— Я понял. Тогда вам лучше к Стасу обратиться.
— К Стасу?
— Стас Бойков, кореш Самохина. Они в этих гаражах частным ремонтом вместе промышляли. Он должен знать.
— Он судим?
— Кто, Стас? Стас да, сидел, — припомнил «Боцман»
План своих дальнейших действий Жечков разработал тут же, в ресторане «Фрегат».
Вечером сотрудники местного ОБХСС перехватили возвращавшегося с работы Стаса и доставили в своё управление. Жечков — автор всей оперативной комбинации — присутствовал на допросе под видом рядового оперативника. Вначале Стаса прижали «неопровержимыми свидетельствами», обвинив его в краже запчастей со станции техобслуживания, где он работал. Затем, не сбавляя напора, оперативники заявили, что им доподлинно известно, что ворованные детали он вместе с Самохиным использовал в левом ремонте, которым они вдвоём занимались в частном гараже. Для пущей правдоподобности они сообщили ему об одном из клиентов, машина которого была использована для «контрольного» ремонта, и что все установленные на неё детали запротоколированы как ворованные. Психическая атака удалась. Стас растерялся: на станции техобслуживания, конечно, воровали и директор был в доле, но теперь, когда начали копать, всё это дело вешали на него, поскольку ранее он был судим за воровство. Уже без особой веры в собственное спасение, Стас, словно на автомате, повторял вновь и вновь, что они с Самохиным приобретали детали в магазинах.
— В каком же магазине, интересно, вы покупали распредвалы? Если ты вспомнишь адрес, я завтра же с утра туда мотанусь, — иронизировал оперативник.
— Мы его по гарантии из Тольятти получили.
— Да неужели? А судя по инвентарному номеру, он со склада вашего техцентра. Каким образом он перекочевал в частный гараж?
— У меня на него есть документы с завода, — оправдывался Стас.
— Какие у тебя могут быть документы на ворованную вещь?
В отчаянии Стас сам предложил проехаться по всем гаражам и убедиться в наличии товарных чеков и документов.
— Кто из вас двоих снимал гаражи? — как бы для общей справки, спросил Жечков.
— Я снимал.
— Сколько ты снял гаражей?
— Три.
— Зачем вам столько?
— Самохин сказал, что будем расширяться, наймём слесарей.
— В каком из гаражей хранятся детали с чеками?
— В первом.
— Тогда поехали по гаражам, покажешь нам чеки, — достигнув главной цели всей инсценировки, предложил Жечков,
В два часа ночи, когда припугнутого Стаса уже отвезли домой, Жечков вместе с Валтоненом продолжали осмотр третьего по счёту гаража. Несмотря на отсутствие в нём автомобиля, им пришлось достаточно долго изучать содержимое многочисленных ящиков и стеллажей. На первый взгляд никаких улик здесь не было, — обычный гаражный хлам. …Пока Жечков не вскрыл очередную промасленную потрепанную коробку и не извлёк из неё большой серебристый летный шлем с забралом из чёрного плекса.
Сыщики молча посмотрели друг на друга. Никаких слов и не требовалось. Во взгляде Валтонена присутствовала плохо скрываемая, но хорошая, профессиональная зависть: всего за два дня пребывания в Карелии его коллега из Москвы настолько глубоко продвинулся в расследовании мёртвых, казалось бы, дел. Стоя под бледной лампой гаража, Жечков держал в руках, возможно, важнейшую улику: шлем военного летчика с большой степенью вероятности мог находиться в автомобиле пропавшего прошлым летом вместе с женой майора Филиппенко. Но это ещё требовалось доказать. И, как всегда у Жечкова, сделать это надо было срочно.
В одиннадцать часов утра не выспавшийся Валтонен с большой коробкой в руках уже вылетел в Мурманск. Далее его путь лежал в Сафоново, точнее, на военный аэродром в его окрестностях, где служил майор Филиппенко.
Суровые, привыкшие скрывать свои эмоции летчики, были заметно взволнованы, когда Валтонен предъявил им для опознания серебристый шлем. Никто в части не сомневался, что супруги Филиппенко были убиты, скорее всего, из-за новой «двадцать четвёртой» «Волги», купленной буквально накануне той роковой поездки. И вот теперь следователь привёз этот шлем, словно, в подтверждение, что их боевого товарища больше нет на земле.
— Шлемы индивидуальные, но зелёнкой мы, конечно, фамилию на них не пишем. Просто у каждого пилота свой личный шкаф, — объяснили лётчики Валтонену.
— То есть этот шлем мог принадлежать не Филиппенко, а любому другому лётчику?
— Конечно мог. Но это — его шлем, — ответил один из сослуживцев Филиппенко.
— Как вы это определили?
— Это старая, списанная модель. В таких уже лет десять не летают. Многие их брали на память. Филиппенко, к примеру.
— Почему вы считаете, что этот шлем принадлежит именно ему, ведь вы сказали, что многие оставляли их себе на память?
— Потому что я знаю, что он повёз его в подарок своему племяннику. Я их провожал тогда в Сафоново. Он положил его на заднюю полку под стекло, а я, еще помню, пошутил: «Что, с гаишниками собираешься махаться?». А он ответил, что племянник очень просил. Вот такие дела, — грустно закончил лётчик.
— А как-то документально можно это подтвердить?
— По идее, у каждого шлема где-то должен быть заводской номер. В службе обеспечения вам это лучше объяснят.
Через час прапорщик на складе, оттянув в сторону внутреннюю прокладку шлема, выписал номер изделия и сверил его с записями в журнале учёта материальных ценностей.
— Шлем номер 52236 записан за Филиппенко, — равнодушно произнёс прапорщик, лишь три месяца служивший в части и не знавший о судьбе лётчика.
Воспользовавшись предоставленными ему военными средствами связи, Валтонен прямо из штаба авиаполка позвонил Жечкову и в двух фразах поставил точку в бессонной гонке последних полутора суток:
— Всё подтвердилось. Шлем номер 52236 принадлежал Филиппенко.
Утром 15 июня сразу после ареста Самохина авиарейсом доставили в Петрозаводск и прямиком из аэропорта привезли к гаражу на окраине города, где его ждали Жечков и Валтонен.
— Самохин, объясните, как этот предмет оказался в вашем гараже? — указав на шлем в коробке, спросил Жечков.
Еще утром проснувшийся в бодром расположении духа в далёком теперь Наро-Фоминске, Самохин понял, что отпираться бессмысленно и надо спасаться:
— Я не убивал, — взмолился он.
— Кто убивал?
— Если я признаюсь, вы зачтёте это как чистосердечное раскаяние?
— Мы учтём.
— Это Сунгоркин! Вначале речь шла о том, что нужно просто угнать машину. Когда мы оказались на месте, я ему и говорю: «как же её угнать, если в ней люди спят?». А он пошёл и убил их. Без предупреждения, поставил меня перед фактом, что теперь я соучастник.
— Где сейчас Сунгоркин?
— Сунгоркин — прошу это тоже учесть, как чистосердечное признание — сейчас занимается тем же в московской области.
— Вы вместе с ним?
— Я не убиваю, он меня привлекает потом.
— Вы можете указать места захоронения жертв?
— Здесь, в Карелии?
— Сначала здесь, потом под Москвой.
— Могу.
В распоряжении Жечкова находился вертолёт ГАИ, которым он и предложил воспользоваться, чтобы ускорить следственные действия. Однако с воздуха Самохин не узнавал мест, и вертолёт пришлось посадить на обочине шоссе и дожидаться там оперативных машин. Так, по соседству с закованным в наручники бандитом Жечкову представилась первая за всю командировку возможность оценить красоту Карелии. Он прогулялся до опушки леса и обратно, глубоко вдыхая разлитый в воздухе сосновый аромат.
Завидев вертолёт ГАИ, водители на мурманском шоссе сбрасывали скорость и высматривали по сторонам, не случилось ли здесь чего-то особенного.
Жечков стоял на обочине и энергичным жестом руки, как заправский автоинспектор, показывал водителям, чтобы они быстрее проезжали. Во всей этой истории ему, почему-то, было очень жалко того паренька из белгородской области, который так и не дождался настоящего лётного шлема. Может быть, по окончании дела передать его парню, подумал он. Или этого делать не стоит? Он не знал.
О деле Шадрина, которое и забросило его в Карелию, Жечков даже не думал. Настолько далёким и не связанным с последним эпизодом казалось оно ему теперь.
Новый резидент в Москве
— Уходим в отрыв, — приказал Грибин водителю на выходе из тоннеля под площадью Маяковского.
Водитель резко добавил газа и, маневрируя в потоке, пошёл на обгон попутных машин. Висевшая за ними на хвосте вторая «Волга», чтобы не отстать, тоже прибавила скорости и вскоре нагнала беглецов.
— Направо, к зоопарку, — крикнул Грибин, когда поворачивать уже было поздно.
Водитель резко затормозил и, послав машину в управляемый занос, развернул ее мордой на 90 градусов и таким вот образом «вписался» в поворот.
— Приготовиться к выброске, — команда Грибина касалась теперь третьего человека в салоне автомобиля, сидящего рядом с водителем молодого человека лет тридцати.
Изготовившись к планируемой «выброске», молодой человек уже держал правую руку на ручке отпорного механизма двери.
— Подрежь вот этот грузовик и нырни перед ним направо, на Зоологическую, — скомандовал Грибин.
Водитель обогнал грузовой ЗИЛ с длинным прицепом и из крайнего левого ряда резкой дугой повернул направо.
Шедшая сзади «Волга» видела манёвр преследуемой машины, но повторить его не могла: злополучный грузовик уже медленно выползал на перекрёсток, длинной кишкой своего прицепа парализуя возможность быстрого правого поворота.
Именно в эти секунды, когда преследователи замешкалась с поворотом, «Волга» Грибина резко притормозила, и из неё, даже не дожидаясь полной остановки, буквально, вылетел передний пассажир, молниеносно нырнул в арку ближайшего двора, а машина без промедления продолжила движение.
Свернув на 1-ю Брестскую, «Волга» Грибина остановилась с включённой аварийной сигнализацией. Через несколько секунд вслед за ней из-за поворота выскочила вторая машина и, увидев жёлтые мигающие фонари, припарковалась сзади. Этот условный световой сигнал означал конец экзамена.
Двое молодых курсантов вышли из задней машины и подошли к ожидавшему их на тротуаре Грибину.
— Ну, что я могу сказать, молодцы! — сказал им Грибин.
Ребята скромно улыбнулись, пытаясь скрыть радость от успешно сданного ими зачёта.
— Какие-нибудь замечания по маршруту есть? — спросил Грибин.
— Нет, нормально всё было, — ответили они.
— Нормально? — переспросил Грибин.
В ответ они утвердительно закивали.
— Вы уверены в этом? — Грибин изменил тон. Вы даже не соизволили заглянуть в салон моей машины
Только теперь курсанты заметили отсутствие в ней пассажира, но было уже поздно, и Грибин продолжал:
— Упустить объект — это не самая страшная ошибка. На ошибках учатся. А вот когда их даже не замечают, — это намного хуже. Почему вы не доложили, что при повороте на Зоологическую передняя машина была потеряна из виду?
— Это длилось несколько секунд всего, — попытались оправдаться молодые люди.
— Как видите, этого оказалось достаточно.
От радостного в начале настроя курсантов не осталось и следа.
— Почему вы не запросили помощи у второй машины на маршруте? В вашем распоряжении были две машины поддержки, одна из которых стояла как раз на Зоологической. Вы видели, что объект предпринимает агрессивные действия с целью оторваться, поэтому вы должны были передать его смежникам.
— Очень быстро всё произошло.
— В реальной обстановке счёт всегда будет идти на секунды! Несколько секунд — это вечность! Если бы вы передали смежникам эстафету, вы лишили бы противника этих драгоценных секунд.
Во время «полевого» урока по «практическим навыкам автомобильного наружного наблюдения», медленно прохаживаясь по тротуару вдоль двух служебных машин, взгляд Грибина невольно выявил какую-то деталь, которая, неожиданно, вдруг, завладела всем его вниманием.
— Что за херня? — громко и раздражённо произнёс он.
Молодые стажёры с удивлением наблюдали, как в миг потерявший к ним интерес Грибин стал ходить вокруг машин и изучать их заднюю часть.
На обеих машинах — и на разъездной оперативной, и на его генеральской — сзади, в районе личинки замка багажника, виднелись идентичные по форме пятна не отмытых при мойке участков кузова.
— Епт вашу мать! — Грибин выругался настолько громко и смачно, что проходившая мимо женщина бросила в его сторону укоряющий взгляд.
Не объясняя молодым оперативникам выявленный им прокол, Грибин ещё несколько раз крепко выругался про себя: машинная мойка, через которую проходили все (в том числе и его) автомобили имела характерный почерк, который на первый взгляд, был не особенно виден — при мойке задней части щётки чуть-чуть не дотягивались друг до друга и оставляли не промытым участок сантиметров десять в длину. Казалось бы, ерунда, но на дурачков Грибину рассчитывать не приходилось. Оставалось только гадать, сколько месяцев из-за этого пятна американцы безошибочно идентифицировали машины КГБ? Во внимательности противника он не сомневался.
Сегодняшние экзамены Грибин принимал лично, чтобы ещё раз оценить степень оперативной свободы своих американских «партнёров». Причиной проверки «боеготовности» послужили серьёзные кадровые перестановки в американском посольстве. Полгода назад в московскую резидентуру ЦРУ направило нового руководителя, 53-летнего Рональда Хэтэвея. До этого он работал в Западном Берлине, потом несколько лет провёл в главном офисе и вот, наконец, пожаловал в Москву. Знающие его по немецкому периоду утверждали, что Хэтэвей склонен к острым и опасным акциям: в 1970 году он организовал побег из Восточного Берлина американского агента в польских спецслужбах. Дело тогда дошло до стрельбы: для бегства была использована гружёная песком машина коммунальных служб. Немецкие пограничники изрешетили грузовик пулями, которые увязли в защищавшем кабину песке, а грузовик, смяв на своём пути все препятствия, выскочил в западный сектор. И эту операцию — по мнению Грибина, совершенно дубовую — спланировал Хэтэвей. Теперь этот человек вальяжно ездит по Москве, улыбается охраняющим американский жилой комплекс милиционерам, а Второе Главное Управление следит за ним как за сумасшедшим, занятым поиском спичек.
Такой тип, как Хэтэвей, думал Грибин, вполне мог расшевелить местную резидентуру, заставив её действовать более остро. Привыкшие в Москве к плотной опеке, американцы раньше не позволяли себе игр в кошки-мышки и вели себя тихо. Однако, новый начальник мог принести с собой и новые правила. Проблема заключалась в том, что для людей Грибина эти новые правила были неведомы, в то время как Хэтэвей хорошо изучил почерк КГБ.
Причастен ли новый резидент к исчезновению семьи Шадрина? Мог ли он пойти на такую авантюру? И если ответ — да, то за кого он меня принимает? — думал Грибин, рассматривая маленькую пыльную полоску на крышке багажника.
Назначив молодым стажёрам время для пересдачи экзаменов, он нырнул на заднее сидение своей машины и быстро захлопнул дверь.
— На мойку, — скомандовал он водителю.