Витязь в тигровой шкуре

ВОЗВРАЩЕНИЕ АВТАНДИЛА В АРАВИЮ

Автандил вернулся в город, где оставил он дружину, И войска, его увидев, были рады господину. Люди быстро побежали, сообщили Шермадину: "Прибыл тот, кто нас печалил, удалившись на чужбину". Шермадин навстречу вышел, обнял витязя в волненье, Проливая слезы счастья, целовал его колени. Говорил он: "Ты ли это или только сновиденье? Неужели ты здоровым прибыл, нам на удивленье?" Витязь низко поклонился, приложил лицо к лицу. Он сказал: "За то, что жив ты, благодарен я творцу". И почтительно вельможи подходили к пришлецу, И великое веселье разливалось по дворцу. Так добрался юный витязь до отеческого крова, И собрался целый город, чтоб увидеть удалого. Жизнерадостный, веселый, он за пир уселся снова. Радость этого свиданья описать не в силах слово! И, пируя, Шермадину рассказал он на досуге, Как нашел он Тариэла, пребывавшего в недуге. Еле сдерживая слезы, о своем твердил он друге: "Без него не успокоюсь ни в чертоге, ни в лачуге!" Шермадин в ответ на это солнцеликому сказал: "От царя твою поездку я старательно скрывал". В этот день усталый витязь отдыхал и пировал, Но с зарею сел на лошадь и в столицу поскакал. Позабыв про утомленье, он спешил к своей невесте, Шермадин, глашатай славный, о его вещал приезде. Долгий путь десятидневный за три дня закончив вместе, Привезли они в столицу долгожданное известье. "Веселись, о царь могучий! — говорилось в донесенье. — Я, твой раб, перед тобою полон страха и смиренья. Тайны витязя не зная, угрызался каждый день я. Ныне с добрыми вестями прибыл я в твои владенья". И предстал пред Ростеваном Шермадин, честной гонец: "Отыскавший чужеземца витязь едет во дворец!" Своенравный и счастливый, восхитился царь-отец: "То, что я просил у бога, получил я наконец!" И сказал гонец царице, затмевающей светила: "Ныне добрые известья, дева, жди от Автандила". И царица ярче солнца землю светом озарила И великими дарами Шермадина наградила. Целый двор навстречу вышел. Ростеван явился тоже, Оказал он Автандилу честь, которой нет дороже. И была счастливой встреча, так что многие вельможи На подвыпивших пьянчужек стали с радости похожи. Витязь спешился и низко преклонился пред царем. Обнял царь его великий и повел, ликуя, в дом. Так, довольные друг другом, шли они, как сын с отцом. И собравшиеся люди гостя славили кругом. Лев, сильнейший между львами, к солнцу солнц пришел с приветом. Вновь агат, кристалл и роза засияли пред спаспетом. Солнцеликая царица озарилась нежным светом, — В небе жить ей надлежало, а не в царском доме этом! Учредили пир веселый, пили-ели до отвала. Царь гордился Автандилом, как владыке надлежало. Снежный иней красил старца, роза юношу венчала. Жемчуга, подобно драхмам, получал там кто попало. Наконец иссякли вина. Те, кто выпили, ушли. Начал царь свои расспросы, и рассказы потекли. Обо всем поведал витязь: как он странствовал вдали, Как нашел он чужеземца посреди чужой земли. Он сказал: "Не удивляйтесь, что жалею я собрата! С ним сравнится лишь светило, не познавшее заката. Тот, кто витязя увидит, ум теряет без возврата. Но, увы, желтеет роза, опечалена и смята! Если рок немилосердный сердце смертное изранит, Роза примет вид шафрана, а тростник колючкой станет!" Автандил, воспоминая, как несчастный витязь вянет, Описал его несчастья и поведал, чем он занят: "Захватив пещеры дэвов, он доверился мечу. С ним наперсница царевны — дева, равная лучу. Он закутан в шкуру тигра, презирает он парчу. Жжет его огонь смертельный и сжигает, как свечу". И когда о чужестранце кончил он повествованье, — Как обрел он это диво и узрел его сиянье, — В похвалу ему, герою, говорило все собранье: "Совершил ты высший подвиг! Утолил свое желанье!" Тинатин, ему внимая, ликовала всей душою, Пировала, не гнушалась ни весельем, ни едою, О свиданье после пира весть послала со слугою, — Что еще могло сравниться с дивной радостью такою! И пошел он, милосердный, не впадающий во гнев, Пребывающий со львами солнцеликий юный лев... Витязь мира, лал бесценный, кипарис среди дерев, Сердце он сменял на сердце, сердцем девы овладев. Словно райское алоэ над долиною Евфрата, Тинатин ждала на троне, изукрашенном богато. Чтоб воспеть ланиты эти, эти косы из агата, По примеру древних греков мудрецов нужна палата! Дева встретила героя, сесть на стул ему велела, И приличная свиданью радость ими овладела. Речь была их благородна и достойна их удела. "Сколько мук, — она сказала, — вынес ты для Тариэла!" Он ответил: "Коль желанья исполняет людям бог, Вспоминать не подобает время горя и тревог. Но теперь алоэ-древо изливает слезный ток, Юный лик его, как роза, побледнел и изнемог. Кипарис розоподобный, он утратил силу воли. Он твердил: "Кристалл точеный потерял я в сей юдоли! Мы огнем невыносимым с ним пылаем поневоле". И царице рассказал он все, что знал о нем дотоле. Рассказал, какие беды перенес тот в жизни бренной, Как помог ему миджнура отыскать творец вселенной. "Он, как зверь, людей чуждаясь, ненавидит мир мгновенный, Вместе с хищниками бродит и скорбит о несравненной. Я сказать тебе не в силах, как прекрасен Тариэл! Ни на что смотреть не может тот, кто раз его узрел. Созерцающие слепнут от сиянья взора стрел. Но шафраном стала роза, лик фиалки побледнел". Рассказал он ей подробно про скитальца молодого: "Он, как тигр, ютится в скалах, не имея в жизни крова, Лишь наперсница царевны утешать его готова... Ах, судьба, зачем ты смертных угнетаешь столь сурово!" И когда достигла дева исполнения желанья, Лик ее солнцеподобный преисполнился сиянья. "Чем же мне, — она спросила, — облегчить его страданья? Где найти ему спасенье и бальзам для врачеванья?" "Хвастунам, — ответил витязь, — от людей доверья нет. Чужестранец, мне поверив, погибает в цвете лет. Обещал я возвратиться, чтоб спасти его от бед, Я ему поклялся солнцем этот выполнить обет. Верный друг, спеша на помощь, не дрожит перед напастью, Посвятит он сердце сердцу, ведь любовь — дорога к счастью. Боль миджнура разделяет всякий, кто охвачен страстью. Без него я безутешен: нет прощенья безучастью!" Солнцеликая сказала: "Все сбылось, как я хотела! Ты, во-первых, возвратился и нашел нам Тариэла, Во-вторых, любовь тобою с новой силой овладела, — Значит, есть бальзам для сердца, что неистово горело! Наши судьбы, как погода, переменны с каждым днем: То горит над нами солнце, то гремит над нами гром. Ныне радость вместо горя в сердце вспыхнула огнем. Если ж мир приносит радость, для чего грустить о нем? Хорошо, что, верен клятве, ты спешишь на помощь другу. Нас обязывает дружба оказать ему услугу, Мы должны его утешить и помочь его недугу... Но какие испытанья ждут меня, твою подругу!" Он сказал: "К семи печалям ты прибавила восьмую! Чтоб согреть ее, кто станет дуть на воду ледяную? Взлет любви кто приравняет к низменному поцелую? Без тебя изнемогаю и с тобою не ликую! Горе мне! Опять, скитаясь, я увижу много зла. Как в мишень, вонзилась в сердце беспощадная стрела. Сократилась на две трети жизнь, разбитая дотла, — И хотел бы скрыть я горе, да пора на то прошла. Дева, речь твою услышав, понял я твое веленье. Знать, тому, кто ищет розу, и шипы — не затрудненье. Будь же полным мне светилом, утоли мое волненье, — Подари мне в путь-дорогу знак надежды на спасенье!" Добродетельный, достойный, этот витязь светлолицый Говорил благоразумно, как наставник с ученицей. И браслет из дивных перлов был вручен ему царицей. Да пошлет им бог блаженство всемогущею десницей! Сладко сердцу, коль к рубину прикасается агат, Сладко вырастить алоэ с кипарисом стройным в ряд, Сладко радовать миджнура, устремляющего взгляд, — Но, увы, беда влюбленным — тем, которых разлучат! Хоть не мог налюбоваться на влюбленную влюбленный, Скоро он простился с нею и ушел, ошеломленный. Из кровавых слез царицы океан возник бездонный. "Мир не сыт, — она рыдала, — нашей кровью напоенный!" Ударяя в грудь руками, витязь шел к себе уныло, — В час любви мягкосердечна человеческая сила! Покрывает землю мраком заходящее светило, Не заря зажглась на небе — ночь пришла для Автандила. Слезы, смешанные с кровью, по щекам его текли. "Даже солнце мне не в радость, — говорил он, сын земли. — Адамантовое сердце брови милой обожгли, Не хочу я утешенья от возлюбленной вдали! Был вчера я цвет Эдема, уподобленный алоэ, Но теперь судьба вонзила в грудь мою копье златое. Сердце в огненном аркане позабыло о покое, И постиг я, безутешный, сколь безумно все земное". Витязь с этими словами сотрясался, как в падучей, С воздыханием и стоном гнулся стан его могучий. Так закончилось свиданье и сменилось скорбью жгучей. Всех со временем покроет саван скорби неминучей! В свой дворец вернулся витязь, и рыдал в тиши дворца, И возлюбленную деву вспоминал он без конца. Снежным инеем покрытый, блекнул цвет его лица. Словно розы, без светила вянут юные сердца! "Человеческое сердце богом проклято от века, — То оно о счастье молит, то стенает, как калека. В слепоте оно не верит даже глазу человека. Не страшат его ни гибель, ни господская опека!" Заклеймив людское сердце столь жестокими словами, Он прижал к губам запястье с дорогими жемчугами. И блеснули эти перлы наравне с его зубами, И кровавыми от горя обагрился он слезами. Утром некого посланца государь за ним послал. Поспешил к владыке витязь, хоть и с вечера не спал. Вкруг него народ толпился и ему надоедал. Царь готовился к охоте, пели трубы и кимвал. И помчались на охоту царедворцы Ростевана. Можно было там оглохнуть от ударов барабана. Солнце соколы затмили, псы скакали неустанно, Кровью раненых животных обагрилась вся поляна. И с полей вернулись люди, поохотившись с задором, — Царедворцы, и вельможи, и дружина — полным сбором. В изукрашенном чертоге царь воссел, сияя взором, Арфы громко заиграли, и певцы запели хором. Витязь, сидя с Ростеваном, вел беседу с ним опять. Были губы их как лалы, зубы — жемчугу под стать. По бокам народ толпился, впереди сидела знать, Целый день не уставая о герое толковать. Но, исполненный печали, возвратился витязь к дому. О любви душа взывала, погруженная в истому. То вставал он, то ложился. Сон не шел к нему, больному. Чье прислушалось бы сердце к несчастливцу молодому? И подумал он: "Какое дам я сердцу утешенье, Коль с тобой я разлучился, о Эдема украшенье! Для взирающих ты — радость, невзирающих — мученье. Если б мог тебя увидеть я хотя бы в сновиденье!" Так твердил он, заливаясь безутешными слезами, Но решил: "Одно терпенье нас равняет с мудрецами. Не приученный к терпенью разве справится с делами? Тот, кто хочет в жизни счастья, не гнушается скорбями". И тогда сказал он сердцу: "Убиваешься ты вновь. Жизнь, однако, лучше смерти. Жизни ты не прекословь. Не показывай народу, как в тебе бушует кровь: Непристойно человеку разглашать свою любовь".  

ПРОСЬБА АВТАНДИЛА О НОВОЙ ПОЕЗДКЕ И РАЗГОВОР ВАЗИРА С ЦАРЕМ

Утром витязь облачился и из дома вышел рано. "Боже, — он молил, — да будет сокровенна эта рана! Помоги мне скрыть от мира, как царица мне желанна!" И поехал он к вазиру, царедворцу Ростевана. Тот сказал: "Над нашим домом загорелся луч рассвета, Значит, радость не напрасно предвещала мне примета!" И с глубоким он поклоном встретил славного спаспета: Если гость приятен сердцу, он дороже самоцвета. Добродетельный хозяин слезть помог ему с коня. До крыльца ему коврами уложила путь родня. И внезапно дом вазира озарился светом дня. "Запах роз, — сказал хозяин, — долетел и до меня!" Витязь сел, и домочадцы погрузились в лицезренье, И сердца их задрожали в безграничном восхищенье, — Десять тысяч воздыханий здесь послышалось, не мене... Но вазир велел им выйти, и они ушли в смятенье. И сказал вазиру витязь, подобрав слова по нраву: "Во дворце у Ростевана первенствуешь ты по праву. Царь во всем тебе послушен, ты блюдешь его державу. Помоги же мне сегодня, заслужи почет и славу! Этот витязь солнцеликий истомил меня и сжег! Разлученный с Тариэлом, я от боли изнемог! Для меня не избегает он ни горя, ни тревог, — Бескорыстие и щедрость — дружбы подлинной залог. Словно сеть, тоска о друге ныне сердцем овладела, — Сам я здесь, перед тобою, сердце — возле Тариэла: Он сжигает всех, как солнце! Нет красе его предела! И Асмат за это время стать сестрою мне успела. Я поклялся страшной клятвой, уезжая от собрата: "Я вернусь к тебе, приятный даже глазу супостата! Я найду твою царевну, что пропала без возврата!" И теперь перед отъездом грудь моя огнем объята. Я тебе открою правду: коль, безумный, как всегда, Он надеется на друга, как не ехать мне туда? Ведь в беде миджнур миджнура не бросает никогда. Нарушающему клятву не укрыться от стыда. Ты скажи царю об этом, и, клянусь его главою, Если он меня отпустит, я вернусь к тому герою. Если ж он меня задержит, сердца я не успокою. Помоги же мне сегодня, дай мне справиться с бедою! Передай царю: "Владыка, почитаемый народом! Горько мне тебя сегодня огорчать своим уходом! Но прекрасный этот витязь жжет мне душу год за годом, Завладел моим он сердцем и обрек его невзгодам. Царь! Без этого миджнура жить я больше не могу! Он и разума и сердца твоего лишил слугу. Ты же сам стяжаешь славу, коль ему я помогу, А постигнет неудача — все ж не буду я в долгу. На уход мой, царь великий, понапрасну ты не сетуй. То, что бог нам уготовал, да свершится в жизни этой! Может быть, из стран далеких я вернусь к тебе с победой. Не вернусь — так благоденствуй и врагов один преследуй!" Автандил сказал вазиру: "Изъясняться не умея, Рассказал тебе я кратко, что имею на уме я. Ты же царского согласья добивайся не робея, — Чистым золотом сто тысяч за услугу дам тебе я". Но вазир сказал с улыбкой: "Не бросайся ты казной, Мне довольно, что к богатству указал ты путь прямой. Лишь открою Ростевану этот замысел я твой, Царь, без всякого сомненья, одарит меня с лихвой. Так меня он осчастливит, что, клянусь душой и телом, С головой я вмиг расстанусь, занимаясь этим делом. А дороже этой жизни есть ли что на свете белом? Хоть убей, не вижу смысла я в таком поступке смелом. Не могу же я напрасно погибать тебе в угоду! Царь мне скажет: "Как ты смеешь потакать его уходу? Где твой ум, коль дать острастки не умеешь сумасброду?" Нет, уж лучше мне погибнуть, чем нажить себе невзгоду! Но коль царь и согласится, что на это скажет рать? Для чего ей полководца на чужбину отпускать? Ведь, соперничая с нами, враг поднимется опять, — Воробей и тот стремится в небе коршуном летать!" Автандил сказал, заплакав: "Умереть мне лишь осталось! Видно, ты, вазир, не знаешь, каковы любовь и жалость! Неужели клятва дружбы для тебя — пустая малость? Как могу я жить без друга, чтоб душа не убивалась? Повернулось наше солнце и уже не светит ясно, Нужно нам помочь светилу, чтоб не сетовать напрасно. Что мне выгодно, что вредно — это знаю я прекрасно. Неразумною беседой утешать себя опасно. Что за польза Ростевану, что за выгода войскам, Если их военачальник предан горю и слезам? Лучше я опять уеду, чтоб не впасть в великий срам. — Кто, скажи мне, так страдает, как страдает витязь там? Отчего же на миджнура смотришь ты неблагосклонно? Сталь и та, подобно воску, от его растает стона! Не залить мне слез страдальца всеми волнами Геона! Коль поможешь, и тебе я помогу, служа у трона. Если царь меня не пустит, все равно тайком уеду, Пусть погибну ради друга, лишь послал бы бог победу! Царь тебя не покарает за пристойную беседу, — Помоги же мне в несчастье! Окажи услугу эту!" И вазир ему ответил: "Я огнем твоим объят! Эти жалобы и слезы ранят сердце и томят. Хорошо, коль к месту скажешь, но беда, коль невпопад. Так и быть, пойду с докладом. Пусть я буду виноват!" И вазир, промолвив это, поспешил к царю, и скоро Царь предстал ему, сияя дивной роскошью убора. Оробел вазир смущенный и не начал разговора, И не смел поднять в молчанье опечаленного взора. Увидав его безмолвным, царь воскликнул: "Что с тобою? Почему в такой тревоге ты стоишь передо мною?" "Государь, — вазир ответил, — ныне я объят тоскою: Волен ты со мной покончить, услыхав, что я открою! Скорбь души моей, владыка, не умножит прочих бед. Я боюсь, хотя бояться мне, посланцу, пользы нет. Дозволения уехать ныне просит твой спаспет, Ни во что он жизнь не ставит, свой не выполнив обет". И, смущенный, рассказал он все, что знал об Автандиле: "Я любви его великой описать тебе не в силе... Он настаивает, просит, льет он слезы в изобилье... Гнев твой будет справедливым, что бы там ни говорили!" У царя при этой вести затуманилось сознанье. Будь тут люди, гнев владыки устрашил бы все собранье. "Что сказал ты мне, безумец! — он вскричал в негодованье. — Лишь злодей спешит повсюду злое выискать деянье! Почему ты вдруг примчался, словно с радостью какой? Лишь изменник вероломный нож готовит за спиной! Как язык твой повернулся, чтоб нарушить мой покой? Недостоин быть безумец ни вазиром, ни слугой! Почему ты с господином непочтителен при встрече? Позволительно ли сдуру говорить такие речи? Лучше б я оглох внезапно, видя дурня издалече! Жаль, что смерть твоя, несчастный, грузом ляжет мне на плечи! Если б не был ты подослан Автандилом, — бог свидетель, Снес бы голову тебе я за такую добродетель! Уходи же прочь отсюда, по чужим делам радетель! Ах, как чудно ты устроил! Ах, какой ты благодетель!" И нагнулся царь и стулом запустил в него тотчас, Хорошо, что промахнулся: стул был крепок, как алмаз. "Как ты смел сказать, что витязь покидает снова нас!" И у старого вазира слезы хлынули из глаз. Не посмев с владыкой спорить и желая удалиться, Старец выскочил за двери, как побитая лисица. Во дворец вошел он смело; возвратясь, не стал гордиться... Как вредим себе мы сами, враг вредить нам не решится! Он сказал: "Создатель видит — во грехе живу едином, Ослеплен я и обманут, счастья нет моим сединам! Ведь любой, кто столь же дерзко обойдется с господином, За грехи, как я, ответит по обычаям старинным!" И, жестоко посрамленный, он ушел, покинув зал, И, нахмурясь, Автандилу укоризненно сказал: "Подослав меня к владыке, ты ли ждешь моих похвал? Хорошо, что я, несчастный, головы не потерял!" И напомнил он о взятке, намекнул о ней лукаво, Как он мог сказать об этом, не могу понять я, право! "Кто свое не держит слово — оскорбляет моурава! Злато даже в преисподней все дела решает здраво! Как бранил меня владыка, передать нельзя рассказом! Он назвал меня злодеем, не моргнув при этом глазом! Я утратил честь мужскую, потерял я прежний разум! Не пошли творец терпенья, он со мной бы кончил разом! Понимал и я, конечно, на какое дело шел. Знал, что буду я несчастен, а владыка будет зол. Но судьбу не переспоришь, и, как верный твой посол, За твое благополучье я погибнуть предпочел!" Автандил ему ответил: "Медлить мне не подобает. Соловью грозит погибель, если роза увядает. За целебною росою он тотчас же улетает, И не знает он, что делать, коль ее не обретает. Видишь сам: ни днем, ни ночью не имею я покоя. Лучше мне блуждать, как зверю, угнетенному тоскою! Зря меня владыка просит на врагов идти с войною. Без слуги куда спокойней, чем с обиженным слугою! Как ни сердится владыка, доложу ему опять, — Он еще поймет, быть может, то, чего не мог понять. Если он меня не пустит, я тайком покину рать. Коль настало время смерти, ничего не жаль терять!" Собеседники, поладив, заключили дело пиром, И подарков там немало было роздано вазиром: Дал он старым, дал он малым, дал богатым, дал и сирым. Лишь когда садилось солнце, отпустил он гостя с миром. И тогда сто тысяч злата вынул витязь из подвала, Триста свертков аксамита, тоже стоящих немало, Шестьдесят отличных лалов — что ни лал, то лучше лала, — И послал их в дар вазиру, так, как это надлежало. Он велел сказать вазиру: "За меня ты принял муку, Как могу я соразмерно оплатить твою услугу! Буду я твоим слугою, коль придет конец недугу, И воздам тебе любовью, как защитнику и другу!" Чтоб воспеть его щедроты, слов я ныне не найду! Знать, ему немалый подвиг был написан на роду. Так и мы должны с другими жить в согласье и в ладу, Верный друг не бросит друга, если тот попал в беду.  

БЕСЕДА АВТАНДИЛА С ШЕРМАДИНОМ ПЕРЕД ВТОРЫМ ТАЙНЫМ ЕГО ОТЪЕЗДОМ

И промолвил солнцеликий Шермадину в день прощанья: "Ныне день моей надежды, исцеляющей страданья. Он покажет, чем поможешь ты мне в годы испытанья". Чтец поистине обязан славословить их деянья! Он сказал: "О расставанье царь не хочет слышать слова, Ведь ему непостижимо то, что свято для другого! Я ж без друга не желаю ни скитания, ни крова, — Не прощает человеку бог деяния дурного. Я обдумал это дело и решился на уход. Лишь изменник и предатель богохульствует и лжет. Сердце здесь без Тариэла изнывает от забот, Стонет, мечется, вздыхает, слезы горестные льет. Доказательствами дружбы служат три великих дела: Друг не может жить без друга, чтобы сердце не болело, С ним он делится достатком, предан он ему всецело, Если надобность случится, поспешит на помощь смело. Но не буду многословен, приступая к порученьям. Тайный мой уход отсюда мне послужит утешеньем. Так прислушайся, молю я, ты к моим установленьям. То, о чем тебя прошу я, исполняй с благоговеньем. Первым делом — неподкупный государев будь слуга, Докажи, что добродетель и в разлуке дорога. Управляй моей дружиной, не щади в бою врага, Будь защитником народа и родного очага. Стереги мои границы, будь главой в моем отряде, Пусть изменник вероломный не мечтает о пощаде. Коль вернусь, тебя, как друга, награжу я службы ради, — Послуживший господину не останется в накладе". Шермадин, услышав это, отвечал ему, рыдая: "В одиночестве все беды одолею без труда я, Но коль тьма покроет сердце, что поделаю тогда я? Был бы счастлив я безмерно, лишь с тобой одним блуждая. Мы доселе не слыхали, чтобы верный раб в пути Не обязан был владыку от опасностей спасти. Что я, грешный, буду делать, если дам тебе уйти?" Но ответил юный витязь: "Не возьму тебя, прости! Помыкать твоей любовью не имею я предлога, По и взять тебя с собою не могу по воле бога, — Коль не ты, то кто сумеет здесь блюсти порядок строго? Не тебе, но мне, скитальцу, суждена теперь дорога. Я — миджнур. Миджнур обязан в одиночестве скитаться. Разве он не должен плакать без людей и убиваться? Дальний путь — удел влюбленных. Им ли дома оставаться? Уж таков наш мир мгновенный, в том не надо сомневаться. В день, когда меня не будет, вспоминай, люби меня. Сам себе слугой я буду, не страшна мне западня. Неприлично удалому унывать средь бела дня. Горе тем, кто дел позорных не боится, как огня! Я из тех, кто жизнь не выше ценит гнили огуречной. Смерть за друга я считаю лишь утехою сердечной. И теперь, когда я снова в путь отпущен бесконечный, Бросив дом, я не оставлю друга в жизни скоротечной. Уходя, я завещанье оставляю для царя. Я ему тебя вручаю, власть его боготворя. Коли я умру в разлуке, обо мне не сетуй зря, Только плачь и сокрушайся, поминание творя".  

ЗАВЕЩАНИЕ АВТАНДИЛА ЦАРЮ РОСТЕВАНУ

Витязь сел и, скорбный сердцем, так составил завещанье: "Царь, к покинутому другу я спешу без колебанья. Не могу его я бросить, он — души моей пыланье. Будь ко мне добросердечен и прости мои деянья! Не осудишь ты, я знаю, государь, мое решенье. Мудрый друг не бросит друга, несмотря на все лишенья. Вспомни, царь, Платон-философ нам оставил поученье: "Ложь несет душе и телу бесконечные мученья". Так как ложь — источник горя, то, покинув царский кров, Ради страждущего друга ухожу я от пиров. Для чего и мудрость людям, коль не чтить ее даров? Знанья мудрых приобщают нас к гармонии миров. О любви ты, верно, помнишь, что апостолы гласили, Как в кимвалы ей бряцали, как в Писанье возносили? "Возвышает человека лишь любовь!" — они твердили. Прежде всех живущих в мире должен верить им не ты ли? Тот, кто дал мне крепость тела и открыл мои зеницы, Чьим могуществом незримым звери созданы и птицы, Кто конечному созданью начертал его границы, — Сто низводит к единице, сто творит из единицы. То, что богу не угодно, — не случится на земле. Вянут роза и фиалка, коль останутся во мгле. Всякий взор к добру стремится, нет достоинства во зле. Как могу я жить без друга с тяжкой думой на челе! Как бы ни был ты разгневан, не лишай меня прощенья: Я не в силах был исполнить твоего предназначенья. Мне отъезд послужит средством от тоски и огорченья. Пусть я буду жить в пустыне, лишь бы жить без принужденья. Не найдешь ты утешенья, слезы горя проливая. Ничего не в силах сделать против воли божества я. Муж обязан быть вынослив, в тяжких бедах пребывая. От судьбы уйти не может ни одна душа живая. Что творец мне предназначил, то и сбудется сполна. Коль вернусь назад, то в сердце потушу я пламена, Встречусь радостно с тобою, как в былые времена... Каково служенье дружбе, такова и мне цена. Царь, коль кто меня осудит, осуди того всецело! Неужели царским сердцем скорбь разлуки овладела? Обмануть я и покинуть не способен Тариэла, Он в лицо меня за гробом осрамит за это смело. О друзьях иметь заботу никогда не вредно людям! Презирая лицемеров, мы лжецов сурово судим. Как же мог я, царь великий, стать предательства орудьем? Хорошо ли, коль на помощь мы спешить к друзьям не будем? Есть ли кто презренней труса, удрученного борьбой, Кто теряется и медлит, смерть увидев пред собой? Чем он лучше слабой пряхи, этот воин удалой? Лучше нам гордиться славой, чем добычею иной. Смерть сквозь горы и ущелья прилетит в одно мгновенье, Храбрецов она и трусов — всех возьмет без промедленья. И детей и престарелых ожидает погребенье. Лучше славная кончина, чем постыдное спасенье! Царь! Осмелюсь я напомнить: ничего не понимает Тот, кто смерти ежедневно для себя не ожидает. Ведь приходит днем и ночью та, что нас соединяет! Не вернусь — так, значит, сердце снова боль претерпевает. Если ж рок меня захочет погубить в чужой стране, — Странник, я умру в дороге, сам с собой наедине. Не сошьют друзья мне саван, не схоронят в тишине. И тогда, незлобный сердцем, вспомни, царь мой, обо мне! Многочисленным богатством я владел тебе в угоду. Ты раздай богатство бедным, возврати рабам свободу. Надели сирот несчастных, обреченных на невзгоду, — Пусть я буду и по смерти дорог нашему народу. Коль не все мои богатства пожелаешь взять в казну ты, Пусть на них мосты построят и сиротские приюты. Раздавай мои именья, не колеблясь ни минуты, Ибо только ты сумеешь погасить мой пламень лютый. От меня, владыка, больше не получишь ты вестей. Поручил тебе я душу доброй волею своей. Сатанинские затеи не пойдут на пользу ей. Опочившего прости ты и слезу о нем пролей! И еще, о царь могучий, я молю за Шермадина. Ныне, горечью объятый, он лишился господина. Обласкай его, как раньше я ласкал простолюдина, Пусть не точит слез кровавых у порога властелина! Написавший завещанье, я его теперь кончаю. Царь, отец и воспитатель! Вновь тебя я покидаю! Я тебе желаю счастья! Я в тоске изнемогаю! Не давай врагам отчизны угрожать родному краю!" Кончил он и Шермадину завещание вручил: "Доложить царю об этом у тебя довольно сил, Ведь никто служить не может так, как ты мне послужил!" — И, обняв слугу, заплакал изнемогший Автандил.  

МОЛИТВА АВТАНДИЛА ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ

Он воззвал: "Великий боже, господин и царь вселенной, Воздающий по заслугам неразумной твари бренной, Повелитель горних стражей, свет души неизреченный, Укрепи во мне желанье послужить любви нетленной! Боже, царь земли и неба, ты словам моим внемли! Ты велел любить друг друга бедным жителям земли. Ныне я один страдаю от возлюбленной вдали. Не гаси любви, чтоб в сердце семена ее взошли! Боже, боже милосердный, ты один — моя основа! Не покинь меня в сраженье, не лиши в скитанье крова, Защити меня от бури и от дьявола ночного! Если я в живых останусь, послужу тебе я снова!" Помолившись, из столицы витязь выехал один. И, покинут Автандилом, горько плакал Шермадин. Он точил слезами камни и сжигал песок долин. Что слугу утешит в горе, если скрылся господин?  

РОСТЕВАН УЗНАЕТ О ТАЙНОМ ОТЪЕЗДЕ АВТАНДИЛА

Вот рассказ о Ростеване, преисполненном печали: В этот вечер царь с царицей никого не принимали. Утром царь проснулся мрачный, очи молнии метали, И велел он, чтоб вазира во дворец к нему позвали. И когда вазир явился и потупился уныло, Царь сказал ему: "Не помню, что вчера со мною было! Не твое ли сообщенье сердце мне ожесточило, Если я тебя, вазира, поносил за Автандила? Что такое он задумал, рассердив меня с утра? Мудрость нам гласит: "Не ждите от рассерженных добра!" Да и ты не будь беспечным! Образумиться пора! Доложи теперь мне снова, что докладывал вчера". И вазир ему вторично рассказал об этом деле. Царь ему ответил кратко, гнев удерживая еле: "Пусть я буду иудеем, коль не спятил ты доселе! Не пытайся мне перечить: худо будет пустомеле!" Поспешил вазир к спаспету, и ему сказали слуги, Что хозяин их покинул и исчез из той округи. "Не пойду к царю я больше, — прошептал старик в испуге, — Пусть ему доложит смелый, я же в горе и недуге". Царь, вазира не дождавшись, снарядил за ним гонца, Но гонец не возвратился, разузнав про беглеца. И внезапная догадка потрясла царя-отца: "Тот, кого боялись сотни, верно, скрылся из дворца!" Государь, склонившись долу, погрузился в размышленье И рабу с тяжелым вздохом скоро отдал повеленье: "Пусть ко мне лукавец этот вновь придет для объясненья!" И когда вазир явился, стал он бледен от волненья. Был вазир угрюм и скучен. Царь спросил его нежданно: "Неужели наше солнце, как луна, непостоянно?" И вазир ему в испуге все поведал без обмана: "Не желая быть светилом, солнце скрылось средь тумана!" Услыхав, что витязь скрылся, горя царь не превозмог: "Неужели я навеки потерял тебя, сынок?" Рвал он волосы от горя, говорил ему в упрек: "Отчего ты, столп сиянья, ныне сгинул и поблёк! Ты бродягою не станешь, если ты в ладах с собою, Но зачем ты, мой питомец, омрачил мой дом бедою? Ты меня оставил сирым и покинул сиротою... Для чего ж я так стремился постоянно быть с тобою! Не видать тебя мне больше, прискакавшего с охоты, Не видать, как ты с друзьями в мяч играешь без заботы, Не услышать сладкий голос, улетающий в высоты... Для чего престол мне царский, коль уходишь от него ты! Ты от голода не сгинешь, где бы жить ни захотел, — Верный лук тебя прокормит и стальные жала стрел, Бог тебя спасет, быть может, положив беде предел, — Но, коль ты умрешь в дороге, кто оплачет мой удел?" Ко двору, внимая слухам, прибежала вся столица. Рвали волосы вельможи и свои терзали лица, Толковали меж собою: "Нам ли ныне веселиться, Если мы достойны мрака и не светит нам денница!" Увидав своих придворных, царь сказал им со слезами: "Уж не светит нам светило, это видите вы сами! Чем его мы прогневили? Как он мог расстаться с нами? Кто из вас теперь сумеет управлять его войсками?" Наконец иссякли слезы, и промолвил властелин: "Расскажите, как ушел он — с провожатым иль один?" В это время с завещаньем появился Шермадин, Безутешный, полный страха, ибо скрылся господин. Раб сказал: "В его покоях я нашел посланье это. Там осталась только челядь, провожавшая спаспета. Он один ушел в дорогу, связан узами обета. Царь, пошли меня на плаху, чтобы я не видел света!" Прочитавши завещанье, царь промолвил: "В этот год Пусть не носят украшений ни дружина, ни народ. Пусть усердно молят бога толпы нищих и сирот, Чтобы он хранил скитальца от лишений и невзгод!"  

ВТОРОЙ ТАЙНЫЙ ОТЪЕЗД АВТАНДИЛА К ТАРИЭЛУ

Лик луны вдали от солнца полон дивного сиянья. Рядом с солнцем он сгорает, обречен на умиранье. Но без солнца вянет роза — беззащитное созданье. Так и мы в разлуке с милой умираем от страданья. Лишь теперь я продолжаю мой рассказ об Автандиле. Ехал он с кипящим сердцем, удержать тоску не в силе, Образ девы солнцеликой узнавал в дневном светиле, Отводя глаза от солнца, сеял слезы в изобилье. Иногда, позабываясь, слова он сказать не мог. Из очей, подобно Тигру, падал слез его поток. Оборачиваясь к дому, тосковал он, одинок, И не знал, куда несется без тропинок и дорог. "О любимая! — рыдал он. — Как в разлуке не томиться! Разум мой с тобой остался, и душа к тебе стремится! Жаждет взор мой изнемогший на тебя взглянуть, царица, Плохо сделает влюбленный, коль любви не подчинится! Где искать мне утешенья, как прожить до новой встречи? Уж давно б я закололся, чем вести такие речи, Но тебя сразит известье, что скончался я далече... Пусть же льются, словно реки, эти слезы человечьи!" И воззвал он к солнцу: "Солнце! Ночи солнечной сиянье! Ты есть образ всеблагого и его напоминанье! Не ему ли хор созвездий служит в бездне мирозданья? Примири меня с судьбою, не отринь мои рыданья! Ты, в котором виден образ созидателя вселенной, Помоги мне снять оковы, ибо я страдаю, пленный! Потеряв свои агаты, я ищу рубин бесценный И томлюсь один в разлуке, как когда-то с незабвенной!" Так молился он и таял, как горящая свеча, Но спешил на помощь другу, путь томительный влача. Ночью сравнивал он деву с блеском звездного луча, И беседовал он с небом, речи жаркие шепча. Божьим именем скиталец заклинал луну, взывая: "От тебя в сердцах миджнуров страсть пылает роковая! Дай же мне терпенье сердца, чтоб не тратил зря слова я, Чтобы лик, тебе подобный, вновь увидел, изнывая!" День его терзал и мучил, ночь несла ему отраду. Иногда, к реке спускаясь, он вдыхал ее прохладу. Слезный ток его кровавый был подобен водопаду. И, взнуздав коня поспешно, вновь скакал он до упаду. Стройный станом, как алоэ, плакал он, угрюм и дик, И, убив козу из лука, ел у скал береговых, И, насытясь, снова ехал, ибо грудь пронзал Марих, И твердил он: "Нет мне счастья без любимых роз моих!" Передать слова скитальца я уже не в силах ныне, — Как он жаловался звездам, как скитался по пустыне, Как сжигал слезами очи, как терзал себя в кручине... Наконец пещеры дэвов он заметил на чужбине. И Асмат, увидев гостя, вышла к витязю поспешно, И не знала, что ей делать, и рыдала безутешно. Витязь спешился и деву обнял горестно и нежно, — Люди радуются встрече — те, кто ждет ее прилежно. Автандил спросил у девы: "Где твой брат и господин?" Слезы девы покатились из агатовых стремнин. "Без тебя, — она сказала, — он не мог страдать один. Я не знаю, где он бродит средь ущелий и долин". Содрогнулся юный витязь, словно грудь копье пронзило: "О сестра, позор герою, коль его исчезла сила! Как он мог, нарушив слово, позабыть про Автандила? Для чего он мне поклялся, если трудно это было? Ведь и я терпел лишенья, изнывая от разлуки! Отчего ж он сумасбродом снова сделался от скуки? Как он смел нарушить клятву, если мы пожали руки? Мне ль, однако, удивляться, обреченному на муки!" Но ему сказала дева: "Витязь, ты, возможно, прав, Но не думай, мне внимая, будто мой угодлив нрав. Мог ли он, лишенный сердца, клятвы выполнить устав? А ведь он покончил с сердцем, счеты с жизнью оборвав! Сердце, разум и сознанье цепью связаны одною. Если сердце умирает, остальных берет с собою. Человек, лишенный сердца, жизнью брезгает земною. Ты еще не знаешь, витязь, каково ему, герою! Не застав в пещере друга, был ты вправе рассердиться, Я же толком не умею за миджнура заступиться: Говорить язык устанет, сердце в пепел обратится, — Рождена я, видно, в горе, чтобы с витязем томиться. Муки этого миджнура столь безмерно велики, Что страшатся даже камни, не стерпев его тоски. Слезы витязя могли бы затопить русло реки... Впрочем, все в чужих страданьях мы большие знатоки. Провожая Тариэла, я спросила на прощанье: "Что же делать Автандилу, коль приедет на свиданье?" Он ответил: "Пусть поищет, как искал когда-то ране, Далеко я не уеду, не нарушу обещанье. Я исполню эту клятву, хоть страдаю я жестоко. Буду ждать я, как ни тяжко, до назначенного срока. Коль найдет меня умершим, пусть схоронит недалеко, А найдет живым — дивится, ибо жизнь — мгновенье ока!" Скрылось солнце за горами для меня, и с этих пор Я горючими слезами орошаю камни гор, Как безумная, стенаю, проклинаю свой затвор, — Смерть и та меня забыла: вот он, божий приговор! Есть в Китае некий камень с мудрой надписью такою: "Кто друзей себе не ищет, тот враждует сам с собою". Ныне стал шафранным витязь, сходный с розой молодою. Поищи его, исполни то, что велено судьбою!" "Ты права, — ответил странник, — мне не нужно оправданья! Но не я ль, миджнур, миджнура не оставил без вниманья? Увидав источник жизни, прибежал к нему как лань я, Все поля вокруг обрыскал ради этого свиданья! Ту жемчужину, с которой сочетается кристалл, Я покинул, и на счастье уповать я перестал. Уезжая самовольно, я доверье потерял: Огорчил царя с царицей, недостойный их похвал. Господин мой воспитатель — государь весьма могучий. На меня его щедроты, словно снег, летят из тучи. Но ушел я, вероломный, все забыл в печали жгучей... Согрешив перед владыкой, уж не жду я жизни лучшей! Я для друга эти беды, о сестра, претерпеваю! Чтоб свое исполнить слово, по чужому езжу краю! Он же скрылся из пещеры — тот, по ком я умираю, И теперь, устав смертельно, я в тоске изнемогаю! Но оставим эти речи. Мешкать в поисках грешно. Сожаленья не изменят то, что минуло давно. Иль найду его, иль сам я с ним погибну заодно, — Богохульствовать не буду, если это суждено!" Не сказав ни слова больше, он помчался сквозь теснину, Пересек ручей и лесом устремился на равнину. Леденил холодный ветер розу, равную рубину, — "Никогда, — шептал он, — больше солнцеликой не покину. В чем мой грех, великий боже? — говорил он божеству. — Почему я не с друзьями, обездоленный, живу? О двоих зачем тоскую, вижу гибель наяву? Пусть же кровь моя, о боже, на мою падет главу!"  

ВСТРЕЧА АВТАНДИЛА С ФАТЬМОЮ

У дверей жена Усена гостя встретила с поклоном. Взор ее сиял довольством и казался благосклонным. Привела и посадила, как предписано законом, Было видно: не гнушалась тем купцом иноплеменным. По летам немолодая, но красивая собою, Смуглолицая хозяйка притворялась молодою. По душе ей были пляски, а не то и пир горою. Песни, музыка, наряды не давали ей покоя. Засидевшись за обедом, гость подарки ей дарил. Удивленная хозяйка говорила: "Как он мил! Дай же бог, чтоб не впустую этот пир устроен был!" Наконец в опочивальню был отпущен Автандил. Утром он, открыв товары, выбрал шелка дорогого И послал его владыке края этого морского. Остальное он торговцам возвратил, напомнив снова: "Продавайте, как хотите, но о витязе — ни слова!" Даже в скромном одеянье витязь всех сводил с ума! То он шел к хозяйке в гости, то к нему — она сама. Речи были их красивы, встречи — длительны весьма. Как влюбилась Вис в Рамина, так и в витязя — Фатьма.  

ФАТЬМА ВЛЮБЛЯЕТСЯ В АВТАНДИЛА

Лучше с женщиной не знаться тем, кому под силу это: Ты отдашь жене все сердце, нежной ласкою согрето, А она тебе изменит, позабыв слова обета. Доверять не нужно женам даже малого секрета! Вожделенье к Автандилу в сердце женщины запало. Как Фатьма ни огорчалась, пламя крепло, возрастало. Обнаруживалась тайна, как хозяйка ни скрывала. "Как мне быть и что мне делать? — день и ночь она рыдала. — Если я ему откроюсь, он, быть может, удалится. Промолчу — еще ужасней буду в пламени томиться. Объяснюсь я, будь что будет, коль я в мире не жилица! Не открыв врачу болезни, разве можно исцелиться?" И письмо она решила написать купцу и в нем Рассказала, как страдает, угасая с каждым днем. Зачастую эти письма опаляют нас огнем. Их беречь на память надо, мы ж теряем их и рвем.  

ЛЮБОВНОЕ ПОСЛАНИЕ, НАПИСАННОЕ ФАТЬМОЙ АВТАНДИЛУ

"Создал бог тебя, о солнце, всемогущею рукою, Без тебя любая радость людям кажется бедою, Но вблизи ты нас сжигаешь дивной силой огневою. Сонмы звезд тобой гордятся и любуются тобою! Всякий, кто тебя увидит, обезумеет от страсти. Соловьи трепещут, роза, у тебя одной во власти! Все цветы вокруг увяли, да и я теперь в напасти: Сердце, бедствуя в разлуке, разрывается на части. Тяжело мне, бог свидетель, о любви писать моей! Что, однако, мне поделать, если нет пределов ей? В сердце черные ресницы проникают все сильней. Не лишай меня рассудка, помоги и пожалей! И пока ты мне ответа не пошлешь по доброй воле, Чтоб лишить меня надежды иль помочь в несчастной доле, — До тех пор, изнемогая, не умру я поневоле. Жизнь иль смерть, реши скорее! Я страдать не в силах боле!" Как обычную записку, без особого вниманья Автандил в своем покое прочитал ее признанья. Он сказал: "Фатьма не знает, каковы мои желанья. Я ль сравню ее с любимой, позабыв мои мечтанья? Не чета вороне роза! Непристойна эта связь! Но еще не пел над нею соловей, воспламенясь! Все дурное и бесплодно и противно, словно грязь. Что за вздор она мне пишет? И откуда дурь взялась?" Но потом он так подумал: "Посреди чужого люда Я один себе помощник, одному же в мире худо. Чтоб вернуть страдальцу-другу то потерянное чудо, Обо всем ином на свете должен я забыть покуда. Эта женщина привыкла принимать к себе гостей, Видеть множество приезжих, слышать множество вестей. Если я, испепеленный, повинуюсь нынче ей, Может быть, она поможет мне по прихоти своей. Ведь коль женщина полюбит, к нам она при первом слове Рада будет прилепиться, как уток к своей основе, Все расскажет, разболтает... Ей позор и стыд не внове. Видно, мне не подобает уклоняться от любови. Под несчастною звездою не добьешься ничего. То, что нужно, — не имею, а иное — для чего? Мир — как сумерки ночные, тьма наполнила его. Что содержится в кувшине, то и льется из него!"  

ОТВЕТ АВТАНДИЛА И ВСТРЕЧА ЕГО С ЧАЧНАГИРОМ

Автандил Фатьме ответил: "Я прочел твои хваленья. Ты меня предупредила: сам пылаю каждый день я. Как и ты, я умираю от любовного влеченья. То, что сладостно обоим, недостойно осужденья". Как Фатьма возликовала, не умею рассказать я! "Уж не буду, написала, больше слезы проливать я! Только сумерки настанут, приходи в мои объятья, С нетерпением великим буду ночи ожидать я". Но как только он собрался на свидание идти, Некий раб ему в потемках повстречался на пути. "Задержись! — Фатьма писала. — Не готова я, прости!" "Что за вздор! — подумал витязь. — Что могло произойти?" Несмотря на запрещенье, распахнул он дверь алькова. Перед ним Фатьма сидела, и мила и черноброва. Автандил заметил сразу, что рыдать она готова, Но влюбленная хозяйка не промолвила ни слова. Сели вместе, целовались за беседою совместной. Вдруг явился на пороге некий витязь неизвестный. Вслед за гостем нес невольник меч его и щит железный, Но при виде Автандила оба встали, как над бездной. И Фатьма, заметив гостя, побледнела, словно мел. С удивленьем незнакомец на любовника глядел. Он сказал Фатьме: "Не буду прерывать я ваших дел, Но клянусь тебе, что завтра будет горек твой удел! Ты меня своим распутством затоптала в грязь, срамница! Отомщу тебе я завтра, как тебе еще не снится: Всех детей своих от страха загрызешь ты, как волчица! Плюнь мне в бороду, злодейка, если это не случится!" Тронув бороду рукою, удалился гость сердитый. Залилась Фатьма слезами, принялась терзать ланиты. "Горе мне! — она вскричала. — Все грехи мои открыты! Пусть побьют меня камнями! Недостойна я защиты! Погубила я супруга и детей не сберегла, Потеряла самоцветы, разоренная дотла! Разлучилась я с родными, натворив немало зла, Кров разрушила домашний, где так радостно жила!" С удивленьем слушал витязь эти горькие стенанья. "Что с тобою? — он воскликнул. — Как понять твои рыданья? Кто такой он, этот витязь, наши видевший лобзанья? За какие он грозился рассчитаться злодеянья?" "Лев, теряю я рассудок! — так Фатьма ему сказала. — Не расспрашивай напрасно, говорить мне не пристало. И детей я погубила, и сама теперь пропала, — Красота твоя, любимый, сердце мне околдовала. Тот, кто в жизни неразумен и ведет себя, как лжец, Кто сберечь не может тайны — погибает наконец. Пусть же плачут о несчастной, не жалеющей сердец! Кто своей желает крови, тот на свете не жилец. Ты одно из двух обязан совершить без промедленья: Иль убей ты Чачнагира, замышляющего мщенье, — Ты спасешь поступком этим и меня, и все именье, Я ж тебе потом открою все былые прегрешенья. Или, если ты не можешь, погрузи на мулов вьюки И покинь мои владенья, как ни горек час разлуки. Буду я тебе противна, коль, попавшись в злые руки, Загрызу своих детей я, обреченная на муки". Автандил, бесстрашный витязь, воспылал, подобно льву. Смелый, доблестный и гордый, взял он в руки булаву. Он сказал: "Забудь об этом! До тех пор, пока живу, Беззащитному погибнуть не позволю существу! Мне помощников не нужно, нужен только провожатый, Чтобы знал я, где живет он, этот витязь бородатый. Он не справится со мною, лютой яростью объятый. Жди меня и будь спокойна, не пугай себя расплатой!" И хозяйка к Автандилу провожатого прислала И, прощаясь, понемногу успокаиваться стала. "Коль убьешь его сегодня, — так она ему сказала, — Не забудь, сними мой перстень с пальца этого бахвала". Автандил из дома вышел, и прошел сквозь город он. Был дворец красно-зеленый возле моря возведен. Окружая ряд чертогов, над балконом шел балкон, Строй бесчисленных балконов упирался в небосклон. Провожатый Автандилу показал на это зданье: "Тот, кого ты ныне ищешь, здесь имеет пребыванье. Ты на верхнюю террасу поднимись без колебанья: Отдыхает там хозяин, возвратившись со свиданья". Двух привратников заметил возле дома Автандил, И подкрался к ним бесшумно, и за горло их схватил, И приподнял, и ударил друг о друга что есть сил, Черепа разбил обоим и мгновенно умертвил.  

АВТАНДИЛ УБИВАЕТ ЧАЧНАГИРА

Чачнагир лежал на ложе в огорчении немалом. Автандил к нему ворвался, обагрен потоком алым. Сбросив витязя с кровати, он пронзил его кинжалом И расправился без шума с этим воином удалым. Для друзей — светило жизни, для врагов — гроза и горе, Отрубил он палец с перстнем, не забыв об уговоре, И безжизненное тело из окна он бросил в море, И нашло оно могилу в беспредельном том просторе. Дело втайне совершилось. Кто об этом мог узнать? Уподобясь сладкой розе, устремился витязь вспять. Как решился он на это, невозможно нам понять, Но знакомою дорогой возвратился он опять. И когда к Фатьме явился этот лев и солнце света, Он сказал ей: "Твой обидчик не проспится до рассвета: Он убит моим кинжалом, провожатый видел это. Вот тебе в утеху палец, и кольцо на нем надето! Объясни же мне без страха, почему ты так несчастна? Чем грозил тебе тот витязь, порицая громогласно?" И Фатьма ему призналась: "О возлюбленный! Невластна Посмотреть тебе в лицо я, хоть люблю тебя я страстно. Возвратил ты ныне к жизни и меня, и всю семью. Чем тебя я, лев, прославлю? Как твой подвиг воспою? Так как ты убил сегодня эту злобную змею, Приготовься, солнцеликий, повесть выслушать мою".  

ФАТЬМА РАССКАЗЫВАЕТ АВТАНДИЛУ ИСТОРИЮ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН

"Новый год мы здесь справляем по своим заветам старым: Не торгуем, как обычно, и не ездим по базарам. В этот день, принарядившись, мы, подобно знатным барам, Во дворец на пир веселый с дорогим приходим даром. В этот день купцы приносят государю приношенья, Царь их также оделяет сообразно положенья, Десять дней играют арфы, всюду музыка и пенье. Игры в мяч, бега и скачки развлекают населенье. Здесь делами всех торговцев управляет мой супруг, Я считаюсь у царицы госпожою их подруг. Захватив с собой подарки и собравшись в тесный круг, Мы проводим вместе с нею новогодний свой досуг. Как-то в праздник новогодний принимала нас царица, Оделяла нас дарами, весела и светлолица. Вслед за тем мои подруги поспешили удалиться И зашли ко мне в покои, продолжая веселиться. В сад мы вечером спустились и певцов с собою взяли, И певцы веселым пеньем нас искусно развлекали. Забавляясь, я меняла и прически и вуали И с подругами болтала без заботы и печали. В том саду, над самым морем, прихотлива и стройна, Средь кустов была беседка на скале возведена. И пришла я в ту беседку, роем жен окружена, И велела дать подругам угощенья и вина. Занимала я соседок, чтобы им нескучно было, Но в разгаре удовольствий вдруг душа моя заныла. Гости стали расходиться, увидав, что я уныла, И печаль, подобно саже, разом сердце мне покрыла. Я окно приотворила, устремила взгляд на море И смотреть на волны стала, чтоб свое развеять горе. Что-то темное мелькало в беспредельном том просторе, То ли зверя, то ли птицу разглядела там я вскоре. Но не зверь то был, не птица: море там несло ладью, Два каких-то чернокожих плыли к нашему жилью, И везли они с собою ту, о ком я слезы лью, Чье чудесное виденье душу ранило мою. Скоро маленькое судно оказалось у причала. Озираясь, оба стража вышли на берег сначала, — Сонный берег был безлюден, их ничто не испугало, Лишь одна я незаметно из окошка наблюдала. И тогда они из лодки извлекли ковчег, откуда Вышла девушка на берег, где камней лежала груда: В черной редкостной вуали, в платье цвета изумруда, Затмевало образ солнца то неведомое чудо. Повела очами дева — засиял вокруг гранит, Над землей возник и небом нежный свет ее ланит. Я глаза мои закрыла, ибо девы этой вид Ослепил меня внезапно так, как солнце нас слепит. Четырем рабам отважным я приблизиться велела. "Посмотрите, что за дивом эта шайка овладела! Нужно выкупить бедняжку. Отправляйтесь, люди, смело, Что запросят, то и дайте, но устройте это дело. Если ж торг не состоится, то убейте этих стражей И луну ко мне доставьте, чтоб жила под кровлей нашей". Тут рабы мои, подкравшись, подошли к стоянке вражьей, Но приезжие и слушать не хотели о продаже. Видя это, я вскричала: "Смерть им! Смерть!" И предо мной Два убитые злодея скоро скрылись под водой. Люди деву окружили, повели ее домой, И спустилась я навстречу к незнакомке молодой. Как была она прекрасна, рассказать я не умею! Назовут ли солнце солнцем, сопоставив солнце с нею! Не под силу этот образ начертать и чародею! Я в лучах его доселе вся горю и пламенею!" Тут Фатьма, заплакав, стала бить руками по ланитам. Скорбь, как видно, овладела и торговцем именитым: Позабыв друг друга, оба с сердцем плакали разбитым, Растопив снега в долинах, слезы реками текли там. Плач умолк, и друг промолвил: "Продолжай, молю, рассказ!" "Деве той, — Фатьма сказала, — я доверилась тотчас. Всё я ей надоедала, целовала много раз, Усадив, не отводила от нее влюбленных глаз. Я ее спросила: "Солнце! Дочь какого ты народа? Где тебя, краса созвездий, взяли эти два урода?" Но она не отвечала мне и с самого прихода Слезы горькие точила, словно в поле непогода. Утомившись от расспросов и моих надоеданий, Не могло мое светило удержаться от рыданий. Из нарциссов сквозь агаты тек на лалы ток страданий. Изнывала я, не в силах утолить ее желаний. Наконец она сказала: "Ты мне матери дороже, Но мое существованье лишь на вымысел похоже. Не пытай меня, коль бога прогневить боишься тоже. Я — скиталица простая, мне роптать на жизнь негоже". Я решила: "Тот, кто ночью кличет солнце на восток, Тот поистине несчастен, скудоумен и убог. Нужно утром ждать рассвета, чтоб из дела вышел прок. Подожду, пока очнется эта дева от тревог".  

ФАТЬМА СПАСАЕТ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН И РАССКАЗЫВАЕТ О НЕЙ УСЕНУ

Солнцеликую, которой похвалы обычной мало, Я, клянусь ее любовью, никому не показала, Но она струила слезы, завернувшись в покрывало. Роза инеем покрылась, из ресниц метель взлетала. Эту деву молодую, станом сходную с алоэ, Привела я незаметно в помещенье потайное. Скрыла я от любопытных это диво неземное, Только негр, слуга мой верный, ей прислуживал в покое. Описать ее страданья не умею я вполне. День и ночь она рыдала, не смолкая и во сне, Утихала на минуту лишь со мной наедине... Отчего в разлуке с нею я не гибну? Горе мне! День и ночь пред нею стыли слез глубокие криницы, Над пучиной глаз чернильных висли копьями ресницы, Как агатовые чаши, влагу черпали зеницы, Близнецы зубов сияли из волшебных уст девицы. Видя девушку в печали, допытаться не могла я, Кто она, откуда родом, в чем ее кручина злая. Видно, вынесла бедняжка, слез потоки проливая, То, что вынести не в силах ни одна душа живая. Ни ковра, ни одеяла эта дева не брала, Лишь вуаль из черной ткани покрывалом ей была. Руку под голову клала — так, бывало, и спала, И едва касалась пищи, торопясь из-за стола. Расскажу я о вуали тонкотканой и прелестной. Много я перевидала всякой роскоши чудесной, Но такой я не встречала дивной ткани неизвестной: Хоть она казалась мягкой, но была прочней железной. Уж давно в поместье нашем незнакомка укрывалась, Рассказать о ней Усену я, однако, не решалась. "Для него любую тайну разболтать — пустая малость" — Так я думала о муже и, увы, не ошибалась. Но потом я спохватилась: "Коль о деве я смолчу, Не смогу ничем помочь ей так, как этого хочу, Лишь со временем от мужа по заслугам получу... Так зачем же о бедняжке я напрасно хлопочу? Что могла одна я сделать, истомленная тоскою? Будет лучше, коль Усену эту тайну я открою. Пусть он только поклянется предо мной, своей женою, Что нигде не будет хвастать незнакомкой молодою". И пришла тогда я к мужу, и, обняв его, сказала: "Расскажу тебе я, милый, то, что ранее скрывала, Но держать все это в тайне головой клянись сначала!" Муж сказал: "Коль проболтаюсь, мне с горы свалиться мало! То, о чем ты мне расскажешь, сохранить я в тайне рад, Не пронюхают об этом ни собрат, ни супостат!" И сказала я Усену, хоть мой муж и простоват: "Встань, пойдем! Увидишь солнце, ослепляющее взгляд!" И когда пришли мы с мужем в потайное помещенье, Вздрогнул муж, увидев деву, и воскликнул в восхищенье: "Что я вижу пред собою? Что за дивное виденье! Неужели это солнце — нам подобное творенье?" "Ничего о ней не знаю, — отвечала я супругу, — Знаю только, что явилась из-за моря к нам в округу. Пусть она сама расскажет, как помочь ее недугу, Пусть свое откроет имя и окажет нам услугу". И почтительно сказали мы, склонившись перед ней: "Нас лучи твои, светило, обжигают все сильней. Как же нам луну избавить от скопления теней? Отчего желтей шафрана стал рубин в расцвете дней?" Услыхала нас девица или вовсе не слыхала, Но уста свои, как розы, над жемчужинами сжала, Над челом, подобным чуду, змеи кос простерли жала, Солнце, скрытое драконом, людям больше не блистало. И ни слова не сказала наша юная жилица, Только сумрачно смотрела, как угрюмая тигрица. Но когда ручьи устали из очей прекрасных литься, — "Уходите! — прошептала. — Дайте мне уединиться!" И заплакали мы с мужем, севши около нее, И самих себя винили за невежество свое. Но безмолвствовала дева, погрузившись в забытье, И напрасно мы плодами угощали там ее. Муж сказал: "Она мне будет утешением на свете! Только солнце и достойно целовать ланиты эти! Тот, кто девушку обидит, сам окажется в ответе! Если дети мне дороже, пусть мои погибнут дети!" И опять мы любовались на нее среди забот. Было радостно свиданье, да нерадостен уход. И не раз потом мы с нею отдыхали от хлопот, И сердца томились наши в западне ее красот.  

УСЕН ВЫДАЕТ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН ЦАРЮ МОРЕЙ

Как-то раз в мои покои муж явился со словами: "Редко стал царя я видеть, вечно занятый делами. Что ты скажешь, коль сегодня я пойду к нему с дарами?" "Отправляйся, — я сказала, — ты глава над всеми нами". Встав, Усен наполнил блюдо дивным жемчугом и лалом. Я сказала: "Много пьяных там ты встретишь за бокалом. Не болтай, смотри, о деве! На пиру не будь бахвалом!" "Не скажу, — Усен поклялся, — хоть коли меня кинжалом!" Муж явился прямо к пиру. Навещая царский дом, Был царю он друг-приятель и давно ему знаком. Царь, приняв его подарок, стал поить его вином, И смотрите, что случилось с опрометчивым купцом! Гости пили, пировали, как положено от века, И подвыпившего мужа не спасла моя опека: Позабыл свою он клятву — что ему Коран и Мекка! Не идут рога ослице, хмель не красит человека! Государь сказал Усену, приказав сменить кувшины: "Порицать твои каменья не имею я причины. Удивляюсь, где берешь ты эти перлы и рубины! Я за них тебе не в силах заплатить и половины!" Отвечал Усен с поклоном: "О великий властелин! Ты, как солнце, нас питаешь, всех творений господин! Чье оно, мое богатство? Чей он, этот мой рубин? Все, что ныне я имею, даровал мне ты один! Царь, тебе не подобает восхищаться этим даром, Не таким еще готов я услужить тебе товаром. Я нашел тебе невестку — деву, сходную с чинаром. Получив ее, ты скажешь, что поцарствовал недаром". Так мой муж нарушил клятву, не сдержал обет священный, Выдал он царю девицу, запятнал себя изменой. Государь развеселился, и позвал дозор военный, И послал его немедля за красавицею пленной. О беде не помышляя, я сидела здесь одна. Вдруг явился на пороге государев старшина. Шестьдесят ему подручных полагалось издавна. "Что случилось?" — я спросила, видом их удивлена. "О Фатьма, — сказала стража, — нам приказано владыкой, Чтобы мы к нему вернулись вместе с девой солнцеликой, — В дар царю ее приносит твой Усен, богач великий". Небо рухнуло на землю предо мною, горемыкой! Я спросила с удивленьем: "Кто ж она, девица эта?" "Лик ее, — сказала стража, — изливает волны света". У кого, объята горем, я могла просить совета? Задрожала я, смешалась, не сумела дать ответа. Поспешила я к девице, жизнь несчастную кляня. "О светило, изменила нам судьба средь бела дня, Отвернулось в лютом гневе небо, полное огня: Отдал муж тебя владыке, выдал, бедную, меня!" Отвечала мне девица: "Не дивись, моя сестрица: Зло не стоит удивленья, горю нечего дивиться, Удивляться нужно счастью, ибо счастье — небылица. Все я беды испытала, новых бед не приключится". Тут, истерзанная горем, поспешила я в подвал И взяла пригоршню лалов, удостоенных похвал. Был ценою в целый город в том подвале каждый лал. Опоясав ими деву, я вернулась с нею в зал. Я сказала: "Эти камни сберегут тебя в неволе", — И вручила царской страже деву, скрытую дотоле. Услыхав трезвон и крики, царь поднялся на престоле, Но была спокойна дева, не сказав ни слова боле. Вкруг нее народ толпился и дивился ей, покуда Шла она, потупив очи, посреди простого люда. И когда перед владыкой появилось это чудо, Царь воскликнул в изумленье: "Кто ты, солнце, и откуда?" Очи девушки слепили всех прибывших во дворец. Царь твердил: "Видавший виды, я пред нею как слепец, Сотворить ее для мира мог единый лишь творец. Горе тем, кто очарован этой радостью сердец!" Усадив девицу рядом, царь сказал ей: "О светило, Из какой земли явившись, ты наш город посетило?" Но она в ответ владыке ничего не говорила, Только голову склоняла безнадежно и уныло. Не услышала девица обращения царева, Мыслью странствуя далече, не ответила ни слова, Затаила блеск жемчужин, розы стиснула сурово... Красотою эта дева изумить могла любого! "Как понять ее молчанье? — удивился царь морей. — Только два предположенья извиненьем служат ей: Иль она кого-то любит и сгорает от огней, И не может нам признаться в страсти девичьей своей; Или, избранное небом ясновидящее око, В смене радости и горя здесь она не видит прока. Ей они напоминают сказку смутную Востока, И душа ее, как голубь, над людьми парит высоко. Поскорей бы сын мой милый возвращался с поля брани! Я хочу, чтоб эта дева приготовилась заране, Пусть она ему расскажет то, что хочет, при свиданье, А пока в разлуке с солнцем, как луна, живет в тумане". Расскажу о царском сыне. Он, царевич здешних мест, Красотой своей и силой всюду славится окрест. Предводительствуя войском, он задерживал приезд. Для него отец готовил здесь невесту из невест. Тут на девушку надели дорогое покрывало, Ожерелье из каменьев, тоже стоящих немало. Был венец ее искусный дивно выточен из лала, И сияла наша роза в блеске этого кристалла. Приказав опочивальню ей устроить в лучшем месте, Царь из западного злата дивный трон возвел невесте, И когда настало время, в знак особой царской чести Он ее на сон грядущий проводил с другими вместе. Девять евнухов надежных у дверей поставил он И за стол опять уселся, соблюдая свой закон, Был Усен-клятвопреступник от царя вознагражден. Рокот труб и барабанов долетал со всех сторон. И тогда с судьбою спорить стала дева молодая: "Отчего меня ты гонишь, сердце горестью снедая? Кто теперь владеет мною? Для чего пришла сюда я? Что должна я ныне делать, чтоб не плакать, увядая? Не хочу я, точно роза, расставаться с красотою, С божьей помощью я ныне вражьи помыслы расстрою. Не дожив еще до смерти, кто кончает сам с собою? Нужен разум человеку, чтобы справиться с бедою". И сказала дева стражам: "Приклоните, люди, слух. Все вы ныне в заблужденье — царь, вельможа и евнух. Я невестою не буду, — знайте каждый, кто не глух. Зря вы бьете в барабаны и трубите во весь дух. У меня своя дорога, не гожусь я вам в царицы, Мне не может быть супругом ваш царевич светлолицый. Для чего ж просить согласья у неведомой девицы, Чтоб она осталась с вами государыней столицы? Если ж я у вас в неволе заколю себя кинжалом, Царь и вас пошлет на плаху в огорчении немалом. Лучше я отдам вам пояс, полный жемчугом и лалом, Вы ж позвольте мне исчезнуть, скрыв лицо под покрывалом". Тут сняла она каменья и с высокого чела Свой венец, рубин прозрачный, караульным отдала. "Отпустите, — прошептала, — и не делайте мне зла, Вседержителю угодны милосердные дела!" И рабы воззрились жадно на роскошные каменья, И мгновенно позабыли государевы веленья, И решили эту деву отпустить без промедленья, — Вот что делает богатство — корень чертова растенья! Нет тому на свете счастья, кто живет во имя злата. Жадный щелкает зубами от восхода до заката: Все ему, бедняге, мнится, будто денег маловато, И душа его во прахе погибает без возврата. С девой так и поступили. Лишь настало время сна, Дал ей раб свою одежду, и накрылась ей она, И была сквозь черный выход дева в сад уведена... Так от страшного дракона скрылась юная луна. Только девушка сбежала, вслед за ней исчезли слуги. Скоро я внизу у двери услыхала зов подруги. Вышла я навстречу деве, обняла ее в испуге, Но она побыть со мною не хотела на досуге. "Жемчуг твой, — она сказала, — спас меня от лютых стражей. Да воздаст тебе спаситель, покровитель дружбы нашей! Дай теперь мне аргамака, ибо, взбешенный пропажей, Скоро вышлет вслед за мною свой отряд владыка вражий". Привела я из конюшни быстроногого коня, И в седло уселась дева, твердость редкую храня. Так порой на Льва садится Солнце, полное огня... Урожай, что я растила, созревал не для меня! Город скоро оцепили, свет мелькнул, заржали кони, И ко мне ворвались снова верховые из погони. "В этом доме, — я сказала, — нет той девушки в короне. Коль найдете, то хозяйку обвините в беззаконье". Не нашли беглянку стражи и в смущенье возвратились. Царь и все его вельможи бесконечно огорчились, Позабыли про веселье, в черный траур облачились: "Закатилось наше солнце, очи в сумраке затмились". Я о той луне прекрасной расскажу еще потом, А теперь о Чачнагире расскажу я молодом: Я была ему козою, он же был моим козлом. Блуд жены и мерзость мужа покрывают нас стыдом. Надоел мне муж-торговец, неказистый, тощий, вздорный, Чачнагир же был красавец, да к тому же и придворный. Мы сошлись. Однако ныне не ношу одежды черной, Ибо кровь его, злодея, не считаю я зазорной. Я любовнику, рехнувшись, все о деве рассказала, — Как она ко мне явилась, как ее я в путь послала. С той поры, его увидев, я от страха трепетала, Лишь теперь, когда он умер, я опять свободна стала. На меня при каждой ссоре он грозился донести... Раз, когда он был в отъезде, я звала тебя, прости! Он же в город возвратился и решил ко мне прийти. Оттого тебя и встретил мой посланец на пути. Ты назад не возвратился, ты моей не понял вести, И в моей опочивальне Чачнагир нас видел вместе. Я от страха чуть дышала, я его боялась мести, Он решил пред государем уличить меня в бесчестье. Если б ты, мой гость прекрасный, не убил его, злодея, Он бы все открыл владыке, сам собою не владея. Царь бы сжег мой дом богатый, и, по слову лиходея, Ожидая лютой казни, пожрала б своих детей я. Да воздаст тебе создатель наилучшей из щедрот! Мне тот змей зловещим взором сердце больше не гнетет! Я судьбой моей довольна, миновали дни невзгод! Не грозит мне больше гибель! Удивительный исход!" "Книги, — ей ответил витязь, — говорят царям и слугам: "Из врагов всего опасней враг, прикинувшийся другом". Мудрый муж ему не верит, воздавая по заслугам. Твой же враг теперь в пучине, ты отделалась испугом. Я прошу тебя закончить о девице свой рассказ. Что потом случилось с нею, ускакавшей в поздний час?" Тут Фатьма опять поникла, слезы хлынули из глаз! "Луч зари, упав на землю, вспыхнул ярко и погас!"  

ПОВЕСТЬ О ПЛЕНЕНИИ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН КАДЖАМИ, РАССКАЗАННАЯ ФАТЬМОЙ АВТАНДИЛУ

О судьба, своим коварством ты поспоришь с сатаною! Кто тебя на свете создал столь опасной и дурною? Что ты сделала, злодейка, с той прекрасною луною? Вижу я, что в этом мире все мгновенно предо мною! Вновь Фатьма заговорила: "Лишь исчезло солнце света, Чьим сиянием доселе жизнь моя была согрета, — Стала огненным горнилом для меня разлука эта, И рыдала я о деве, и стонала до рассвета. Стал мне дом мой ненавистен, охладела я к родне, Все мерещилась беглянка наяву мне и во сне, И Усен-клятвопреступник, позабывший о жене, Убоясь моих проклятий, подходить не смел ко мне. Как-то раз, когда садилось солнце, в воздухе сверкая, Шла я около харчевни, от тоски изнемогая. Вспоминая незнакомку, я твердила, не смолкая: "Будь ты проклята навеки, клятва лживая мужская!" Некий раб с тремя другими восседал в харчевне рядом, Средь товарищей невзрачных выделялся он нарядом. Закупив на драхму пищи и блестя довольным взглядом, Путешественники ели, задержав меня не зря там. Эти люди говорили: "Все мы здесь как на подбор, Но, за трапезой пируя, незнакомы до сих пор. Ни один из нас не знает, с кем ведет он разговор. О себе сказать полезней, чем болтать различный вздор". Начались повествованья, и, когда кончался ужин, Раб заметил: "Воле неба жребий путников послушен. Вы посеяли здесь просо, я ж посею горсть жемчужин. Пусть мою оценит повесть тот, кто здесь со мною дружен. Раб великого царя я, повелителя Каджети. Пораженный злым недугом, умер он в годины эти. Много льется слез сиротских без него на белом свете. У сестры его, царицы, все его остались дети. Дулардухт, сестра царева, величава, как скала. И никто ее дружине причинить не смеет зла. Двух сирот, Росана с Родьей, под присмотр она взяла И, воссев на трон Каджети, правит царские дела. У нее сестра внезапно где-то за морем скончалась. Услыхав про это горе, наша знать перепугалась: Как сказать о том царице, чтоб она не убивалась? И велел Рошак дружине, чтоб она вооружалась. Он сказал нам: "Хоть убейте, не желаю слушать воя. Лучше мы пойдем в долину для потехи и разбоя. Возвратимся мы не скоро, но богаче станем вдвое, К поминанью я успею, хоть не жалую его я". Приказал нам предводитель: "Люди добрые, вперед!" Сто рабов себе он выбрал и повел с собой в поход. Ночью мы дозор держали, днем мы грабили народ И, напав на караваны, умножали свой доход. Как-то раз туманной ночью наш отряд в степи скитался. Вдруг какой-то свет чудесный перед нами показался. "Неужели луч светила через облако прорвался?" — Так мы думали, и каждый, рассуждая, удивлялся. "То луна, — мы говорили, — или свет зари за тучей!" И к чудесному виденью понеслись тропой дремучей. И, безлюдную равнину оцепив на всякий случай, Мы услышали из света голос нежный и певучий: "Кто вы, всадники ночные? Что хотите здесь найти? Я, посол из Гуланшаро, еду к каджам. Прочь с пути!" Мы, услышав этот голос, поспешили подойти, И возник пред нами всадник, словно солнце во плоти. Все лицо его в тумане, точно молния, сверкало, Это дивное виденье всю окрестность озаряло. И хотя ездок учтивым не старался быть нимало, Он склонял свои ресницы как агатовые жала. Тут расспрашивать мы стали и разглядывать светило. Всадник тот посланцем не был, это людям ясно было. Вдруг Рошак, признав в нем деву, дернул лошадь за удило, И дружина незнакомку в плен тотчас же захватила. Снова мы спросили деву: "Ты откуда, дивный свет? И зачем ты здесь блуждаешь, наподобие планет?" Но она, дрожа от гнева, только плакала в ответ. Плохо, коль луну драконы пожирают в цвете лет! Не прислушалась девица ни к мольбам, ни к уговорам, Не сказала, кто велел ей по степным скакать просторам, Только сумрачно молчала пред разбойничьим дозором, И людей она, как аспид, обливала гневным взором. И сказал Рошак нам: "Братья, не простое это дело: Нелегко ей нам открыться, если б даже захотела. Но удел царицы нашей лучше всякого удела, Так как бог свои щедроты посылает ей всецело. Ниспослав нам эту деву, видно, хочет наш творец, Чтобы мы ее к царице проводили во дворец. Мы скрывать ее не в силах от владычицы сердец: Если деву обнаружат, то и нам придет конец!" Возражать мы не решились и, в ответ на речи эти, Вместе с пленною девицей понеслись назад в Каджети. Больше ей не докучая, мы в ее купались свете, Но она рыдала горько, словно пойманная в сети. Обратился я к Рошаку: "Витязь, шелковые ткани Я купил себе недавно в Гуланшаро на майдане. Отпусти меня за ними! Приложу я всё старанье, Чтоб догнать твою дружину и служить тебе, как ране". Я возрадовалась духом, услыхав того раба. Знать, до праведного неба донеслась моя мольба! На следы моей беглянки навела меня судьба, И зажглась во мне надежда, хоть была еще слаба. Я рассказчика немедля привела в свое жилище И сказала: "Повтори мне, что сказал ты им, дружище!" Повторил он все до слова, что поведал братье нищей, И вернул меня он к жизни, не отправил на кладбище. Двух искусных чернокожих я держу для услуженья, И любой из них умеет стать невидимым для зренья. С поручением в Каджети их послала в тот же день я: "Отыщите эту деву, если хватит вам уменья!" За три дня слетали к каджам оба эти колдуна. "Дулардухт, — они сказали, — ехать за море должна. Взор же девы солнцеликой изливает пламена, И с царевичем Росаном уж помолвлена она. "Быть девице за Росаном! — возвестила там царица. Но теперь мне не до свадьбы: умерла моя сестрица. К обрученью их, однако, я успею возвратиться". В башне деве служит евнух, и устроена светлица. Колдунов и чародеев Дулардухт берет с собою, Ибо путь ее опасен, а враги готовы к бою. Крепость каджей остается под охраной боевою, И теперь уже царица, верно, плачет над сестрою. Крепость каджей неприступна. Под охраной трех ворот Там скала стоит крутая, упираясь в небосвод, И внутри скалы той чудной проведен подземный ход, Он на самую вершину в башню пленницы ведет. Там всегда стоит у входа боевое охраненье. Десять тысяч лучших стражей охраняют укрепленье, Их не менее трех тысяч насчитал я в каждой смене..." Мир обрек тебя, о сердце, на заботу и томленье!" Так открылось Автандилу, погруженному в заботы, Где скрывается светило, унесенное в высоты. И вознес хвалу он богу за великие щедроты И сказал Фатьме: "Смягчила горе сердца моего ты! Ты, любимая, достойна благосклонности моей, Ты обрадовала сердце дивной повестью своей. Но коль каджи бестелесны, словно духи, — хоть убей, Не пойму, зачем их племя так похоже на людей? Я и сам скорблю о деве, но весьма дивлюсь, не зная, Для чего бесплотным духам эта женщина земная?" И Фатьма в ответ сказала: "Объяснить тебе должна я, Что они совсем не духи, это выдумка сплошная. Каджи — это те же люди, только, тайнами владея, Каждый кадж напоминает колдуна и чародея. Ослепить он нас сумеет лучше всякого злодея, И сражаться с ним, проклятым, — бесполезная затея. Что они творят над нами, эти изверги земли! Поднимают ураганы, топят лодки, корабли, По морям умеют бегать и, кощунствуя вдали, Ночь в сиянии скрывают, день — в тумане и пыли. Потому названье каджей и дано им здесь народом, Что они, людьми рождаясь, помыкают нашим родом". Молвил витязь: "Положила ты конец моим невзгодам, Ибо радостные вести здесь узнал я мимоходом". Проливая слезы счастья, он воскликнул: "Вседержитель! Ты мне в скорби утешитель и от горя избавитель! Ты, которого не узрит и не выразит мыслитель, Даровал свою мне милость, посетив мою обитель!" Так хвалил и славил бога юный витязь, но Фатьма, Истомленная желаньем, ревновала без ума. Хоть и сдержан был любовник и почтителен весьма, Пав на грудь, его лобзала эта женщина сама. В эту ночь она на ложе счастье полное вкусила, Хоть, по правде, неохотны были ласки Автандила. Тайным трепетом печали Тинатин его томила, Обезумевшее сердце, словно зверь, в лесу бродило. Слезы тайные точил он, изнывая от позора. Плыл агатовый кораблик сквозь чернильные озера. "Соловей, считал я розу утешительницей взора, Но в разлуке, став вороной, ныне сел на кучу сора". Сквозь агатовые рощи слезы он точил ручьем, Растопить могли бы камни на пути они своем. Но Фатьма торжествовала, с милым будучи вдвоем: Рядом с розой и ворона хочет щелкать соловьем. На рассвете солнце мира совершило омовенье. Поднесла ему хозяйка дорогое подношенье — Плащ, чалму, наряд богатый, благовонные куренья: "Выбирай себе, что хочешь! Наряжайся без стесненья!" Автандил же солнцеликий, сердцем преданный надежде, Снял купеческое платье и оделся так, как прежде. В этот день он появился в дорогой своей одежде. Лев подобен стал светилу, не барышнику-невежде. В этот день Фатьма роскошный приготовила обед. Видит: гость идет в покои, славным витязем одет. Удивилась, что торговец нарядился, как спаспет: "Тем, кто здесь пленен тобою, ты сулишь немало бед!" Как она ни восхищалась видом гостя молодого, Солнцеликий этот витязь не ответил ей ни слова, Лишь смеялся он, заметив, сколь хозяйка бестолкова... Чтоб спасти от смерти друга, он не знал пути иного! После трапезы расстались, и, испив из чаши винной, Он заснул в своем покое, полон радости невинной. Ввечеру проснулось солнце, свет рассыпав над долиной, И Фатьме сказать велело: "Приходи в мой сад пустынный!" И Фатьма к нему явилась и пред ним склонилась ниц: "Ты мое похитил сердце, мой убийца из убийц!" Но велел ей сесть поближе этот витязь, светлолиц, И на садик роз упала тень от хижины ресниц. "О Фатьма, — сказал ей витязь, — то, что я тебе открою, Может быть, тебя ужалит подколодною змеею, Ибо ты еще не знаешь, кто беседует с тобою... Лес агатовых деревьев, лес ресниц владеет мною! Не торговец я заезжий, не начальник каравана, Я — великий полководец государя Ростевана. Рать моя неисчислима и его достойна сана. Кроме рати, мне подвластны арсенал и зарадхана. Ныне я с тобой, как с другом, без утайки говорю. Дочь царя похожа ликом на небесную зарю. Лишь о ней воспоминая, я пылаю и горю, По ее скитаясь воле, не служу теперь царю. По желанию царицы в дальний путь я ныне еду За девицей, о которой ты вела со мной беседу. Бледный лев, ее любимый, по ее скитаясь следу, Уж отчаялся, и гибнет, и не верует в победу. О Фатьма, не понапрасну повествую эту быль я, Как одетый в шкуру тигра терпит горя изобилье! Ты должна помочь герою, чтобы он, собрав усилья, Поднял вновь свои ресницы, словно вороновы крылья! Помоги, Фатьма, миджнуру, ибо ты ему бальзам! Может быть, светила эти сочетать удастся нам! Благодарные потомки воздадут нам по делам, А влюбленные разделят радость жизни пополам. Приведи раба скорее, я пошлю его в Каджети, Пусть колдун плененной деве про дела расскажет эти. Дева нам помочь сумеет — мы нуждаемся в совете, Мы хотим, чтоб этих каджей больше не было на свете". "Славен бог! — Фатьма сказала. — Этой вестью животворной Исцелил меня ты ныне от печали непритворной!" За рабом она послала. Тот пришел, как ворон, черный. И послал его немедля Автандил к твердыне горной. Он сказал: "Коль ты и вправду чародей, а не хвастун, Потуши мое горнило ради двух прекрасных лун! "Наступил, — скажи ты деве, — избавления канун!" "Все, что надобно, исполню!" — отвечал ему колдун.  

ПОСЛАНИЕ ФАТЬМЫ К НЕСТАН-ДАРЕДЖАН

Вот письмо жены Усена: "Солнце мира! Свет вселенной! Весь народ скорбит и плачет о тебе, царевне пленной! Ты нас голосом чаруешь и красою несравненной, Сочетавшийся с кристаллом дивный камень драгоценный! Ты сказать мне не хотела о судьбе твоей постылой, Но узнала я всю правду, и опять полна я силой. Дай же весточку миджнуру, чтоб воспрянул он, унылый. Будет он твоею розой, ты ж ему — фиалкой милой. Прибыл брат его названый из Аравии ко мне. Автандил, могучий витязь, он велик в своей стране. Полководец Ростевана, он прославлен на войне. Получить хотим мы вести о тебе, моей луне. Ты с гонцом моим искусным сообщи нам, бога ради, Возвратилась ли царица, сколько душ в ее отряде, Велико ли ополченье у ворот и на ограде, Кто начальствует над стражей при тебе, моей отраде. Все, что знаешь ты, светило, напиши нам без пристрастья И пошли в письме миджнуру знак любови и участья. Пусть послужат испытанья для тебя залогом счастья! Если мне творец поможет, не позволю вам пропасть я!" И Фатьма раба немедля в край послала отдаленный: "Передай посланье это нашей девушке плененной!" И колдун натерся мазью чародейною, зеленой. И над крышами помчался, словно призрак окрыленный. Словно пущенный из лука, улетел он вдаль стрелою И достиг ворот Каджети, лишь поля покрылись мглою. И прошел он сквозь ворота, не замеченный толпою, И принес посланье деве, сочиненное Фатьмою. Сквозь закрытые ворота в башню девы он проник И вошел, натертый зельем, волосат и чернолик. И царевне показалось: не с добром пришел старик. И шафраном стала роза, и осыпался цветник. Но сказал пришлец царевне: "О небесное созданье! Раб Фатьмы, к тебе я послан госпожою на свиданье. Правду слов моих смиренных подтвердит ее посланье. Скоро вновь осветит розу долгожданное сиянье!" Удивленная царевна глаз миндалины открыла, И агаты задрожали над зеницами светила. Отдал раб посланье деве, и она его схватила, И, вздыхая, прочитала, и слезами окропила. "Что за гость, — она спросила, — мой разыскивает след? И кого еще тревожит, есть я в мире или нет?" "Я открою то, что знаю, — чародей сказал в ответ, — С той поры, как ты исчезла, потускнел над нами свет. С той поры, как ты исчезла, мы с Фатьмой копьем пробиты, Госпожа моя не видит, где искать себе защиты. Посчастливилось узнать мне, как живешь от нас вдали ты, И, увы, не просыхают с той поры ее ланиты. Ныне прибыл некий витязь, и Фатьма, его устроя, Рассказала, как ты, дева, стала жертвою разбоя. Этот витязь — твой искатель, человек с рукой героя. Посетить твою темницу постарался для него я". "Ты, пришлец, — сказала дева, — мне не кажешься лгуном. Но откуда вы узнали о несчастии моем? Верно, жив еще доселе тот, кто жжет меня огнем! Напишу Фатьме посланье я, скорбящая о нем".  

ПОСЛАНИЕ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН К ФАТЬМЕ

"Ты, Фатьма-хатун, дана мне вместо матери судьбою! Посмотри, что хочет сделать этот мир с своей рабою! В довершенье к прежним бедам он подверг меня разбою. Лишь теперь, письмо читая, я утешена тобою! Ты спасла меня когда-то от врагов моих. Однако В руки каджей я попала, погоняя аргамака. На меня одну отныне ополчилось царство мрака. Где искать мне утешенья иль спасительного знака? О других моих несчастьях что могу я написать? Дулардухт еще в отъезде, с ней кудесники и знать. Стережет меня в неволе многочисленная рать, Как спасти меня отсюда — бесполезно и гадать! Зря томится мой искатель, по лицу земли гонимый, Зря он ездит вслед за мною, лютым пламенем палимый! Но завидую ему я: с ним встречался мой любимый, Без кого отныне стала жизнь моя невыносимой! До сих пор с тобой об этом говорить я не хотела — И сказать я не умела, и сама себя жалела. Но теперь я умоляю: извести ты Тариэла, Чтобы он сюда не ездил из далекого предела. Не хочу я новой муки, мне довольно униженья! Я умру двойною смертью, коль умрет он в день сраженья. Нет мне более спасенья, это помню каждый день я. Если милый не поверит, да побьют меня каменья! Пишешь ты, что знак любови я послать ему должна. Шлю ему кусок вуали, тяжкой горести полна. Та вуаль отбита милым у хатавов, и она, Всюду странствуя со мною, как судьба моя, черна!"  

ПОСЛАНИЕ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН К ВОЗЛЮБЛЕННОМУ

Лишь теперь она к миджнуру начала писать посланье, И слова ее доселе причиняют нам страданье... Слезы пленницы тушили лютой горести пыланье, Сквозь разорванную розу жемчуг лил свое сиянье. "О мой милый! Эти строки я рукой моей чертила. Стан мой сделался тростинкой, превратилась скорбь в чернила. Два несчастных наших сердца я в одно соединила И на нем, как на бумаге, эти буквы выводила. Посмотри на мир, мой витязь, что он делает со мной! Мудрецы земли недаром нарекли его тюрьмой. Сколько б солнце ни сияло, жизнь моя покрыта мглой. Как я только не погибла, разлученная с тобой! Мир и время нас с тобою оторвали друг от друга. Уж давно тебя, мой милый, я не вижу в час досуга. Острием копья пробито, сердце страждет от недуга, Постарайся же постигнуть, как скорбит твоя подруга. Жив ли ты, о мой любимый, я не ведала доселе, У меня же, мне казалось, не осталось жизни в теле. Но прославила я бога, услыхав о Тариэле, И одним мерилом стала мерить горе и веселье. Возвратил ты мне надежду тем, что сам не изнемог, Хоть израненное сердце сожжено огнем тревог... Вспоминай меня в разлуке, нелюдим и одинок. Знай, любовь к тебе, мой витязь, я лелею, как цветок. Как сумею рассказать я о былой моей печали? Удивится каждый смертный, но поверит мне едва ли. Хоть Фатьма от двух злодеев и спасла меня вначале, Но теперь для сердца снова дни тяжелые настали. Мир страданьями моими не насытился доныне. Снова он великой мукой досадил своей рабыне: В руки каджей я попала, проезжая по пустыне, — Нам судьба не пожалела даже этой благостыни! В башне я сижу высокой вдалеке от всех людей, И ведет лишь ход подземный к келье каменной моей. Днем и ночью злые стражи у моих стоят дверей. Тот, кто с каджами сразится, погибает от огней. Каджи — люди не простые, умереть от них — не диво. Если ты погибнешь в битве, прискакав нетерпеливо, Я сгорю, подобно труту, что сгорает от огнива! Будь же, витязь, крепок сердцем и живи один счастливо. О, не думай, мой любимый, что достанусь я другому! Если нет тебя со мною, я чужда всему земному. Лучше нож вонзить мне в сердце, погруженное в истому, Или броситься в ущелье, чем достаться каджу злому. Я клянусь великим солнцем, что верна тебе луна, Даже трем светилам неба не достанется она! Если в пропасть гор высоких я низринусь из окна, Помолись, чтоб крылья неба душу подняли со дна! Помолись, мой милый, богу, чтоб послал он мне спасенье! Со стихиями земными тяжко мне соединенье. Воспарив на легких крыльях, я постигну обновленье, Днем и ночью буду видеть солнца дивное горенье. Без тебя не светит солнце, ибо ты — его частица! Зодиак его любимый, ты обязан с солнцем слиться! Я в лучах тебя увижу — сердце светом озарится! Горько было жить на свете — сладко с жизнью распроститься! Душу я тебе вручила, умереть не страшно мне. Жар любви твоей сокрыла я в сердечной глубине. Лишь припомнив о разлуке, снова я горю в огне. Обо мне не плачь, любимый, в чужедальней стороне! Лучше в Индию, мой витязь, отправляйся ты с полками. Там беспомощный отец мой окружен теперь врагами. Ты утешь его, больного, — он скорбит в разлуке с нами. Вспоминай меня, царевну, орошенную слезами. Долго я себя жалела, но теперь излишни пени. Знай: идет от сердца к сердцу правда искренних стремлений. Скоро будет каркать ворон близ моей могильной сени. Жизнь моя, увы, достойна слез твоих и сожалений! Так как ты, о мой любимый, для меня теперь воскрес, Шлю тебе кусок вуали — это чудо из чудес. Горе мне! Надежды призрак навсегда от нас исчез, Повернулось к нам с угрозой колесо семи небес!" И окончила посланье дева, полная печали, И отрезала на память лоскуток своей вуали. И открытые для взора косы деву украшали, Благовонием алоэ крылья ворона дышали. Чародей из Гуланшаро полетел назад стрелою И, исполнив порученье, дома встречен был Фатьмою. Автандил, его увидев, был обрадован судьбою, И воздел он руки к небу с благодарственной мольбою. Он сказал Фатьме: "Посланец просьбу выполнил мою. Что тебе я дам в награду за отзывчивость твою? Ныне я, Фатьма, обязан в чужедальнем быть краю, Привести того, кто каджей разобьет в честном бою". "Лев, — Фатьма ему сказала, — с каждым днем горю я боле. Сердце с солнцем расстается, как ему не ведать боли? Но спеши скорей к миджнуру, о моей не сетуй доле: Если каджи возвратятся, не бывать луне на воле". Подозвав рабов Фридона, витязь им сказал: "Отныне Возродился я для жизни, пребывающей в кручине. Я узнал все то, что нужно, и теперь моей дружине Покажу, как истребляют супостатов в их твердыне. Передайте вы Фридону эту радостную весть, Я же к другу поспешаю, как велят мне долг и честь. Пусть Фридон дружину кличет, призывая всех, кто есть. Вы ж возьмите столько злата, сколько каждый может снесть. Эти деньги за отвагу — недостаточная плата, Но коль я вернусь к Фридону, награжу я вас богато. Забирайте то, что в море я отбил от супостата! Не скупец я, но сегодня не имею больше злата". В земли чуждые заброшен и от дома отдален, Тем рабам корабль богатый подарил за службу он. "Возвращайтесь, — приказал он, — ожидает вас Фридон. Вы письмо ему отдайте и свезите мой поклон".  

ПОСЛАНИЕ АВТАНДИЛА К ФРИДОНУ

Он писал: "Фридон счастливый, царь царей, владыка края, Юный лев, подобный солнцу, к нам ниспосланный из рая! Государь, от чьей десницы кровь врагов струится злая! Младший брат твой, издалече я пишу, к тебе взывая. За невзгоды и лишенья ныне, к радости великой, Бог воздал мне полной мерой, а не малою толикой: Достоверные я вести получил о солнцеликой — Той царевне, о которой страждет лев в пустыне дикой. У правительницы каджей солнцеликая в плену. Без особых затруднений мы проникнем в ту страну. Там с нарциссов дождь хрустальный льет, и юную луну Многочисленные стражи стерегут в ночи одну. Я возрадовался сердцем и забыл о горьком плаче, Ибо ты и брат твой старший разрешите все задачи. Что бы вы ни затевали, вам сопутствуют удачи. Даже горы перед вами отступают, не иначе. Я к тебе не заезжаю, и за это не взыщи ты, Я спешу затем, что дева остается без защиты. Мы приедем с Тариэлом лобызать твои ланиты, И коль ты поможешь брату, будут недруги разбиты! Я не мог в достойной мере отплатить твоим рабам, Ведь они со мной делили скорбь и радость пополам. Но взращенные тобою равнодушны к похвалам. "Сходный сходное рождает", — мудрецы вещают нам". Витязь свиток запечатал и вручил охране ратной, И прислужников Фридона в путь отправил он обратный. Приоткрыв уста-кораллы, где светился жемчуг скатный, Рассказать велел он брату о судьбе своей превратной. Отыскав себе галеру и велев поднять ветрило, Снова двинулось в дорогу луноликое светило. Но Фатьме-хатун расстаться нелегко с героем было. Вместе с ней Усен и слуги провожали Автандила. Плача горькими слезами, говорил народ ему: "Ты сожгло нас, о светило, непостижное уму! Отчего же, уезжая, ты на нас наводишь тьму, Зарываешь нас в могилу по желанью своему?"  

ОТЪЕЗД АВТАНДИЛА ИЗ ГУЛАНШАРО И ВСТРЕЧА ЕГО С ТАРИЭЛОМ

Переехав через море на попутной той галере, Автандил с веселым сердцем поскакал верхом к пещере. Торопясь на помощь к другу, был он счастлив в полной мере, И, вздымая к небу руки, по своей молился вере. Наступало время лета, трав весенних прозябанья. В доме Рака восседало солнце, полное сиянья. Уж цвели повсюду розы, приближая миг свиданья, И вздыхал над ними витязь, погружен в воспоминанья. Небо вешнее гремело, ночью падала роса. Розой уст лобзал он розу, проезжая сквозь леса. Он шептал ей: "Вместо девы лишь тебя, моя краса, В собеседницы сегодня мне послали небеса!" Витязь, друга вспоминая, много видел бедствий новых. По дороге к Тариэлу он блуждал в местах суровых, И в пустынях он скитался, и в неведомых дубровах, Убивал он львов и тигров в диких чащах тростниковых. Увидав вдали пещеру, он сказал: "Мой друг любимый Здесь живет вдали от мира, лютым пламенем палимый. Мой рассказ его излечит от болезни нестерпимой. Если ж нет его на месте, что я сделаю, гонимый? Здесь, в пещере, без сомненья, он бывает только миг, Он в степи обычно рыщет, словно зверь, угрюм и дик. Лучше мне объехать поле, где колышется тростник!" И коня направил витязь к тем трущобам напрямик. Он скакал туда, и сердце ликовало в нем и пело, Громко кликал он собрата, чтоб свое поведать дело. Наконец, подъехав ближе, он увидел Тариэла. Тот стоял у края чащи, и лицо его горело. Перед ним, сраженный насмерть, лев виднелся бездыханный, Обагряла меч героя кровь, исторгнутая раной. Услыхав в степи далекой окрик витязя нежданный, Тариэл забыл мгновенно о своей потехе бранной. Поспешил он встретить гостя, и, исполнив свой обет, Слез с коня пред ним соперник звезд небесных и планет. И опять скрестили выи тот страдалец и спаспет. И, открывшись, роза розе слала сладостный привет. Благозвучны и красивы были сетованья брата: "Без тебя в багрец окрасил я ресницы из агата, Без тебя поил слезами я алоэ в час заката, Но с тобой я забываю, что душа тоской объята!" И в ответ на эти речи вкруг отверстого коралла Автандилова улыбка, словно молния, сверкала! "Не с худой я прибыл вестью! Я хочу, чтоб засияла И воскресла наша роза — та, что раньше увядала!" "Брат, — миджнур ему промолвил, — мне достаточно того, Что, приехав, облегчил ты тяжесть горя моего. Пусть, скитаясь на чужбине, не узнал ты ничего, — Если нет от бога счастья, не найти и нам его!" Недоверчивости друга Автандил не стал дивиться, Но с известием о деве он решил поторопиться. Вынул он вуаль царевны, дал ей медленно развиться, И страдалец к той вуали не замедлил устремиться. Он схватил ее, расправил, и увидел в ней посланье, И, прижав его к ланитам, пал на землю без сознанья. По сравненью с этим горем недостойны описанья Саламановы печали и Каисовы страданья. В этот миг, когда, как мертвый, распростерся Тариэл, Автандил к нему на помощь, словно птица, подлетел. Но не мог он, как ни бился, облегчить его удел: Дар царевны солнцеликой жизнью друга овладел. Автандил сладкоголосый зарыдал: беда пришла! Стаю воронов согнал он — кудри черные с чела. Расколол уста-рубины взмах алмазного жезла, Кровь коралловым потоком по ланитам потекла. Он терзал свои ланиты, умирая от испуга: "Что наделал я, безумец! Я убил сегодня друга! Разве можно столь поспешно заливать огонь недуга? Неожиданная радость — человеку не услуга. Погубила побратима слишком радостная весть! Поспешил я, неразумный, не обдумал все как есть... Из беды глупец не может выход правильный обресть. В жизни надобно терпенье, а не спешку предпочесть". Тариэл лежал безмолвно, как застигнутый кончиной, И воды не видно было в этой местности пустынной. Автандил, блуждая взглядом, снова труп заметил львиный, И на грудь больного друга брызнул кровью он звериной. И ко льву вернулась сила, кровью львиною согрета. Задрожали над очами стрелы траурного цвета. Тариэл открыл зеницы и увидел вновь спаспета. Луч луны казался синим в блеске солнечного света. Розам смерть несут зимою и морозы и ветра. Летом, в засуху, на солнце убивает их жара. И хотя весной над ними соловьи поют с утра, Ни зимой нельзя, ни летом от судьбы им ждать добра. Человек, подобно розе, обделен своей судьбою. Ведь ни в радости, ни в горе не в ладу он сам с собою. Весь израненный, разбитый, вечно занят он борьбою... Недруг тот себе, кто миру доверяет всей душою! Тариэл читал посланье той, что жизнь его разбила. Речь ее томила сердце и с ума его сводила. Перед витязем сквозь слезы мерк туманный луч светила. И великая досада охватила Автандила. Он сказал: "Коль ты разумен, отчего не рад письму? Не к лицу счастливцу слезы! Счастье выпало ему! Встань, пойдем поищем солнце, заключенное в тюрьму, Я сведу тебя к светилу дорогому твоему. Ныне мы должны покончить с безутешными слезами И к твердыне злобных каджей проложить дорогу сами. Пусть одни мечи стальные служат нам проводниками. Мы сюда еще вернемся, если справимся с врагами". И тогда миджнур, воспрянув, понял, что вокруг творится, И в очах его блеснула черно-белая зарница. Как рубин на ярком солнце, снова начал он светиться. Милосердна к человеку всемогущая десница! Прочитав посланье девы, он прославил пришлеца: "Чем воздам тебе, достойный восхвалений мудреца? Ты поишь цветок долины, утешаешь ты сердца, Осушаешь ты нарциссы истомленного лица! Отплатить тебе достойно не сумею никогда я. Пусть хранит тебя создатель, за любовь вознаграждая!" Братья двинулись к пещере, и рабыня молодая Наконец вкусила счастья, по утехам голодая. Дева, сидя близ пещеры, не совсем была одета. Вдруг бедняжка увидала амирбара и спаспета. Оба пели соловьями, что поют в начале лета. И рабыню испугала радость пламенная эта. До сих пор миджнур являлся, проливая реки слез, — Ныне пел он, и смеялся, и не рвал своих волос. И Асмат была не в силах ни один задать вопрос И, как пьяная, гадала, что с собою он принес. И улыбка побратимов перед нею засветилась. "О Асмат! — вскричали братья. — Снизошла к нам божья милость! Обрели мы в этом мире то, к чему душа стремилась! Наш огонь теперь погаснет: горе в радость превратилось!" Автандил сошел на землю и, счастливый, обнял деву, И она его лобзала, прислонясь к алоэ-древу, И твердила, удивляясь непривычному напеву: "Отчего поешь ты, витязь, не внимая божью гневу?" И письмо луны плененной, побледневшей от утрат, Показал с улыбкой витязь недогадливой Асмат: "Вот что пишет Тариэлу претерпевшая стократ! Скоро дивное светило возвратится к нам назад". Увидав знакомый почерк госпожи своей гонимой, Громко вскрикнула рабыня и, подобно одержимой, Затряслась, как в лихорадке, и сказала: "Брат любимый, Неужели это правда — твой рассказ непостижимый?" Автандил сказал: "Не бойся, справедливо это дело! Снова к нам явилось счастье, а несчастье отлетело, Встало солнце над землею, бездна мрака просветлела, Зло убито добротою, доброте же нет предела!" И Асмат и царь индийцев, слыша эти чудеса, Обнимались и сливали воедино голоса. С перьев ворона на розы снова капала роса... Тех, кто помощи достоин, не покинут небеса! Простирая к небу руки, все твердили в умиленье: "Не беду нам бог готовил, но от скорби исцеленье!" И вошли друзья в пещеру, забывая утомленье, И рабыня им, голодным, предложила угощенье. И промолвил витязь гостю: "Поделюсь с тобою тайной, Ибо друг тебе я верный и рассказчик не случайный. С той поры, как завладел я этой дикою окрайной, Перешел ко мне от дэвов некий клад необычайный. Я его еще не видел, разгромив своих врагов, Но теперь с тобою вместе осмотреть его готов". И друзья, позвав рабыню и не тратя лишних слов, Сорок входов отворили в сорок дальних тайников. Помещенья эти были переполнены казною. Самоцветы там лежали, кучей свалены сплошною. Много было там жемчужин с крупный мяч величиною. Кто несчитанное злато оценить бы мог ценою! Но в палате для оружья было редкостей поболе, И, вступив в нее, два брата удивились поневоле: Там покоились доспехи, словно овощи в засоле, И стоял ковчег чудесный, запечатанный дотоле. И была на крышке надпись: "Здесь, врагу наперекор, Острый меч лежит басрийский и военный весь убор. Дэвы витязей каджетских отобьют от этих гор, Но убьет царя, кто крышку приподнимет до тех пор". Тариэл приподнял крышку. В ложах, сделанных из лала, Там бесценное оружье, словно молния, сверкало: Три меча и три кольчуги, три шелома, три забрала — То, в чем быть на поле битвы трем героям надлежало. И когда они оделись, сразу выяснила проба, Что невиданным оружьем одарила их трущоба: Словно тонкую бумагу, сталь они рубили оба. А ведь меч дороже жизни ценят витязи до гроба! "Славный знак! — сказали братья. — Видно, бог, увидев нас, Ниспослал нам эту милость и помог на этот раз". И чудесные доспехи братья вынесли тотчас И оружие Фридону захватили про запас. Отобрав пригоршню перлов, чтоб на всю хватило братью, Побратимы сорок входов опечатали печатью. Гость сказал: "С моей ладонью меч мой сросся рукоятью. Завтра выедем в дорогу, чтоб сразиться с вражьей ратью".  

ОТЪЕЗД ВИТЯЗЕЙ К ФРИДОНУ

Утром братья в край Фридона степью двинулись глухою, И везли они рабыню, посадив ее с собою. Там купец коня им продал, соблазнен большой ценою. Автандил без провожатых вел дорогой их степною. Скоро путники столкнулись с пастухами Нурадина. Табуном царя Фридона занята была долина. Тариэл сказал спаспету: "Шутка добрая невинна, Не напасть ли нам на стадо, чтоб потешить властелина? Нурадин о том узнает и пошлет за нами рать, Чтоб отбить коней обратно и виновных покарать, Но, увидев нас с тобою, станет весел он опять. И гордец, с которым шутят, добродушным может стать!" И помчались побратимы по зеленым этим нивам. Пастухи схватили факел, искру высекли огнивом. "Кто идет? — они вскричали. — Стыд воякам нечестивым! Нурадин — наш повелитель! Быть теперь без головы вам!" Услыхав пастушьи вопли, братья выхватили луки. Громче прежнего вскричали пастухи, ломая руки: "Помогите! Помогите! Гибнем мы, царевы слуги!" И народ на эти крики собрался со всей округи. Нурадин, вооружившись, в поле выехал верхом, И войска, перекликаясь, оцепили степь кругом, И увидел царь два солнца, но забрало и шелом Укрывали незнакомцев, учиняющих погром. Тариэл узнал Фридона: "Вон он — тот, который нужен!" Снял он шлем и засмеялся, открывая ряд жемчужин. "Для чего ты, царь, примчался, караульными разбужен? Чем соперничать с друзьями, пригласил бы нас на ужин!" Слез Фридон с коня и низко поклонился им обоим, И они, раскрыв объятья, поздоровались с героем. И прославил витязь бога, ниспославшего добро им, И лобзали их вельможи, окружив веселым роем. "Отчего вы задержались? — обратился витязь к ним. Уж давно я ожидаю, одиночеством томим!" И поехали два солнца вместе с месяцем своим В славный город Нурадина, провожаемые им. Дом его в Мульгазанзаре отличался дивным видом. Сел хозяин с Автандилом, побратимом именитым. Царский трон для Тариэла был украшен аксамитом. И оружие Фридону побратимы поднесли там. "Здесь, — они ему сказали, — кроме этого булата, Ничего мы не имеем, хоть у нас довольно злата". Отвечал с поклоном витязь: "Если б каждого собрата Одарить я мог дарами столь же пышно и богато!" После пира и купанья, как предписывал закон, Утомленные скитальцы погрузились в крепкий сон. Утром каждый был наряжен в пурпур, злато и виссон, И большую чашу перлов подарил им царь Фридон. "Речь моя, — сказал он братьям, — речь хозяина плохого, Словно вас, как сумасбродов, я лишить желаю крова. Но пора уж нам в дорогу, если все у нас готово. Каджи, в крепость возвратившись, повстречают нас сурово. Многочисленного войска брать с собою нам не надо. Триста всадников довольно для отборного отряда. Мы клинки свои заправим и, лишь кончится осада, Отобьем у супостатов ту, чей стан — души отрада. Был я в крепости Каджети. Неприступная, она Цепью скал непроходимых от врагов ограждена. Если скрытно не пробраться, там немыслима война. Оттого и рать большая нам сегодня не нужна". Побратимы с Нурадином заключили соглашенье И, оставив там рабыню, собрались без промедленья. Триста всадников отважных повели они в сраженье. Будет праздновать победу претерпевший огорченье! Братья, море переехав, продвигались по пустыне. День и ночь они спешили, не давая спать дружине. Но сказал Фридон однажды: "Приближаемся к твердыне. Можно будет только ночью путешествовать отныне". С той поры они внимали лишь Фридоновым советам — Ночью быстро продвигались и кончали путь с рассветом. И возник пред ними город, неприступный по приметам, Где конца не видно было стражам, в панцири одетым. Десять тысяч храбрых стражей там стояло у ворот. Восходил над башней месяц, освещая небосвод. "Здесь, в горах, — решили братья, — битву выиграет тот, Кто, имея сто героев, опрокинет десять сот".  

СОВЕТ ВИТЯЗЕЙ У КРЕПОСТИ КАДЖЕТИ

Нурадин сказал героям: "Велика моя забота: Никому такую крепость невозможно взять с налета. Нас же так ничтожно мало, что и хвастать нет расчета. Тут хоть сотню лет сражайся, не откроются ворота. В детстве, силу развивая, был я славным акробатом, Перепрыгивал канавы, ловко бегал по канатам, Обучался я уловкам и скачкам замысловатым. Подражали мне, бывало, все, кто видели меня там. На уступ соседней башни кто забросит мой аркан? Перебравшись по аркану, спрыгну я во вражий стан. Я пройду, как по тропинке, и ворвусь, как ураган, Чтоб увидели в твердыне умирающих от ран. Щит и меч таща с собою, я пройду вооруженным, Я, как вихрь, ворвусь внезапно к этим стражам пораженным, Я открою вам ворота, лишь разделаюсь с заслоном, Вы ж, заслышав шум и крики, поспешите за Фридоном". Автандил сказал Фридону: "Ты в сраженье не впервые, Знаем мы твой норов львиный, помним раны боевые. От твоих советов мудрых у врагов ярмо на вые. Но взгляни, как близко к башне ходят эти часовые! Если в воздухе внезапно заскрежещет твой доспех, Вскочит стража и веревку перережет раньше всех. Понапрасну ты погибнешь, коль случится этот грех! Хоть совет твой и отважен, но сомнителен успех. Будет правильнее, братья, оставаться вам в засаде! Здесь купцов не обижают, здесь торговцы не в накладе, Потому пойду я в крепость как купец, в простом наряде, А оружие на мула приспособлю в виде клади. Если мы втроем подступим, не укрыться нам от каджей, Я ж, купец, пройду спокойно, занят куплей и продажей. Там надену я доспехи и рассею этих стражей. Дай-то бог в потоке крови затопить мне город вражий! Те, кто в крепости засели, не доставят мне хлопот. Вам останется ударить, осадив наружный вход. Чтобы вы попали в крепость, я собью замки с ворот. Кто придумал лучший способ, пусть его откроет тот". Тариэл сказал им: "Братья! Два достойные героя! Дали вы мне два совета, планы доблестные строя. Вы не зря махать мечами собрались в разгаре боя. Бить злодеев вместе с вами ныне жажду оттого я. Но и мне вы дайте дело. Ведь, заслышав шум, девица Поглядит с вершины башни, словно солнце, светлолица. Как посмею, не сражаясь, я потом за ней явиться? Опозорюсь я навеки, коль с врагом не буду биться! Мой совет удачней ваших и достоин храбрецов: Мы разделим на три сотни наших верных удальцов. Лишь заря займется в небе, к трем воротам с трех концов Подлетим мы и с собою приведем своих бойцов. Стражи выйдут к нам навстречу, но сражаться нам не внове. От ворот мы их отрежем, так как будем наготове. Кто ворвется в крепость первый, пусть прольет потоки крови. Быть решительным в сраженье — это первое условье". Нурадин сказал со смехом: "Понял я, что это значит! Он моим конем владеет и быстрее всех доскачет! Знал бы я, что он в Каджети нас, несчастных, одурачит, Поскупился б на подарок, посмотрел бы, как он плачет!" Нурадин шутил с друзьями, и за этим разговором Веселились побратимы и смеялись дружным хором. Так они договорились и, сверкающие взором, Перед битвой грудь покрыли металлическим убором. Знали трое полководцев по примеру прежних дней: Предложенье Тариэла и удачней и верней. Поделив свою дружину, чтоб сражаться вместе с ней, Взяли витязи по шлему и воссели на коней.  

ВЗЯТИЕ КАДЖЕТИ И ОСВОБОЖДЕНИЕ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН

Видел этих я героев, лучезарных, как светило. От семи планет небесных к ним сиянье нисходило. Вороной под Тариэлом в нетерпенье грыз удило. Как сердца они сжигали, так оружье их грозило. Этих витязей отважных с горным я сравню потоком: После яростного ливня мчит в ущелье он глубоком, И ревет он, и грохочет, и, уже незримый оком, Успокоенный, смолкает только на море широком. Хоть соперников не знали ни Фридон, ни Автандил, — Состязаться с Тариэлом не хватало братьям сил, Ибо солнце затмевает даже яркий свет светил... Вот рассказ о том, как витязь вражье племя истребил. Поле битвы побратимы поделили меж собою. Каждый воин в их отряде уподобился герою. Ночью, выставив дозорных, предались они покою, Но с рассветом появились, щит имея под рукою. Словно путники простые, братья ехали вначале. Караульные в воротах без опаски их встречали: Ничего не замечали, лишь стояли да скучали. Вдруг надели братья шлемы и вперед, как вихрь, помчали. В скакуна вонзая шпоры, под веселый свист кнута Каждый бросился к воротам под прикрытием щита. Стража пала бездыханной, не успев закрыть врата. Бил набат, ревели трубы, начиналась суета. И решил творец покончить с этой крепостью бесчестной: Отвратил свой лик от солнца Кронос, злобствуя над бездной, Опрокинул он на землю колесо и свод небесный, И повергнутые трупы полегли в долине тесной. Мощный голос Тариэла заставлял терять сознанье. Витязь рвал мечом кольчуги, рушил латы, одеянья. С трех сторон ворвавшись в город, где творились злодеянья, Братья яростно рубились, очищая эти зданья. С полководцем Автандилом скоро встретился Фридон. Враг был смят и уничтожен, кровь текла со всех сторон. Но, оглядываясь, думал каждый витязь, поражен: "Что случилось с Тариэлом? Почему не виден он?" И встревоженные братья к третьим бросились воротам, Но в живых от целой стражи не осталось никого там. Десять тысяч там злодеев облились кровавым потом, Вал разбитого оружья не давал пройти к высотам. Полегли, как от недуга, в этом месте супостаты — У того в крови кольчуга, у того в обломках латы, С петель сорваны ворота, опрокинуты и смяты... "Узнаем, — сказали братья, — чьи здесь руки виноваты!" Поднялись они на башню и увидели: луна, Устремившаяся к солнцу, от дракона спасена. Тариэл стоял без шлема, в косы куталась она, Грудь к груди была прижата, шея с шеей сплетена. Обнимались, целовались, прижимали лалы к лалам. Так Муштар, сияя в небе, обнимается с Зуалом... На заре оттенок розы снова делается алым, — Пусть и к ним вернется радость, злополучным и усталым! Разойтись была не в силах эта пара, светлолица. Розы губ, припав друг к другу, не могли разъединиться. Наконец они очнулись — юный витязь и девица, И царевне два героя поспешили поклониться. И счастливая царевна обняла, ликуя, их, Благородных и бесстрашных избавителей своих, И от ласкового слова гнев их яростный утих, И беседовали с ними там невеста и жених. И приветствовали братья станом стройного собрата И друг друга поздравляли с одоленьем супостата. Полегли в бою злодеи и исчезли без возврата, Ибо львов они страшились, словно малые козлята. Но когда узнали братья, что от верной их дружины После боя уцелело чуть побольше половины, — Перебили тех, кто скрылся за уступами теснины, И великие богатства повезли домой с чужбины. На три тысячи животных — вьючных мулов и верблюдов — Был погружен крупный жемчуг из подвалов и сосудов. Было много там рубинов и граненых изумрудов... Дева села в паланкине, всю фатой себя закутав. Шестьдесят оставив стражей в той твердыне у дверей, Повезли они царевну в славный град царя морей. "Хоть длинна туда дорога, — говорили братья ей, — Мы Фатьму лишить не можем благодарности своей!"  

ПРИБЫТИЕ ТАРИЭЛА К ЦАРЮ МОРЕЙ

Прибыл вестник в Гуланшаро и привез царю посланье: "Тариэл, гроза неверных, я свершил свое желанье. Вывел я из стен Каджети солнце, полное сиянья, И к тебе, подобно сыну, нынче еду на свиданье. Царь! Разбив в сраженье каджей и владея их страною, Одному тебе обязан я победою такою, Ибо ранее царевна спасена была Фатьмою... Чем воздам тебе я нынче, осчастливленный тобою? Выйди, царь, ко мне навстречу: ныне я в твоем краю. Я тебе все царство каджей, благодарный, отдаю. Укрепи же их твердыню, защищай ее в бою. Я же с милою невестой еду в вотчину свою. От меня скажи Усену, чтоб прислал свою супругу. Пусть она ко мне приедет и обрадует подругу. Не она ль нам оказала столь великую услугу? Ждет ее мое светило, озарившее округу!" Царь морей, приняв посланца и услышав эти речи, Удивленья и восторга скрыть не мог в простосердечье. Он хвалил и славил бога за успех каджетской сечи И с великою поклажей поспешил на место встречи. Он решил сыграть их свадьбу и, исполненный забот, Взял с собой добра немало в этот свадебный поход. Десять дней они с Фатьмою бодро ехали вперед, Чтоб увидеть льва и солнце, восхитившее народ. Братья спешились при встрече, поздоровались с владыкой, И владыка целовал их с благодарностью великой. Поздравлял он Тариэла, беглеца пустыни дикой, И, взирая на царевну, любовался солнцеликой. И Фатьма при виде девы, возвратившейся из плена, Обняла ее, рыдая, целовала ей колена. "Слава богу, тьма исчезла, — говорила ей смиренно, — Зло мгновенно в этом мире, доброта же неизменна!" Обняла Фатьму царевна и сказала ей она: "Пожалел создатель сердце, пробудил его от сна! Раньше я была ущербна, ныне радостью полна, Как оттаявшая роза, снова солнцем спасена". В благодарность за Каджети царь в течение недели Пировал на этой свадьбе, сам участвуя в веселье. Много роздал он подарков — дивных кубков, ожерелий, По червонцам там ходили и под ноги не глядели. Горы шелка там лежали и атлас, царем даренный. Увенчал гостей владыка гиацинтовой короной. Оценить подарок этот не сумел бы и ученый, Тариэлу же вдобавок трон поставлен был червонный. Государь поднес невесте одеянье, и на нем Бадахшанские рубины рдели пурпурным огнем. Дева молнией светилась, сидя с юношей вдвоем, И дивились им вельможи, приезжая на прием. Автандилу и Фридону царь того морского края Подарил по иноходцу, по заслугам воздавая. Были им даны и седла, и одежда дорогая. "Благодарствуй, царь великий!" — братья молвили, вставая. Тариэл же к государю обратился со словами: "Рады мы, что ты, владыка, здесь пируешь вместе с нами. Одарил ты нас сегодня драгоценными дарами! Хорошо, что я заехал навестить тебя с друзьями". "Лев достойный и властитель! — отозвался царь морей. — Ты печалишь нас разлукой, тешишь близостью своей! Неужели дар мой скудный равен доблести твоей? Тяжко мне с тобой расстаться, наилучший из людей!" Витязь речи вел с Фатьмою, как с названою сестрою: "В неоплатном, в небывалом я долгу перед тобою! Ныне все богатства каджей, привезенные с собою, Я дарю тебе, сестрице, мне ниспосланной судьбою!" И Фатьма пред ним колени, благодарная, склонила: "Без тебя я, повелитель, сожжена огнем светила! Ты лишил меня рассудка, погрузил меня в горнило! Счастье — взысканным тобою, а покинутым — могила!" И царю морей сказала новобрачная чета, Чью кристальную улыбку льют жемчужные уста: "Без тебя, о царь, свирели умолкают неспроста, Но, увы, пора вернуться нам в родимые места. Ты отец наш и наставник, наша жизнь и упованье! Дай же нам корабль, владыка! Окажи благодеянье!" Царь ответил: "Я исполню ваше каждое желанье, — Что еще могу я сделать, коль настало расставанье?" Судно быстро снарядили и наполнили добром, И отъехал славный витязь на богатом судне том. Провожавшие рыдали, били в темя кулаком, И от слез Фатьмы вздувалось море синее кругом.  

ПРИБЫТИЕ ТАРИЭЛА В ЦАРСТВО ФРИДОНА

Переплыли через море братья, верные обету, И в дороге подтвердили клятву дружескую эту. Смех и пенье услаждали их, блуждающих по свету. Разливался блеск жемчужин по кристаллу-самоцвету. И с дороги некий вестник послан был к Асмат-рабыне, Чтоб сказать девице этой и Фридоновой дружине: "Вот грядет светило наше, восседая в паланкине! Погибавшие от стужи, мы не сетуем отныне!" Вдоль по берегу морскому братья тронулись верхом И, как дети, веселились, вспоминая о былом. Наконец страна Фридона показалась за холмом, Где приветственное пенье раздавалось, словно гром. Повстречали их вельможи посреди большого луга, И Асмат, обняв царевну, исцелилась от недуга. Не смогла бы и секира оторвать их друг от друга! Верной службой послужила деве царственной подруга! И твердила ей царевна, челядинку обнимая: "Всю тебя я истомила! Горе мне, моя родная! Ныне бог послал нам милость, о печалях наших зная. За твое большое сердце чем воздать тебе должна я?" Та сказала: "Нашу розу не засыпали снега, И сокрытое открылось нам, спасенным от врага: Возвращенная к веселью, ты, как жизнь, мне дорога! Средь друзей всего достойней повелитель и слуга!" Низко кланяясь, вельможи говорили в восхищенье: "Мы должны прославить бога за его благоволенье. Возвратил он вас с победой, даровал нам утешенье. Сам он ранит наше сердце, сам приносит исцеленье!" Подходили эти люди, руки братьям целовали. Царь сказал: "Собратья ваши ради нас в сраженье пали, — Вместо прежних упований и земной своей печали Приобщились к вечной жизни и стократ блаженны стали. И хотя по тем убитым пролил я потоки слез, Души их творец вселенной в кущи райские вознес!" Царь заплакал, безутешный, и с ресниц дохнул мороз, И, мешая дождь со снегом, заморозил купу роз. Увидав царя в печали, зарыдали и вельможи И оплакивать убитых принялись усердно тоже. Но потом они сказали: "На светила вы похожи, Так неужто нам стенанья всякой радости дороже? Кто достоин в этом мире ваших горестных рыданий? Смерть за вас, герои наши, лучше жизненных скитаний!" И Фридон сказал собрату: "Здесь не место для стенаний! Бог тебе готовит радость вместо этих испытаний!" И когда погибшим в битве Автандил вознес хвалу, Все решили: "Пусть улыбка разольется по челу! Так как лев обрел светило и пресек дорогу злу, Мы оплакивать не будем то, что кануло во мглу!" И тогда великий праздник наступил в Мульгазанзаре. Барабаны и кимвалы пели песнь о государе. Горожане и торговцы шли навстречу юной паре, Так что всякая торговля прекратилась на базаре. Были улицы забиты многочисленной толпою, Впереди стояла стража длинной цепью круговою. Больше всех ей досаждали те, кто шли со всей семьею, Ибо все они стремились заглянуть в лицо герою. У дворца царя Фридона братья кончили поход. В поясах своих червонных челядь стала у ворот. По ковру, бросая деньги, гости двинулись вперед, И ловил червонцы эти торжествующий народ.  

СВАДЬБА ТАРИЭЛА И НЕСТАН-ДАРЕДЖАН, УСТРОЕННАЯ ЦАРЕМ НУРАДИН-ФРИДОНОМ

Пышный трон, бело-пурпурный, изукрашенный Фридоном, Весь в каменьях красно-желтых, возвели молодоженам. Желтый трон для Автандила посредине был черненым. Двор собрался, и герои по своим расселись тронам. И явились сладкопевцы и свои запели гимны, И друзьям шелков немало царь поднес гостеприимный, И отпраздновал он свадьбу ради их любви взаимной, И пленяла приглашенных красота царевны дивной. Девять перлов драгоценных царь поднес им в честь побед. Каждый был с яйцо гусыни и струил туманный свет. Но зато подобен солнцу был там некий самоцвет, — С этим светочем художник ночью мог писать портрет. Дорогим молодоженам, приглашая их на ужин, Царь поднес по ожерелью из рубинов и жемчужин. Автандилу дал он блюдо в знак того, что с ним он дружен. Чтоб внести такое блюдо, был немалый навык нужен. Был насыпан крупный жемчуг на огромном блюде этом. Царь поднес его герою с поздравленьем и приветом. Там ковры и аксамиты отличались дивным цветом. Благодарность Тариэла на дары была ответом. Восемь дней, играя свадьбу, веселилась вся страна. Ежедневно новобрачным подносила дар казна. Били бубны и кимвалы, арфы пели дотемна. Как достался витязь деве, так и витязю — она. Как-то раз сказал Фридону Тариэл такое слово: "Мне любой из вас, герои, ближе брата дорогого. Чтоб воздать вам по заслугам, сердце все отдать готово, Ибо, вами исцеленный, я вернулся к жизни снова. Есть ли что прекрасней жертвы, принесенной Автандилом? Оказать спаспету помощь нам с тобой теперь по силам. Ты сходи к нему, разведай, как нам быть с собратом милым? Потушив мое горнило, он сожжен своим горнилом! От меня спроси ты брата: "Как избыть твою беду? Богом посланную с неба, ты свою получишь мзду, Но коль я тебя забуду и на помощь не приду, Пусть нигде себе приюта я, бездомный, не найду. Чем тебе помочь я должен, верным будучи собратом? Я в Аравию с тобою рад, коль надо, ехать сватом. Где словами, где мечами, все устроим мы дела там. Не женив тебя на деве, не хочу я быть женатым!" Лишь дошло до Автандила предложенье Тариэла, Безграничная веселость Автандилом овладела. "Для чего мне эта помощь? — он воскликнул. — В чем тут дело? Ведь луна моя от каджей бед пока не претерпела. Ведь она по божьей воле занимает свой престол, Почитается народом, никаких не знает зол, Ни один колдун на свете козней ей пока не плел. Почему ж ты с этим делом, милый друг, ко мне пришел? Лишь когда творец исполнит все свои предначертанья И пошлет мне утешенье за минувшие страданья, — Лишь тогда я вновь увижу солнце, полное сиянья... До тех пор, увы, напрасны будут все мои метанья. Вот что должен Тариэлу я сказать по доброй воле: "Я похвал твоих не стою, царь, рожденный на престоле! С материнской я утробы предназначен рабской доле, Пусть же я останусь прахом, не займешь ты трон доколе! Ты сказал: "Желаю справить свадьбу славную твою!" Голос любящего сердца в этом слове узнаю! Но ни меч, ни красноречье не помогут в том краю, Где послал мне бог царицу солнцеликую мою! Лучше ждать решенья свыше, чтоб душа не унывала! Но тебе индийским троном овладеть пора настала, Чтоб с тобой твое светило, словно молния, блистало, Чтоб, рассеянный тобою, враг бежал куда попало. В день, когда осуществятся эти наши замышленья, Я в Аравию, мой витязь, возвращусь без промедленья. Там, коль солнце пожелает, я уйму огонь томленья. Ни к чему иному больше не имею я стремленья". И когда о том услышал от Фридона Тариэл, Он сказал: "Не с колдунами я сражаться захотел. Так же как источник счастья возвратить он мне сумел, Ныне я отдам все сердце ради этих важных дел. Передай ему все это и скажи: "Воитель славный, На меня давно в обиде воспитатель твой державный. Много слуг его когда-то я убил в борьбе неравной. Я хочу просить прощенья за поступок своенравный". Ты скажи: "Со мною больше не веди переговоров. Завтра двинусь я в дорогу, мне не нужно долгих сборов. Царь Аравии забудет для меня упрямый норов И меня, как свата, встретит без упреков и раздоров". С этим словом к Автандилу Нурадин пришел опять. Он сказал: "Решилось дело. Поздно споры затевать". И хотя спаспета стала боль души одолевать, Уважения к владыке он не мог позабывать. Он явился к Тариэлу, и склонил пред ним колени, И, поднять очей не в силах, говорил ему в волненье: "Грешен я пред Ростеваном, не свершил его велений, — Не зови меня с собою ради новых преступлений! Если мы туда поедем, взяв с собою Нурадина, Никому я не позволю нападать на властелина! Уж и так пред государем голова моя повинна! Разве смеет раб ничтожный меч поднять на господина! Между мною и царицей вы посеете раздор. Горе мне, коль то светило потускнеет с этих пор! Оттолкнет меня царица, позабудет уговор, Не простит, не пожалеет, всем мольбам наперекор!" Тариэл, светило мира, поднял брата со словами: "Ты помог мне в затрудненье и советом и делами. Ныне мы познали счастье, но, разделавшись с врагами, Ты и сам обязан ныне утешаться вместе с нами. Не могу хвалить я друга, если он со мной чинится, Слезы льет в уединенье, убивается, томится... Кто меня считает братом, должен мне во всем открыться, Если ж нет, то нам обоим лучше будет разлучиться. Овладел ты сердцем девы и меня от смерти спас. Вряд ли дева огорчится, если вдруг увидит нас. Задавать царю загадки я не буду в этот раз, — У меня одно желанье: позаботиться о вас. Буду я молить владыку, чтоб, радея о престоле, Он тебе свое светило уступил по доброй воле. Нужно вам соединиться, для чего страдать вам боле? Украшать друг друга нужно, а не вянуть в диком поле!" Увидав, что не отступит от решенья Тариэл, Автандил противоречить побратиму не посмел. Нурадин собрал охрану, счел ее и осмотрел И с любимыми друзьями в дальний двинулся предел.  

ТАРИЭЛ ВОЗВРАЩАЕТСЯ К ПЕЩЕРЕ И ВИДИТ СВОИ СОКРОВИЩА

Мудрый Дивнос человека учит тайне сокровенной: "Нам добро ниспосылает, а не зло творец вселенной. Он добру отводит вечность, злу дает он срок мгновенный. Он стремится к совершенству, сам от века совершенный". Львы, покинув край Фридона, шли в веселье небывалом. Новобрачная скрывалась под дорожным покрывалом. Крылья ворона, чернея, колыхались над кристаллом, И казалось то светило бадахшанским дивным лалом. В паланкине ту царевну проносили средь долин. Братья тешились охотой, окружая паланкин. Где б они ни проходили, каждый встречный селянин Торопился к ним с дарами, созерцая тот рубин. И казалось всем прохожим, что высоко над землею Три луны сопровождают солнце стражею тройною. Наконец они достигли диких скал, где над рекою Витязь жил в своей пещере, опекаемый сестрою. Тариэл сказал собратьям: "Вот она, моя округа! Здесь я странствовал и плакал, умирая от недуга. Пусть же здесь нехитрый ужин соберет Асмат-подруга И любой из вас получит дар от преданного друга!" Братья слезли у пещеры, и устроили привал, И оленины поели, отдыхая возле скал. Вспоминая о минувшем, каждый витязь ликовал, И хвалил, и славил бога, столь достойного похвал. Обошли они пещеры, опечатанные братом, И опять они немало обнаружили добра там. Кто считал свои богатства, обладая этим златом? Попадая в те пещеры, каждый делался богатым! Много роздал там сокровищ Тариэл непобедимый, Награжден был каждый воин, Нурадином предводимый. Никого не позабыл он, путешествуя с любимой, Но нетронутым казался клад его неисчислимый! И сказал Фридону витязь: "Я должник твой, милый брат! Но на свете добродетель возмещается стократ. Потому тебе в подарок отдаю я этот клад, Увези его с собою как награду из наград". С благодарностью ответил витязь брату дорогому: "Ты меня, как видно, хочешь уподобить скопидому! Даже тех, кто крепче дуба, ты ломаешь, как солому! Буду счастлив я, покуда твоему служу я дому!" Чтобы выслали верблюдов, он послал домой известье И сокровища пещеры перевез в свое поместье. И тогда в страну арабов братья выехали вместе: Автандил, ущербный месяц, к молодой спешил невесте. В некий день они достигли Аравийской стороны, Где повсюду были села или крепости видны. В синих траурных одеждах, по заветам старины, Люди бегством Автандила были там огорчены. Прибыл вестник Тариэла и предстал пред Ростеваном: "Благоденствуй, о владыка, в ликованье непрестанном! Ныне я к тебе явился — царь, рожденный Индостаном, — Чтоб бутон прекрасной розы возвратить тебе сохранным. Я, твой прах, при первой встрече неприветлив был с тобою, Но и ты напрасно вздумал поскакать вослед за мною. Не сдержав своей досады, я расправился с толпою, И рабов твоих немало распростилось с головою. Ныне прибыл я, владыка, после многих трудных лет, Чтоб молить тебя усердно о забвенье этих бед. Подтвердят Фридон и стража, что даров со мною нет, Лишь один со мной подарок — твой возлюбленный спаспет". В день, когда к царю явился вестник этих сообщений, Царь возрадовался духом и заплакал в восхищенье, И с ресниц на лик царевны опустились стрелы теней, И краса ее рубинов стала втрое совершенней. Загремели барабаны, взволновалась вся столица, Вышли воины на площадь, чтоб навстречу устремиться. Выносили седла, сбрую, запрягал коней возница, Храбрых витязей проворных потянулась вереница. Сел и царь на иноходца, и по знаку воевод Войско двинулось навстречу из распахнутых ворот. И хвалил и славил бога весь собравшийся народ: "Лишь добро одно бессмертно, зло подолгу не живет!" И когда заметно стало приближенье каравана, Автандил сказал собрату, опечалившись нежданно: "Посмотри, как в туче пыли степь далекая туманна! Там горит мое горнило, пламенея непрестанно! Там мой царь и воспитатель. Он спешит к тебе навстречу. Я идти с тобой не в силах, ибо что ему отвечу? Кто, как я, себя унизил, честь утратив человечью? Без меня вам надо встретить государя мудрой речью!" Тариэл сказал: "Похвально почитание царя! Оставайся же на месте, не ходи со мною зря. Я добьюсь его согласья, и, сиянием горя, Станет витязю женою та небесная заря". Был шатер для Автандила на лугу разбит зеленом, И Нестан в шатре осталась вместе с братом нареченным. Вздох ресниц ее казался легким ветром благовонным. Тариэл, простившись с нею, дальше двинулся с Фридоном. И воскликнул царь арабов, проезжая по долинам: "Тариэл, прекрасный станом, шлет приветствие вдали нам!" И, подъехав, поклонился властелину с сердцем львиным, Обошелся он с индийцем как отец с любезным сыном. И пред ним склонился витязь, посетивший те места. Целовал его владыка, чтоб порадовать уста. Говорил он Тариэлу, удивляясь неспроста: "Ты как солнце над землею! Без тебя и жизнь пуста!" И проворство рук героя, и краса его, и сила — Все в нем старого владыку привлекало и дивило. Похвалил он и Фридона, но ему печально было, Что среди гостей приезжих он не видел Автандила. Увидав, что царь печален, Тариэл промолвил слово: "Царь, тебе повиноваться сердце путника готово. Но дивлюсь я, как ты можешь возносить меня, чужого? Разве можно быть милее Автандила молодого? Не дивись, что появиться было брату недосуг. Лучше сядь со мной, владыка. Как прекрасен этот луг! Я сказать тебе осмелюсь, почему не прибыл друг, И просить о нем я буду ради всех его заслуг". Сели рядом два владыки. Окружили их отряды. Свет блеснул в очах героя, как мерцание лампады. Тот, кто видел Тариэла, не искал другой отрады. Речь его была достойна и вниманья и награды. "Царь, — сказал он Ростевану, — не гневись на слово это, Но пришел к тебе я ныне ради славного спаспета. Умоляет этот витязь, чье лицо светлее света, Чтобы ты его прошенье не оставил без ответа. Оба мы к тебе взываем, о светило из светил! Сообразно разуменья дал мне счастье Автандил! Он возлюбленную деву ради друга позабыл! Чтоб о том распространяться, недостанет наших сил! Царь, давно друг друга любят этот витязь и девица! Вижу я, как он в разлуке и тоскует и томится! Я молю, склонив колена: дай им счастьем насладиться! Пусть ему женою будет солнцеликая царица! Ничего прибавить больше к этой речи я не смею..." Тут платок расправил витязь, повязал петлей на шею, И упал он на колени с дивной просьбою своею... Тот, кто слышал эту просьбу, был смущен немало ею. Увидав царя индийцев, распростертого в ногах, Ростеван и сам склонился со слезами на глазах. Он сказал: "Принес ты радость, но ее развеял в прах, Ибо эти униженья на меня наводят страх. Разве может не исполнить человек твое желанье? Для тебя я дочь родную свел бы даже на закланье, Я б ее в рабыни отдал, будь на это приказанье... Автандил же — зять, достойный и любви и почитанья. Разве кто другой на свете мне понравиться сумеет? Царство дочери я отдал, им она теперь владеет. Юный цвет произрастает, старый сохнет и желтеет... Как могу я ей перечить, коль она любовь лелеет? Я ее, коль ты прикажешь, выдам даже за раба! Лишь безумного не тронет столь великая мольба! Но отверг бы я спаспета, будь любовь моя слаба! Говорю, как перед богом: такова ее судьба!" Тариэл, владыка индов, услыхав такое слово, С благодарностью великой поклонился старцу снова. Царь ему ответил тем же. Ради гостя дорогого Он забыл свои печали и не хмурился сурово. Нурадин с веселой вестью поскакал за братом милым. Новость радостную эту встретил он с великим пылом. Скоро он на место встречи возвратился с Автандилом, Но смущенный этот витязь смутным выглядел светилом. Он предстал пред государем, и в томлении поник, И платком закрыть пытался беспокойный бледный лик. Солнце, спрятавшись за тучу, затуманило цветник, Но отнять красу у розы не сумело ни на миг. Царь хотел обнять героя, но в печали и смущенье Витязь, лик не поднимая, целовал его колени. "Встань! — сказал ему владыка, — Ты отважен был в сраженье! Не смущайся, я не буду обвинять тебя в измене!" Обнял царь его великий, целовал его ланиты, Говорил: "Живой водою потушил мои огни ты! Так пойдем же, лев, к светилу, где агат с агатом слиты! Я сведу вас воедино, не лишу своей защиты!" Лев, обласканный владыкой, исцелился от забот. Сидя рядом с Ростеваном, он вкусил его щедрот. Был жены он и престола удостоен в этот год. Только тот оценит радость, кто печаль переживет! И сказал владыке витязь: "Кончив дело непростое, Отчего ты, царь, не хочешь встретить солнце золотое? Отведи ее в чертоги, посели в своем покое, Пусть дворец в ее сиянье лучезарней станет вдвое!" Взяв с собою Тариэла, все к царевне поскакали, И ланиты голиафов, словно солнце, просияли: Всех побед достигли братья, получили, что искали, И мечи не понапрасну бедра их отягощали. Увидав вдали царевну, государь сошел с седла. Ослепил его внезапно дивный свет ее чела. Дева, сидя в паланкине, старца радостно ждала, И сказал ей царь великий, позабыв про все дела: "Свет пресветлый, не сравнимый ни с кристаллом, ни с алмазом! Не напрасно пред тобою мудрецы теряют разум! Посреди светил небесных ты — луна и солнце разом! Увидав тебя, на розы не взгляну я больше глазом!" Любовались все арабы светозарной той зарницей, Всем очам она сияла благодатною денницей. Люди счастье находили в созерцанье светлолицей И, узнав ее, спешили вслед за нею вереницей. И повез ее с собою престарелый царь-отец И в семи планетах неба находил ей образец. Но красу ее постигнуть не сумел бы и мудрец. И явились в город гости и вступили во дворец. И явилась перед ними Тинатин, надежда трона. Были ей к лицу порфира, царский скипетр и корона. На гостей она взглянула, словно солнце с небосклона: Тариэл, владыка индов, к ней приехал для поклона. С молодой своей женою поклонился он трикраты. Повели они беседу, светлой радостью объяты. Лучезарным их сияньем осветились все палаты. Стали ликами рубины и ресницами агаты. Но когда им трон воздвигла эта лучшая из дев, Молвил витязь: "Ты приводишь судию судей во гнев! Будь сама царицей нашей, на престоле этом сев! Пусть сильнейший между львами с солнцем солнц воссядет лев!" Усадил царицу витязь на престоле том старинном, И велел он Автандилу с нею сесть под балдахином. Кто, подобно им, на свете пламенел огнем единым? Не могли б сравниться с ними даже Вис с ее Рамином! И смутилась эта дева, увидав героя рядом, Побледнела и взглянула на отца пытливым взглядом. "Не страшись! — сказал родитель. — Мудрецы вещают чадам: "Возлюбившие друг друга все дела кончают ладом". Дай вам бог удачи, дети, чтобы с этого вы дня Благоденствовали вместе, доблесть царскую храня! Будьте верными, как небо, вечно полное огня, И своими вы руками положите в гроб меня". Указав на Автандила, царь сказал своей дружине: "Вот ваш царь. По воле божьей он царит в моей твердыне. Утвердив его на троне, я готов теперь к кончине. Так же, как вы мне служили, и ему служите ныне!" И ответила дружина, преклоняясь пред царями: "Мы, цари, лишь пыль земная, возвеличенная вами! Благосклонные к покорным, непреклонные с врагами, Доблесть нашу и отвагу умножаете вы сами!" И к царице царь индийский обратился с похвалой: "Возвращен тебе твой витязь и огонь потушен твой. Твой супруг — мой брат названый, будь и ты моей сестрой! Посрамлю я всех неверных, кто нарушит твой покой!"

СВАДЬБА АВТАНДИЛА И ТИНАТИН, УСТРОЕННАЯ ЦАРЕМ АРАБОВ

В этот день на царском троне величали Автандила. Тариэлу нежность сердца украшением служила. Тинатин с Нестан сидела, и толпа о них твердила, Что сошли с небес на землю два сияющих светила. Чтоб дружинников насытить, принесли там хлеба, соли, И немало там баранов и коров перекололи. Раздавали там подарки сообразно царской воле, И цари, подобно солнцу, там сияли на престоле. Был там дивного чекана каждый свадебный бокал, Гиацинтовые чаши, кубки — выдолбленный лал. Ты, увидев эту свадьбу, сам бы сердцу приказал: "Погуляй с гостями, сердце! Не спеши покинуть зал!" И гремели там кимвалы, и по воле властелина Сто фонтанов источали удивительные вина, И сияли там созвездья бадахшанского рубина, И гуляла там до света Ростеванова дружина. Не остался без подарка ни хромой там, ни увечный. Рассыпали там горстями дивный жемчуг безупречный. Набивали там карманы каждый встречный-поперечный... Дружкой был у Автандила Тариэл добросердечный. Ночь прошла, и на рассвете Тариэлу, выбрав срок, Царь промолвил: "Вы с царицей озарили мой чертог! Вы — владыки над царями, мы — рабы у ваших ног: Их следы напоминают блеск невольничьих серег. Восседать нам вместе с вами, царь великий, не годится!" И престол на возвышенье был поставлен для индийца. Автандил воссел пониже, рядом — юная царица. Дар, врученный Тариэлу, и с горой не мог сравниться! Царь их потчевал, как равных, по законам царской чести, Подходил с своим бокалом то к герою, то к невесте, За свои благодеянья был хвалим без всякой лести... Царь Фридон близ Автандила восседал на царском месте. И индийского владыку, и владычицу сердец, Словно зятя и невестку, одарил старик отец. Малой доли тех подарков сосчитать не мог мудрец. Был там скипетр, и порфира, и рубиновый венец. Соответствовали сану эти дивные подарки: Самоцветы из Романьи сходны с яйцами цесарки, Перлы крупные, как сливы, многочисленны и ярки, Кони рослые, как горы, — скакуны, не перестарки. Девять полных блюд Фридону царь насыпал жемчугами, Девять редких иноходцев отдал вместе с чепраками... Отвечал владыка индов благодарными словами И вполне казался трезвым, хоть немало пил с друзьями. Лишних слов не буду тратить: день за днем летели дни, Целый месяц с Тариэлом пировали там они. Царь дарил владыке индов лалы дивные одни, И горели эти лалы, как небесные огни. Тариэл сиял, как роза, но, прервав увеселенья, С Автандилом государю он послал уведомленье: "Был бы рад с тобой, владыка, развлекаться каждый день я, Но боюсь, что край индийский враг пожрет без промедленья. Чтоб тебя не огорчала ни одна моя утрата, Должен знаньем и искусством я низвергнуть супостата. Ныне я спешу в отчизну, покидаю я собрата, Но надеюсь вас увидеть после скорого возврата!" "Не смущайся! — царь ответил, ожиданьям вопреки. — Делай то, что нужно делать, коль враги недалеки. Автандил тебе на помощь поведет свои полки. Бей коварных супостатов, разрывай их на куски!" Автандил сказал миджнуру о решении царевом. Тот ответил: "Спрячь свой жемчуг под рубиновым покровом! Как ты можешь, поженившись, распроститься с мирным кровом!" Но ему собрат любимый возразил шутливым словом: "Ты, я вижу, уезжаешь, чтоб потом злословить друга! "Он в беде меня оставил! Для него милей супруга!" Я же буду здесь томиться, погасив огонь недуга. Нет! Покинуть побратима — невеликая заслуга!" Смех веселый Тариэла рассыпался, как кристалл. Он сказал: "И я б в разлуке горевать не перестал! Торопись же, если хочешь, и не жди моих похвал!" И дружинам аравийским царь собраться приказал. Он не мешкал и составил свой отряд в престольном граде. Ровно восемьдесят тысяч было всадников в отряде, Все в доспехах хорезмийских и воинственном наряде. Царь-отец, увидев это, приуныл разлуки ради. С грудью грудь и с шеей шею на прощание сливая, Там сестру свою царица провожала молодая. Дав друг другу слово клятвы, обнялись они, рыдая, И народ на них дивился, со всего собравшись края. Вместе с утренней звездою и луна горит с утра, Но сестру потом бросает бледноликая сестра. Коль они не разойдутся, небо скажет им: пора! Чтобы их увидеть вместе, будь высоким, как гора. Точно так же тот, кто создал и земные два светила, Отведет их друг от друга, как бы им ни трудно было. Розы, слитые в лобзанье, вновь судьба разъединила. Тем, кто с ними разлучался, оставалась лишь могила! "Если б мы, — Нестан сказала, — здесь не встретились с тобою, Никогда бы и разлуку не считала я бедою. Не забудь, пиши мне письма, если я вниманья стою! Как сгораю по тебе я, так и ты томись тоскою!" "О пленительное солнце! — Тинатин сказала ей. — Как могу я отказаться от тебя, сестры моей! Без тебя просить о смерти буду я царя царей! Сколько слез я потеряю, столько ты процарствуй дней!" Так расстались две царицы, столь счастливые дотоле. Та, что дома оставалась, вдаль смотрела поневоле. Оборачивалась к дому та, что выехала в поле... Я не мог из тех страданий описать десятой доли! Провожая побратимов, убивался царь могучий. "Горе мне!" — твердил владыка, трепеща от скорби жгучей. Видно, сердце в нем кипело, как котел кипит кипучий! Тариэл был хмур, как солнце, занавешенное тучей. Старый царь, прощаясь с гостем, поминутно говорил: "Сладким кажешься виденьем ты, светило из светил! В двадцать раз я стал печальней, потеряв остаток сил. Сам меня вернул ты к жизни, сам теперь и погубил!" Витязь сел на вороного, опечаленный немало. Стража, вышедшая в поле, дол слезами орошала. "Близ тебя, — она твердила, — даже солнце темным стало!" Он в ответ: "Мои страданья тяжелей страданий Сала!" Так они в поход пустились, и под стягом Тариэла Автандил с царем Фридоном войском правили умело, С ними восемьдесят тысяч шли в неведомое дело, И сердца их там друг другу были преданы всецело. Славных витязей подобных в мире нет уже давно! Спорить встречным-поперечным было с ними мудрено. На привалах эти братья расстилали полотно И не сыворотку пили, а как водится — вино!  

СВАДЬБА ТАРИЭЛА И НЕСТАН-ДАРЕДЖАН

Позвала детей царица, руки их соединила И на трон земли индийской в царском зале посадила. Исстрадавшееся сердце новой силой укрепила, Позабыв свои печали, светлой радости вкусила. На высоком царском троне Тариэл воссел с женою, Оба равные друг другу и любимые страною. Кто сумел бы в полной мере возвеличить их хвалою? Кто из всех сынов Адама спорил с ними красотою? Семь престолов Индостана, все отцовские владенья, Получили здесь супруги, утолив свои стремленья. Наконец они, страдальцы, позабыли про мученья: Только тот оценит радость, кто познает огорченья. Даже солнце ликовало, отражаясь в тех героях! Люди били здесь в литавры, громыхали на гобоях. Принесли ключи хранилищ и, собравшись в тех покоях, — "Вот наш царь с своей царицей", — говорили про обоих. На отдельных сели тронах там Фридон и Автандил. Хор вельмож, представ пред ними, их деяния хвалил. Бог подобных им героев на земле не сотворил, И любой из них о прошлом там с гостями говорил. Пили, ели, круг придворных становился больше, шире, Свадьбу радостно справляли, как справляют свадьбы в мире. Драгоценные подарки получили все четыре. Много нищих вспоминает о великом этом пире. Ублажали их индийцы, как спасителей народа: "Возродились мы для жизни после вашего прихода!" Был любой из них прославлен, как герой и воевода, И всегда толпа придворных ожидала их у входа. И тогда владыка индов объявил Асмат-рабыне: "Верной службой ты служила нам с царицею в пустыне! Из семи моих престолов дам тебе один отныне, Будь на нем такой же верной, как в пещере на чужбине. Управляя этим царством, позаботься и о муже, Послужи нам верной службой, став счастливою к тому же!" Но Асмат упала в ноги: "Есть ли что на свете хуже, Чем покинуть вас с царицей и о вас томиться вчуже! В Индостане трое братьев проводили день за днем, Позабавиться охотой удосужились втроем. Наделен был каждый витязь дивным жемчугом, конем... Автандил один, тоскуя, вечно думал о своем. Увидав, что сердце друга вновь охвачено тоскою, Тариэл сказал: "Я вижу, нелегко тебе со мною! Семь напастей без супруги увеличил ты восьмою. Рок, завидуя счастливым, разлучает нас с тобою!" Царь Фридон за Автандилом стал отпрашиваться следом: "Путь к земле твоей индийской мне отныне будет ведом. Можешь мной распоряжаться, как сосед своим соседом. Я примчусь быстрее лани, чтоб помочь твоим победам!" И тогда их царь индийский отпустил в обратный путь, Но напомнил он Фридону: "Возвратись же, не забудь!" Автандилу же прибавил: "Без тебя изноет грудь! Как мне быть, коль солнцу мира льва обязан я вернуть!" Царь в подарок Ростевану слал одежд различных груду, Из граненых самоцветов драгоценную посуду. "Отвези, — сказал, — все это, утоли мою причуду!" "Без тебя, — ответил витязь, — что теперь я делать буду!" Шубку с ценным покрывалом Дареджан сестре дарила, И была даров достойна лишь супруга Автандила. Был на шубке этой камень, весь горящий, как светило, В темноте его сиянье отовсюду видно было. Попрощавшись с Тариэлом, удалился верный друг. Запылал огонь разлуки и в сердцах воспрянул вдруг. Горько плакали индийцы, слезы падали на луг. "Яд судьбы, — промолвил витязь, — умножает мой недуг!" Долго ехали два брата через горные отроги. Наконец они расстались: расходились их дороги. Все желанья их свершились, уничтожились тревоги. Так вернулся царь арабов в Ростевановы чертоги. Украшение державы, был он встречен там с почетом И, свое увидев солнце, положил конец заботам. Вместе с юною царицей возвели на трон его там, И вознес его корону бог к сияющим высотам. Были преданы друг другу три державные собрата: Часто все они встречались, победивши супостата. Нарушители их воли исчезали без возврата, И росли их государства вместе с мощью их булата. Милосердные дела их всюду сыпались, как снег. Вдов, сирот они кормили, престарелых и калек. Усмирен был в их владеньях недостойный человек И на пастбище с козою волк не ссорился вовек.  

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Пронеслась их жизнь земная, как ночное сновиденье, И ушли они из мира — таково его веленье! Даже тот, кто долговечен, проживет одно мгновенье! Месх безвестный из Рустави, кончил я мое творенье. Божеству грузин Давиду, что грядет путем светила, Чья с восхода до заката на земле известна сила, Кто для преданных — опора, для изменников — могила, Написал я эту повесть, чтоб досуг его делила. Мне ли петь дела Давида, возглашая славу слав? Я служил ему стихами, эту повесть отыскав. В ней прославлены владыки многочисленных держав, Их чудесные деянья и величественный нрав. Никому на жизнь земную невозможно положиться: И моргнуть мы не успеем, как она уже промчится. Для чего ж нам то, что ищем? Подведет судьба-срамница! Благо тем, кто ладит с нею и кончины не боится! Мы в стихах Мосэ Хонели Амирана узнаем. Прочитав "Абдул-Мессию", дань Шавтели воздаем. Диларгета пел Тмогвели, сожигаемый огнем, Тариэла — Руставели, горько плачущий о нем.

СЛОВАРЬ К ГРУЗИНСКОМУ ЭПОСУ "ВИТЯЗЬ В ТИГРОВОЙ ШКУРЕ"

Пoяcнeния coбcтвeнныx имeн, гeoгpaфичecкиx нaзвaний и тepминoв гpyзинcкoгo, apaбcкo-пepcидcкoгo и библeйcкoгo пpoиcxoждeния

АБДУЛ-МЕССИЯ - дocлoвнo: paб мeccии; вepoятнo, нaзвaниe oды "Цapицe Taмap и Дaвидy", cлoжeннoй гpyзинcким пoэтoм XП в. Иоанном Шавтели.