Помоги проекту - поделись книгой:
Уже под утро снег перестал сыпать. Небо очистилось и круглая, как лицо дворничихи Гульнары, луна осветила двор при трамвайном парке. Снег скрипел, предновогоднее волшебство дрожало в морозном воздухе миллиардами искрящихся кристаллов. Дверь подъезда отворилась, из нее вышли: Игорь Петрович в телогрейке, с ним под руку — Мона Лиза, закутанная в оренбургский платок и старую шубу бабушки Томы; Анна Семеновна в приталенной дубленке и высокой меховой шапке; Галя в белом пуховике и синей шапочке; Гриша в своей черной аляске. Последней шагала тетя Фима в желтом жилете вагоновожатой, надетом поверх огромной телогрейки.
Тетя Фима ругалась тихо сквозь зубы:
— Говорили ему, не пей! Кавалер! Теперь почтенной женщине тащиться. Я уж и не помню давно, как там что… Десять лет, считай, начальник смены. И на тебе!
Процессия направилась в ворота трамвайного депо, ввалилась в трамвай номер пять, тетя Фима с трудом втиснулась на место водителя и шикнула на Петровича:
— Аккумулятор включил? Молодец! Рядом стой. А то я боюсь.
Петрович усадил Мону Лизу на высокое кондукторское место, откуда легче любоваться городом, встал рядом с тетей Фимой и весело сказал:
— Все будет в ажуре, тетя Фима! Цепь, тормоз, реверс. Теперь ходовая! Вот, а вы говорите! Руки-то помнят. Ну, поднимайте пантограф. Погнали!
Пантограф распрямился, коснулся проводов, трамвай резво дернулся и выкатился из парка, звеня и поднимая веер снега с еще неочищенных рельс.
— Эх, спасибо, Игорь… — задорно рассмеялась тетя Фима. — Дал мне повод молодость вспомнить.
— Главное, мосты зимой не разводят! — философски заметил Петрович, вздохнул и положил руку на плечо Моны Лизы.
Все так же кротко улыбаясь и прижимая к груди обалдевшую от радости тихую Машку, гостья северной столицы восторженно смотрела в окно. Трамвай выехал по Куйбышева, свернул на Каменноостровский проспект, по Троицкому мосту пересек сверкающую огнями Неву, и весело побежал по безлюдной Дворцовой набережной прямо к Эрмитажу.
— Нарушаем! — напомнил тете Фиме Петрович.
— Иди ты! — весело ответила она. — Сегодня можно!
Выставку открыли в воскресенье. Пробиться к шедевру оказалось не так то просто. Очередь тянулись через всю Дворцовую, ныряла под арку Главного штаба, немного заворачивая на Невский проспект.
Гриша и Галя отстояли часа четыре, пока добрались до нее. Портрет оказался небольшой, тусклый. Мона Лиза, такая же спокойная и нежная, как в жизни, замерла на нем, умиротворенно сложив руки.
Перед портретом толпились ценители искусства. Бородатый мужчина впереди шепнул своей изящной рыжеволосой спутнице:
— Не могу понять, дорогая! В картине что-то изменилось. Ее взгляд… — мужчина надел очки и примолк, а Гриша с Галей заговорчески переглянулись.
Новые лукавые лучики застыли около глаз Джоконды. Там, за рамкой, внизу, на бархатном подоле платья, спала никому не видимая Машка, спала и тихо поскуливала во сне от счастья.
Поделиться книгой: