Помоги проекту - поделись книгой:
Под подошвами кроссовок хрустели орешки и разноцветная присыпка-топинг. Нике приходилось работать на сессиях, где она пробиралась до машины по битому стеклу фужеров и отлепляла от подошвы мишуру и конфетти; однажды она знатно вымазала лакированные боты, пройдя в них по незамеченным в полутьме канапе с черной икрой. Сегодня ей придется отскребать раздавленные детские сласти, сухофрукты и цукаты, а ощущение куда гадливее. Уж лучше битое стекло напополам с икрой, там люди веселились и не рассчитали сил! Здесь… просто злоба. Гадость. Мерзость. След башмака на белоснежной ткани. Скотская насмешка над честным трудом.
Забросив полегчавшую сумку в багажник, Вероника подошла к водительской дверце и уже тут полновесно разрыдалась от отчаяния: переднее колесо фолькса оказалось спущенным. Никаких сомнений — проткнутым той же злобной ручонкой.
Поборов желание таки позвонить в полицию — устала, сил нет на разбирательства и ожидание, — она вновь раскрыла багажник… и не нашла в нем домкрата.
Что за дичь? Ника переворошила содержимое багажника, два раза доставала сумку из него, нет как нет! Пропал домкрат.
Ярость мигом высушила слезы, кондитер, упершись кулаками в талию, задумчиво поглядела на заросшую разнотравьем полянку у забора… О! Взгляд зацепился за промину в траве. Ника направилась туда и через пару секунд мстительно хохотнула: хоть в чем-то эта сволочь прогадала — бегать по поселку в поисках домкрата ей не потребуется, нашлась пропажа быстро.
Но до дома Вероника добралась лишь к ночи. Бросила у порога оскверненную «челночницу», моральных сил дотрагиваться до вещей, к которым прикасались липкие пальцы негодника, не хватит совершенно точно.
Она достала из серванта мамину коробку с лекарствами. Нашла там валокордин и накапала себе порцию, способную свалить быка. Чтоб никаких воспоминаний и предположений! Ей требуется здоровое снотворное забвение.
Утром забвение дало о себе знать противным привкусом во рту, общим отупением организма, сонная лень-одурь долго отказывалась проходить. И почему-то вспомнился Макс Ковалев, глушивший неприятности спиртным.
В следующий раз накапаю себе коньяку, нелогично решила Полумятова. Транквилизатор — натуральный, в нем главное — знать меру. Рюмашку клюнул, стресс маленько смыл, и баиньки.
А утром кофе. Крепкий, из того же разряда натуральных, но уже дневных транквилизаторов. Дела способны подождать.
Предупреждая появление обильной кофейной пены в турке, Вероника мрачно наблюдала за процессом и пыталась выдавить в свой мозг хоть каплю оптимизма. Вернуться к жизнелюбию и стойкости. Избавиться от застрявшей перед глазами картины — опечаток пыльного ботинка на белоснежном колпаке…
Кофе у нее получился традиционно превосходным, с воспоминаниями сложнее — они никак не захотели исчезать.
— И пес с ним! — громко сказала Вероника. Поставила чашечку на подоконник и, оседлав табурет на манер всадницы, положила подбородок на сложенные на подоконнике руки. Уставилась на облысевшие тополя с черными, пухлыми вороньими гнездами на ветках. Скорбный осенний пейзаж бодрости ей не добавил, на стекла брызнул дождь, и захотелось позвонить маме, пожаловаться и поплакать. А вот фигушки вам. Не дождетесь!
Выхлебав кофе, точно лекарство, Вероника затянула поясок халата и отправилась на подвиги. Хватит себя жалеть, ничего особенного не произошло. Нужно разобрать «челночницу», заняться привычным мытьем и стиркой. Подготовиться к предстоящей завтра анимации в детском садике.
Ника аккуратно вытряхнула вещи из сумки прямо в ванну. Баночки и агрегаты перенесла в кухню и, уже напевая, направилась за пузырьком с убойным антисептиком в кладовую. Распахнула дверь… навстречу ей ринулся неприятный сладковатый запах, и Вероника снова поморщилась: неужели валокордин все еще болтается в желудке и с выхлопом идет наружу? Фу, какая гадость! Нашарила выключатель на внутренней стене — лампа вспыхнула…
Через мгновение Ника с визгом выскочила из кладовки в коридор! Ударилась спиной о противоположную стену и, чувствуя, как ослабели ноги, сползла вниз и прижала коленки к подбородку, тихо поскуливая и кусая костяшки пальцев, чтобы не заголосить на всю округу.
Напротив, на полу кладовой, лежала мертвая Светлана. Голубоватый свет люминесцентной лампы падал на распухшее лицо покойницы, белок одного, раскрытого и выпученного, глаза был в красных прожилках потрескавшихся капилляров, синяки под светом лампы выглядели черно-фиолетовыми.
Жуть. Веронику затошнило, догадываясь, что не сможет встать, она перевернулась на карачки, постанывая и поскуливая, поползла в спальню за мобильным телефоном. «Мамочки, мамочки, мамочки!!.. Что же такое-то, а?!.»
Полицейские приехали так быстро, что Вероника даже удивилась. Ей показалось, что по телефону она говорила не вполне вменяемо и ее слова не приняли всерьез. По совести сказать, она могла и адрес перепутать. Еле-еле вспомнила, как ее зовут, в первый момент вообще назвалась Светланой.
А вот появление в квартире Ковалева недоумения не вызвало. Увидев знакомое лицо, Вероника дернулась, как будто собираясь припасть к его груди, зарыться заплаканным лицом в его рубашку и дополнительно закрыться полами джинсовой куртки!
Но наткнулась на тяжелый рысий взгляд, пристальный и изучающий… и мгновенно сникла. Понуро опустилась на подлокотник кресла, стоящего в гостиной у двери в коридор, очнулась лишь от просьбы следователя:
— Паспорт предъявите, пожалуйста.
— Конечно.
Каждую вещь в своей квартире Вероника могла найти на ощупь, в темноте. Не только рабочее место, но и все, что окружает повара, должно находиться в безукоризненном порядке, чистоте. Не раз и не два клиенты, приезжающие за заказанными яствами, как будто
Следователь, представившийся майором юстиции Махновским Анатолием Васильевичем, пролистывал странички паспорта:
— Одна здесь проживаете?
— Да. Родители здесь прописаны, но живут на даче. Переехали, когда папа вышел в запас.
Махновский покосился на большой фотопортрет, где бравый армейский подполковник стоит за спиной сидящих жены и дочки. И уточнять ничего не стал.
Сказать по правде, Вероника подозревала, что мама и папа едва дождались не только его выслуги, но и совершеннолетия единственной дочери, чтоб улизнуть на обожаемую дачу: «Все, дочь, ты уже взрослая. В добрый путь!» В город они приезжают редко, чаще Вероника к ним наведывается, с ночевкой или погостить на пару-тройку дней. Обратно ее отправляют, набивая багажник дачными дарами с грядок, ближе к осени тот же багажник заполняется обернутыми в газеты банками с невероятно вкусными домашними заготовками — тяга к кулинарии передалась Нике от мамы.
— У кого еще есть ключи от вашей квартиры? — протокольно интересовался Анатолий Васильевич.
Вероника оторвала взгляд от любимых лиц на фотографии.
— Ни у кого. Только у меня и у родителей.
От кошмара не уйти, не спрятаться в мыслях о маме-папе.
Жуть какая-то. Словно кинофильм в ее «куцехвостой» квартире снимают. По чистеньким полам бродят серьезные мужчины в ботинках, прошлепавших по осенним лужам. Недоверчиво и хмуро поглядывают на хозяйку… Злейшему врагу не пожелаешь! И фильмы с криминальной основой потом смотреть не станешь.
Ника старалась не встречаться взглядом с хорошо знакомыми понятыми — невозмутимой лощеной Лорхен, ее простосердечной и сочувственной домработницей Норой. Скупо отвечала на вопросы следователя, необъяснимо квадратного, похожего на человечка-лего, составленного из углов и крепких блоков. Пыталась объяснить, как получилось, что она обнаружила покойницу, предположительно, на следующий день после гибели последней.
— Я не заглядывала в кладовку. Думала, Света ушла, — мямлила, ощущая себя полновесной подозреваемой. — Вчера, когда я уезжала на работу, Светлана попросила ее спрятать. От мужа. Он ее побил.
— Да-да! — вставила свои пять копеек возмущенная Нора. — Витька вчера по двору бегал и буянил!
— Вы присутствовали при драке? — непонятно кого спросил Махновский, но так глянул на говорливую понятую, что та предпочла прикусить губу и поймать на выходе следующий комментарий.
— Нет, — помотала головой Вероника. — Но все и так было понятно, у Светы свежий фингал под глазом распухал.
— Значит, получается… муж? — Анатолий Васильевич многозначительно поглядел на оперативника: — Ковалев. Оформишь?
— Угу. Сейчас схожу за ним, — кивнул Макс. — Николаевы на два этажа выше живут.
— Вы хотите привести его сюда?! — Вероника беспомощно оглядела свою чинную гостиную с недешевой обстановкой — светлая мебельная тройка с кожаной обивкой, бежевые портьеры, шелковистый шерстяной ковер им в тон… а Николаев вчера тапки потерял и навряд ли помыл ноги после пробежки возле мусорных бачков.
Махновский пожевал губами, махнул рукой оперативнику, и тот уточнил:
— Так сюда вести? Или сразу…
— Ты его хоть разыщи сначала. Потом будем решать «или».
— Есть. — Сосредоточенный и серьезный до неузнаваемости Ковалев вышел из комнаты, и следователь попросил Веронику «вернуться к нашим баранам».
Вернулись. На полтора часа без перерыва. Махновский, заполняя протокол, успевал переговариваться с криминалистом и медэкспертом. Последний, хотелось бы надеяться, вывел гражданку Полумятову из подозреваемых непосредственно в убийстве.
— По предварительной оценке, — сказал эксперт, — у потерпевшей закрытая черепно-мозговая. Перед самой смертью она получила хороший хук в челюсть. Пожалуй,
Вероника незаметно выдохнула. Но успокоилась она зря. Следующий вопрос следователя показал, что от по дозрений — на момент убийства Ника могла находиться на месте преступления и теперь покрывает убийцу, — гражданка Полумятова вовсе не избавлена.
— Где в это время были вы? — внимательно прищурившись, с официозной сухостью поинтересовался следователь.
— У меня на это время алиби, — твердо выговорила Вероника. И поглядела на появившегося в дверном проеме Ковалева.
Недовольный капитан коротко отчитался:
— Невменько. Если вызвать нарколога, может быть, очнется к вечеру и сможет говорить.
— Так вызывай! — раздраженно прикрикнул следователь. — Волынку не тяни, сегодня же закроем дело!
— Туда ему и дорога, — вставила неугомонная Нора. — Пьянь.
Пятидесятилетняя, изящная, как статуэтка, Лорхен приподняла подведенную бровь и тихо, но язвительно, поинтересовалась у домработницы:
— И кто теперь твою стиральную машину чинить будет?
Нора громко фыркнула, сложила руки на фартуке и отвернулась к лысым тополям за расшторенным окном. Следователь Махновский шикнул на понятых: «Попрошу без разговоров! Отвлекаете». В гостиную вошли два новых персонажа: высокий элегантный молодой мужчина с папкой под мышкой и юный, почти мальчишка, ушастый паренек, разглядывающий присутствующее собрание так, словно попал в музей. Исторический, где за стеклом стоит семья неандертальцев с каменными топорами.
Элегантный держал в руках удостоверение, которое уже, видимо, предъявлял на входе в квартиру, ставшую местом преступления. Верно угадав среди присутствующих старшего, он показал Махновскому красную корочку, представился для прочих:
— Капитан Окунев. МУР, — мотнул затылком на ушастого: — Стажер Давыдов. Могу поинтересоваться, что здесь произошло?
— Мне б тоже хотелось это знать, — буркнул следователь и представился в свою очередь: — Майор юстиции Махновский Анатолий Васильевич. Какими судьбами, Игорь Станиславович?
— Да вот…
Окунев подошел к столу, потянулся к паспорту Вероники.
— Можно? — спросил у старшего.
Следователь кивнул — валяй.
— Мне нужна… — листая паспорт, пробормотал муровец, — Вероника Полумятова. Двадцати шести лет… — перевел взгляд на девушку, сидевшую в кресле, и на лице его мелькнуло удивление.
Полумятова мгновенно поняла, с чем связано недоумение: у нее до сих пор спрашивали в магазинах паспорт при покупке спиртного, даже если это банка пива. На двадцать шесть лет она никак не тянет.
— Так, так… — зацокал Окунев.
— Что «так, так»? — непонятно отчего окрысился Махновский. — У нас «так-так» убийство, уважаемый.
— Я уже понял. А у нас, Анатолий Васильевич, кража. О-о-чень весомая. Вероника Дмитриевна — свидетель.
— Я?! — Ника подскочила, потом села обратно и пробормотала: — Какая кража? Я ж ни о чем не заявляла!
— О чем не заявляли? — в один голос заинтересовались Махновский и Окунев.
— О краже. То есть я так думала, что меня обворовали, и только собиралась позвонить в полицию… Но позже передумала…
С трудом сосредотачиваясь, хмурясь, Вероника рассказала о вчерашних происшествиях. Заказе на кейтеринг, оказавшемся фикцией, выпотрошенной сумке, чуть более воодушевленно сообщила, что в поселке ее видели жильцы сорок второго дома, где она разыскивала мифическую Антонину Николаевну. Рыжий мальчик и его мама.
По мере продвижения повествования Махновский с Окуневым мрачнели прямо на глазах. Следователь, собиравшийся по горячим следам раскрыть убийство Светланы Николаевой, печенкой чувствовал — не так все просто. Окунев, приехавший допросить свидетельницу некой о-о-очень крупной кражи, наткнулся на расследование смертоубийства, произошедшего по адресу свидетеля.
С последним, кстати, Веронике было все более или менее понятно. Тут она полностью поддерживала Нору — допрыгался сантехник. Но что касается расследования МУРа… Куда еще-то она влипла?! Или ее влепили не по-детски.
— Что за кража, вы мне можете сказать?! — завершив рассказ, воскликнула Вероника.
— Вы вчера были у Сальниковых, так? — сказал муровец.
— Ну. Работала. На выезде.
— Вчера там была совершена крупная кража…
— Но это не я! — сидящая в кресле Ника подпрыгнула, приложила ладони к пищеводу, еще чуть-чуть — и разрыдается.
— Мы верим, знаем, что не вы, — мягко, успокаивающе произнес Окунев. Размеренно продолжил: — Вы уехали от Сальниковых в половине третьего. А потому вы просто физически не могли этого сделать. Меня интересует другое: что вы видели
Уважительные, деликатные манеры муровца разительно отличались от приемов местного следователя, так давившего немаленькой «квадратной» массой на свидетельницу, что Ника постоянно чувствовала себя многократно виноватой и отвечала практически односложно. Связанная речь давалась ей с трудом.
Сейчас, вспоминая по просьбе Окунева вчерашний кейтеринг, она легко подбирала нужные слова и всей душой старалась быть полезной. Правда, получив которую по счету шокирующую новость, она с трудом смогла припомнить имя девочки, на празднование двенадцатилетия которой ее пригласили Сальниковы. Хотя три дня назад вычерчивала цветной мастикой имя «Катарина» на многоярусном бисквитном торте.
— Как видите, я мало что могу сообщить, — загрустила в итоге. — Непосредственно в доме я практически не побывала.
— Мы знаем, знаем, — бархатно подтвердил Окунев. — Там две кухни — одна рабочая, для прислуги, вторую называют «хозяйской».
— Да. Сальникова иногда любит приготовить сама что-то эдакое…
— И это нам известно. Вы были только на рабочей кухне и веранде, где занимались детьми.
— Угу. Из кухонь есть прямой выход на веранду, так что через дом я не ходила. У Сальниковых пробыла… два с половиной, три часа. Убрала за собой. Поехала домой. Когда поднималась к квартире, мне кто-то позвонил и сделал тот самый фиктивный заказ.
— В точности повторивший сделанный ранее Сальниковыми? — попросил еще раз подтвердить муровец.
— Да, в точности — «Итонский беспорядок». Я быстро собралась, пропустила к себе Свету, заперла ее и уехала. Остальное, что было в поселке, вы уже знаете.
Окунев откинулся на спинку дивана, закинул ногу на ногу, демонстрируя отличные щегольские ботинки, и перевел взгляд на следователя:
— Интересно получается, да?
Махновский, видимо не нашедший в «кондитерской» истории и крошки интересного, мрачно насупился. В комнате повисло тягучее молчание, задумчивые коллеги перебрасывались разнонастроенными взглядами, возникшее напряжение попытался разрядить капитан Максим:
— А вы ее погадать попросите, — хмыкнул. — Все-все расскажет. И пофилософствует попутно.
— Погадать? — уцепился за шутку Окунев и оглянулся на стушевавшегося практиканта, пристроившегося рядом с понятыми. — Ну надо же, Сережа… Как по твоему заказу: дельфийская пифия в помощь следствию. У нас, знаете ли, господа, по дороге интереснейшая дискуссия завязалась…
— Ковалев! — внезапно рыкнул следователь. — Чего застыл, уши развесил? Нарколога уже нашел?! — То ли приехавший антипод, Игорь свет Станиславович, непомерно раздражал Махновского, то ли взбесил факт вероятного развала налаженного было расследования, но сорвался он на подчиненном.
Макс дернул уголком губ, выдержал пудовую паузу и поинтересовался:
Поделиться книгой: