Меж двух орлов

Меж двух орлов

Оксана Зиентек

Вместо пролога

С любовью к O. J. Zientek

Странный народ обитает на границе Пущи. То ли наши, то ли пришлые. То ли люди, то ли вообще нелюди какие-то. Веками жили они бок о бок с пущанами, но сторонились друг друга. Однако новые времена заставляют пересмотреть старые обычаи.

 С севера надвигается мощная сила: разбойные рыцари с черным орлом на щитах – гербом своего магистра – грозят обоим народам. А князь на юге хоть и не прочь завладеть лакомым куском ядзвинских земель, но погряз в столичных интригах и не спешит на помощь своим.

В непростое время пришлось юной Мирославе не только привыкать к новому дому, но и входить в чужой для нее род. Здесь все другое: язык, обычаи, даже дома другие. Привыкать тяжело, но надо, ведь от отношений Мироси с мужем зависит, будет ли этот странный народ сражаться в новой войне на стороне пущан или против них.

В непростое время пришлось могучему воину Боруте привыкать к семейной жизни. Девочка-жена наслушалась страшных сказок и смотрит на его мир перепуганными глазами. А договариваться как-то надо. Ведь именно от его отношений с женой зависит, станут пущане для его народа союзниками, готовыми дать убежище в случае беды, или врагами, готовыми ударить в спину.

Между двух орлов, бьющихся за новые земли, пытаются выжить два человека и два народа.

Глава первая: Мирося

Пуща шумела. Вековые деревья натужно скрипели под напором первого весеннего шторма. Раскаты грома гулко проносились над бесконечными лесами, особенно гулко отдаваясь в низинах. Дождь смывал с земли зимнюю серость, пробуждая, оживляя, заставляя встряхнуться в преддверии настоящей весны.

               Селяне подставляли лица каплям дождя и осеняли себя знаком Творца: «Дождались! Дожили! Отзимовались!». Пора сеять. Напоенная весенними дождями земля даст щедрые всходы, обещая сытую осень и не голодную зиму.

Но был в округе человек, которому наступление очередной весны только добавляло седины на висках. Пан Януш стоял у открытого окна, глядя на Пущу. Прошлой весной, почти в такое же время, когда чуть просохли болота, рыцари с Поморья разорили два поместья к северу от Соколува. И даже почти готовый Храм, который пан Ясновский строил по обету в своем имении, не удержал их, песиголовцев!

Но, видно, не забыл Творец стараний Ясновского. У младшего сына, что как раз выбрался на дальнюю ярмарку, колесо в дороге слетело на колдобине. Полдня они с холопом-возницей промучались, да так в лесу и заночевали. Вот на те самые полдня парнишка к бойне и опоздал. Да еще одна из невесток, умница, сообразила схватить малышню в охапку и сбежать через ежевичник. А ведь сколько раз грозился сосед тот ежевичник под корень выкорчевать, а то под самый дом уже разросся… Не успел.

Пан Януш потер рукой ноющий затылок, вспоминая, как вез его домой пан Ясновский из того похода, где его дубиной по хребту приложило. Добрый был сосед, ничего не скажешь. За то пан Януш и послал его сыну воз добра да семью молодых холопов, на обзаведение. А то толку с земли, когда ее пахать некому. Всех, кто в лес сбежать не успел, рыцари с собой угнали.

Говорят, хотят научить «поганское племя вере в Творца». Так разве ж для этого надо народ до самого моря гнать? Не все ли равно тому Творцу, где пан Януш с холопами ему помолятся? Если время есть, можно и в город в Храм съездить, а если коней по бездорожью гнать жалко, так можно дома помолиться. А с холопа, с него вообще спрос невелик. Осенит себя в поле знаком Творца и пусть дальше пашет

               Пан Януш понимал, что одна Пуща надолго рыцарей не удержит. Правда, между землями Ясновских и Соколувских клином в Пущу входили земли ядзвинов. Поганское племя и сами разбойники хоть куда, в иное время пан Януш еще задумался, от каких соседей больше вреда. Но выбирать, увы, не приходилось.

Хотел того пан Соколувский или нет, а надо будет договариваться с ядзвинским князем. Своему-то князю за всем присмотреть недосуг. Он, говорят, напрочь увяз в шляхетских склоках. Никак не может признать старшинство рода за королем. А пока панове князья старшинством меряются, простому шляхтычу приходится крутиться между «вашими» и «нашими».

- Тата? – Стук в дверь прервал размышления пана Януша. В комнату заглянула Марыся – старшая из оставшихся незамужними дочерей. – Мама велели к обеду звать.

- Добро, - кивнул шляхтыч, - скажи, сейчас буду.

- Тата, - не отставала егоза, - мама велели напомнить, чтоб Вы окно не забыли закрыть.

- Иди уже, наказание ты мое! – Раздраженно отмахнулся пан Януш. – Вот же ж… Достанется кому-то счастье! В своем доме шагу спокойно ступить не дадут.

               Еще раз глубоко вдохнув настоянный на дубовой коре воздух Пущи, пан Януш потянулся к створкам, плотно закрывая окно. В чем-то жена права, выстудишь горницу, дров потом не напасешься. А Пуща, она жадных не любит. Поворчав еще немного, пан Януш пошел туда, где из общего зала доносился наваристый дух похлебки.

               Семья Соколувских за обедом придерживалась старых обычаев. Посреди стола стояла одна большая миска, из которой чинно, без спешки черпали похлебку сперва мужчины, потом женщины и дети. Раньше, говорят, бабы за стол вообще не садились, но то было раньше. Вон, в столице, говорят, вообще до того дошло, что сидят паненки за столом, чисто тебе княгини, а рыцари им и мясо режут, и кусочки послаще подают. Только что в рот, как дитяти малому, не вкладывают. Тьфу, в общем. Срамота!

               Обычно молодежь, в ожидании своей очереди, не упускала случая пошутить вполголоса или подергать друг друга за пояса и косы. Только тихонько, а то от отца недолго было и ложкой по лбу схлопотать. Однако, сегодня все сидели тихо, глядя на то, с каким сосредоточенным видом пан Януш черпает густое варево.

- Что за рыба? – Спросил он, приглядываясь к выловленному куску. – Селава или троць?

- Селава1 – Ответил Гжегош, старший сын и наследник. – Сегодня на озере лов хороший был.

- Так закоптить было надо, раз хороший.  – Проворчал пан Януш, сам удивляясь своему недовольству. То ли гроза давила, навевая беспокойство, то ли ныли старые раны…

- Закоптить надо было. – Повторил он уже спокойнее, вылавливая из похлебки следующий кусок.  – Сами знаете, почетный гость одной солониной сыт не будет.

- Гости? – Насторожился сын. Младшие тоже подняли головы в предвкушении.

- Мало ли… Сваты заглянут… - пан Януш многозначительно оглядел двух оставшихся в девках дочерей. Две пары почти одинаково глаз смотрели на отца по-разному. Марысины – с надеждой, Миросины – с мольбой.

- От кого хоть сваты? – Не выдержала пани Малгожата, до этого предпочитавшая есть молча.

- Да хоть от кого. Хватит уже по округе бегать, словно дети малые. Нагулялись.

- Тата! – Деланно возмутилась шестнадцатилетняя Марыля, - Мироська носится по околице, словно холопка, а как наказывать, так меня?!

- Цыц! – Пан Януш весомо так приложил ладошкой по столу, отчего ложки жалобно звякнули. В углу в люльке захныкал младенец. Вздохнув, невестка встала из-за стола и пошла кормить. Посмотрев, как Гжегош провожает жену взглядом, пан Януш добавил.

– Гжесь, вон, тоже упирался. И жениться ему еще рано, и не нагулялся, и славы не добыл. А теперь не оторвется никак от своей Зоськи. И потом, нашла тоже наказание! Да если б не беда с Ясновскими, была бы ты еще по прошлой осени в Ясновке. Мы со старым Ясновским обо всем уже сговорились.

- Тата, Вы-то со старым Ясновским сговорились, а вот молодой что-то о том вспоминать не спешить. – Негромко заметил Гжегош, зачерпывая похлебки в свой черед.

- Ничего, припомним, если надо. – Старого шляхтыча тоже было непросто сбить с толку. – Прошлой осенью и я ему припоминать не спешил. Сам помнишь, что от Ясновки осталось. Не хватало еще, чтобы моя дочь на пепелище зимовала!

               Так что еще до зимы обеих отдам, а там и на покой можно. Все. Я свое слово сказал, доедайте, дети Творца.

               С этими словами пан Соколувский отложил ложку и, встав из-за стола, широким шагом вышел из горницы.

- Яночку! – Кинулась за ним пани Малгожата. – А киселику? Клюквенного. Все ж как ты любишь, пане мой!

- Потом, Малгося, потом… - старый шляхтыч остановился, давая жене время притворить дверь, чтобы не слышали дети и служба. – Ты лучше того, взвару мятного мне завари, с медком липовым.

- Сейчас, пане мой,  - всполошилась пани Малгожата. – Нехорошо тебе, Яночку?

- Давит что-то, Малгося. Прямо, дух запирает. Завари. А я пойду, прилягу после обеда.

- Отдохни, отдохни - пани Малгожата ласково погладила мужа по рукаву. – Распереживался ты с этими сороками. Ничего, все панны поначалу упираются, а потом делают, как отцы велят. Виданое ли дело, отцу родному перечить!

               Чуть позже, отпаивая мужа мятой и медом, хозяйка поместья спросила, как бы ненароком.

- Ну, Марысю – понятно, с Ясновскими мы и правда давно сговаривались. А за кого ж Миросю думаешь отдавать?

- За ядзвина Боруту, Сколомендова сына, если сговориться получится.

- За поганина? – Ахнула женщина. – Яно-очку, не губи дитя!

- Ох, Малгося, не трави душу. Самому не сладко: на старости лет приходится к поганам на поклон идти. – Пан Януш вздохнул и снова отхлебнул из кружки. – Но если сядет Мирослава наша пани в Ятвежу, они с мужем и Гжегоша с семьей от рыцарей прикроют, и Марылю с Ясновским, если надо, подопрут. А если дальше будем поодиночке стоять, то поодиночке нас и бить будут.

-   А до пана каштеляна дойдет если? Или, не допусти Творец, до самого князя? Что скажут то?

- А что нам князь сказал, когда мы прошлой весной просили помочь управу на рыцарей найти? Что мы – опора Отчизны, и он, князь, поручает нам держать границу, пока он в столице ведет важные переговоры о судьбе Королевства. Ясновку сожгли, Журавино сожгли, у нас две кобылы с жеребятами от фризского жеребца, угнали, другим соседям много убытку причинили. А князь о нас с той весны так и не вспомнил.

               Да и что ему с того? Я же не ему указываю, с кем биться, а с кем – мириться. Свою дочь сватаю. А в своем дитяти я волен, тут мне даже сам король слова поперек не скажет.

               Пани Малгожата только покачала головой, то ли соглашаясь, то ли нет. Но спорить с мужем не стала, решив подождать со спором до лучших времен. А, может, еще и убережет Творец. Эти все планы пана Януша – это ведь пока только так, разговоры. Не стоят еще на пороге сваты от странных соседей, не поют соседские девушки Мирославе свадебных песен...

               А, может, еще и не захотят ядзвины с соколувской шляхтой родниться. Кто ж их, поган, знает. Пани Малгожата отпаивала мужа взваром, а сама мысленно перебирала всех молодых парней в округе. А ну ж, удастся уговорить мужа поискать дочке счастья в другом месте!

Но чем дольше думала пани Малгожата, тем больше убеждалась, что муж прав. Парней в округе было много, но одни из были еще малы, другие разъехались по княжеству, служа князю и добывая рыцарской славы. У третьих всего добра было, только имя да герб.

Оно, конечно, годик-другой подождать было можно. Это Марыле уже семнадцать, в самом соку панна, того и гляди, переспеет. А Мирославе в конце весны только-только шестнадцать исполнится, можно и подождать.

«Да, точно, так и надо сделать.» - решила для себя хозяйка дома. Она даст мужу отлежаться, а потом снова поговорит о судьбе младшей дочки. Януш хоть и бывает порой крутого нрава, но отходчив.

- Нет,  - ворчала она сама себе под нос, возясь в клети, - ну вы такое видели?! Мало ему того, что дитя родное за поганина отдает! Еще и его, поганина этого, просить надо! А вот тебе, окаянный!

               Добрая пани Малгожата не сдержалась и от всей души показала стене кукиш. Стена, добротно срубленная из дюжих колод, промолчала. Впрочем, чего было ожидать от стены? Дерево, оно дерево и есть. А если когда-нибудь покажется тебе, что бревна начинают с тобой пререкаться, то тут уж, ясное дело, одно спасение: пить меньше надо. А хозяйка, отведя душу, продолжала дальше заниматься хозяйством и ворчать.

- Ну быть же ж такого не может, чтобы на всю округу – один жених…

               День постепенно клонился к вечеру. Утомленные хозяйскими хлопотами Соколувские потихоньку готовились ко сну. Пан Януш, благословив детей, ушел с женой в хозяйские покои. Гжегош что-то долго втолковывал жене, а потом тоже увел Зоську. Одна нянька осталась дремать в углу, мерно покачивая колыбель и периодически всхрапывая.

Постепенно во всем поместье стихал шум. Только то там, то ту раздавались лай собаки и приглушенные смешки. Как ни тяжела была работа на отвоеванных от леса полях, молодость брала свое. Но со временем стихли и они. Спали хозяева и холопы, и только в девичей светелке две сестры шептались о самом важном.

- Как ты думаешь, Марыська,  - спросила Мирослава, приподнявшись на кровати и опираясь на поставленную стоймя подушку. – Тата это серьезно, ну, про две свадьбы?

- Кто знает? – Марыля нехотя повернулась к сестре. – Сама же знаешь, что если б не тот набег. Меня б еще той осенью отдали. Да и тебе уже пора.

- Пора-не пора… - Мирослава недовольно стукнула по полушке. – А я, может, не хочу пока замуж! У татка с мамкой меня и любят, и жалеют. А как там на новом месте будет, кто знает. Ты-то теперь хоть знаешь, что хозяйкой будешь

- Как же, хозяйкой! – Фыркнула в ответ Марыля.

- Марыська, - голос младшей сестры понизился до еле слышного шепота, - а ты не боишься?

- Чего?  - Не поняла сестра.

- Ну-у, замужа там, и всего такого…

- Скажешь тоже! – Фыркнула сестра. – Ты прямо как Зоська. Помнишь, та тоже вечером на свадьбе обревелась. А теперь стоит только Гжесю в светелку поманить, бегом бежит.

- Так он же муж ей,  - не сдавалась Мирося, - а то – совсем другое.

- Ну какое другое?! – Марыля хотела спать, поэтому сестрины разговоры все больше ее раздражали. – Скажешь тоже. Выдадут тебя замуж, и он тебе тоже мужем будет. Будет все то же самое. Спи уже, непоседа. Правильно отец сказал, пора тебе. А то понавыдумываешь себе чего-попало, а потом маешься. И вообще, чего ты ко мне прицепилась? Спроси завтра Зоську, пусть она тебе расскажет, как оно – замужем.

               Мирослава обиженно бросила подушку на свою сторону постели и улеглась, демонстративно отвернувшись от сестры. Но просто так уснуть ей не давала деятельная натура.

- Как же, так она и побежала всем на мужа жаловаться. – Ворчала она, не обращаясь ни к кому конкретно. – И потом, чего ей жаловаться, она же за нашим Гжесем, а его доброту все знают. А тут отдадут непонятно за кого, а ты потом мучайся…

               Наконец-то терпение Марыли не выдержало и она от всей души приложила младшую подушкой. Мирося подскочила было, чтобы дать сдачи, но некстати раззевалась.

- Ну и спи себе, - проворчала она, снова ныряя под одеяло. – Так все самое интересное проспать можно.

               Вскоре обе сестры уже мирно спали, как в детстве, предоставив родителям решать взрослые вопросы.

1. Селава (sielawa – пол.) – ряпушка европейская

Глава вторая: Борута

Со двора раздавались звуки ударов. Звонкие удары сталью о сталь, глухие удары дубины о дерево, шлепки падающих тел. Староста Сколоменд одобрительно прислушивался к шуму, по ритму звуков пытаясь догадаться, который из сыновей сегодня взялся вести тренировку. Улыбнулся, кивая своей догадке, но скупая улыбка тут же сменилась горькой складкой.

Угадывать-то особо было не из кого. Изо всех сыновей, что боги посылали Сколомендову роду, до возраста воина дожили лишь трое. А прошлой весной, после стычки с орденцами, еще одного сына пришлось провожать к предкам. Так что долго гадать старому воину не приходилось. Старший сын, Скирмут, больше любил схватиться с врагом врукопашную на широком поле. Младший – Борута, тот предпочитал короткие стычки из засады. Чести в такой битве было меньше, но, надо признать, гораздо больше толку.

               Сколоменд и сам понимал, что времена больших битв для его народа прошли, скорее всего, безвозвратно. На сходе старейшин каждый раз говорили об одном и том же, сильные соседи все больше и больше оттесняют их народ в леса. А сшибки с наглухо закованными в броню рыцарями все больше превращаются в самоубийства.

               Нет, они, в отличие от пущан или орденцев, так кичащихся своим богом и своей верой, ни смерти, ни мертвых воины его народа не боялись. Но рано или поздно даже им приходится признать, что погибший не защитит сестру, не утешит молодую вдову, не накормит голодной зимой слабеющих детей. Надо было думать, как жить дальше.

Шум боя за окном стих. Теперь оттуда раздавались выкрики, дружеские шлепки и веселый смех. Старейшина отодвинул заслонку, впуская в дом солнечный свет и выпуская ароматный дым, тянущийся от курильницы. Так и есть, тренировка закончилась, и сейчас молодые мужчины и парни весело толпились у колодца, поливая друг друга водой из прямо из ведер.

То там, то тут у домов мелькала женская фигурка. Зима прошла, скоро наступил время свадеб. Самое время присмотреться к женихам. А парни и не против, вон как красуются. Старейшина зябко поежился, поправляя на груди подбитую мехом телогрейку. Эх, были времена, когда и он мог позволить себе вот так, без рубахи обливаться весной родниковой водой. Были да прошли.

- Старейшина Сколоменд! – В покой вбежал отрок, один из тех, кто пока не заслужил право называться мужчиной и помогал по-мелочам. – К Вам пущане просятся. Говорят, разговор есть, по-соседски.

- Что за пущане? – Сколоменд удивился. С некоторых пор с соседями пущане предпочитали встречаться только на ярмарках. Раньше, говорят, было проще: их народ с пущанами и воевал, и мирился, и свадьбы играл. Но те времена помнят только самые старые люди, даже Сколоменд уже такого не застал. Что теперь заставило пущан не ждать тлетней ярмарки, а приехать самим? Впрочем, ответ на этот вопрос Сколоменд знал, не «что?», а «кто?».

- Говорят, пан Януш Соколовский со своими людьми.

- Сколько их?

- Пятеро. Прикажете проводить?

- Веди. И позови остальных старших. Хотя… Стой! Пока просто веди. Остальных позовешь потом. Сперва послушаем, что расскажут эти пущане, хе-хе, по-соседски.

Сколоменд прикрыл окно, перетянул седеющие волосы кожаным ремешком с серебряными накладками, провел рукой по лицу, оглаживая усы и бороду.  На всякий случай еще отряхнул невидимую пыль с рубахи. Ну вот, - усмехнулся сам себе, - прихорашиваюсь, словно жених перед сватовством.

               Впрочем, на пороге усмешка сошла с его лица. И в большой общинный покой вышел уже не просто старейшина, Вождь. Сколоменд придирчивым взглядом прошелся по покою, убеждаясь, что селение не ударит в грязь лицом перед редкими гостями. Одобрительно кивнув, прошел к высокому столу. Теперь можно и гостей принимать.

- Доброго здоровья хозяевам! – Вежливо поздоровался пан Соколувский, входя в зал. Его люди молча поклонились и остались стоять, переминаясь с ноги на ногу.

- И вам здоровья, пане соседе! – Так же вежливо ответил Сколоменд. – Присядьте, отдохните с дороги. Промочите горло пивком.

               Старейшина никак не показывал, что больше всего на свете его сейчас гложет любопытство. Насколько он помнил, этот сосед никогда особо не задирался, никакого вреда не приносил, уговора про общую дорогу не нарушал. Да и вообще, с той стороны поселения, где земли впритык подходили к землям Соколува, давно уже не было ничего серьезного. Разве что малолетки побузят немного, но с ними разбирались такие же малолетки с другой стороны. Чем бы дети не тешились…

- Хорошее у тебя пивко, сосед! – Похвалил пан Януш, отставляя ополовиненную кружку.  – На чем варили?

- Так на том ячмене, что с нови. – Охотно поддержал добрососедскую беседу старейшина.  – Пан сосет еще прошлым летом жаловался, что мы полпущи спалить намерились.