Помоги проекту - поделись книгой:
Новгородская берестяная грамота; под ней — восстановленный текст, прочитанный текст, перевод на современный русский язык.
Но, пожалуй, самым распространенным материалом для черновых заметок, квитанций и писем служили в древности четырехугольные дощечки, намазанные воском, — так называемые церы. Церы обычно скреплялись по две, образуя диптих, что значит по-гречески «вдвое сложенный».
На цере писали костяной или металлической палочкой, стилем, один конец которого был острым, а другой закругленным — он служил для заглаживания воска. Человек получал написанное на цере письмо, читал его, потом заглаживал воск и мог тут же писать ответное послание. «Чаще оборачивай стиль», — советовали римские поэты тем, кто еще только начинал писать стихи. «Чаще оборачивай стиль» — это значит: чаще стирай написанное, продумывай, пиши заново.
Немногие древние церы дошли до нас. Довольно большое количество восковых табличек сохранилось в доме нашего помпейского знакомца, банкира Цецилия Юкунда. У него в деревянном ящике лежали церы, содержавшие денежные расписки, документы на аренду сукновальни и городского выгона. Цецилий Юкунд был банкир, он давал деньги в долг; кроме того, он выступал оценщиком при распродаже имущества разорившихся людей. Во время такой распродажи нередко к нему обращались с просьбой о деньгах: кому хотелось купить старый стол, кому — молодую рабыню. Оценщик тут же одалживал деньги — разумеется, под высокие проценты.
Цера из помпейских находок
Церы пережили античный мир: они широко использовались в раннее средневековье. Рассказывают, что Карл Великий, которому грамота давалась нелегко, упражнялся на восковых табличках. Сохранилась наивная легенда о епископе Ансельме, благочестие которого одержало победу над чертом. Как-то черт, желая подшутить над епископом, ночью разбросал его таблички, а воск выковырял из них. Но тут произошло чудо: воск сам собрался на место и в прежнем порядке расположился в деревянной рамке, так что текст ничуть не был поврежден.
Средневековые церы (XIII и более поздних столетий) не раз удавалось находить. Так, в сточной яме в немецком городе Любеке были обнаружены таблички XV века, а вместе с ними стили, перочинные ножички и палочки, которыми учитель колотил школьников по пальцам. В Новгороде также удалось найти восковые таблички для письма, а вместе с ними разные стили (на Руси их называли «писала») и футляры для стилей. В древности восковые таблички иной раз использовали для передачи тайных сообщений. В таком случае текст писали на дне деревянной рамки, затем заливали его воском, а поверх воска выцарапывали письмо самого невинного содержания. Получалась табличка с двойным дном.
Новгородская восковая табличка, писала и футляр. Наверху: обучение грамоте.
Рисунчатое письмо. Сочинение обитателей древней Мексики — ацтеков — о воспитании детей. До одиннадцати лет (11 кружочков) детей надо кормить (два овала изображают хлеб), изредка наказывать (ребенка подносят к костру); в пятнадцать лет юношу следует отправить учиться. Почему — учиться? Об этом мы узнаем по знаку речи, нарисованному возле уст сидящего жреца.
Ну вот, теперь мы знаем, как писали античные и средневековые писцы. Давайте скорее читать, что они написали.
Однако, к сожалению, прочитать древние рукописи — это совсем не легкая задача. Прежде всего надо хорошо знать язык той рукописи, которую ты читаешь, а ведь древние рукописи написаны на самых разных языках: есть рукописи древнеегипетские, древнееврейские, древнегреческие, латинские, старославянские, старофранцузские и многие, многие иные. Древние языки, как правило, к нашему времени стали мертвыми: на них теперь не говорят. Некоторые из мертвых языков еще в древности были забыты, и ученым пришлось научиться читать непонятные письмена: египетские папирусы, вавилонские и хеттские таблички, урартские и древнеперсидские надписи долгое время оставались бессвязным набором рисунков и клинописных значков. Лишь совсем недавно ученые разгадали тайну письма на табличках из Крита и Пелопоннеса, а есть тексты, которые и до сих пор остаются неразгаданными, например, памятники древнейшей индийской письменности, сохраненные на табличках III тысячелетия до н. э., найденных в мертвых городах на реке Инд. Бывают и такие тексты, которые состоят из одних рисунков, и прочитать их — это все равно что разгадать ребус.
Но, даже если язык известен, нужно специально учиться читать древние тексты. Нужно изучить старые почерки. Нужно научиться разбирать сокращения, которыми пользовались писцы, и условные значки, которые они применяли. Сохранились рукописи, писанные стенографическими значками, — значит, необходимо познакомиться с системой древней стенографии, или, как принято ее называть, тахиграфии. Сохранились рукописи, писанные тайнописью, — значит, нужно овладеть системами древних тайнописей, знать, когда вместо одной буквы употребляли другую, или опускали определенные буквы, или пользовались вместо букв условными значками.
Вот почему существуют специальные науки о том, как читать древние тексты. Таких наук три. Первая из них называется эпиграфика (от греческого «эпиграфе» — делаю надпись) — это наука о чтении надписей. Вторая называется палеография (от греческих слов «палайос» — древний и «графо» — пишу) и занимается преимущественно древними книгами. Третья называется дипломатика (дипломом в средние века именовали королевские грамоты) — это наука о древних документах.
Границу между этими тремя науками провести очень трудно. Действительно, где кончается рукопись и начинается надпись? Иногда говорят: «Надпись — это то, что врезано в писчий материал, а рукопись — то, что нанесено на писчий материал». Хорошо. Это, конечно, подойдет к надписям на камне и к рукописям на папирусе. Но восковые таблички, церы, в таком случае придется считать надписями, а сделанные краской помпейские афиши — рукописями! Иногда говорят, что эпиграфика — это «вещевая палеография», то есть палеография текстов, писанных на вещах. Но разве каменная стела, предназначенная для того, чтобы вырезать на ней постановление городского совета Афин или законы вавилонского царя Хаммурапи, — это «вещь»? Нет, это специальный материал для письма, только особый материал, гораздо более твердый и прочный.
И по содержанию между надписями и рукописями не всегда можно провести разграничение. Понятно, между надгробной надписью «Прощай, Гегесо!» и «Словом о полку Игореве» колоссальная разница. Но «Деяния божественного Августа» — это настоящий, большой литературный памятник, и изучать его приходится другими методами, нежели надписи ремесленников из Корика.
То же самое приходится сказать и о дипломатике. Конечно, просто заметить разницу между «Илиадой» Гомера и грамотой византийского императора Алексея I Комнина, жалующего земельные угодья феодалу Льву Кефале, отличившемуся на войне. Но если отдельные императорские грамоты — предмет дипломатики, то какая наука должна изучать сборники императорских законов, составляющие целые книги? Какая наука — дипломатика или эпиграфика — должна изучать королевское постановление, вырезанное на стене церкви? Разумеется, и та и другая.
Значит, эпиграфика изучает надписи, палеография — книги, дипломатика — документы, но все три тесно переплетены между собой, ибо все они — науки о том, как читать древние тексты. Но только ли о том, как читать?
Я не знаю, можно ли по почерку разгадать характер человека. Но, уж бесспорно, по почерку можно определить время, когда была написана рукопись. А это, как мы увидим, очень важно.
Возьмите какую-нибудь современную книгу. Когда перевернешь обложку, открывается титульный лист. На титульном листе — фамилия автора, полное название книги, а внизу указано, где, когда и каким издательством издана книга, скажем: Детгиз, Москва, 1963. Но если мы раскроем древнюю рукопись, мы далеко не всегда сможем установить, когда, где и кем она переписана.
Правда, некоторые средневековые писцы делали на книгах свои пометки. На полях или в конце разделов они комментировали переписываемый текст, сравнивали описанные события с современными им, жаловались на нужду или на тяжкое положение страны. Армянский писец Тума в рукописи, переписанной в 1391 году, восклицает: «Какое земное существо может рассказать о злодеяниях Тимура?» Другой армянский писец Павхос сообщает, что он переписал книгу «в городе Халатан напротив Константинополя в несчастное и трудное время, когда турок осаждал нас и Стамбул».
Из таких пометок (особенно из пометок в конце рукописи) мы можем узнать имя писца и время окончания его работы. На одной греческой рукописи, хранящейся в Москве, стоит такая пометка: «Писал диакон Стилиан для Арефы, архиепископа Кесарии Каппадокийской» — и дальше дата окончания работы: апрель 932 года.
Но такие пометки встречаются далеко не всегда. Бывает, что указано только имя писца, а даты нет: «Переписал это византиец Михаил Апостолий не из- за бедности, а из любви» (то есть не ради денег). Бывает, что писец скроет свое имя, ограничившись такой заметкой: «Кто писал? Это знает бог. Ради чего? И это он знает». А на скольких рукописях вообще нет никаких заметок!
В таких случаях оставалось только по почерку определить, когда эта рукопись могла быть. Для этого палеографы поступили следующим образом. Прежде всего были составлены списки датированных рукописей, то есть тех рукописей, которые имеют пометки с точной датой. На основании датированных рукописей было установлено, как от столетия к столетию изменялось написание отдельных букв, какие сокращения применялись в то или иное столетие, в какие века писцы писали слова н а проведенных по пергамену линейках, а в какие века под этими линейками. К этому можно было бы прибавить наблюдение над характером писчего материала: мы ведь уже знаем, что с XIV века пергамен вытесняется бумагой и, следовательно, пергаменные рукописи вряд ли могут быть моложе XIV столетия. Можно было установить также, к какому времени относятся те или иные филиграни — а это позволило определять по водяным знакам примерное время изготовления бумаги в недатированных рукописях. Комбинируя все эти наблюдения, палеограф в настоящее время может довольно точно (в пределах столетия или даже полустолетия) определить время написания рукописи.
Сходные наблюдения за шрифтом надписей дают возможность специалисту по эпиграфике установить время их изготовления. Только, само собой разумеется, шрифт, вырезанный на камне, и почерк на мягком писчем материале значительно разнятся — даже если они относятся к одному и тому же времени.
Как печатается книга в наше время? Автор представляет текст, отчетливо перепечатанный на пишущей машинке. Редактор внимательно читает этот текст и смотрит, достаточно ли ясно выражена автором каждая мысль, нет ли противоречий, не вкралась ли случайно ошибка. Потом рукопись попадает вы- читчику, который следит, не осталось ли в машинописном тексте опечаток, не замеченных автором и редактором. Затем все рукописные исправления перепечатываются на пишущей машинке, и специальные считчики проверяют, верно ли перепечатала машинистка. Только после этого текст поступает к наборщику.
Но ведь наборщик тоже может допустить ошибку! Поэтому после того, как строчки отлиты и соединены в страницы, их оттискивают на бумаге, и этот оттиск (корректуру) посылают автору, редактору и корректору. Корректор следит за тем, чтобы не было опечаток и чтобы набранный текст точно соответствовал авторскому оригиналу, а редактор и автор еще и еще раз проверяют точность и четкость выраженных мыслей. Корректура, на которой сведены все исправления корректора, автора и редактора, снова попадает в типографию, правщик вносит необходимые исправления, строчки снова оттискивают, корректор опять выверяет, вся ли правка учтена, — и только после этого книгу печатают.
Книгопечатание, таким образом, позволяет очень точно передавать авторский текст: недаром лучшие типографы эпохи Возрождения вывешивали у своих мастерских листы печатающихся книг и платили щедрую премию тем, кто смог бы найти хоть одну опечатку. К тому же при книгопечатании, тщательно проверяя один экземпляр корректуры, мы вносим исправления в весь тираж, то есть во все экземпляры книги.
Совсем по-иному обстояло дело, когда книги приходилось переписывать от руки. Даже если копии делались при жизни автора, он, разумеется, не мог прочитать все экземпляры, а ведь каждый экземпляр переписывался другим писцом, и в каждом могли быть свои ошибки. К тому же при переписывании папирусных свитков писец работал под диктовку, не видя текста, — и это тоже увеличивало угрозу появления описок.
А ведь большая часть дошедших до нас рукописей переписана много веков спустя после смерти авторов! Почти все сочинения античных писателей сохранились только в средневековых рукописях, да и тексты средневековых сочинений обычно доходят до нас лишь в более поздних копиях. Представьте себе текст трагедий греческого драматурга Софокла, написанных в V веке до н. э. и дошедших до нас в рукописи X века н. э. Конечно, копия X века сделана не с авторского оригинала, но с какой-то копии, а та, в свою очередь, с другой, более ранней копии, — ведь между Софоклом и писцом сохранившейся рукописи лежат пятнадцать столетий. Как при игре в испорченный телефон — от копии к копии, естественно, ошибок и описок становилось все больше и больше, и в дошедшем до нас тексте неминуемо должно быть много искажений. К тому же нередко бывает, что переписывает рукопись недостаточно грамотный человек, плохо понимающий текст, не умеющий разобрать сокращения, путающий буквы.
Так возникает следующая задача, стоящая перед ученым: он должен не просто прочитать текст, но и по возможности исправить его, приблизить к авторскому оригиналу.
Задача облегчается в том случае, если сохранилось несколько копий одного и того же текста: ошибки одной рукописи могут быть исправлены при сопоставлении с другой. В одной рукописи византийской поэмы о Дигенисе Акрите мы неожиданно наталкиваемся на строку, сообщающую, что отец героя был похоронен с большой радостью. Можно догадываться, что текст в этом месте испорчен: наверняка автор имел в виду нечто иное. Однако что именно? Отыскиваем соответствующую строку в другой рукописи этой поэмы. И что же? Оказывается, писец спутал слово «дорифория» — свита, эскорт и «перихария» — большая радость. Значит, отца Дигениса похоронили вовсе не с большой радостью — просто за гробом шла его свита. Первая рукопись поэмы, в свою очередь, может помочь исправить ошибки, имеющиеся во второй, где мы, например, читаем при описании красот принадлежавшего Дигенису парка: «Яйца павлинов и других всевозможных птиц». При чем здесь птичьи яйца? Неужели византийские феодалы украшали свои парки птичьими яйцами? Сравниваем с первой рукописью, и оказывается, что в оригинале стояло не «яйца», а «сверкание» (по-гречески «авги» — блеск, заря, а «авга» — яйца). Значит, великолепные сады Дигениса украшал блеск павлинов, а не павлиньи яйца.
Но далеко не всегда рукописные ошибки исправляются так легко. Далеко не всегда, встречая в рукописях разночтение, мы можем легко решить, какая рукопись дает правильный текст, а какая испорченный. Важнейший источник для изучения внутренней жизни Киевского государства — «Русская правда»; оригинал ее до нас не дошел, но зато мы располагаем более чем сотней списков «Русской правды». И вот в некоторых списках сказано, что за убийство крестьянина-смерда и холопа (дворового) взимается 5 гривен.
Если принять этот текст за первоначальный, то окажется, что в Киевской Руси положение смердов было чрезвычайно приниженным, ибо их приравнивали к холопам и за убийство смерда взимали низкий штраф.
Но в других списках эта статья «Русской правды» читается иначе: «А за смердии холоп 5 гривен», то есть штраф в 5 гривен взимается не за убийство смерда, а за убийство смердьего холопа — холопа, принадлежащего смерду. При таком чтении выходит, что положение смердов было сравнительно привилегированным, ибо у них имелись собственные холопы.
Только тщательно анализируя все списки «Русской правды», удалось заметить, что в более ранних копиях Iречь идет о смерде и холопе, тогда как «смердий холоп» появляется позднее, в результате ошибки писца.
Следовательно, ученый не может ограничиться тем, что правильно прочитает имеющуюся у него под руками рукопись. Нет, он должен собрать сведения обо всех рукописях, передающих интересующий его текст, определить, какая из рукописей является лучшей, и прочитать текст на основе этой рукописи с учетом тех исправлений, какие можно сделать по другим сохранившимся копиям. Вот тут-то как раз и важно выяснить, какие рукописи были переписаны раньше, а какие позже, ибо ранние рукописи обычно ближе к оригиналу и, следовательно, лучше, нежели поздние списки; впрочем, в некоторых случаях поздняя рукопись может оказаться лучше ранней — если она, например, списана непосредственно с оригинала.
Но ведь бывает и так, что текст доходит до нас в единственной рукописи или в нескольких списках, очень близких между собой и не содержащих значительных разночтений. А ведь и в таких текстах обнаруживаются непонятные места, определенным образом нуждающиеся в исправлении. Задача ученого становится в этих случаях особенно сложной: он должен понять, откуда могла возникнуть ошибка. Может быть, писец неправильно расшифровал сокращение, или спутал похожие буквы, или неверно разделил слова (если в старой рукописи слова написаны сплошь, без разделений)? Правильно поняв причину ошибки, можно попытаться восстановить первоначальный текст.
У известного советского писателя Тынянова есть рассказ о том, как невнимательный переписчик вместо слов «поручики же» написал «поручик Киже» — и от этой ошибки переписчика явился перед мысленным взором начальства никогда не существовавший в действительности поручик Киже, которому стали давать чины и ордена и которого в конце концов женили. Как много в древних рукописях таких «поручиков Киже» — никогда не существовавших народов, городов, терминов!
В одной византийской хронике рассказывается об императоре Василии I, который жил в конце IX века. Он родился в крестьянской семье, но необычайная физическая сила доставила ему известность в Константинополе: он был опытным кулачным бойцом и славился искусством укрощать диких лошадей. Василия одели в шелковые наряды, осыпали деньгами и чинами, и, наконец, император Михаил даже провозгласил его соправителем. Тогда Василий решил захватить престол: он допьяна напоил Михаила и ночью приказал верным людям зарезать своего благодетеля. Так сделался Василий единовластным правителем Византии.
С чего же начал свое правление силач император, вышедший из крестьян? Прежде всего он поспешил расправиться с восставшими крестьянами, которые образовали на востоке империи независимое государство и призывали уничтожить несправедливость и зло на земле. Император собрал войска и пошел против восставших. Он направился, говорит хронист, в Африку. Почему же в Африку? Ведь центр восстания находился на восточных границах Византийской империи, в населенных армянами провинциях? Оказывается, Африка родилась в результате ошибки переписчика — на самом деле нужно читать «Тефрика». Город Тефрика был столицей восставших.
Бывает и так, что родные братья «поручика Киже» появляются оттого, что издатель недостаточно внимательно читает рукопись. Русский путешественник XV века Афанасий Никитин написал повесть «Хождение за три моря» — рассказ о его пребывании в Индии. Последнюю фразу «Хождения» прочитали: «Гир, помоги рабу своему». Сразу стало непонятно, кто такой Гир, о помощи которого молит Афанасий Никитин.
На самом же деле Гир так же никогда не существовал, как и поручик Киже. В рукописи в этом месте стояли две буквы «ГИ», а над ними черточка, которую издатель прочитал «Р». Но эта черточка — вовсе не «Р», а знак, указывающий, что писец писал сокращенно. Что же означает сокращение «ГИ»? Оно встречается в русских рукописях очень часто и означает «господи». Значит, вовсе не неведомого Гира просил Никитин помочь ему, а просто писал: «Господи, помоги рабу своему».
Упорный труд исследователей постепенно сокращает ряды нахальных братьев «поручика Киже», которые проникли и в рукописи, и в изданные на основании рукописей тексты.
Сопоставление разных копий одного и того же текста позволяет не только исправить описки и мелкие ошибки писцов — оно обнаруживает иногда пропуски или вставки. Выйдя из-под пера автора, книга начинала жить своей жизнью: средневековые переписчики не просто копировали ее, они иногда сокращали ее, иногда дополняли. Такие дополнения могут даже противоречить основному тексту, а могут содержать ценные и новые сведения. В середине X века в Византии появилась хроника Симеона Логофета, рассказывавшая — впрочем, довольно кратко — о событиях византийской истории. Эта хроника была очень популярна — ее не только переписывали, но и много дополняли. Встречаются, например, списки этой хроники, в которых много вставок, посвященных императору Никифору Фоке и его родственникам; автор вставок считает их смелыми людьми и опытными полководцами — надо думать, он принадлежал к окружению Никифора Фоки и производил эту переработку если не по прямому заказу императора, то в надежде заслужить его милость или милость кого-то из его близких. Есть, однако, другой список хроники Симеона Логофета, в котором много вставок, где всячески поносят константинопольского патриарха Фотия, — ясно, что эти вставки принадлежат кому-то из врагов патриарха. Но как выделить такие вставки, если перед нами одна рукопись или если они имеются во всех сохранившихся до нашего времени рукописях?
Средневековый переписчик.
Наверху: заглавные буквы средневековых рукописей.
Еврейский писатель I века н. э., писавший по-гречески, Иосиф Флавий подробно рассказывает о политической истории Иудеи своего времени. Он хорошо знал страну, в которой вырос и в политической жизни которой принимал самое активное участие, покуда не был взят в плен римскими войсками. В сочинении Иосифа Флавия «Иудейские древности» мы находим несколько слов об Иисусе, которого Иосиф Флавий всячески превозносит; между прочим, он говорит, что Иисус был Христом (по-гречески «христос» значит «помазанник», поставленный в качестве царя человек).
Этот рассказ Иосифа вызывает подозрения. Он отличается по своему стилю от всего изложения Иосифа Флавия. Он совершенно не связан ни с предыдущим, ни с последующим повествованием. Совершенно невероятно, наконец, слышать из уст писателя I века, абсолютно чуждого христианству, похвалы основателю новой религии.
Но как можно было доказать, что это место действительно вставка? На помощь исследователям пришел живший в III столетии н. э. христианский богослов Ориген. Это был очень образованный по тому времени человек, много читавший; среди других книг читал он и сочинение Иосифа Флавия «Иудейские древности». Прочитав эту книгу, Ориген отметил, что Иосиф Флавий никогда не называет Иисуса Христом. Значит, в то время, когда Ориген читал «Иудейские древности», то есть в III веке, слова об Иисусе Христе еще не были приписаны Иосифу Флавию. Позднее, когда христианство восторжествовало и сделалось господствующей религией, христианские переписчики «Иудейских древностей» с удивлением заметили, что еврейский писатель, рассказывающий об Иудее I века н. э., ничего не говорит об Иисусе Христе, который — так учила христианская церковь — как раз в то время жил в Иудее и был распят на кресте. Поэтому они из благочестивых соображений решили дополнить Иосифа Флавия и вставили в его книгу восхваление бога, будто бы явившегося на землю.
Археологи, раскапывая остатки городов и древние некрополи, добывают каждый год новые материалы. С каждым годом ученые получают в свое распоряжение новые вещи, монеты, надписи. Ну, а древние рукописи — может быть, они уже все исчерпаны, все известны, все изучены?
Такое представление столь же ошибочно, сколь и распространено. Огромное количество средневековых текстов до сих пор не опубликовано. В архивах хранится много книг и документов, которые не изданы и не изучены. Каждый год выходят всё новые и новые тексты, освещая темные до сих пор уголки истории.
Даже античные авторы — они в общем и целом известны лучше средневековых — далеко не все еще изданы: новые папирусные находки открывают то какую-то до сих пор не известную пьесу, то стихи, то деловые документы.
К числу новых находок относятся и деревянные таблички из Северной Африки, и берестяные грамоты из Новгорода, и глиняный кувшин с рукописями сектантов II —IV веков н. э., найденный в Хенобоскионе, в Верхнем Египте. Я уже не говорю о непрерывном потоке письменных документов из областей древнего Востока, о критских табличках, разгаданных лишь десять лет тому назад. Нет, письменные памятники отнюдь еще не исчерпаны!
Совсем недавно пастух-араб натолкнулся на западном берегу Мертвого моря на остатки кладовой рукописей. Дело было так. Пропала коза; в поисках козы он обшаривал пещеры, которых много в этой пустынной части Иордании, и в одной из пещер нашел глиняный кувшин с кожаными свитками. Исписанную непонятными письменами кожу пастух взял себе, намереваясь пустить ее на ремни для сандалий, но, к счастью, свитки в конце концов попали к более грамотным людям. Позднее в том же районе удалось обнаружить еще несколько пещер с остатками рукописей.
Рукописи Мертвого моря рассказали о еврейских сектантах, которые во II веке до н. э. — I веке н. э. обитали в этих пустынных областях, живя обособленной общиной. Сектанты покинули «мир зла» и проповедовали, что он падет, побежденный «сынами света». Они разводили скот, возделывали хлеб и виноград, а свободное время отдавали молитве, переписыванию рукописей и обмыванию, ибо вода, полагали они, смывает грязь не только с тела, но и с души. Имущество принадлежало всей общине в целом. Сектанты поддерживали в своей среде строгую дисциплину, подвергая суровым наказаниям и тех, кто оскорбил жрецов, и тех, кто заснул во время общинного собрания, и тех, кто просто плюнул на пол.
Древнееврейская кожаная книга, найденная близ Мертвого моря. Листы слиплись, и ученым пришлось ее осторожно разворачивать.
Почему же рукописи Мертвого моря вызвали такой большой интерес во всем мире? Почему за несколько лет, прошедших после их открытия, были напечатаны тысячи книг и статей, посвященных новым рукописям? Дело в том, что сектантская община на берегу Мертвого моря подготовила появление христианства, была одной из непосредственных предшественниц христианских общин. И в обычаях, и в верованиях, и даже в терминологии, которой пользовались ранние христиане, много общего с обычаями, верованиями и терминологией сектантов, оставивших кожаные свитки в пещерах на берегу Мертвого моря. Знакомясь с новыми рукописями, ученые получили лучшее представление о том, как зарождалось христианство.
Письменность появилась примерно пять тысяч лет назад. Поэтому история более ранних тысячелетий может быть изучена исключительно на основании археологических памятников. Но начиная с того момента, как люди сделали первые надписи на камне, как появились тексты на глине и папирусе, письменные источники очень быстро становятся главным материалом для изучения истории. Из деловых документов и законов мы узнаем об общественных отношениях в государствах древности, из летописей — о политической истории, из памфлетов, стихов и пьес — о настроениях людей того времени, из писем — об их личной жизни.
Конечно, из письменных памятников многие были добыты археологами. Это относится, в первую очередь, к надписям, глиняным табличкам, берестяным грамотам. Но прочтены эти тексты были специалистами в области палеографии и эпиграфики.
ГЛАВА V. СТАРИННАЯ ГРАМОТА И ПЕЧАТЬ НА НЕЙ
В июне 1381 года Англия была охвачена крестьянским восстанием. Крестьяне требовали отмены крепостного права. Они требовали свободы и равенства. Один из крестьянских вождей — Джон Болл говорил в своих проповедях: «По какому праву лорды держат нас в крепостном состоянии? Не происходим ли мы все от одного отца и одной матери — от Адама и Евы? Они одеваются в бархат и дорогие ткани, украшенные горностаем и другими мехами, а мы вынуждены носить лохмотья. У них вина, пряности и булки из тонкой муки, а у нас лишь мякина и солома да ржаной хлеб, и пьем мы одну воду».
Крестьяне оставляли полевые работы и спешили примкнуть к восставшим. Они были плохо вооружены: топоры и вилы служили им вместо мечей и шпаг, и лишь немногие принесли с собой луки, давно уже без дела висевшие на стене и ставшие от дыма желтее слоновой кости. Они шли от городка к городку, нападали на усадьбы феодалов, казнили ненавистных судей и сборщиков налогов.
Мы можем проследить шаг за шагом нарастание движения. 9 июня восставшие напали на поместье некоего Томаса Бедмэнтона и силой захватили всевозможные документы. 10 июня они ворвались в поместье в Тенгэме и, найдя здесь протоколы судов и списки повинностей, сожгли эти документы. 11 июня крестьяне напали на усадьбу Джона Брода и уничтожили податные списки, найденные там. Под командованием Уота Тайлера крестьяне вступили в город Кентербери на юге Англии, и прежде всего они потребовали, чтобы шериф принес им клятву верности и выдал хранившиеся у него документы. Они ворвались в дома кентерберийских рыцарей, разбили ящики, где хранились документы, и унесли их.
Из Кентербери восставшие тронулись к Лондону и уже 12 июня подошли к столице. Они разгромили загородный дворец архиепископа кентерберийского в Ламбете, вылили вино из архиепископских бочек, переколотили посуду и сожгли все найденные во дворце документы.
Утром 13 июня толпа с развернутыми знаменами подошла к лондонскому мосту: горожане не дали страже поднять мост, и восставшие без боя вступили в Лондон. Они врывались в тюрьмы и выпускали заключенных на свободу; разрушили дворец герцога Ланкастерского и всю утварь побросали в Темзу, но под страхом смерти запрещали грабить и растаскивать имущество герцога. «Мы ревнители правды и справедливости, а не воры и грабители», — так говорили восставшие.
Потом они напали на Темпль, где заседали юристы — те самые юристы, которые составляли грамоты о продаже земли и долговые расписки; крестьяне разбросали черепицу с крыш и разломали ящики, где хранились документы; на улице был разложен костер, и в нем пылали клочки пергамена.
Остановимся пока на этом. Почему же восставшие крестьяне, борясь за свободу и справедливость, всякий раз с ненавистью и гневом смотрели на ящики с документами, крушили эти ящики, рвали и сжигали документы? Обратимся к свидетельству современников. Восставшие крестьяне, рассказывает автор средневековой хроники, живший в конце XIV века, «постановили все судебные протоколы и старые документы предать пламени, для того, чтобы, утратив память о прошлом, их господа не могли потом предъявлять на них никаких прав».
Значит, документы горели в Лондоне и в поместьях английских феодалов потому, что значительная их часть закрепляла превращение крестьян в крепостных, передавала феодалам права на крестьянские наделы. И такие документы хранились не только в английских монастырях и усадьбах английских рыцарей: подобные же документы, защищавшие права феодалов на землю и крестьян, были и в Германии, и во Франции, и в Италии, и на Руси.
Что же это за документы?
Перед нами письмо. Собственно, это даже не письмо, а образец для письма, составленный во Франкском государстве: видимо, часто писались в ту пору такие и похожие письма, если был составлен образец, которого следовало придерживаться.
Письмо начинается упоминанием имени божьего, ибо церковь учила, что имя божие — прежде всего и, следовательно, всякий документ надо начинать с имени божьего. Итак, «во имя божие» аббат такой-то (имени нет, чтобы можно было вставить любое имя) шлет привет такому-то, «нашему возлюбленному во Христе». Аббат добр: он хочет сделать подарок человеку, которому пишет. «По твоей просьбе мы отдаем тебе в пользование наши земли». На этом месте опять-таки в образце пропуск — можно вставить название земель.
Но документ не останавливается на этом, и тут оказывается, что аббат не столь добр, как он хочет это представить. Оказывается, облагодетельствованный человек не имеет права ни продать, ни подарить не только полученную в пользование землю, но и тот надел, который принадлежал ему до этого, и вообще «не может причинять вред» земле, которую он отныне возделывает. «А после твоей смерти, — заявляет аббат в конце письма, — мы возьмем все, со всеми улучшениями и застройками, без всякого умаления земель и рабов, в том виде, в каком означенные земли окажутся, во власть и собственность нашу, не дожидаясь акта передачи и судебного решения». Но и этого доброму аббату мало. Он не может ждать, пока умрет облагодетельствованный им человек. Он пишет: «И ты будешь платить нам ежегодно, в праздник означенного святого, на лампады этого святого и для умножения своей награды в будущей жизни столько-то денег».
Итак, во имя награды в будущей, загробной жизни и во имя пожизненного владения дополнительным клочком земли крестьянин отдает монастырю весь свой надел. А что будет с его семьей в день, когда он умрет? Где преклонит голову его вдова? Опять пойдет она к доброму аббату и будет просить у него землю. И опять «во имя божие» аббат даст землю — может быть, ту же самую землю, но уже в обмен на свободу. Да, своей свободой заплатит крестьянская семья за «щедрые» обещания блаженства в загробной жизни.
Перелистаем мысленно сухие пергаменные страницы средневековых грамот. Вот вдова продает феодалу клочок земли, потому что бык пал и не знает она, как обработать поле, и нет средств, чтобы прокормить двоих маленьких сыновей. Вот старик крестьянин отдает феодалу свой надел за теплый угол, одежду и пропитание до конца дней. Вот крестьянская семья берет деньги в долг и клятвенно обещает возвратить их в день св. Михаила (29 сентября), а если не вернет, что ж, тогда ростовщику перейдет весь надел. Вот история братьев, которые сообща владели садом, унаследованным от отца, но один из братьев пошел в монахи и должен сделать вклад в монастырь. Они приходят к судье, и судья выносит решение: пусть братья разделятся; пусть младший брат проведет границу на участке как ему вздумается, а после этого пусть старший брат выберет себе любую часть.
Сколько этих грамот, толкующих о дарениях и продаже земли, о займах и закабалении! Вот они, записанные на клочках пергамена, заверенные свидетельскими показаниями или же переписанные аккуратным почерком в картулярий — специальную книгу, которую ведут в монастыре, регистрируя новые приобретения земли и зависимых людей. В одном только Фрейзингенском монастыре уже к середине VIII века скопилось около семисот таких грамот! И все они — однообразные, скучные, сухие, написанные на испорченном латинском языке, полные ошибок в грамматике и в арифметике, — все они содержат повесть о том, как было ограблено и закабалено крестьянство.
Если изучать эти грамоты, можно выяснить, в какое время в каких областях были закрепощены крестьяне; можно видеть, как это закрепощение протекало, к каким ухищрениям прибегали феодалы; можно узнать, какие права за крестьянами сохранялись; можно установить, в каких областях уцелело свободное и полусвободное крестьянство.
Поделиться книгой: