Тварь из бездны времен

Фрэнк Белнап Лонг

ТВАРЬ

ИЗ БЕЗДНЫ ВРЕМЕН

Странные книги Ф. Б. Лонга

В истории фантастической литературы много несправедливостей — забытые авторы, недооцененные книги, нелепые оценки критиков… Но особенно обидны не те случаи, когда писатель оказывается напрочь вычеркнут из литературы (в конце концов, «открытия» и «переоткрытия» случаются довольно часто). Гораздо печальнее другое — репутация основывается на нескольких текстах, подчас не характерных для писателя, и изменить традиционные представления почти невозможно.

Именно это и случилось с Ф. Б. Лонгом. Писатель прожил девяносто лет, оставил огромное наследие, но вспоминают его в основном в связи с Г. Ф. Лавкрафтом и «мифами Ктулху». Первый сборник Лонга — «Псы Тиндалоса» (1946) — считается лучшей его работой; к этому сборнику и обращаются все заинтересованные читатели, а единственное переиздание Лонга за последние годы — огромный том издательства «Centipede Press», который стоит столь же огромных денег и вдобавок не дает представления о реальном Лонге.

Многие романы и рассказы, входящие в наше издание, переиздаются впервые за полвека; очень многие тексты никогда не входили в сборники или появлялись только в «пейпербэках», давным–давно пришедших в негодность. Мы попытались собрать лучшие тексты одного из самых странных и загадочных фантастов XX века: он всегда был на виду, охотно выступал с воспоминаниями и рассказами о своем творчестве — и при этом оставался недоступным и «закрытым».

Фрэнк Белнап Лонг вошел в литературу как протеже Лавкрафта… Впрочем, это не совсем правда. Первые опыты Лонга — поэтические — намного превосходили аналогичные сочинения «учителя». Его сборники, подобно книгам стихов К. Э. Смита, рецензировались в серьезных журналах и удостаивались похвал. Но сверхъестественная поэзия, к которой Лонг обращался и в дальнейшем, постепенно отошла на второй план — аналогичные сюжеты более убедительно раскрылись в прозе. Здесь ГФЛ оказал на Лонга существенное влияние. Не следует думать, что все ограничивалось «мифом Ктулху». Да, старший товарищ дал младшему разрешение на сочинение новых «мифов», но Лонг почти не пользовался этой привилегией. «Мозгоеды» оказались не вполне удачной пробой пера, элементы мифологии были вплетены в сюжет совершенно иного свойства. «Ужас с холмов», напечатанный на русском в антологии «Тварь среди водорослей», стал попыткой рационализировать миф; Лонг включил в историю о Чогнаре Фогне огромное количество элементов НФ, мистики, приключенческой и исторической литературы. Несомненно, короткий роман оказался образцом развлекательной «журнальной литературы», но он имел огромное значение, поскольку стал первой попыткой осмысления мифологии ГФЛ. И уже серьезным дополнением к этой мифологии были «Псы Тиндалоса»; недаром неутомимый Роберт Ф. Прайс издал даже объемную антологию, в которой собрал все истории с упоминанием Тиндалоса — начало подциклу положил именно блестящий рассказ Лонга. В настоящем сборнике впервые на русском печатается последний рассказ Лонга, имеющий отношение к «мифам» — изящный лавкрафтовский пастиш «Темное пробуждение», созданный для одной из антологий «Аркхэм–хауз».

Лонг долгое время получал материальную поддержку от родителей; поэтому в его раннем творчестве присутствует некий элемент дилетантизма — не думая о деньгах

и рыночных стратегиях, автор мог сочинять, руководствуясь лишь своими

пожеланиями. Многие рассказы, казалось, написаны очень небрежно, в других обнаруживались причудливые сочетания тем и идей. Но вот

что занятно — Лонг печатался почти во всех дешевых журналах 1930–1940‑х годов, раскрывая разные грани своего таланта., но его рассказы были посвящены практически одним и тем же темам.

Вот, к примеру, «Конусы» история о столкновении с чуждым типом жизни на далеком Меркурии. Несомненно, фантаста могли бы заинтересовать необычные условия существования и эволюции «живых» существ. Да и психологические коллизии, неизбежные при столкновении с чем–то настолько необычным, непременно описал бы автор НФ; для дешевого журнала могли представлять интерес и нагромождения приключений… А что мы видим в рассказе Лонга? Череду ужасных происшествий и кошмарных трансформаций, сомнения людей в собственной исключительности и уничтожение сложившейся картины мира… Вселенная в книгах Лонга — это не просто скопление внешних угроз; зловещие силы уже окружили людей, ничего не заметивших и не понявших. Опасность рядом — и никто не в силах предугадать, где будет нанесен следующий удар. Не нужно живописать холодные просторы космоса и невероятных злобных существ; достаточно рассказать о том, как беспомощен человек и как близок враг…

Именно эти параноидальные ощущения и делают фантастические тексты Лонга (даже самые нелепые по сегодняшним стандартам) весьма убедительными.

Но успех писателю принесли не мифы Ктулху и не мифы Космоса — наибольшей популярности Лонг добился в журнале Unknown, где печатались его рассказы и короткие повести о сверхъестественных созданиях, в которых, как ни парадоксально, слишком много человеческого… И опасность тоже подкрадывается к ним, ко гда они ее не ждут… Блестящий рассказ «It will come to you» (1942) — один из самых наглядных примеров такого рода сочинений; кстати, и в сборник 1946 года вошло

очень много рассказов из «Unknown» — даже больше, чем из журнала «Weird Tales».

К сожалению, Unknown прекратил существование в начале 1940‑х, в «Weird Tales» стали меньше платить, а для Лонга финансовые вопросы становились все более актуальными — и он перешел в научно–фантастические журналы, отдавая предпочтение тем, где печатали «пограничные» тексты. Тогда и начался поворот к крупной форме — Лонг напечатал серию рассказов о сыщике–космобиологе Джоне Карстейрсе; потом эти рассказы были выпущены как роман «Джон Карстейрс, космический детектив». Данный цикл напоминает рассказы Малькольма Джеймесона, недавно изданные на русском, и представляется наиболее традиционным произведением Лонга.

В начале 1950‑х годов Лонг открыл для себя новый рынок — журнал «Фантастическая Вселенная». По сути, он стал редактором этого издания — помимо статей и рассказов, в журнале он отвечал за тексты, отражавшие общее направление. Все обложки журнала сопровождались пояснительными статьями Лонга; здесь он не только делился мыслями о будущем, но и рассуждал об угрозах и опасностях, подстерегающих человечество. Подобные «наукообразные» тексты прекрасно сочетались с новыми рассказами писателя — многие из вещей этого периода позднее вошли в сборник «Грань неведомого». Могло показаться странным, что коллекцию НФ-рассказов выпустило издательство «Аркхэм–хауз». Но фантастика Лонга была не так уж проста и не сильно отличалась от «ужасов». Читатели нашего собрания смогут в этом убедиться — практически все рассказы Лонга, написанные в 1950‑х, мы планируем напечатать.

Потом пришел успех — в английский язык вошло слово sputnik, а Лонг написал роман «Космическая станция № 1». История о шпионах на орбите, о неминуемой угрозе, связанной с освоением космического

пространства, отразила страхи многих читателей. Стотысячный тираж разлетелся почти мгновенно, роман неоднократно допечатывали, а Лонг создал еще несколько текстов о «ближнем космосе». Увы, эти романы устарели очень быстро — как и «героические» обложки Эмшвиллера, идеально с ними сочетающиеся. «Гости с Марса», «Три шага в космос», «Миссия к далекой звезде»… Романтики космоса в этих романах немного, а паранойя, связанная с гонкой вооружений, куда лучше выражена в книгах иных авторов… Любители традиционной НФ могут огорчиться, но увы — Лонг интересен иными книгами.

Вскоре истории о ближнем космосе стали продаваться хуже, да и сам писатель утратил к ним интерес. С начала 1960‑х появляются совсем другие романы — и в них с новой силой проявился необычный талант уже пожилого автора. Лонг немало писал о Земле ближайшего будущего, об интригах и заговорах, определяющих состояние нестабильного общества. Очень многие романы были посвящены незаметному вторжению — инопланетяне уже среди нас, в соседнем доме, на соседней улице, в соседнем городе… И «ужас известного» оказывается сильнее ужаса космических бездн и древних богов. Стоит только прислушаться к разговорам соседей, заглянуть в окна милых особняков, приоткрыть дверь в подвал… Конечно, настроения, выраженные в новых книгах Лонга, вновь идеально совпали с эпохой «холодной войны», но для писателя они оставались выражениями фундаментального убеждения: нити заговора против человечества сплетены; и нет ничего ужаснее неведения — и тщетных попыток спасения…

В лучших романах на эту тему («Три лика времени» и особенно «Это странное завтра») Лонг как будто развивает идеи Ф. К. Дика; о сходстве двух авторов, уверен, еще будет повод поговорить. Как и у Дика, сюжет в книгах Лонга не является самоцелью. Зачастую действие прерывается многостраничными рассуждениями природе реальности или — куда чаще — о книгах и философах. Блестящие страницы, посвященные сочинениям Готорна и Лавкрафта, подчас отвлекают читателей от основной интриги. Но только мир вымыслов способен защитить от внешних угроз, только в фантазиях литераторов скрыта надежда…

В романе — Тварь из бездны времен, сходятся многие темы, популярные и до сих пор: древняя тварь, искажающая пространство и время; пещерные люди в мире вечного холода; героический «попаданец»… Но книга о другом — Лонг пытается дать свою интерпретацию развития человеческой цивилизации; антропологические рассуждения важны не только для того, чтобы показать разницу между первобытным человеком и современным гомо сапиенс, а и для того, чтобы философски обосновать принципы человеческого поведения. Глобальная цель для такого короткого романа? Несомненно. Достигнута ли цель? Вряд ли. Но странный мир, сотканный из опасностей и угроз, оказывается убедительным — и в этом мире происходит действие большинства романов Лонга.

В некоторых книгах писатель достигает куда большего — именно таковы почти забытые романы «Ночь волка» и «Мир выживших., в которых рациональному переосмыслению подвергаются традиционные темы НФ; как ни странно, результатом становится совсем не научное повествование, а пугающая история, проникнутая мистикой. И история оборотня, и история апокалипсиса в равной мере пугают — и наводят на размышления. Что скрывается за фасадом размеренного существования? И в какой момент опасность станет реальной и вторгнется в нашу жизнь?

Об этом же и блестящие рассказы Лонга, посвященные психологии, они чаще всего печатались в НФ-журналах (гуманитарная, но все же наука!), при этом

адепты традиционной жанровой литературы в лучшем случае недоумевали. Когда рассказы такого рода были собраны под одной обложкой (сборник «Ночной страх», 1979) редактор Рой Торгесон довольно подробно остановился на особенностях авторской манеры — но объяснить ничего не смог. Рассказ «Шалтай–Болтай свалился во сне…» — не история ребенка–вундеркинда, не страшилка о столкновении с иллюзорной реальностью, не описание концептуального прорыва. Лонг, видимо, понимал, что классифицировать странные истории невозможно, да и рынка сбыта для них, по существу, нет — «серьезные» журналы вряд ли рискнули бы печатать такую прозу, а для «дешевых» она была слишком хороша.

Примерно с той же проблемой несколькими десятилетиями раньше столкнулся Лавкрафт — он просто стал писать меньше и тщательнее; Лонг выбрал иной путь. Рассказы его все чаще публиковались в фэнзинах, а романы теперь писались в расчете на иную аудиторию. Пытаясь остаться в рамках хоррора, писатель освоил «дамскую готику». Книги, которые были изданы под именем жены, Лиды Белнап Лонг, неоднородны. Среди них есть типичные женские истории (такие, как «Тигель страха»), а есть мрачные книги, полные пугающих описаний сатанинских обрядов и странных интриг. К сожалению, и этот жанр довольно быстро вышел из моды — последние «дамские» романы вышли небольшими тиражами, «Наследие Лемойнов», выпущенное в Канаде, вообще практически невозможно достать…

Последней значительной работой Лонга стала блестящая книга о Лавкрафте «Мечтатель на темной стороне» (1975). По сути, эту характеристику можно отнести и к автору–мемуаристу: он стал почетным гостем на знаменитом конвенте 1975 года, где и был представлен томик воспоминаний. Именно там завершилась канонизация «лавкрафтовского круга» — и его частью стал Ф. Б. Лонг, в последние два десятка лет своей жизни лишь изредка сочинявший рассказы.

Теперь мы пытаемся восстановить справедливость — в собрание сочинений войдут и романы, и рассказы, большей частью забытые и неизвестные, раскрывающие «темную сторону» «странной литературы». Жанровые градации в данном случае неуместны — и может показаться что под одной обложкой собраны произведения разных жанров. Эго, пожалуй, «литература беспокойного присутствия» (Евг. Головин), но прежде всего — литература. Собрание сочинений Ф. Б. Лонга выходит впервые в мире, впервые переиздаются многие практически недоступные произведения, а еще… Впрочем, сюрпризы пока отложим — Вы держите в руках лишь первый выпуск первой серии собрания.

Приятного чтения, как всегда!

А. Сорочан

ТВАРЬ ИЗ БЕЗДНЫ ВРЕМЕН

Пролог

— Как долго это будет продолжаться на сей раз, отец? — спросила Тлана, глядя на высокого бородача, который приближался к ней в лучах солнечного света. Она поняла, что хочет, чтобы пришел ее брат, со своими священными маслами и со своими горящими обвиняющими глазами, и заставил их пожалеть о содеянном. Дерево, под которым она лежала, свернувшись клубком, такая маленькая, больше похожая на ребенка, чем на взрослую женщину, широко раскинуло свои ветви. Оно бросало темные тени на ее крохотные ножки и приподнятые коричневые колени; сутулая, искривленная фигура ее отца почти сливалась в тени с качающимися на ветру растениями.

— Как долго? — спросил он. — Что ты имеешь в виду?

— Сколько времени пройдет, прежде чем они уйдут?

Старик пожал плечами.

— Кто знает? Они не доставляют нам никаких проблем.

— А если один из них попытается заняться со мной любовью? — спросила Тлана.

— Они никогда этого не делали, — сказал ее отец. — Они уважают женщин.

— Мексиканских женщин, папа? Индейских женщин? Почему ты так в этом уверен?

— Я уверен, потому что мои глаза острее твоих, ответил старый мексиканец. — Я не могу видеть будущего так же, как и ты. Оно всегда туманно.

Тлана сказала:

— Туман рассеивается, и я вижу стервятников, ожидающих подходящего момента и готовых спуститься с неба. Я знаю, что что–то страшное произойдет в ближайшее время. Я не знаю, когда именно, но очень скоро.

Ветерок с Мексиканского залива овевал низкие участки открытой местности между площадкой, где сидела Тлана. и морским побережьем, ероша волосы нескольких работающих мужчин и придавая им беззаботный и вольный вид. Но Тлана не видела в этой картине ничего приятного, потому что рабочие казались ничтожными по сравнению с уродливыми машинами, возвышавшимися над ними, а их тела были забрызганы глиной, которая облепляла кожу.

Все они принадлежали к разным народам — здесь были американцы, шведы, итальянцы, поляки и французы — но все были крепко сложены и едва вышли из юношеского возраста.

— Они довольно скоро уйдут, — сказал ее отец. — Всегда так было. Они приходят и уходят, год за годом. Всегда новые лица, новые жалобы. Недостаточно еды. Они знают, что мы делаем все, что в наших силах, но очень тяжело выращивать достаточное количество еды для того, чтобы прокормить так много голодных мужчин в год, когда не идут дожди.

— Они не всегда думают о пище. Да и чего еще можно ожидать? Мужчины испытывают сильный голод — и

женщины тоже. Разве тебя не волнует, что здесь нет других женщин?

Моих слов должно быть для тебя более чем достаточно.

Бывают такие моменты, — сказала Тлана, — когда я ловлю себя на мысли, что мне не хочется, чтобы ты был моим отцом. Я хочу, чтобы моя мать заснула крепким сном в тот день, и запомнила после пробуждения лишь одно: у нее родилась девочка.

Совершенно неожиданно изможденное тело старика затряслось от смеха.

_ Она не спала, — сказал он. — Так же, как и я Но если ты хочешь верить, что ты дочь бога…

— Почему я не должна в это верить, если мне так нравится? — спросила Тлана.

_ Думай, что хочешь. Но твой брат — дурак, если верит в то, что боги, которым он до сих пор поклоняется, когда–либо ходили по земле. И эти люди скоро обнаружат, что это ошибка — копать землю, чтобы сохранить своих богов живыми и бодрствующими. Тот, кого они называют Ураном — всего лишь уродливый великан, которого не стоит будить. В противном случае он пойдет по земле, разрушая ее все больше с каждым шагом.

— Ты знаешь точно, что такое ядерная физика, отец, — сказала Тлана презрительно. — Почему тебе доставляет удовольствие говорить так, как говорят невежественные батраки?

— Это лишь глупости, которые я услышал от твоего брата. Он всегда живет в прошлом. Но бывают случаи, когда это скрывает зло, с которым нам приходится жить днем и ночью.

— Следует ли его скрывать? Если бы ты отправился в Мехико и оказал сопротивление, правительство могло бы остановить их прежде, чем наша земля станет такой же дырявой, как большой кусок зловонного сыра, который погрызли мыши. Машинное масло впитывается в почву и уничтожает треть того, что мы выращиваем. В следующем году будет хуже, а если подрывные работы не прекратятся, я стану такой же глухой, как и ты.

— Я знаю, я знаю. Но у меня нет никакого влияния на правительство. Кто обратит внимание на мои жало бы? Наша земля представляет ценность, потому что она богата различными видами минералов — не только ураном. К тому же, я не так злюсь на них, как ты. Они благородные, но запутавшиеся люди, которые про могут понять, как выглядела бы земля, если бы вся жизнь на ней исчезла, даже из моря.

Тлана печально посмотрела на него.

— Нам хорошо платят за то, что нам приходится терпеть. Вот что ты пытаешься мне сказать? Для меня ничто не может возместить смерть одного дерева, похожего на это — или одного редкого и прекрасного растения. Даже одного цветка на таком растении… Во взгляде ее виднелась злоба, но ее подчеркивали огненные отблески неповиновения. — Если бы я торговала своим телом на рынке, как женщина с улицы, они бы обратили на меня внимание в Мехико. Что сталось бы тогда с семейной честью?

— Я забыл о ней давным–давно, — ответил ее отец. — Я очень стар и очень устал. Я хочу только спокойно лечь в могилу. Останется достаточно твердой земли для одной могилы.

— Для двух, если точно. Я сильная — но в то же время очень хрупкая. Я — женщина. Я тоже могу увянуть, быстрее любого растения, быстрее какой–нибудь небольшой, неприметной лозы глубоко в джунглях, которая ищет всего лишь свою ничтожную долю солнечного света и тепла. Скоро здесь вообще не будет тепла…

Девушка резко умолкла, испуганная внезапно изменившимся выражением на лице отца и тем, что она сама смогла услышать. Поначалу донеслось отдаленное урчание, как будто осыпались камни, из которых возводились невысокие строения, расположенные у берега.

Первый взрыв также прозвучал далеко, по звуку он больше напоминал выстрел из пушки с какого–нибудь корабля в открытом море, чем катастрофическое проишествие на земле. Но следующий взрыв раздался так близко и оказался таким громким, что у Тланы зазвенели барабанные перепонки; третий и четвертый были похожи на рев двух взрывающихся гигантских нефтяных резервуаров.

Почти тотчас же ближайшая из высоких машин начала раскачиваться, люди, работавшие прямо под ней отчаянно закричали и разбежались во все стороны.

Тлана вскочила на ноги, вскрикнув от ужаса; у нее на глазах отец исчез: большая трещина в земле открылась совсем рядом с девушкой и снова закрылась, поглотив старика, казалось, совершенно беззвучно. Земля в том месте, где появилась зигзагообразная трещина, снова почти мгновенно стала гладкой и ровной, как будто Природа сочла такой большой разрыв неуместным и совершила чудо хирургического вмешательства без каких–либо усилий.

Тлана смотрела на это, прижав руки ко рту, ее лицо стало белым; в это время пошатнувшаяся машина сильно дернулась и рухнула на землю, взметнув в небо огромное спиралевидное облако пыли и скрыв из вида другие механизмы.

Трое мужчин выбежали из облака пыли в горящей одежде, и бросились на землю неподалеку; они переворачивались снова и снова и били по своей одежде в безнадежных попытках потушить пламя.

Тлана двинулась вперед с дикой мыслью помочь им, но поняла, что ничего не может сделать. Вместо этого она развернулась и бросилась бежать. Она промчалась мимо дерева; у нее перехватывало дыхание, но девушка не останавливалась, пока не достигла вершины обрыва, травянистой ровной площадки на высоте пятидесяти футов.

Тогда она развернулась и посмотрела назад, дышать стало так тяжело, что девушке на миг показалось что то с хрустом выдергивало и разрывало мышцы ее гортани, безжалостно намереваясь уничтожить и разорвать на куски легкие. Внезапно ей стало слишком тяжело стоять на ногах, и Тлана упала на колени.

Теперь дым поредел, и она смогла увидеть, что разлом. который поглотил ее отца, увеличился в полдюжины раз и что некоторые длинные зигзагообразные трещины не исчезли. Две из них закрылись, но неровно и вокруг них сильно осыпалась земля; легко было заметить. где произошли расколы. Друтие четыре превратились в зияющие, с рваными стенками пропасти различной ширины, от тридцати до почти ста футов. Та, которая казалась наиболее глубокой, находилась поблизости от упавшей машины, которую теперь окутал густой дым, пронизанный яркими языками пламени. Огоньки так же танцевали по краям недавно появившегося кратера, и огромные облака пыли застилали, не полностью скрывая, пятнадцать или двадцать безжизненных тел, отброшенных подальше от обломков силой взрывов.

Никто из упавших не шевелился — могло ли тело пошевелиться, подумала напуганная Тлана, если ни одна сила извне не может вернуть его к жизни; и полное опустошение воцарилось вокруг, вся сцена приобрела неестественный вид. В результате бомбардировки момент потрясения, которому предшествует такой вид, обычно затягивается — он длится несколько минут, а иногда и часов, пока люди бездумно бродят вокруг, утешают друг друга, безрассудно входя в тлеющие развалины в поисках исчезнувших близких. Но здесь была лишь неподвижность.

Это совсем не бомбардировка, Тлана была в этом уверена. Но случилось что–то почти столь же жестокое, почти столь же шокирующее и ужасное в своей разрушительной силе. Землетрясение? Возможно. Но казалось, что скорей всего это катастрофа, устроенная человеком, случайная и непредвиденная, о которой не могли догадаться даже осквернители земли ее предков.

Ядерный взрыв? Это тоже вполне возможно. Но были другие взрывы, которые могли вызвать нечто подобное серия взаимосвязанных взрывов, раздавшихся на пути от залива к тому месту, где тяжело работающие мужчины не подозревали о нависшей над ними тени Смерти, о власти человеческой ошибки и человеческой глупости. Один только нитроглицерин мог разорвать землю на куски, если его собрали в достаточном количестве. Тлана знала, что не было более разрушительной силы на земле, чем крошечное зерно опасного просчета, прорастающее внутри человеческого черепа — черепа всего лишь одного тупого неосторожного человека.

Нет опаснее оружия, даже если глупцу не удалось вызвать ядерную катастрофу сразу и самостоятельно — результатом могла стать смертельная ошибка в расчетах столь же слепых людей, в руках которых есть необходимые орудия.

К счастью, здесь не было таких людей: только канюки кружили высоко в небе, готовые вскоре спуститься, чтобы насытиться наполовину сожжёнными, безжизненным жертвами трагедии, которой можно было легко избежать.

Но нет, нет, говорила она себе — она ошибалась в одном. Она сумела остаться в живых и решила бороться за жизнь изо всех сил — если больше не случится взрывов.

Даже если ей придется неистово сражаться, отбивая атаки канюков, она решила — во что бы то ни стало помешать им выклевать глаза. Никто, ни человек, ни птица, никогда не сможет сделать с ней такое, никто не сделает ее такой же слепой, каким был ее отец. Слепой ко всему разуму и великой красоте мира.

Она все еще стояла на коленях, покачиваясь, глядя на неестественное опустошение, уничтожившее все живое в ее поле зрения — и тут одно из тел шевельнулось. Человек медленно поднялся с земли и тяжело и неуверенно пополз по направлению к краю самой большой пропасти. Тлана перестала думать о ползущей фигуре, как о трупе; и она тут же поняла, как это естественно для человека, павшего жертвой насилия — резко пробудиться и тащиться в остолбенелом недоумении к первому же новому поразительному объекту, появившемуся рядом и привлекшему его внимание. И какая перемена могла оказаться более катастрофической, более пугающей, чем огромная дыра в земле, окутанная дымом и огнем?

Теперь человек приподнялся на краю кратера, между двумя языками пламени, которые полностью окружили его; он глянул вниз, и его тело неуклюже выгнулось. Ему как будто пришла в голову внезапная, парализующая мысль, что следующий катаклизм может произойти в любую минуту и что только глядя в кратер, он мог надеяться узнать, какие же чудеса творятся в бездне.

Ошеломлённый и напуганный (а иначе просто не могло быть), он проявлял удивительное мужество, и Тлана наблюдала за ним с восхищением. Мужество в сочетании с присутствием разума в чрезвычайной ситуации — вот два качества, которыми она больше всего восхищалась в людях. То, что человек вообще смог проявить такие качества после сокрушительного потрясения, увеличивало ее восхищение.

Это был очень крупный мужчина, с которым она разговаривала восемь или десять раз, американский инженер по имени Харви Эймс, из Техаса — или из Аризоны?

и он всегда ей нравился, несмотря на то, что ее брат думал о гринго и на его отказ преломлять с ними хлеб, Глядя на него с высоты, с травянистой площадки, где ее собственная жизнь висела на волоске, но при этом опасность становилась как будто немного меньше, Тлана поняла: она хочет полететь к этому человеку по воздуху и разделить его страдания, утешить его каким–нибудь способом, прежде чем его силы иссякнут и он упадет без чувств. Она не хотела, чтобы он снова стал трупом, чтобы он лишился всякой надежды, чтобы жизнь утратила для него значение.

Языки пламени, которые вились вдоль края пропасти, отбрасывали мерцающие блики на почерневшие от копоти плечи молодого американца. Но пропасть, вдруг поняла Тлана, постепенно озарялась иным светом. Иное, более ровное излучение шло из глубины, в которую он смотрел — бледное, почти бесцветное сияние, которое резко контрастировало с желтым пламенем на поверхности. Оно совсем не мерцало и разливалось над разломом, словно озеро света, которое вышло из берегов и не утратило яркости.

Не было ничего особо тревожного в этом свете — ничего, что заставило бы Тлану почувствовать, будто второй взрыв неизбежен и земля вот–вот разлетится на куски после повторного катаклизма. Взрывы редко так начинались, а когда они случались, им, как правило, предшествовал слабый грохот или какой–то другой, такой же угрожающий звук.

Но затем, пугающе и внезапно, край пропасти начал сотрясаться; тишину нарушил звук, который был почти таким же громким, как взрывы, которые ему предшествовали. Эхо этого звука разнеслось по всей земле до самых дальних скал и вернулось обратно — туда, где на коленях стояла Тлана, рядом с упавшими стволами деревьев, двумя еще не разрушенными машинами и несколькими горняцкими хижинами с металлическими стенами, пережившими землетрясение.

Нет, это был не взрыв, звук казался чем–то гораздо большим. Слышался грохот и скрежет, как будто огром ные гранитные глыбы обрушились с большой высоты и с колоссальным шумом упали на землю у подножия утеса, который тоже начал рассыпаться.

Все больше и больше глыб, сталкиваясь, летели в этом немыслимом потоке. Но звуки исходили не от какого–то далекого утеса, а из глубины наполненного светом кратера, где Эймс лежал, вытянувшись во весь рост и всматриваясь в темную бездну, которая оставалась невидимой для Тланы.

Молодой американец исчез с края кратера. Но его и не поглотила земля, как отца Тланы. Он отползал от обрыва гораздо быстрее, чем тогда, когда двигался к провалу, как будто какой–то огромный прилив силы и энергии неожиданно захватил его.

Вдруг мужчина поднялся на ноги, над ним разлился свет из кратера, и Тлана быстро поднялась с колен, когда высокий травянистый склон начал дрожать и осыпаться под ней.

Затем она совершила безрассудный поступок. Она спустилась на ровный участок почвы у основания склона и побежала прямо к мужчине, не думая о своей собственной безопасности, чувствуя только, что, если они будут вместе, когда земля разверзнется в другом месте, он, по крайней мере, узнает, что остался не один.

Если бы 'Глане пришла такая мысль минуту назад, она бы посчитала себя совершенно ненормальной. Но теперь у нее не осталось никаких сомнений насчет своего здравомыслия. Конечно, не было ничего хуже, чем противостоять катастрофе в полном одиночестве, оставшись единственным выжившим в мире, который разрывало на части. В такой момент лишь звук человечен кого голоса мог помочь, мог затуманить блестящее, жестокое, холодное острие опускающегося ножа. Между жизнью и смертью всегда был момент — должен быть момент когда страдание может ослабеть благодаря присутс твию другого человека. Если бы она могла сделать для него нечто подобное…

Мужчина увидел Тлану, прежде чем она добралась до него и на мгновение замер, его глаза расширились от удивления и недоверия. Затем он закричал и взмахнул руками, показывая, что ей нужно возвращаться назад к травянистому склону, с которого она спустилась; его голос был едва слышен сквозь гул из глубины земли, который все сильнее походил на серию ударов грома, предшествующих почти столь же оглушительному треску.

— Тлана, возвращайся назад! — кричал он. — Забирайся снова на тот склон. Чем выше ты заберешься…

Но она больше его не слышала, потому что теперь заглянула в пропасть. Что–то появлялось из нее и приносило с собой глухоту особого вида — паралич всех чувств; казалось, ее разум вернулся на более примитивный уровень.

Брат однажды сказал ей, что наследственные воспоминания человека возвращались к неясным истокам человеческой жизни на земле, что в глубинах разума таились огромные звери и извивающиеся змеи, которые могли вернуться в кошмарных видениях, в диких извращенных снах. Они были не материальны, конечно — они жили только в памяти.

Но ее брат сейчас был далеко, он трудился на тихих Юкатанских равнинах; он не стоял рядом с огромной пропастью в земле, которую застилал свет, ставший почти ослепительным. Он не мог знать, какую ясность сознания она обрела, как трудно, почти невозможно было ей поверить, что увиденное — не более чем страх из ее сознания.

Из пропасти появилась большая голова, плоская и немного напоминавшая голову ящерицы, покрытую мехом.

Голова, казалось, скорее скользила, чем поднималась над краем кратера; она пробиралась вверх с удивительной силой. Но земля у края кратера крошилась, как буд–то голова принадлежала такому огромному телу, что чудовищная тварь не могла продолжать восхождение из глубины земли, не разрушив все препятствия на своем пути. А препятствия были весьма велики, как увидела Тлана — осколки камня взлетали высоко в воздух и длинные, острые трещины появлялись в земле, окружающей кратер. Одна из них имела форму морской звезды и распространилась по земле во всех направлениях, закапчиваясь маленькими кратерами в конце каждого звездообразного ответвления. Также поднялось облако пыли и, хотя оно не было таким же густым как то, которое осталось после падения машины, но оно закрывало свет и превращалось в какую–то огненную занесу; невероятное облако пронеслось над разгромленной землей и направлении залива.