкой. Тогда Комбат еще удивился — вот ведь щедрость. Теперь думал, что организация, затеявшая этот неожиданный розыгрыш, просто решила крепко сэкономить деньги, забронировав ему люкс именно здесь, в «Арбате».

Гостиница была уже, прямо скажем, не первой молодости и свежести. И как ни старались работники привести ее в божеский вид, большая часть их усилий пропала даром — заведение потихоньку приходило в упадочное состояние. Что-то не клеилось здесь, что-то не давало развиваться в нужную сторону.

Вот и люксы тоже. Обстановка громоздкая, мебель помпезная, с претензией. Но при том старая, некрасивая, давно нуждающаяся в обновлении. По чести говоря, ее даже перетяжка уже не могла облагородить.

Или вот, к примеру, обои. Шелкография — оно всегда красиво. Но отечественная шелкография, как ни крути, здорово отличается от зарубежной. И отнюдь не в лучшую сторону. Так вот, обои в люксе были отечественными. Ну и ладно бы только их качество подвело. Так нет же, как назло, у дизайнера, оформлявшего этот люкс, максимум, что было по части профессионального оформления, — это курсы художников-оформителей. Высокие потолки, под три метра — а на обоях вертикальные полосы. Это, как говорится, обнять и плакать. Кажется, что комнаты — это поставленные на попа спичечные коробки.

С другой стороны, дареному коню в зубы не смотрят. Если бы не этот выигрыш, разве поехал бы Рублев в Сочи? Да вряд ли. И не оттого, что с деньгами проблемы, — нет. Просто лень уже как-то.

Борис сел в кресло, повернутое к окну. Из него прекрасно были видны кусок моря и небо. Сейчас оно было густо-фиолетовым с карамельно-розовыми переливами, размазанными по перистым облакам. Красиво и умиротворяюще.

А по морю неспешно тащится какая-то пассажирская посудина, расцвеченная, словно новогодняя елка. Наверное, круизный теплоход. Только не очень большой, не из тех, на которых вокруг Европы катаются. Так, что-то местное. Максимум из сопредельной Турции или Украины.