Помоги проекту - поделись книгой:
Джесс Хилл
Больная любовь. Как остановить домашнее насилие и освободиться от власти абьюзера
Jess Hill
SEE WHAT YOU MADE ME DO
© Крейнина И., перевод на русский язык, 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Предисловие. Моя методология
В этой книге, где было возможно, я заменила термин «домашнее насилие» на «абьюз»[1]. Я посчитала, что это необходимо, потому что в ряде чудовищных случаев давление присутствовало, а физическое насилие – нет. Или оно было практически незаметно. Как пишет правозащитница Ясмин Хан, глава организации Eidfest Community Services, в статье для портала
Во взаимодействии журналиста с его источниками обычно работает односторонний диктат: как правило, пишущий выбирает, что именно и в каком виде будет опубликовано. Но я решила, что в данном случае сделаю ровно наоборот: оставлю окончательное слово за теми пострадавшими, которых привлекла для написания этой книги. Если процесс работы над ней не даст им позитивного опыта, то к чему тогда все это? Каждого, кто беседовал со мной, я уверяла, что это именно
Кое-где при необходимости я опускала факты, связанные с происхождением и национальностью некоторых из них. Я делала это либо для того, чтобы защитить жертв, либо чтобы затруднить идентификацию участников тех или иных судебных разбирательств (согласно пункту 121 Семейного кодекса[3] запрещено публиковать любую информацию, которая могла бы служить для установления личных данных сторон судебного процесса). Истории в главе, посвященной семейному праву, записаны со слов пострадавших, взрослых и детей. Да, я не выслушала другую сторону, посчитав небезопасным обращаться за разъяснениями к предполагаемым абьюзерам. Однако внимательно изучила записи их показаний и постаралась быть максимально объективной.
Некоторые из высказываемых мною идей могут показаться спорными, и в каждом конкретном случае я прямо это оговариваю. Несмотря на то что нам удалось привлечь лучшие умы для рецензирования и редактирования собранного материала, вся ответственность за ошибки и неточности целиком и полностью лежит на мне. Если вы заметите их, пожалуйста, обратитесь в издательство Black Inc., и мы сделаем все возможное, чтобы внести исправления при переиздании.
Введение
Телефоны в офисе Safe Steps, работающей круглосуточно семь дней в неделю горячей линии для пострадавших от насилия в штате Виктория, вдруг замолчали. «Когда они перестают звонить, я нервничаю, – говорит оператор. – Такое бывает редко. Иногда случаются «обострения», когда звонки раздаются каждые три минуты. Некоторые женщины набирают этот номер уже не в первый раз: по статистике, они обычно возвращаются к партнеру-абьюзеру в среднем семь раз перед тем, как бросить его окончательно». «Наверное, вам досадно видеть, что женщина была готова уйти, а потом вернулась?» – предположила я. «Нет, – уверенно отвечает психолог-консультант – Я злюсь, потому что ее партнер обещал прекратить насилие, но все повторяется снова и снова».
Через год после того, как я взялась писать о домашнем насилии, меня посетило ужасное открытие. Дело было в 2015 году. Чудесной летней ночью я развешивала в палисаднике только что постиранное белье. Вокруг повизгивали маленькие летучие мыши, питающиеся фруктами. Прохладный ветерок приятно освежал кожу. На душе у меня было спокойно. Ощущение уверенности и чувство безопасности не покидали меня. Я пошла обратно к дому, держа в руках бельевую корзину, и уже было поднялась по ступенькам заднего крыльца, как вдруг мое сознание пронзила мысль, поразившая меня с такой силой, что у меня даже навернулись слезы на глаза. Мне очень повезло: я могу чувствовать себя в безопасности в темноте – пусть даже и у себя на заднем дворе! А сколько женщин не находят покоя в собственном доме? Сколько женщин, поднимаясь на крыльцо, вздрагивают от страха? Сколько женщин с ужасом думают о том, что произойдет с ними этой ночью в постели? Представляю, как у какой-нибудь бедняжки начинает биться сердце при всяком шорохе листвы, стоит ей только представить себе, что где-то во мраке ночи ее поджидает мужчина с недобрыми намерениями. Тот самый мужчина, которого она когда-то любила.
Мы много говорим об опасности прогулок по темным закоулкам, но на деле в каждой стране мира есть немало женщин[4], для которых самым непредсказуемым и опасным местом стал их собственный дом. В 2017 году в мире было зарегистрировано 87 000 убийств женщин, из них более трети (30 000) погибли от рук сексуального партнера, а еще в 20 000 случаев убийцей оказался тот или иной родственник[5]. [1] В Австралии с населением почти 25 миллионов человек от насилия со стороны интимного партнера погибает одна женщина в неделю. [2] Эта статистика доказывает, что женщинам стоит бояться не какого-то монстра, скрывающегося под покровом ночи, а мужчин, в которых они некогда были влюблены. В это трудно поверить, но это факт.
Эта книга о любви, насилии и власти. Она посвящена феномену, проявляющемуся как вдали от посторонних глаз, так и на публике. Хотя преимущественно за ним стоят мужчины, не любящие пристального внимания. Я попытаюсь ответить на вопросы, обычно не задаваемые вслух, например: «Почему они так поступают?» Моя книга о том, что нужно пересмотреть привычные представления и стереотипы и прямо взглянуть на одну из самых сложных и актуальных проблем нашего времени.
Впервые в истории мы набрались смелости, чтобы дать отпор домашнему насилию. У нас на глазах происходят большие перемены. И впоследствии, думаю, 2014-й назовут годом, когда в западном мире наконец начали серьезный разговор о насилии мужчин по отношению к женщинам. Впрочем, ни в одной стране не поднималось такой волны протеста, как в Австралии: 12 февраля 2014 года все население ополчилось против этого зла.
В тот день австралийцы с удивлением наблюдали за одинокой обезумевшей от горя женщиной, стоявшей посреди улицы. Взгляд ее блуждал: она смотрела то в землю, то поднимала глаза к небу, то направляла взор куда-то поверх стайки репортеров, которые с нетерпением ждали, когда же она сделает заявление. Этой самой обыкновенной представительнице среднего класса предстояло рассказать о трагедии, разыгравшейся буквально накануне. Ее одиннадцатилетний сын погиб от рук своего отца. Одиннадцать лет мать заботилась о безопасности мальчика, но при этом пыталась сохранить в его сердце любовь к отцу. В конце концов, разве не так ей предписывало действовать общество? Надо было поглубже спрятать собственный страх, все время быть начеку, отслеживать малейшие намеки на опасность, а параллельно устраивать все так, чтобы ребенок все же общался с отцом. «Никто не любил Люка больше, чем Грег, его папа. Никто не любил его больше, чем я», – настаивала Рози Бэтти даже после того, как Грег нанес несколько смертельных ударов ножом сыну. Ранее она и сама пережила насилие со стороны Грега, ушла от него и в течение нескольких лет предупреждала полицию, что ее бывший муж непредсказуем и может представлять угрозу для сына. Но в судах и полицейских участках недооценили ее заявления. Не хотели слушать, не верили. Иногда, правда, что-то предпринимали, но потом дело начинало буксовать, терялось среди бумаг. То же самое происходило ранее с другими бесчисленными жертвами абьюза. И вот предсказания Рози сбылись. Причем все произошло не за закрытыми дверями, как обычно бывает в таких ужасных случаях, а на городской площадке для игры в крикет, прямо на глазах у других детей и их родителей. «Если вообще можно делать из трагедии выводы, пусть все усвоят этот урок, – сказала Рози Бэтти журналистам. – Семейное насилие может пережить каждый. Оно может коснуться любого человека, независимо от того, насколько он интеллигентен и благополучен». В глазах рядовых австралийцев Бэтти и есть «
Когда случилось несчастье, Рози не ушла в тень, чтобы там тихо лить слезы в одиночестве, а обратилась к обществу с призывом к действию. Ее выступление, подкрепленное впечатлением, которое произвела трагедия, пробило стену равнодушия и заставило людей обратить внимание на проблему. Мать погибшего мальчика сама оказалась невинной жертвой, она искренне горевала о своей потере и приглашала всех разделить эту боль. В день убийства Люка вся нация будто прозрела. Через сорок лет после того, как в Австралии открылся первый приют для женщин, мы наконец-то готовы поверить в домашнее насилие. Пострадавших от него, некогда изгнанных из респектабельного общества, теперь просят поделиться своими историями. Пришло время их выслушать. Мы просто
Не вполне ясно, почему после многочисленных трагедий, а также после длившихся десятилетиями заявлений об абьюзе одно конкретное убийство стало решающим фактором и изменило ситуацию. Гибель Люка Бэтти пришлась на особый период. По всему миру те, кто столкнулся с домогательствами и принуждением, стали рассказывать о себе, ничего не стыдясь и требуя, чтобы к их голосам прислушались. В апреле 2014 года Белый дом потребовал провести проверку в американских студенческих кампусах, где процветало сексуальное насилие, виновники которого слишком часто оставались безнаказанными. [3] «Все мы знаем, что во многих наших учебных заведениях небезопасно, – отметил вице-президент США Джо Байден, – в колледжах и университетах не должны более закрывать на это глаза». Месяцем позже, в мае, молодой американец по имени Эллиот Роджер опубликовал видеоролик с женоненавистническими высказываниями и после этого устроил стрельбу неподалеку от Калифорнийского университета, убив шестерых человек и ранив четырнадцать. От рук Роджера погибло больше мужчин, чем женщин. Вероятно, юноша страдал психическим заболеванием, но то, что при этом он был движим ненавистью к противоположному полу, не вызывало сомнения. У него изъяли дневник: Эллиот исписал сто тридцать семь страниц и в этом леденящем душу манифесте ругал «шлюх», отказывающих ему в сексе, то есть в том, что ему положено «от природы». Досталось и мужчинам, которые отбирают у него право на сексуальную самореализацию. «Девушек не привлекают джентльмены. Им нужны альфа-самцы, – пишет Роджер. – Эй вы, суки, кто сейчас ваш альфа-самец?» Конечно, это взгляд на мир безумца-одиночки. Но его позиция находила поддержку на онлайн-форумах, в которых он нередко участвовал, а также в группах по защите мужских прав. Ее высказывали сетевые тролли, угрожавшие прекрасному полу изнасилованиями и избиениями.
Печально, но факт: угрозой для очень многих женщин становится не чужак-насильник, а близкий человек.
То, что давно уже знакомая женщинам по всему миру ненависть вылилась в убийство, стало последней каплей. Стартовало движение с хэштегом #YesAllWomen, в котором участвовало более миллиона человек, рассказавших о том, как они живут в страхе, сталкиваясь с преследованием, угрозами и давлением. Позже в том же году Рей Райс, звезда американского футбола и Национальной футбольной лиги США, ударил в лифте в казино свою невесту Дженай Палмер. Этот эпизод вызвал еще одну мощную волну онлайн-признаний и рассказов о домашнем насилии с хэштегом #WhyIStayed. «Того, что принес нам 2014 год, я ждала всю свою жизнь, – говорит писательница из США Ребекка Солнит. – Он отрезвил женщин, как холодный душ, и активизировал феминистское движение. Мы отказываемся покоряться пандемии насилия – изнасилованиям, убийствам, избиениям, домогательствам на улицах, угрозам в сети». [4]
Австралийскую общественность вывело из ступора публично совершенное жестокое убийство мальчика. Тут же вскрылась шокирующая статистика. В штате Виктория, где жила семья Бэтти, только в 2013–2014 годах полиции пришлось реагировать на более чем 65 000 случаев семейного абьюза. (Эта цифра на 83 % выше, чем аналогичный показатель пятилетней давности.) [5] Звонки о подобных инцидентах поступают полицейским примерно каждые две минуты[6]. [6] СМИ, поглощенные темой исламского терроризма, практически не освещали тот факт, что волна «домашних» преступлений растет и достигает гигантских размеров. А теперь общественность недоумевает: неужели все это правда? Отчего это происходит? Как насилие над женщинами могло получить такое широкое распространение?
Семейный абьюз – глубокая рана на теле нашего общества. С ним сталкивается каждая четвертая австралийка[7]. Почти 60 % пострадавших женщин нуждаются в госпитализации. [7] Каждая пятая женская попытка самоубийства связана с домашним насилием. [8] Сейчас растет количество аборигенок, представительниц коренного населения австралийского континента, попадающих в места заключения. 70–90 % этих преступниц сами были жертвами домашнего насилия. [9]
Разверзшаяся бездна порождает нескончаемый поток женщин и детей, вынужденных бежать из дома: в 2015–2016 годах 105 619 человек – 94 % из них женщины и дети – признались, что абьюз в семье стал причиной того, что им пришлось обратиться за помощью в приюты и кризисные центры. [10] У подобных домашних трагедий далеко идущие разрушительные последствия, но мы редко можем проследить всю их историю и добраться до первопричины. Заметен лишь катастрофический итог – растущее количество бездомных, увеличивающееся число женщин-заключенных. Все недоумевают: почему же дела так плохи? [11]
Подобная сосредоточенность на
Благомыслы часто советуют не употреблять такие понятия, как «бытовой абьюз» или «домашнее насилие», потому что подобная терминология несколько приукрашивает реальность. Вместо этого, по их мнению, нужно сблизить эти явления с уголовно наказуемыми деяниями, именуя их покушениями, нападениями или даже терроризмом. Но тогда исчезает суть. Домашнее насилие – это не
Мы часто называем абьюз в семье преступлением, но и это не совсем верно. Преступление – это вполне определенный проступок. Если вас ударили, вы можете вызвать полицию и заявить, что на вас напали. Бывает, что в семье случаются подобные инциденты, однако самый худший вид абьюза невозможно зафиксировать в протоколе. Полиция не станет записывать ужасные переживания жертвы, а судья не станет их рассматривать. И все потому, что домашнее насилие – это язык устрашающих намеков, который складывается постепенно и понятен только людям, вовлеченным в определенные отношения. У того, кто стал объектом психологического давления, может перехватывать дыхание от косого взгляда, саркастической интонации или даже от гробового молчания. Все это сигналы, к которым человек привык прислушиваться. Так животные предчувствуют надвигающийся ураган. Эти знаки сообщают, что опасность близка, что она уже рядом, да и вообще повсюду. Для многих жертв физическое насилие – наименее болезненное из всего, что с ними происходит. Практически все, кто не подвергался физическому нападению, говорили: лучше бы обидчик ударил или меня, или совершил что-то, что сделало бы насилие более очевидным, так сказать, «реальным».
В обществе бытует ложный стереотип, будто притеснениям в семье подвергаются лишь самые уязвимые – малообеспеченные, неуверенные в себе, психически нестабильные.
В конце концов, нет ничего преступного в требовании, чтобы девушка больше не виделась с родными. Нет ничего преступного в том, чтобы указывать ей, что надеть, как убираться в доме, что покупать в супермаркете. Закон не запрещает убеждать жену, что она никчемная и бестолковая, или в том, что она не имеет права на некоторое время оставить детей на мужа. Не запрещено постоянно делать из мухи слона, так что женщина потеряет чувство реальности и не сможет понять, что было, а чего не было. У нас не сажают в тюрьму за то, что ты настраиваешь против кого-то всю семью. Однако все это модели контролирующего поведения, красные флажки, предупреждающие о грядущем бытовом убийстве. Когда настоящее преступление совершится, будет уже слишком поздно.
Последние несколько десятилетий эксперты подчеркивали, что подобные психологические травмы, повторяющиеся снова и снова, могут приводить к формированию своего рода «рабства сознания». Жертвы отчаянно пытаются понять, что же на самом деле происходит. Атмосфера постоянного давления складывается из относительно незначительных унижений и оскорблений. Они случаются так часто, что мы их не замечаем, как не замечаем собственного дыхания. Предположим, что удастся отыскать способ надлежащим образом квалифицировать подобное поведение агрессора как преступление. Но как пострадавшая сможет доказать, что все это время была не в состоянии просто взять и уйти от мучителя? Ведь для окружающих все выглядит так, будто никто ее не неволит. Друзья и родственники – особенно те, кто никогда лично не сталкивался с домашним насилием, – не могут понять, как такое возможно. Им невдомек, как умная и независимая женщина может жить с мужчиной, который обращается с ней, как с тряпкой. Кроме того, трудно объяснить, почему даже после побега женщина зачастую возвращается к абьюзеру, а иногда и умоляет принять ее обратно. Почему тот, кого все считают хорошим парнем, придя домой, приставляет нож к горлу жены? Если мы задумаемся о
Логики здесь нет. Дополнительно запутывает ситуацию еще и то, что виновники сплошь и рядом искренне считают
Такое двоемыслие позволяет абьюзеру утверждать – и самому верить, – что нехорошо применять насилие против женщины. За четыре месяца до того, как Стивен Пит был арестован по обвинению в убийстве Аделин Уилсон-Ригни и двух ее детей[9], – дочери Эмбер Роуз и сына Кори Ли Митчелла, – он опубликовал пост в Фейсбуке, где заявил: «В тот день, когда ты поднимешь руку на женщину, ты официально перестаешь считаться мужчиной». [14] Будущий убийца, видимо, говорил искренне.
Если мы хотим успешно противостоять домашнему насилию, нам придется найти объяснение этим противоречиям.
«Настоящие мужчины не бьют женщин». Очень часто мы слышим от политиков, общественных деятелей и руководителей бизнеса такие утверждения. Но они, опять же, упускают из виду причины возникновения домашнего насилия. Сильный пол злоупотребляет доверием своих подруг не потому, что общество поощряет подобное отношение, а потому, что оно навязывает мужчине представление, будто у него все должно быть под контролем.
Муж злоупотребляет властью над женой не потому, что он по природе жесток. Просто общество внушает ему, что у него все должно быть под контролем.
Общественное мнение утверждает: если ты не будешь действовать уверенно и властно, то не преуспеешь ни в чем: не сможешь завоевать девушку, заработать деньги, окажешься уязвимым и проиграешь другим, более сильным мужчинам, которые воспользуются твоей слабостью и перехватят инициативу. По сути, выходит, что того, кто не заявит себя «настоящим мужиком», ждут нищета и одиночество. Те, кто усваивает эти установки, не обязательно становятся абьюзерами – некоторые добиваются успехов и живут благополучно, другие всю жизнь внутренне борются с навязанными постулатами. При этом внушительное, даже шокирующее количество людей кончают с собой, считая, что потерпели неудачу. А некоторая часть, патологически озабоченная собственным статусом, самоутверждается дома, считая, что такова их обязанность и даже право по рождению. Социолог Эван Старк полагал, что управлять контролем куда сложнее, чем просто удерживать мужчин от насилия. Так что одно дело провозглашать: «мужчины не бьют женщин», – и совсем другое – вести честную кампанию против опасной нормы, утверждающей, будто мужчина должен быть всегда на коне. Ведь сами лидеры мнений зачастую являются живым примером, воплощающим данный этический стандарт.
В предшествующие эпохи никому не было дела до домашнего насилия. Сейчас всем есть до него дело. Власти тратят солидные деньги на просветительские кампании, преследуя амбициозные цели – перевернуть наши представления о насилии и неуважительном отношении к ближним, то есть те самые идеи, которые мы восприняли с детства. Быстрой прибыли эти инвестиции не дадут. Изменения произойдут лишь в следующем поколении, которое сформирует иной взгляд на мир.
События последнего времени разворачивались таким образом, что насилие и принуждение оказались в центре всеобщего внимания, чему в значительной степени способствовало движение #MeToo. Но из-за этого абьюзеры могут стать еще более опасными. По всей Австралии те, кто склонен к злоупотреблению своей мужской властью, пребывают вне себя от ярости. Как же так, женщины привлекли все внимание к себе, в то время как страдания противоположного пола игнорируются! Многие мужчины вымещают злобу на своих подругах, женах и детях. Они реагируют жестоко – это объективный факт. Когда я посетила офис горячей линии Safe Steps в Мельбурне, директор этой службы Аннетт Гиллеспи рассказала мне, что количество регистрируемых ими случаев насилия растет, и они становятся тяжелее. Жертвы говорят, что правозащитные кампании окончательно выводят абьюзеров из равновесия. «Женщины спрашивают, можем ли мы остановить социальную рекламу на телевидении и сделать так, чтобы вокруг перестали говорить о домашнем насилии. Всякий раз, когда их мужья видят эти ролики, они впадают в бешенство», – утверждает Гиллеспи.
В этой книге я сосредоточилась преимущественно на проявлениях агрессии мужчин против женщин, так как это наиболее серьезная и опасная проблема. Однако не стоит думать, что абьюз изобрели именно гетеросексуальные мужчины и они единственные, кто прибегает к нему. От домашнего насилия страдают, причем зачастую молчаливо, очень многие женщины в однополых союзах (предположительно около 28 %. [15]) Жестокие партнерши, возможно, запугивают своих жертв: если пожалуешься, будешь изгнана из гей-сообщества. Мол, тем самым ты выставишь перед всеми гомосексуальные отношения в невыгодном свете, да и полиция над тобой посмеется. Мужчинам-гомосексуалистам также приходится сталкиваться с давлением: многими из них манипулируют, угрожая тем, что предадут огласке их нетрадиционную ориентацию или положительный ВИЧ-статус.
Выходит, что в однополых отношениях абьюз зиждется на тех же патриархальных условностях, которые порождают насилие мужчин по отношению к женщинам. Он существует благодаря гетеросексизму и гомофобии, лежащим в основе патриархата. [16] В конечном счете, домашнее насилие – это способ продемонстрировать свою власть и удержать контроль. При этом, повторим, дисбаланс прав существует не только между разнополыми партнерами. Американская исследовательница Клер Ренцетти констатирует, что причиной насилия в гомосексуальных союзах становится неравенство и несправедливое распределение полномочий. Чем больше власти у одного, тем выше его физическое и психологическое давление на другого. [17] Кроме того, и в гетеросексуальных парах бывает так, что от абьюза страдает мужчина (хотя таких случаев относительно немного). Жертвы мужского пола испытывают абсолютно те же эмоции: они не покидают подругу-абьюзера в надежде на то, что смогут помочь ей разобраться с ее проблемами. Или оказываются в западне из-за страха, что не смогут защитить детей, если сами покинут семью.
Недавний новый всплеск домашнего насилия грозит нам встречей с устрашающей реальностью: сотни тысяч австралийцев причиняют близким боль, заставляют их страдать, и даже садистки мучают тех, кого вообще-то должны бы любить. С подобными неприятными открытиями мы сталкивались и раньше: в середине первого десятилетия нынешнего века нам пришлось поверить, что сексуальное надругательство над детьми совершали не единичные развращенные священнослужители: педофилы были выявлены не только среди рядовых клириков, но их систематически покрывали в самом Ватикане. Сейчас мы проходим поворотную точку, исторический перелом, когда у общества и властей меняется отношение к семейному насилию. Нужна выдержка и решимость, чтобы довести процесс до конца и решить проблему. Как говорит ведущий мировой эксперт по психотравмам Джудит: «Возникает большое искушение встать на сторону обидчика. Ведь ему нужно очень немного – чтобы мы ничего не предпринимали… А жертва, напротив, требует, чтобы окружающие разделили с ней ее боль. Она требует действия, вовлеченности, желает, чтобы о ней помнили». [18] Если у нас не хватит на это духа, если мы решим, что это слишком трудно, домашнее насилие опять уйдет в подполье и останется невидимым.
Абьюз в семье – неприятная и беспокойная тема. Но при этом не перестаешь удивляться, как многое изучение этого феномена может рассказать нам о нас самих. О том, как мы общаемся, как любим и даже как управляем страной. Именно поэтому последние четыре года я глубоко погрузилась в исследование этого вопроса. В своей личной жизни я не сталкивалась с насилием. Но, пытаясь понять его, я многое узнала о себе, об отношениях с людьми, об обществе, о власть имущих и о правоохранительной системе.
В представленных ниже главах я стану вашим проводником по необычной местности: мы будем блуждать в причудливых лабиринтах, изучая психологию насильников и их жертв, а также попробуем разобраться в кафкианском абсурде семейного законодательства. Мне удалось взглянуть на ужасающий мир домашнего насилия глазами пострадавших и самих абьюзеров. Пришло время всем нам присмотреться к явлению, которое давным-давно тихо и незаметно существует рядом с нами.
Глава 1. Руководство для агрессора
Ясный субботний день в Белла-Виста, предместье Сиднея, входящем в так называемый «Библейский пояс»[10]. Здесь живут люди верующие и состоятельные: большие красивые дома, чистые тротуары, аккуратно постриженные лужайки перед каждым крыльцом. Лишь одна из них выглядит странно: на ней высится куча выброшенных из дома вещей. В остальном все как обычно. Район обитаем, но на улице никого, кроме худощавого мужчины в вытянутой белой майке. Он наклонился к машине. Я направляюсь к нему, он машет. «Мой сын продает машину, поэтому я снимаю с нее все самое ценное», – со смехом говорит Роб Санаси.
Мы подходим по дорожке к дому. По кухне толкутся высокая элегантная блондинка и два парня лет двадцати.
Они смеются и строят планы на выходные. Здесь живут Роб с женой Деб и двое их взрослых сыновей. Деб ставит чайник, Роб приносит печенье. Одно из них надкушено. «Прекрасно! – произносит глава семьи извиняющимся тоном. – Кто-то великодушно вернул его обратно в коробку».
Стоящая у разделочного стола Деб улыбается: «Если съел только половину, испытываешь не такое сильное чувство вины». Роб пожимает плечами: «Такие вот причуды в нашей семейке». Дети прощаются и уходят по своим делам. Чай разлит по чашкам, угощение разложено на тарелке. Мы садимся за кухонный стол, чтобы обсудить историю супругов, которым есть что рассказать о домашнем насилии.
Роб возвращается к событиям 2006 года. Времена были тяжелые: его бизнес разваливался, да и семейная жизнь трещала по швам. «Мы с Деб ссорились… Вообще-то я больше, чем она, лез в бутылку, но со стороны могло показаться, что в конфликте участвуем мы
Деб качает головой: «Можно я кое-что добавлю? Причина, по которой мужу понадобилась терапия, состояла в том, что я вернулась на работу. В наших отношениях всегда остро стоял вопрос контроля, но на деле ни один из нас не осознавал, насколько сильно Роб старался управлять мною, пока я не предприняла нечто, что было вне его власти. Через три недели после того, как я начала работать, у него случился нервный срыв. Он быстро похудел на пятнадцать килограммов, постоянно испытывал тревогу, страдал от панических атак, пристрастился к ксанаксу[11] и стал думать о самоубийстве. Он совсем расклеился, и поэтому ему пришлось обратиться к психологу». Роб тихо кивает.
Во время первого сеанса терапии мужчина прошел длинный опрос. Нужно было ответить, повышает ли он голос, кричит ли, кидает или разбивает вещи, оскорбляет ли жену, ругается ли нецензурно. Вопрос был сформулирован именно так: «
На этом закончился первый сеанс. На прощание психолог-консультант сказал Робу: «Возьмите этот список с собой и обсудите с женой», а тот подумал про себя: «А вот это –
Поначалу Роб припрятал тот листок бумаги. «А потом я подумал:
Психолог не спрашивал пациента напрямую: «Бьете ли вы жену?» Вопрос был сформулирован мягче: «Кидали ли вы в нее различные предметы?»
Я спросила, что почувствовала Деб, когда увидела список примет абьюза. «Я помню, что сказал мне Роб, – ответила она. – Он объяснил: “То, что происходит с нами, – это домашнее насилие. То, что я делаю с тобой, называется эмоциональным манипулированием. Я не колочу тебя, но наношу эмоциональные удары, чтобы сохранить свою власть над тобой”». Это повергло женщину в шок. Она представляла насилие по-другому. Муж в пятницу вечером идет в паб, возвращается пьяным и бьет жену… «В респектабельных предместьях, где я родилась и живу, такого обычно не происходит», – говорила она. (Как потом выяснилось, история Деб была не единственной «аномалией» в этом пригороде, и даже на той же улице. Позже она сообщила мне, что куча вещей, сваленных на лужайке перед соседским домом, – это экстренные сборы женщины, которая сбежала от жестокого мужа.)
Прошло почти десять лет с тех пор, как Роб и Деб впервые обратились к психологу. Терапия была долгой, но теперь они живут счастливо и даже сами консультируют жертв домашнего насилия и абьюзеров. Деб зарегистрирована официально как консультант, а Роб делает это неформально – беседует со склонными к насилию мужчинами, которые обращаются к нему за советом.
Деб утверждает, что невозможно не заметить, насколько похожи между собой все склонные к бытовой агрессии люди. Они будто читали одно и то же руководство по домашнему насилию. «Тактики у всех одинаковые. К примеру, агрессор почти никогда не говорит: “Не разрешаю тебе встречаться с друзьями, заниматься своим хобби, общаться с родителями”. Он просто препятствует всему этому, приводит какие-то аргументы: “Зачем тебе с ними видеться? Они тебе не подходят”. В итоге многие женщины приходят к выводу, что не стоит настаивать.
«Все мы будто проходили одну и ту же “школу абьюза”, – соглашается Роб. – У всех одно и то же».
Всякий, кто работал с потерпевшими или с их обидчиками, скажет вам: домашнее насилие почти всегда разворачивается по одному и тому же сценарию. Поразительный феномен: как выходит, что люди, принадлежащие к очень разным культурам, прибегают к одинаковым техникам давления на партнера?
Этот вопрос начали исследовать лишь недавно. Жестокость в отношениях в семейной паре, возможно, существует столько же, сколько близость между людьми, но изучать ее начали лишь после того, как в 1970-е открылись первые приюты для женщин. Тысячи пострадавших, хлынувшие в эти временные убежища, жаловались не только на побои и неоправданные вспышки ярости мужей, на их необузданную агрессию и склонность к насилию. Действия мужчин выглядели как единая, сознательно выстроенная кампания по утверждению контроля над партнершей. Стало ясно: у каждой женщины, конечно, своя индивидуальная история, но есть общая жутковатая фабула. Как сказала мне одна из сотрудниц приюта: «Мне казалось, что я могу прервать рассказчицу на середине и предсказать, чем закончится сюжет. Создавалось ужасающее впечатление, будто все парни собрались и вместе договорились, что им делать».
Каждая семья несчастна по-своему, но все домашние тираны почему-то действуют почти по единой схеме, как будто заранее договорились между собой.
В начале 1980-х исследователи заметили еще одну необычную деталь: мрачные истории столкнувшихся с домашним насилием удивительным образом напоминали воспоминания людей, переживших совсем иную травму. Речь идет об узниках войны. Наверное, странно было начинать книгу про абьюз в семье с экскурса во времена «холодной войны». Но именно так мы сможем понять истоки рассматриваемого явления.
Итак, перенесемся в маленький городок на границе Северной и Южной Кореи.
24 сентября 1953 года официально завершилась Корейская война и началась операция «Биг-Свитч»[12] по освобождению узников. В кузовах открытых грузовиков советского производства двадцать три американца прибыли в пункт обмена пленными в деревне Пханмунджом[13] на границе Северной и Южной Кореи. Атмосфера там была наэлектризованная. Она накалялась в течение нескольких последних месяцев. Всех взбудоражили шокирующие рассказы освобожденных пленных о жестокости, которую они пережили в северокорейских лагерях. В тот день представители США, смотревшие, как подъезжают грузовики, заметили в поведении узников нечто новое. Американские солдаты, одетые в голубую униформу китайского производства, выглядели загорелыми и здоровыми. У всех на груди были значки с изображением голубя мира – символа, созданного Пабло Пикассо.
Машины остановились, пленные, смеясь, выпрыгнули из грузовика и обменялись рукопожатиями с теми, кто удерживал их в заключении. «Увидимся в Пекине, старик», – сказал один из них. Потом узники войны повернулись к удивленной толпе встречающих, сжали кулаки и проскандировали: «Завтра все человечество объединится во всемирной республике Советов!» И вместо того, чтобы двинуться навстречу своим соотечественникам, развернулись и ушли в коммунистический Китай.
Но подобный неожиданный переход на сторону противника оказался лишь вершиной айсберга. Оказалось, что американские пленные, содержавшиеся в северокорейских лагерях, беспрецедентным образом сотрудничали с врагом. Они не только доносили на своих товарищей-сослуживцев, таких же арестантов, но и делали ложные признания о якобы совершавшихся американцами зверствах, а также выступали на радио, превознося преимущества коммунистического строя и проклиная западный капитализм. Никогда ранее пленные солдаты не были замечены в столь массовом и позорном предательстве своей страны.
Для США это стало настоящим кошмаром. Что заставило граждан исповедовать навязанную им дьявольскую веру? Газеты пестрели истерическими статьями, в которых рассказывалось, как коммунисты зомбируют американцев, промывают им мозги с помощью нового изощренного оружия пользуются методом контроля над сознанием, обнуляют всю информацию и «загружают» в мозг иные мысли, воспоминания, убеждения. Это не было конспирологией, разделяемой лишь маргиналами; в подобные теории искренне верили люди, занимавшие высшие государственные посты, в том числе и верхушка ЦРУ. К середине 1950-х истерия, связанная с обсуждением «промывки мозгов», достигла пика.
Альберту Бидерману, социологу, сотрудничавшему с ВВС Соединенных Штатов, все это казалось неубедительным. Он считал, что рассказы о промывании мозгов – скорее пропагандистский, а не научный трюк. Так же считало руководство военно-воздушного ведомства. Поэтому, когда Вашингтон захлестнула паранойя, Бидерману поручили разобраться в том, почему столь многие прекрасно подготовленные американские летчики встали на сторону коммунистов.
Социолог провел углубленные интервью с вернувшимися военнопленными, и его подозрения подтвердились. От них добились сотрудничества вовсе не с помощью каких-то эзотерических техник. Китайские коммунисты, руководившие северокорейскими лагерями, использовали старые как мир методы принудительного контроля. Они основывались «прежде всего на простых и понятных представлениях о том, как подорвать физические и моральные силы человека». [1] Ничего нового в этих техниках не было, но никто ранее не замечал, чтобы их использовали во время войны. Поэтому американские военнослужащие оказались неподготовленными и не смогли противостоять давлению[14].
Бидерман выделил три наиболее важных элемента, лежавших в основе принудительного контроля жертвы: зависимость, ослабление и устрашение. Чтобы достичь нужного результата, применялись восемь техник: изоляция, монополизация восприятия, истощение и предельное ослабление жертвы, поддержание тревожности и отчаяния, чередование наказания и вознаграждения, демонстрация всесилия мучителя, унижение, жесткие требования по соблюдению самых простых бытовых норм. «Карта принуждения», созданная Бидерманом [2], продемонстрировала, что отдельно взятые жестокие приемы воздействия, на первый взгляд не связанные между собой, на самом деле замысловатым образом пересекаются. Когда исследователь увидел полную картину, механизм действия принудительного контроля прояснился.
На карте Бидермана вообще не фигурирует физическое насилие. Несмотря на то что к нему довольно часто прибегают, в нем не всегда есть необходимость. К тому же этот способ не слишком эффективен для того, чтобы добиться подчинения и сотрудничества. Наиболее опытные и искушенные тюремщики и следователи избегают его. Им достаточно поселить в сердце жертвы
Когда Бидерман опубликовал свое исследование, к его выводам отнеслись скептически. Неужели людьми так просто манипулировать? Уверен ли социолог, что не были применены другие средства, которые просто не удалось обнаружить? Но Бидерман твердо стоял на своем: «Вероятно, обращение к подобным техникам, как ничто другое, демонстрирует неуважение к правде и личности, свойственное коммунистической идеологии», – писал он[15]. [3]
В 1970-е годы, когда женщины стали обращаться в только что открытые приюты, они рассказали о том, как их изолировали от друзей и родственников, как им давали четкие предписания, как себя вести, унижали, манипулировали ими, насиловали, угрожали убийством. Нередко им причиняли и физический вред, в крайних случаях даже в садистских формах, однако пострадавшие утверждали, что не это было самым ужасным. А некоторые вообще не подвергались физическому воздействию. В своем примечательном труде «Изнасилование в браке» (
В 1973 году правозащитная организация Amnesty International включила «Карту принуждения» в свой «Отчет о пытках», заявив, что эти техники – универсальные инструменты принуждения. [4] Позже психиатр и специалист по психотравмам из Гарварда Джудит Херман напишет: «Методы давления, которые позволяют одному человеку поработить другого, на удивление логичны и последовательны». В случае абьюза в семье принудительный контроль дает такой же эффект: агрессор приобретает власть над жертвой и влияние на ее жизнь. При этом психология пострадавшей, согласно Херман, начинает меняться под воздействием поступков и убеждений мужа-насильника. Ему не требуется применять физическую силу, чтобы сохранить свои позиции. Надо лишь заставить подчиненное существо поверить, что абьюзер способен удержать контроль. Джудит Херман полагает, что тактика устрашения особенно хорошо работает во взаимоотношениях с близкими и любящими людьми. «К примеру, регулярно избиваемые женщины часто говорили, что мужчина угрожает убить детей, или родителей жены, или ее подруг, которые могли бы приютить беглянку». Достаточно создать атмосферу постоянной опасности, чтобы «убедить жертву во всесилии обидчика, уверить ее, что сопротивление бесполезно и что ее жизнь полностью зависит от того, насколько она сможет завоевать его благосклонность и проявит абсолютную покорность». [5]
Коменданты северокорейских лагерей для военнопленных не стремились замучить американских узников до смерти. Они хотели подчинить их волю и разум.
Сегодня, благодаря прорывным работам таких экспертов, как Джудит Херман, Льюис Окун, Эван Старк, мы знаем, что для давления на родных и близких применяются примерно те же тактики, какие используются при любых попытках удержать кого-то в повиновении. К ним прибегают похитители людей и преступники, захватывающие заложников, сутенеры и создатели тоталитарных сект. А значит, нет ничего специфического в жертвах домашнего насилия – не то, что они как-то особенно слабы и беспомощны или страдают мазохизмом. На них направлены универсальные методы принудительного контроля, и в ответ они выдают ту же реакцию, что и профессиональные военные в плену.
На самом деле тем, кто страдает от партнера-агрессора, даже труднее сопротивляться, чем другим удерживаемым в неволе. К примеру, заложник чаще всего ничего не знает о преступнике и в целом склонен считать этого человека врагом. Но у пострадавшей от семейного насилия, по словам Херман, нет такого преимущества. Она «попадает в заточение постепенно, после долгих ухаживаний». Сначала женщина влюбляется и только потом оказывается в ловушке, запуганная и порабощенная абьюзером. Любовь связывает ее с ним и заставляет терпеть и прощать обиды, когда он обещает не поступать так больше. Мучитель тоже редко оказывается просто бандитом и садистом. Если бы все они были такими, проще было бы их распознать заранее и избежать контакта. Но абьюзер, как и все остальные мужчины, может казаться добрым, обаятельным и ласковым. Ему самому больно; он страдает от неуверенности. Именно перед такими людьми нередко тает женское сердце.
Патологическую ревность и собственничество мы подчас принимаем за приметы страсти. «У него нет цели во всем ограничить свою половину. Он просто безумно влюблен!»
Сказки и голливудские фильмы научили нас интерпретировать грозные предвестия домашнего насилия, – ревность, чувство собственничества и навязчивый контроль, – как признаки страсти, а не сигналы опасности. Но к тому времени, когда подобная «страсть» начнет перетекать в манипулятивное и доминирующее поведение, жертва оказывается уже глубоко привязанной к обидчику. Она будет преуменьшать значение эмоциональных вспышек и оправдывать его поступки, чтобы защитить любимого и сохранить любовь. Если же женщина захочет воспротивиться тому, чтобы стать заложницей абьюзера, ей придется поступать не так, как мы обычно поступаем, когда любим кого-то, а ровно противоположным образом. Херман пишет: «Она будет вынуждена сдерживать эмпатию, ей придется подавлять теплые чувства к абьюзеру. При этом насильник будет упорно повторять, что еще одна жертва с ее стороны, еще одно доказательство ее любви положит конец насилию и спасет брак. Умение сохранять и поддерживать отношения служит для большинства женщин предметом гордости и повышает их самооценку, поэтому манипулятору зачастую удается заманить жертву в западню, апеллируя к наиболее важным для нее ценностям. Нет ничего удивительного в том, что избитых жен, сбежавших из дома, порой удается уговорить вернуться». [6] Удивляться следует не их долготерпению, а силе духа и стойкости, позволяющей им выживать в экстремальных обстоятельствах.
Существует много различных типов домашних тиранов. От добропорядочного семьянина, который даже не подозревает, что злоупотребляет своим положением, до искусного манипулятора, постоянно третирующего партнершу. Не важно, является доминирование целью или случайным результатом тирании – все абьюзеры используют похожие методы. Весь вопрос в силе воздействия.
Некоторые прекрасно осознают, что делают; они используют продуманные тактики. Но при этом редко встречаются настолько откровенные диалоги, как такой, подмеченный в Фейсбуке, в группе под названием Aussie Banter[16]. Один пишет: «Незаметно уменьшай ее веру в себя и снижай самооценку так, чтобы ее жизнь полностью зависела от тебя. А потом пригрози бросить ее, потому что ей все время от тебя что-то нужно». Другой вторит: «В ее распоряжении не должно быть ни мобильного телефона, ни стационарной линии. Машина должна быть с механической, а не автоматической коробкой передач, чтобы она не могла ею воспользоваться. С соседями сближаться нельзя, бдительность полиции надо усыпить регулярными взятками! …Веди себя хорошо в первые шесть-восемь месяцев, чтобы женщина уверилась, что ты идеал, эмоционально вложилась в ваши отношения, была в тебе полностью уверена. После этого будет легко заманить ее в сети, ведь защита ослаблена. Честно предупреждаю: никогда не знакомь ее с друзьями – эти «Рэмбо» могут сорвать весь твой хитрый план. Силой внушения сломи ее сопротивление. Какой бы волей она ни обладала, все равно сдастся! Так уж устроен слабый пол – они будут совершать одну и ту же ошибку снова и снова. Завлекать их в ловушку – самый увлекательный спорт, какой только можно придумать». [7]
Однако большинство мужчин не рассуждают столь откровенно о тактиках подчинения. Они «изобретают» техники принудительного контроля спонтанно и делают маленькие открытия почти случайно. Это, пожалуй, самое удивительное в домашнем насилии: абьюзер может быть изворотливым социопатом или «нормальным» мужчиной, ослепленным ревностью, но и тот и другой практически всегда прибегнет к одним и тем же способам, чтобы подавить волю партнерши.
Это не значит, что семейное насилие всегда развивается по одной схеме. Подробнее мы разберем данный вопрос в третьей главе, а пока чуть подробнее скажем о том, что движет разными манипуляторами. Целью давления всегда является обретение власти и контроля над близкими. Мастера «высшего класса» умеют до мелочей управлять жизнью жертвы: не дают ей видеться с родными и друзьями, отслеживают все передвижения, заставляют следовать сложным сводам правил. Это и называется принудительным контролем (а иногда – интимным терроризмом). Подобный вид угнетения был впервые подробно описан Бидерманом. Обычно при этом выделяется два подтипа агрессоров. Первый, расчетливый, осознанно изматывает и унижает партнершу, чтобы доминировать над ней. Второй, параноидальный, – сам эмоционально зависим; со временем он начинает все больше контролировать женщину, так как боится, что та уйдет от него.
На левом, «умеренном» краю воображаемой шкалы власти и контроля находятся абьюзеры, не так уж сильно одержимые идеей самоутверждения всегда и во всем. Их реакции в общении с партнершей определяются главным образом неуверенностью в себе.
Давайте детальнее остановимся на каждом из этих типажей.
Виртуозы принудительного контроля
Согласно американскому социологу Эвану Старку, который ввел в оборот термин «принудительный контроль», практикующие такой способ подчинения люди пытаются превратить свой дом «в мини-патриархат, с собственными правилами поведения, защитными ритуалами, дисциплинарными мерами, санкциями и запретами». Жертвы часто оказываются изолированными от друзей, родственников и других источников поддержки, «нередко им ограничивают доступ к деньгам, еде, средствам связи и транспорта и другим жизненно важным ресурсам». Исторически насилие и жесткий контроль глубоко укоренены в отношениях внутри гетеросексуальных пар. Между партнерами нет равенства, и в большинстве случаев баланс сил смещен в сторону мужчины. Однако, как пишет Старк, «…чтобы превратить современную женщину в свою личную собственность, мужчина должен эффективно противостоять ходу истории. Ему необходимо унизить ее, вернуть в рабское положение, которое осталось в прошлом благодаря прогрессу цивилизации… За долгие годы я имел возможность убедиться, что многим насильникам не требуется прибегать к изощренным методам, чтобы контролировать своих партнерш, потому что некоторые женщины принимают подчиненное положение как естественное, а свою долю – как продиктованную самой природой». [8]
На основании имеющихся исследований Старк делает вывод, что от 60 до 80 % жертв абьюза, обращающихся за помощью, в той или иной форме подвергались принудительному контролю. [9] Это весьма специфический вид насилия. Практикующие его мужчины не просто обижают, унижают, наказывают свою половину. Они не только подавляют ее волю в какой-то отдельный момент, скажем, чтобы одержать победу в конфликте, но регулярно прибегают к определенным техникам (изоляции, газлайтингу[17], слежке), чтобы женщина лишилась свободы выбора и потеряла себя. Старк поясняет, что цель принудительного контроля – «добиться тотального доминирования, а не подчинения в конкретной ситуации». [10] Бывают случаи домашнего насилия, когда жертва чувствует себя униженной и беспомощной, злится на абьюзера, но при этом не боится его. Хотя в целом за принудительным контролем стоит общая, стратегически выстроенная манипуляция, которая зиждется на страхе. Рассмотрим пример. Том[18] – типичный одержимый контролем мужчина. Он познакомился с Мелиссой, когда той было 17, и через шесть месяцев настоял на том, чтобы она вышла за него замуж и переехала к нему на ферму, расположенную далеко от родного дома девушки. После многообещающей сельской идиллии Том изменился, стал следить за каждым шагом жены, постоянно ревновал и прибегал к насилию. Когда он хотел наказать Мелиссу за непослушание или другие воображаемые провинности, он таскал ее по дому за волосы. Любое упоминание о выезде Мелиссы с фермы расценивалось как провокация. «Я сидела взаперти, – рассказывала мне она. – Ни друзей, ни родни. В общем, это была тюрьма». Том так радикально подорвал самооценку девушки, что ей казалось, что вне этих отношений у нее нет никаких перспектив. Ей было страшно – мало ли что он предпримет, если она попробует сбежать. Иногда он просил прощения, клялся в любви. Том говорил, что нуждается в ней, что только с ней сможет стать лучше, а бьет ее только тогда, когда она сама его «провоцирует».
В предшествующие эпохи между партнерами в браке никогда не было равенства. Сила и власть были на мужской стороне.
В последующие тринадцать лет у них родилось двое детей. Во время каждой из двух беременностей Том прекращал физическое насилие и принимал на себя роль защитника. «Если я ела не то, что он считал нужным, он заставлял меня питаться правильно, – говорит она. – Меня тошнило, почти рвало, а он принуждал меня, приговаривая: “Я хочу, чтобы с моим ребенком все было хорошо”». Однажды Мелисса сказала мужу, что планирует сходить в кино с женщиной, с которой подружилась во время редких выездов в ближайший городок. За тринадцать лет она ни разу никуда не выезжала с подругами. Том повернулся к ней и процедил сквозь зубы: «Какого черта?! Ты никуда не пойдешь». Но она впервые осмелилась возразить: «Ставлю тебя в известность, что мы пойдем смотреть фильм в пятницу, и можешь сколько хочешь скрипеть зубами. Я тебе не дочь, а жена». Когда она вернулась в пятницу вечером, то не могла войти в дом, потому что он запер все двери.
Поделиться книгой: