Ведьма

— А что потом? — Николай посмотрел в её глаза. Саша непонимающе поморгала. — Ну, после кофе? — уточнил Николай.

— Посидите на кухне, пока не придёте в себя. — Лицо Саши было самой серьёзностью. — А потом я вас прогоню.

— Идёт, — согласился Николай и взял пакет, который несла с собой Саша. Пакет оказался на удивление тяжёлым, и местами успел порваться.

В подъезде оказалось неожиданно чисто и приятно — ни граффити, ни грязи, всё чисто и чинно. А ведь дом давно не новый!

14. Роза

Саша открыла дверь и от волны запахов закружилась голова. Приятные запахи, домашние и успокаивающие — ощущался аромат кофе, какой-то специи или благовоний — всё вместе успокаивало и манило. Словно домой вернулся!

— Нет, — поймала Саша за руку Николая, когда тот потянулся к вешалке — положить головной убор. — Подождём. Нас должны встретить.

Лёгкий, едва различимый топот — и из тёмного пока что прохода в гостиную выбежала кошка. Трёхцветка. Стройная, короткошёрстная — красавица. Она посмотрела по очереди в глаза обоим людям и тихонько мяукнула.

— Знакомьтесь, — предложила Саша. — Роза, это Николай Петрович. Николай Петрович, это Роза, прошу любить и жаловать.

Николай осторожно присел на корточки. Роза тут же встала передними лапами ему на колени, шумно обнюхала лицо. Затем спрыгнула на пол, замурлыкала — громко, от души — и потёрлась щекой о левое колено человека.

— Вы ей понравились, — улыбнулась Саша. — Теперь можно снять одежду.

— Если бы я ей не понравился?

— Вы бы уже спускались по лестнице, — спокойно отозвалась Саша. — Можно, я попрошу вас, Николай Петрович…

— Давайте просто “Николай”, — предложил Николай, принимая куртку своей хозяйки.

— Спасибо! Я очень не люблю вопросов со словом “бы”. Что было бы, если бы… вы поняли, да?

— Я постараюсь, — согласился Николай, наблюдая, как кошка вьётся вокруг людей, держа хвост трубой, и тарахтит — да громко! — Где у вас можно умыться?

— Здесь, — указала Саша на дверь. — Полотенце для рук слева от раковины, для лица — первое слева на вешалке. Сейчас будет кофе!

…К кофе было много чего, и всё вкусное. И вряд ли это куплено в магазине.

— Вы сами испекли? — показал Николай печенье в виде снежинки, которое взял из вазочки. Хрустящая, аппетитно пахнущая корицей снежинка. — Очень вкусно!

— Сама, — кивнула Саша. — Только его есть нельзя много, так мне врач всегда говорит.

— Но вы его не слушаете, — не удержался Николай. Саша рассмеялась.

— Не слушаю. Я маму слушаю, она в таких вопросах разбирается лучше.

— А кто у вас мама? — вполне искренне полюбопытствовал Николай.

— Ведьма, — сказала Саша спокойным, обыденным тоном. Как если бы сказала, скажем, “продавщица”. Николай едва не подавился; Саша встала и с обеспокоенным выражением лица похлопала его по спине. Помогло почти сразу.

— Я не хотела!

— Не извиняйтесь. Так она ведьма? — Николай встретился взглядом с хозяйкой, когда та вернулась за стол. — А вы?

— А я ещё нет! Что, испугались, да? — Саша посмотрела с сочувствием. — Но это правда. Только не нужно её бояться!

— Озадачили, — покачал головой Николай. Аппетит разыгрался не на шутку — помимо вазочки с печеньем была другая — полная воздушных, почти невесомых булочек. Рядом на тарелке — шарлотка, свежая и нежная, пахнущая печёным яблоком. Блюдце с мёдом, яркие фонарики мандаринов, хрустящие шоколадные колобки — прямо как в детстве. С ума сойти!

— Она работает ветеринаром, — пояснила Саша, улыбаясь. — Если вы об этом. И хорошо разбирается в питании. Лучше всех!

— Верю, — согласился Николай минуты через две, попробовав и другие угощения. — Слушайте, всё безумно вкусно. Вы часто готовите столько вкуснятины?

— Иногда, — кивнула Саша. — Я накануне в офис готовила — у дочери Таисии Филипповны день рождения был. Немного себе оставила. Слушайте, вы с ног валитесь!

— Верно, — согласился Николай, ощущая, что ноги и веки наливаются тяжким, сладостным свинцом. — Дойти бы до машины, там посижу.

— Вы не дойдёте, — протянула руку Саша. — Вы ужас как устали. Идёмте, сядьте хотя бы в кресло!

15. Последние полчаса

Николай проснулся — и едва не вскочил на ноги. Показалось, на какой-то момент, что он тонет — в вязком, горячем болоте. И схлынуло, прошёл морок, прошла усталость — а взамен пришла бодрость и хорошее настроение.

Он узнал запахи. Он всё ещё в гостях у Саши. Это не гостиная — туда он успел заглянуть. Это, видимо, спальня — вот он, диван, разложенный, но не застеленный. А сам Николай сидит в кресле напротив. Едва слышно тикают часы, смутный шум снаружи — народ веселится и ликует, встречает двухтысячный год.

Новый Год! Глаза успели привыкнуть к полумраку, и Николай поднёс часы ближе к глазам. Вот ведь… до Нового Года всего тридцать пять минут. А прибыли они сюда в четверть восьмого. И что происходило следующие четыре часа? Почему об этом нет воспоминаний? И почему он в спальне у хозяйки?

Неловко-то как. Было что-нибудь? Или не было? Диван прикрыт покрывалом, и не очень-то оно похоже на ложе страсти — ровное, не смятое. Хотя какое там ложе — с Анной где только ни занимались этим. Стоило вспомнить об Анне и настроение немного потемнело. Глупец. Нашёл о ком вспоминать!

Уже знакомый лёгкий топот — Роза. Подбежала к креслу, внимательно посмотрела в глаза человека парой фосфоресцирующих глаз — и изящно запрыгнула на колени. Потёрлась лбом о подбородок, замурлыкала и улеглась, громко мурлыча. Намёк понятен. Гладь меня!

Николай улыбнулся и погладил кошку. Сразу стало лучше — ненужные воспоминания улетели прочь. Кошка самозабвенно мурлыкала; её мягкая, приятная шерсть, живое тепло, вибрация… И почему он не завёл кошку?

— Роза? — тихий голос Саши со стороны кухни. Роза уселась, снова потёрлась лбом о подбородок Николая, спрыгнула на пол и убежала прочь. Николай поднялся — и впрямь, отдохнул на совесть. Бодрость необычайная! Вот уж точно колдовство.

Так. Пока никто не видит… Николай поднялся на ноги и запустил руку в карман джинсов. Там, скажем так, индивидуальные средства защиты от внезапных детей. Всё на месте, всё по счёту. Так было или не было? Об индивидуальных средствах Николай не забывал никогда, даже в подпитии. Хватило ровно одного инцидента — и то, по счастью, ложной тревоги — чтобы относиться к этому серьёзно.

— Вы проснулись! — Саша остановилась на пороге. — Можно включить свет?

— Конечно, — согласился Николай, на всякий случай прикрыв глаза ладонью. Мог и не прикрывать — свет разгорелся не сразу, не ослепил бы. Саша — уже в домашнем платье, но всё та же коса, всё те же серые глаза, чёрные брови. И улыбающаяся, радостная. Похоже, всё-таки не было. Вот уж не думал, что способен сгореть из-за этого со стыда!

— Вы отдохнули! Как здорово! Слушайте, Новый Год через полчаса. Отметим его? Я шампанское почти не пью, но у меня есть.

— Отметим, — согласился Николай. И пусть всё остальное провалится куда хочет. А домой потом пешком прогуляется, заодно и разомнётся. А завтра приедет на такси, машину забрать. Всего-то.

— Слушайте, может чем-то помочь? — спросил Николай, понаблюдав, как Саша готовит закуски к шампанскому. В этот момент из прихожей послышался характерный скребущий звук. Саша рассмеялась.

— Вот всегда она так. Люди за стол — кошка в туалет. Уберёте в её лотке? Там всё на виду — и совочек, и пакеты.

— Конечно, — кивнул Николай и вышел в прихожую. Роза вышла из туалета и, глянув в глаза человека, мяукнула. Но иначе, чем тогда, при встрече. С другой интонацией.

— Сейчас наведём порядок. — Николай включил свет в туалете и принялся за уборку. Вроде никогда этого сам не делал, но всё получилось легко и просто, с первого раза. И в туалете тоже чисто, нет зарослей пыли, нет тенёт под потолком, нет ненужных запахов, всё по местам и очень опрятно. Саша аккуратная хозяйка и здесь. И почему ощущение, что он, Николай, здесь давно уже живёт, что всё привычное? Что за наваждение? Её мама, значит, ведьма. А она сама — ещё нет. И кто такие ведьмы, позвольте спросить?

Роза всё это время пристально наблюдала за уборкой. Контроль качества обслуживания? Чёрт, даже здесь на ум лезут надоевшие ещё на работе словечки.

— Что скажешь, Роза? — поинтересовался Николай. — Хорошо убрано?

Роза посмотрела в его глаза, снова мяукнула, потёрлась о ноги и убежала прочь. Видимо, это значит “да”.

…Они дождались, когда на экране телевизора начали бить куранты, и встали, держа в руках бокалы.

— С Новым Годом, Николай! — пожелала Саша. — Пусть всё будет хорошо, пусть всем будет счастье!

— С Новым Годом! — подхватил Николай. — Пусть!

Они стояли, глядя друг другу в глаза, и не было сил отвести взгляд первым. И почему казалось, что у Саши серые глаза? Они ведь зелёные!

Саша улыбнулась, сжала ладонь в кулак и, прижав его к груди, что-то тихонько прошептала, закрыв глаза. “Да”, подумал Николай. “Пусть её желание сбудется”.

16. Новый год

Он всплыл из сна постепенно — и подъём в царство яви оказался приятным. Тёплым и уютным. Николай не сразу открыл глаза, улыбаясь. И снова те же запахи уюта — он всё ещё у Саши. И снова чувствует себя неловко, ведь выходит, что напросился на ночлег.

И ещё какой-то запах. Отчего-то знакомый и безумно приятный. Николай открыл глаза и снова прикрыл.

Он под одеялом — мягким, лёгким и тёплым. Едва ощутимый аромат лаванды — это одеяло. От подушки под головой пахнет, похоже, розой. Едва ощутимо, но несомненно. А рядом, под тем же одеялом, Саша. Волосы распущены, за её спиной — лежит, закрыв глаза, и улыбается. Спит. Счастливая…

Очень мило. Теперь уже можно не гадать, было или не было. И можно не заглядывать под одеяло, чтобы понять — он, Николай, спит без одежды. В чём мать родила.

Ладно, решаем проблемы по мере поступления. Ужасно хотелось погладить Сашу по щеке — еле нашёл силу воли сдержаться. Так приятно смотреть на неё спящую…

Знакомый топот. Николай осторожно обернулся, опираясь на локоть — точно, Роза. Серьёзно и внимательно смотрит в лицо гостю. Только бы не мяукала!

Хорошо, что Саша спит у стенки — не придётся перелезать. Николай осторожно и бесшумно выбрался из-под одеяла и, подобрав свою стопку одежды — похоже, снимали её не слишком медлительно — вышел в гостиную, прикрыв за спиной дверь в спальню. Только щёлочку оставил. Роза бежала следом — наблюдала. Николай оделся, ощущая вчерашнюю, вечернюю звонкую бодрость, и первым делом глянул на экран мобильника.

Нет новостей. То есть нет сообщений. И это странно — должна была прийти сводка по всем мониторам, а сводки нет. Что-то сломалось? Да и пёс с ним, там есть дежурный системщик, что случись — уже искали бы Николая с собаками. Можно гордиться — собрал персонал, способный справиться практически со всеми мыслимыми цифровыми бедами.

Николай вошёл в ванную. Стоп. Вчера в этом стакане — три отверстия, для трёх зубных щёток — стояла одна щётка. Зелёная. А сейчас две, справа стоит красная. Николай усмехнулся. Вот оно как. Взял красную щётку в руку… да, вроде бы и рука припоминает. Очень уж быстро всё происходит.

Он осторожно прошёл на кухню. Саша ещё вчера всё прибрала, от помощи отказалась наотрез. Стоп-стоп… память возвращается? Очень хорошо. Так что было вчера? Ну то есть со вчера на сегодня?

…Были снежки. На улице теплынь — около нуля, снегопад, самая погода для снежков. И они выбежали, и играли в снежки — друг с другом и другими выбежавшими праздновать. Было жутко весело, Николай давно так не веселился, а в снежки не играл класса с пятого школы.

…Были фейерверки. Много. Двухтысячный год, преддверие нового тысячелетия, не баран чихнул! Они смотрели на загорающиеся в небесах картины, причудливые узоры и фантастические фигуры и восторгу не было предела. Тот самый, детский, ничем не запятнанный восторг.

Что было потом? Как всё случилось? Николай стоял у кухонного окна, глядя наружу, на убранный в снежную пушистую перину спящий мир, и вспоминал. Всё-всё, каждую мелочь.

…Океан её глаз. То серые, то зелёные — они манили, и погружаться в них было невероятно приятно. Там было всё светлое — улыбка, и радость, и восторг, и наслаждение. И не было ничего тёмного.

…Мёд её губ. От них было не оторваться, и он не отрывался, искал их вновь и вновь — не мог насытиться, не мог устоять, не мог прекратить.

…Шёлк её кожи. Она была гибкой и прочной, податливой и несгибаемой, услужливой и непреклонной. Все мыслимые противоположности — и не было сил отнять ладони, отвести губы, закрыть глаза…

…Аромат её волос. В них погружался, точно падал в траву, в россыпь полевых цветов, и от цветочных благовоний возгорался огонь, и не сжигал, но приносил радость им обоим — и больше хотелось дарить радость ей, нежели забирать её самому.

…Хрусталь её голоса…

…Огонь её объятий…

…Чары её слов…

Всё это было. И неведомо, сколько длилось, и сколько раз случалось. Много раз. Она ничего не требовала — только предлагала. Ничего не забирала взамен — только делилась. Николай очнулся от сладострастных воспоминаний и добыл из того самого кармана заветную стопку “средств индивидуальной защиты”.

Вся на месте. Все на месте. О боже правый… Николаю захотелось дать себе по лбу, и он врезал ладонью от души — так, что Роза, всё это время бродившая по полу за спиной, в два прыжка взлетела на подоконник и уставилась на человека — ты что творишь?

Николай скрипнул зубами. Не хочется, нет сил думать о Саше хоть чуточку плохо, но почему? Он не мог не попытаться. Вон, виден даже надрыв на одной из оболочек. Почему она не позволила?

Невозможно думать плохо, но мысли не прикажешь. Ведь и такое бывало, будь проклят этот богатый опыт интимных связей! Простой расчёт — вынудить остаться, привязать к себе ребёнком, даже если он мнимый. Простой и паскудный расчёт.

Николаю показалось, что на правую руку плеснули кипящего свинца. Адская, жуткая боль, словно стальным прутом вдобавок пронзили. Едва хватило сил не завопить. Николай чуть не отпрыгнул — и хорошо, что не отпрыгнул: снёс бы холодильник ко всем чертям.

Посмотрел, отдышавшись, на ладонь. Ту ещё пекло и саднило, но уже проще было терпеть.

Четыре длинных, глубоких борозды, сочащихся кровью. Можно не гадать, откуда: на расстоянии вытянутой руки на подоконнике сидела Роза и, прижав уши и не отводя взгляда от глаз человека, рычала. Негромко, но свирепо.

17. Сейчас и потом

Стоило больших усилий не побежать прочь. Не было сомнений, что воспоследует — прыгнет, впиваясь в добычу всеми двадцатью когтями.

Николаю удалось не отводить взгляда. Вот уж точно, страшнее кошки зверя нет.

— Ты чего дерёшься? — поинтересовался он, едва сумев выдержать голос спокойным. — Что я такого сделал?

Роза перестала рычать, но не отводила взгляда и держала уши прижатыми.

— Что я сделал не так? — повторил Николай, выдерживая её взгляд. И на ум пришли те, последние мысли. Воспоминания, как его обманом чуть не заставили жениться “по залёту”. Так…

— Ты думаешь, что я плохо подумал о твоей хозяйке? — спросил Николай и готов был поклясться, что кошка едва заметно кивнула. — Это не она была. Я о ней не думал плохо, не могу думать плохо. Просто пришло на ум, понимаешь?

Роза приподняла уши, но всё ещё смотрела с недоверием. Вот ведь умная!

— И вообще, зачем сразу драться? — поинтересовался Николай. — Можно как-то помягче предупредить? Ну что, мир?

Роза изящно выгнула спинку, подняла хвост трубой и замурлыкала. Прошлась по подоконнику — вначале потёрлась о подбородок человека лбом, затем продемонстрировала человеку все свои прелести — те, что под хвостом. И снова потёрлась. Ну просто милое, добрейшее существо! Вот только рука теперь жутко болит.

Шорох позади. Ну вот, ещё и Сашу разбудили, не было печали. По раненой руке прошлись рашпилем, и Николай снова еле сдержался, чтобы как минимум не выругаться. Роза села перед ним и сосредоточенно проводила языком по ранкам. Ну вот, приехали. Теперь нужно побыстрее найти что-нибудь спиртовое. Может, конечно, в её слюне есть обезболивающее — ранки отчего-то досаждали всё меньше — но вот антисептика там точно не водится. Ладно, главное — что…

— Секретничаете? — послышалось из-за спины. Николай оглянулся. Саша, уже в домашнем платье… и с заплетённой косой! Когда успела?! Саша подошла ближе к столу и посмотрела на Розу — та перестала вылизывать Николаю руку, и просто смотрела ему в лицо. — Вы что, поссорились?!

— Было недоразумение, — признал Николай. — Но мы уже разобрались. Верно, Роза? — он посмотрел в глаза кошки, и та замурлыкала громче. Саша улыбнулась.

— Слушай, а нет ли у тебя… — Николай прикусил язык, посмотрев на пострадавшую ладонь. Чистая кожа. Никаких царапин. Никаких следов от них. Если честно, захотелось проснуться. Но так, чтобы всё остальное осталось.