Помоги проекту - поделись книгой:
Французское франкмасонство — побочная дочь английского. И в предреволюционной Франции именно масонская пропаганда имела огромный успех потому, что она опиралась на прочные национальные традиции и находила самую широкую поддержку. Масонство во Франции стало своеобразной формой демократического социального общения, отвергавшего структуры и представления старого сословного общества.
Многие масонские ложи во Франции были созданы британскими эмигрантами, и к 1742 году в стране уже существовало около 200 масонских лож, а в 1766 году одна только «Великая ложа Франции» насчитывала 164 ложи, из них 71 — в Париже.
9 марта 1773 года специально созванная ассамблея создала новое объединение французских масонов — «Великую национальную ложу Франции». 22 октября того же года это объединение приняло название «Великий Восток Франции».
Очень многие авторы отмечают роль масонов в событиях 1789 года во Франции. Так, например, Габриэль-Леон-Мари Монтень де Понсен в своем замечательном труде «Тайные силы революции» утверждает:
«Революция 1789 года не была ни самопроизвольным движением против «тирании» старого порядка, ни искренним порывом к новым идеям свободы, равенства и братства, как это хотят нас заставить верить. Масонство было тайным вдохновителем и в известной степени руководителем движения. Оно выработало принципы 1789 года, распространило их в массах и активно содействовало их осуществлению».
Ральф Эпперсон в книге «Невидимая рука. Введение во взгляд на Историю, как на Заговор» еще более непримирим в своей уверенности: «Французская революция была обманом и надувательством. Людьми манипулировали, руководствуясь неизвестными им мотивами».
По мнению многих, без масонства французская революция вообще не могла бы совершиться. И действительно, создается впечатление, что все было связано воедино и управлялось из одного центра, а так называемое «народное воодушевление» создавалось путем внедрения в умы огромных масс людей одних и тех же заблуждений. Французам внушалось, что король сам желает полного равенства, что он не хочет больше вельмож, епископов и тому подобных пережитков прошлого… И сбитые с толку люди думали, что, круша все вокруг, они поступают правильно, ибо такова и есть воля короля.
Но монархия пала, и король был обезглавлен. В июне 1796 года состоялась ассамблея масонской ложи «Великий Восток Франции», на которой Великим Венераблем был избран Александр-Луи Рёттье де Монтало: ему предлагали гроссмейстерство, но он отказался. И этот человек начал работу по сближению основных масонских лож страны. Переговоры увенчались успехом, и 22 июня 1799 года «Великий Восток Франции» и «Великая ложа Франции» подписали так называемый «Акт согласия и союза». Новое объединение стало называться «Ложа Великий Восток Франции». Ее главой, что вполне естественно, стал сам Рёттье де Монтало.
Не без оснований считается, что именно масоны возвысили Наполеона Бонапарта — в целях подавления революционных фанатиков и экстремистов. Стране была нужна передышка. Революционные идеи из-за буйного разгула революционного террора очень скоро стали ненавистными большинству населения Франции, и это могло привести к восстановлению симпатий к монархическому образу правления. А такой поворот событий для масонов был крайне нежелательным. Временный отдых от революции был необходим, но такой, во время которого не прекращалась бы дальнейшая пропаганда масонских идей.
Интересно в этом смысле мнение знаменитого австрийского государственного деятеля и дипломата князя Клеменса фон Меттерниха:
«Наполеон, который, быть может, в бытность свою молодым офицером, сам был масоном, был допущен и даже поддержан этой тайной силой для того, чтобы уберечься от большого зла, а именно от возвращения Бурбонов».
Масоны считали Наполеона эффективным орудием для задуманного ими уничтожения европейских монархий, а после такой гигантской чистки они надеялись, что им будет легче осуществить свой план построения всемирной республики.
По этому поводу Габриэль-Леон-Мари Монтень де Понсен утверждает, что масонство «поддержало Наполеона, который, в конце концов, оказывал услугу масонству, распространяя революционный дух по всей Европе. Он с достаточным основанием заявил: «Я освятил революцию <…> я щедро сеял свободу». Одним словом, Наполеон для Европы был тем, чем была революция для Франции».
Но на самом деле все было не так просто. Выдвинутый масонами Наполеон постепенно начал «подминать» масонство под себя. Но это стало происходить значительно позже, а пока отметим, что молодой Бонапарт сам был масоном. Историк Артюр Шюке в своей книге «Юность Наполеона» пишет:
«Был ли он франкмасоном? Был ли он принят в Валансе в ложу «Мудрость», где кавалерийский офицер Планта считался венераблем, или в Бастии в ложу «Прекрасный союз», где венераблем был Лё Шаржёр? Во всяком случае, прием, оказанный ему франкмасонами в Нанси после его возвращения из Раштадта, заставляет поверить, что он был среди них одним из первых лиц».
Офицерская карьера Наполеона воистину уникальна. Окончив военную школу в шестнадцать с небольшим лет и получив в сентябре 1785 года эполеты лейтенанта, он уже в марте 1793 года (так и не успев толком послужить в полку и понюхать пороху) был капитаном артиллерии, а в октябре — командиром батальона (майором). А в конце декабря все тоже же 1793 года Наполеон был сразу назначен бригадным генералом, чудесным образом «перепрыгнув» через необходимый чин полковника.
Историк Вильям Миллиган Слоон не может удержаться от восклицания:
«Прослужив номинально всего лишь восемь лет и три месяца, из которых четыре года и десять месяцев проведено частью в отпуске, частью же в самовольной отлучке, он оказывался бригадным генералом!»
Фридрих Кирхейзен также удивляется:
«Итак, прослужив всего восемь лет, из которых половину, отчасти на основании официального отпуска, отчасти же без разрешения, он находился вдали от полка, он сделался бригадным генералом — поистине карьера, которой мог бы позавидовать любой поседевший на службе генерал!»
Безусловно, не обошлось тут без содействия масонов. Наполеон был им нужен, и одновременно с этим Камбасерес и Рёттье де Монтало стали осуществлять свой план постановки во главе масонов кого-то из высших должностных лиц страны. По словам историка Тьерри Лентца, «это могло гарантировать масонству спокойствие».
Тьерри Лентц также утверждает, что «некоторые масоны хотели, чтобы первый консул согласился стать гроссмейстером, но тот отказался».
Тогда, после длительных споров, было принято решение пригласить на пост гроссмейстера или Великого магистра (так назывался титул высшего лица в масонской структуре) старшего брата Наполеона Жозефа Бонапарта, ставшего масоном в Марселе 8 октября 1793 года: он был инициирован в ложу «Совершенная искренность» одновременно с другим корсиканцем, членом Конвента Саличетти. Жозеф с радостью согласился. Второй брат Наполеона Луи Бонапарт стал его заместителем.
При этом — и это следует четко понимать — во главе французских масонов стоял Камбасерес. По словам Тьерри Лентца, «Жозеф Бонапарт играл лишь номинальную роль».
Что же касается Камбасереса, то он очень скоро будет провозглашен Главным администратором «Великого Востока Франции», а в 1805 году он станет заместителем гроссмейстера, заменив на этом посту Луи Бонапарта.
Итак, начиная с середины декабря 1799 года, исполнительная власть во Франции была вверена трем консулам, назначавшимся на десять лет. Первым консулом стал Наполеон Бонапарт, вторым — Камбасерес, третьим — Лебрён. При этом Шарль-Франсуа Лебрён стал третьим консулом лишь после того, как на это было получено согласие Камбасереса, а когда Наполеон покидал Париж (а делал он это постоянно), обязанности первого консула выполнялись… понятное дело, Камбасересом.
Так, например, серый кардинал Наполеона фактически управлял страной с 6 мая по 2 июля 1800 года. Затем — с 8 по 27 января 1802 года, с 29 октября по 14 ноября 1802 года, с 25 июня по 11 августа 1803 года, с 3 по 18 ноября 1803 года, с 30 декабря 1803 года по 6 января 1804 года, с 18 июля по 12 октября 1804 года…
Настало время, когда влиятельный масон Камбасерес мог открыто управлять страной по своему усмотрению, не подстраиваясь под различные политические течения, как это было во времена Директории.
Начало XIX века было отмечено и изменениями в личной жизни второго консула. 23 сентября 1801 года в возрасте 86 лет в Бедарриде умер его отец Жан-Антуан де Камбасерес. Не испытывавший к его второй жене и своей мачехе никаких добрых чувств Жан-Жак сумеет через три года добиться принятия специального указа, согласно которому Жанна Диттри не будет иметь права находиться от него на расстоянии меньше шестидесяти километров. Обреченная на безвестность Жанна Диттри умрет 2 августа 1818 года в провинциальном Авиньоне.
С другой стороны, второй консул проявил заботу о своем брате Этьенне-Юбере, который 11 апреля 1802 года был назначен архиепископом Руана, а 17 января 1803 года провозглашен кардиналом.
А 6 ноября 1802 года умер дядя Жан-Жака аббат Этьен-Франсуа де Камбасерес.
К 1802 году подошел срок предписанного конституцией обновления одной пятой состава Трибуната и Законодательного корпуса. Вместо того чтобы жребием определить выбывающих, первый консул по внушению Камбасереса приказал Сенату представить список тех членов обоих собраний, которые должны были сохранить свои полномочия.
В результате сенатским постановлением от 27 вантоза (18 марта 1802 года) было указано 240 членов Законодательного корпуса и 80 членов Трибуната, не подлежавших переизбранию. Таким способом были устранены все лидеры оппозиции, в том числе Жак-Шарль Байёль, Ашилль Инар и особенно Бенжамен Констан, уже начавший проявлять себя как талантливый оратор. Их заменили более сговорчивыми людьми.
Наполеон — пожизненный консул
В начале мая 1802 года Камбасерес намекнул Трибунату, что следовало бы за исключительные военные успехи и по случаю заключения почетного для Франции Амьенского мирного договора как-то наградить Наполеона от лица всей нации.
Камбасерес прекрасно понимал, что это было именно то обстоятельство, которым надо было непременно воспользоваться. В ответ на это ему было сказано, что это, конечно, замечательно, и нужно «отправить к правительству депутацию, чтобы поздравить его с восстановлением всеобщего мира».
Тогда Жорж-Антуан Шабо де л’Аллье, один из друзей Камбасереса, произнес с трибуны следующие слова:
— У всех народов давались почести людям, которые славными деяниями приносили честь стране своей и спасали ее от великих опасностей. Кто когда-либо более генерала Бонапарта имел права на признательность нации? Кто во главе армий или во главе правительства доставил более чести своему отечеству и оказал ему более заслуг? Его доблесть, его гений спасли французский народ от неистовств анархии и бедствий войны, и французский народ так велик, так великодушен, что не оставит стольких благодеяний без великой благодарности! Трибуны! Нам следует показать пример, когда дело идет о том, чтобы выразить волю французского народа…
После этой речи было решено выразить на деле национальную признательность первому консулу. И 6 мая Трибунат принял постановление о почетном титуле «Миротворца» или «Отца народа», что никак не могло удовлетворить честолюбие Наполеона, уже шедшее значительно дальше.
Подобное никак не могло удовлетворить и Камбасереса. Тогда он обратился к Сенату, на усмотрение которого было передано пожелание Трибуната, и стал поодиночке уговаривать сенаторов пожаловать Наполеону титул пожизненного консула.
Суть взаимоотношений Камбасереса и Сената очень хорошо объясняет историк Адольф Тьер:
«Мы уже говорили о его скрытом, но действительном влиянии на первого консула. Его влияние в Сенате было равновелико. Это первое в государстве собрание питало истинное уважение к старому юрисконсульту, сделавшемуся поверенным нового Цезаря».
На фоне вечно сомневающегося Сийеса, Камбасерес, по словам того же Адольфа Тьера, незаметно стал «тайным управляющим Сената».
При этом Камбасерес прекрасно понимал, что любое сопротивление честолюбивым желаниям генерала Бонапарта бесполезно, но нужно все-таки, чтобы все (по возможности, конечно) находилось в рамках закона.
Титул пожизненного консула… Об этом уже шли жаркие разговоры, но сам Наполеон только слушал, стараясь хранить молчание и не выдавать свое отношение к происходящему. И Камбасерес, за себя и за третьего консула Лебрёна, предложил ему всяческую помощь в этом деле, где первому консулу неловко было действовать самому, потому что он должен был выглядеть принимающим, а не забирающим насильно титул, о котором шла речь. Более того, первый консул, выразив Камбасересу свою благодарность, объявил ему, что доволен своим настоящим положением, не видит необходимости переменить его и ни на что не решится, чтобы из него выйти.
Камбасерес ответил первому консулу, что, без сомнения, тому самому неловко начинать подобное дело, но что его замысел состоит в том, чтобы французы сами положили корону к ногам Наполеона. Конечно же, Наполеону тоже этого хотелось бы, но он продолжал твердить, что опасается, что люди не захотят отречься от республиканских форм, за поддержание которых они еще совсем недавно произносили клятвы. Он и так, будучи первым консулом, якобы имел достаточно власти, особенно с тех пор, как освободился от оппозиции Трибуната. Что же касается людей, то многие из них не очень понимали, что еще можно сделать для первого консула в благодарность за то, что он сам сделал для Франции. Некоторые особо бесхитростные спрашивали: что же ему предложить? Какая награда может соответствовать его несомненным заслугам? Ведь истинное ему вознаграждение — это его слава.
Камбасерес же прекрасно понимал, что со стороны Наполеона это было чистое притворство, и он не собирался мстить ему, оставляя вопрос нерешенным. Напротив, он вмешался в дело немедленно. По его мнению, было достаточно дать первому консулу продолжение власти еще на десять лет, которые, вместе с годами, остававшимися от первого периода, продлили бы его консульство на семнадцать лет. Действительно, это значило бы, и во Франции, и в Европе, разрушить все надежды врагов первого консула, которые рассчитывали на законное окончание его могущества. Но Камбасерес хорошо знал, что первый консул в душе не удовольствуется этим, что ему надо было бы предложить нечто другое, и что с пожизненным консульством, соединенным с правом назначать себе преемника, можно получить все выгоды наследственной монархии, избежав неудобств, которые могут произойти от названия вещей своими именами.
И он, как уже говорилось, обратился к сенаторам, однако у тех хватило мужества воспротивиться, и они ограничились постановлением от 8 мая 1802 года, согласно которому Наполеон просто провозглашался первым консулом еще на один десятилетний срок.
Получается, что Камбасерес понимал то, чего еще не понимал сам Наполеон, который заявил, что доволен всем и не торопится ничего менять. На это хитрый Камбасерес ответил так, что Наполеону ничего не оставалось, как согласиться. Он поклонился и в витиеватых выражениях заявил, что прекрасно понимает, что личное достоинство первого консула не позволяет ему открыто брать на себя инициативу в таком вопросе, но на то и существуют его коллеги, чтобы… Короче говоря, Камбасерес предложил Наполеону такую комбинацию, отказаться от которой было невозможно.
Он сказал Наполеону:
— Вы поступаете неблагоразумно, не желая объясниться. Ваши враги, а они у вас есть, несмотря на ваши заслуги, даже в Сенате, воспользуются вашим молчанием.
— Оставьте их, — отвечал Наполеон. — Большинство Сената всегда расположено делать больше, чем от него требуют. Они пойдут дальше, чем вы думаете.
Камбасерес возражал, но невозможно было победить упорное притворство первого консула. А когда тому была предложена власть еще на десять лет, Камбасерес сказал, что, без сомнения, случившееся очень неприятно, но это дело поправимое, и что он берет это на себя.
Он заявил:
— Сенат предлагает вам продолжение первого консульства, отвечайте, что вы благодарны за такое предложение, но что не от него, а с согласия целой нации вы получили власть, и что теперь от одной нации вы можете получить продолжение этой власти. Отвечайте, что вы желаете испросить ее согласия тем же путем, какой был употреблен для принятия консульской конституции, а мы составим формулу, которая будет представлена на народное голосование.
И Наполеон по совету Камбасереса написал Сенату, что он очень признателен за сделанное предложение, но хочет обратиться к народу, чтобы узнать, должен ли он принять эту «жертву», которую от него требуют в виде продления срока его службы. В конце письма так и говорилось:
После этого Наполеон, опять же следуя совету Камбасереса, демонстративно удалился из Парижа в Мальмезон.
Камбасерес говорил ему:
— Я останусь в Париже, я созову Государственный совет, и я все организую.
В результате Наполеон с явным удовольствием отбыл из Парижа, предоставив Камбасересу возможность действовать так, как тот считал нужным.
На следующий день, 10 мая 1802 года Камбасерес созвал Государственный совет на внеочередное заседание.
Оба консула, Камбасерес и Лебрён, все министры, исключая Фуше, присутствовали на этом заседании. Камбасерес председательствовал. Он изложил причины собрания и просил совета «в одном важном обстоятельстве, которое затрудняло правительство».
Феликс-Жюльен-Жан Биго де Преамно и Жан-Этьен Порталис тотчас взяли слово и подтвердили, что прочность правительства теперь составляет первую потребность государства, что иностранные державы, желающие вступить в отношения с Францией, нуждаются в доверии, что бессменное правительство первого консула — это самое верное к тому средство, а власть, данная ему на десять лет, призрачна и не имеет величия и т. д. и т. п.
А Камбасерес добавил, что нация — это источник всех законов, и нужно просто и ясно изложить вопрос: должен ли первый консул быть консулом на всю жизнь?
Префект полиции Дюбуа сообщил, что общественное мнение в столице расположено в пользу первого консула, и что все желают даровать ему власть на всю жизнь.
Выслушав все эти мнения, Камбасерес спросил, не желает ли кто-нибудь высказаться против этого предложения, а так как все возможные оппоненты промолчали, он пустил решение на голосование, и оно было принято значительным большинством голосов.
Так было положено предложить на всенародное решение вопрос: быть ли Наполеону Бонапарту консулом на всю жизнь?
После этого Пьер-Луи Рёдерер предложил дополнить первый вопрос еще и другим, а именно следующим: будет ли первый консул вправе назначить себе преемника? И это предложение тоже было принято, и оставалось только прийти к согласию относительно формы, в какую облечь эти вопросы.
Результат подготовительной работы Камбасереса известен. Он своего добился: семнадцатилетний срок был заменен на пожизненный да еще и с правом назначения наследника.
На самом деле такая формулировка была равносильна очередному государственному перевороту, ведь существовавшая в то время в стране конституция ничего подобного не предусматривала. Но французские законодатели лишь склонили головы перед свершившимся фактом.
В итоге так называемый плебисцит X года состоялся, и его результаты, официально оглашенные 2 августа 1802 года, оказались следующими: за пожизненное консульство Наполеона «проголосовало» 3 653 600 человек (99,8 % голосовавших), против — лишь 8272 человека (0,2 %).
Результаты эти оставляют двойственное впечатление. С одной стороны, показанные 99,8 % не удивительны, ведь голосование проводилось открыто, и тот, кто хотел проголосовать «против», должен был выражать свое мнение письменно и на глазах у многих свидетелей. Для этого и сама по себе необходима известная смелость, не говоря уж об имевших место в 1802 году условиях проведения «свободного волеизъявления граждан». В своих «Воспоминаниях» Станислас де Жирарден, например, рассказывает об одном генерале, который созвал своих солдат и заявил им: «Товарищи, сегодня стоит вопрос о провозглашении генерала Бонапарта пожизненным консулом. Все свободны в своих мнениях, но я должен предупредить, что первый из вас, кто не проголосует за пожизненное консульство, будет мною расстрелян прямо перед строем».
С другой стороны, 8272 голоса «против» кажутся чем-то сверхъестественным. Ведь все эти тысячи людей очень сильно рисковали, причем рисковали жизнью в самом прямом смысле этого слова. Кто же были эти отчаянные храбрецы? Прежде всего, «против» голосовали идейные республиканцы, которых было много среди высшего офицерского состава армии. В частности, отважный генерал Латур-Мобур открыто обратился к Наполеону с заявлением, что сможет голосовать «за» только при условии, если будет восстановлена свобода печати.
Лора д’Абрантес, жена генерала Жюно, в своих «Мемуарах» приводит рассказ о том, что, будучи простодушным и честным человеком, ее муж, бывший в то время военным комендантом Парижа, прямо сказал Наполеону о ходящих, особенно по провинциям, сомнениях относительно законности и правильности проведения всенародного голосования.
Честолюбивый Бонапарт вспылил:
— Что такое? Меня признала вся Франция, а я нахожу цензоров среди своих самых дорогих друзей!
— Ну вот, моя бедная Лора, — печально констатировал потом Жюно, — я сказал, что думал, но мне начинает казаться, что у нас уже нельзя говорить правду, чтобы не прогневить кого-либо.
И так думал один из самых преданных Наполеону людей! Что же говорить об остальных, например, о революционных генералах Моро, Пишегрю, Лекурбе, Карно и многих других, так и не признавших власти Наполеона Бонапарта?
Голосовали «против» и простые солдаты. Так, например, в «Мемуарах» графа Мио де Мелито приводится такой факт: в гарнизоне Аяччо, например, из трехсот голосовавших «против» высказались шестьдесят шесть человек, а в одной артиллерийской роте из пятидесяти канониров «против» проголосовало тридцать восемь человек (или 76 %).
Высказался против пожизненного консульства и такой знаменитый политический деятель эпохи революции, как маркиз де Лафайетт. В целом, как очень верно отметил Франсуа-Альфонс Олар, «плебисцит по пожизненному консульству окончательно оформил разрыв Бонапарта с либералами 1789 года, совершившими или позволившими совершить переворот 18 брюмера».
При этом — и на это обращает наше внимание французский историк и юрист Бернар Шантебу — «назначение Бонапарта пожизненным консулом является личным творением Камбасереса». Не забыл Камбасерес и о себе, он автоматически стал пожизненным вторым консулом, а быть официально первым ему не было нужно.
Кто создал Гражданский кодекс Наполеона?
Гражданский кодекс французов (Code Civil des Français). Кодекс Наполеона (Code Napoléon). Кто не знает об этом масштабном творении человеческого разума, авторство которого приписывается Наполеону? Почему приписывается? Да очень просто — Наполеон сам продиктовал на острове Святой Елены: «Моя истинная слава состоит не в том, что я выиграл сорок сражений. Ватерлоо сотрет воспоминания о стольких победах. Но, что никогда не забудется и будет жить вечно, так это мой Гражданский кодекс».
Мой Гражданский кодекс! Эти слова амбициозного императора и стали буквальным «руководством» для многих его биографов, историков и исследователей. А амбиции у Наполеона были непомерными.
Историк Эмиль Терсен отмечает: «Несравненный гений Наполеона был продуктом Истории. Но так как человеческие амбиции стремились обогнать нормальную эволюцию событий, множество его проектов потерпело крах».
В самом деле — множество. Но это как-то принято не замечать. А почему? Да потому, что одной из главных составных частей «несравненного гения» Наполеона, было его умение заражать людей своими идеями, заставлять их искренне верить каждому его слову. История с Гражданским кодексом — типичный результат этого. Наполеон сказал: «Мой Гражданский кодекс», и для большинства это стало означать, что Кодекс создал именно Наполеон. В частности, Стендаль в свое время написал: «Наполеон ускорил судопроизводство и сделал его более справедливым. Он работал над самым благородным своим творением — Кодексом Наполеона. Таким образом, — пример, единственный в истории! — самому великому из полководцев Франция обязана устранением путаницы и противоречий, царивших в несметном множестве законов, которыми она управлялась».
Но что Стендаль? Он же был натурой творческой, а таким людям свойственна любовь к красочным метафорам и восклицательным знакам. Но даже доктор юридических наук С. В. Боботов в своей книге «Наполеон Бонапарт — реформатор и законодатель» говорит и о «пророческих мыслях» Наполеона, и о его «смелом новаторстве», и о его «большом уважении к законодательной власти».
А еще в научно-популярной литературе весьма распространено мнение о том, что «законы Наполеона ясно и разумно регламентировали» жизнь французов, что они «установили в стране порядок и давали ей возможность развиваться», что Кодекс Наполеона «вошел в историю как образец законодательства».
Но вот имеет ли Наполеон такое уж прямое отношение к этому документу, который с некоторыми поправками действует во Франции до настоящего времени (а многие из его статей за двести с лишним лет ни разу не подвергались переработке)?
Безусловно, ставя подобный вопрос, никто и в мыслях не имеет отрицать тот факт, что Кодекс был принят 21 марта 1804 года, то есть еще при Консульстве, незадолго до провозглашения Наполеона императором? Это, как говорится, факт исторический. Да, Кодекс был принят при Наполеоне, но кто же был его истинным создателем, кого можно называть его настоящим «отцом»?
Принято считать, что так называемый «Кодекс Наполеона» был разработан под непосредственным руководством Наполеона, и инициатива в его создании принадлежала лично Наполеону.
Историк Бен Вейдер, в частности, пишет: «Имя Наполеона неразрывно связано с Гражданским кодексом». Он же утверждает, что «проект, включающий 36 законов и 2218 статей, был разработан за четыре месяца».
А еще есть люди, которые уверены в том, что и саму идею создания Гражданского кодекса выдвинул Наполеон. С. В. Боботов, например, пишет, что «о создании серии кодексов Наполеон стал размышлять сразу же после совершенного им государственного переворота». Но это было в 1800 году. И как же тогда быть с тем фактом, что первый проект Гражданского кодекса, состоявший из 695 статей, был представлен Конвенту еще в августе 1793 года, то есть за семь лет до этого? Наполеон тогда еще не был даже простым бригадным генералом, а до его появления на исторической сцене под Тулоном оставалось четыре месяца…
Так вот тогда первый проект Гражданского кодекса представил Конвенту профессиональный юрист Жан-Жак-Режи де Камбасерес, который был в то время председателем комитета по законодательству. Второй проект, сокращенный до 287 статей, был представлен им же в сентябре 1794 года, третий — в июне 1796 года.
А в августе 1800 года была учреждена подготовительная комиссия, которой предписывалось реализовать проект Гражданского кодекса. В комиссию были назначены такие видные юристы Франции, как председатель Кассационного суда Франсуа-Дени Тронше (тот самый, что защищал на суде короля Людовика XVI), правительственный комиссар при том же суде Феликс-Жюльен-Жан Биго де Преамно, а также члены Совета старейшин Жан-Этьен Порталис и Жак де Мальвилль, который стал ученым секрета рем комиссии.
С. В. Боботов отмечает: «Работу предписывалось окончить в последнюю декаду брюмера IX года Республики и к этому сроку представить министром юстиции консулам».
Жак де Мальвилль впоследствии вспоминал: «Упорно работая, мы успели составить Гражданский кодекс в четыре месяца; печатание его кончилось 1 плювиоза IX года».
Поделиться книгой: