Чужаки не считаются

— Вопрос решается одной-единственной орбитальной бомбардировкой, — холодно сказал Ивченко. — Один залп «Каина» по крабам — и наступит мир.

— Там же гражданские, Серёжа, — покачала кудряшками Верочка.

— Там крабы, — поправил Ивченко. — На войне есть свои и есть чужаки. Чужаки не считаются. А ля гер ком а ля гер. Надо только вывести наших ребят — а потом…

— Ладно, хватит о крабах, — решительно сказал Клыков. — Давайте я вам лучше кой-чего расскажу.

И он повторил всё то, о чём полчаса назад говорил Сунни — плюс эпизод с участием самой Сунни.

— Короче, жена у него ненормальная какая-то, — заключил он и шумно выхлебал остатки кофе. Ивченко хмыкнул:

— Во-первых, не жена, а оплодотворительный партнер Д-типа. Мы же договорились.

— Ой, Серёжа, опять ты давишь интеллектом, — махнула рукой Верочка. — По сути — обычная жена.

— А во-вторых, — Ивченко забрал чашки и принялся наполнять их заново, — тафидяне считают, что гхеки — это неприлично.

— Что… откуда ты знаешь? — нахмурился Клыков.

— Потому что он вумный, как вутка, — Верочка щёлкнула Ивченко по лбу.

— Потому что я психолог, — сказал тот, пристально следя за кофеваркой. — Микробиолог и кросс-культурный психолог. Забыли? Меня в экспедицию не брали, пока я им второй диплом не показал.

— А я — экогенетик ещё, — гордо сказала Верочка. — Мы тут не валенки шьём, мы специалисты широкого профиля.

— Ну-ну, — сказал немного уязвленный Клыков, у которого была только одна специальность — ксенобиология. — Валенки, между прочим, не шьют, а валяют. Так что насчёт гхеков?

— Про них не говорят, — объяснил Ивченко, расставляя наполненные чашки. — Это табуированная тема. Как на Земле секс в викторианскую эпоху. Любое упоминание под запретом.

Клыков покрутил головой.

— Как же так, они ведь без гхеков не могут… ну, буквально…

— Не могут, — кивнул Ивченко. — Но не говорят. Гхеки для тафидян — существа очень интимные. Их даже показывать чужим нельзя. Своего гхека могут видеть только муж и жена…

— Оплодотворительные партнеры, — саркастически вставила Верочка. — Д и В-типа.

— А чужого гхека разглядывать аморально, — закончил Ивченко. — И гхек у них — слово практически ругательное.

— Гхек их побери, — сказала Верочка.

— И всю эту планету гхековую, — согласился Ивченко.

Клыков раскрыл было рот, чтобы тоже сказать что-то смешное, но тут в голову ему пришла совсем несмешная мысль. На самом деле, очень серьёзная мысль. Он так и застыл с открытым ртом, пока не додумал её до конца.

— … Так что давайте-ка тост — чтобы всё обошлось, и чтобы из-за Паджа не закрыли биостанцию, — говорил между тем Ивченко. Клыков хлебнул кофе, обжёгся, поставил чашку и встал.

— Ты чего, Леонид? — поднял рыжие брови Ивченко.

— Вы сидите, — сказал Клыков, протискивая живот между стулом Верочки и стеной, — а я пошёл. По-моему, меня кто-то хочет нагхекать.

На улице уже стемнело, но не до конца, как всегда на Тафиде, потому что уже взошла Старшая луна, а примерно через час должны была показаться Средняя и Младшая. Клыков шёл быстро, почти бежал, и рядом по зеленоватой от лунного света траве бежала лунная тень. Стражники на стене проводили его взглядами. Это были молодые стражники, с короткими рогами. В городе было по-настоящему светло из-за ночных клёнов — их цветки сияли, как лампочки.

— По сути — обычная жена, — повторял Клыков. — Чужого… уф… гхека… Ах, чертовка, ах, зараза!

Взойдя на крыльцо, он заколотил в дверь:

— Сунни, откройте! Я всё знаю, Сунни! Впустите меня!

Она открыла и тут же отступила внутрь. Клыков шагнул через порог, глядя под ноги: в тафидянских домах следовало быть внимательным, чтобы не повторить судьбу Вострикова. Пол был мягкий, выстланный живым мхом, с потолка свисали мерцающие гроздья лиан, в которых шуршали и попискивали пушистые комки — кажется, Н-организмы. Сунни присела на корягу, что росла прямо из пола. Крылья за спиной развернулись и с треском схлопнулись.

— Говорите, — велела она.

— Садовник, — выдохнул Клыков. — У вас был роман с садовником.

Кукольное личико осталось безмятежным: не дрогнули веки, не искривился рот. Впрочем, эмоции оплодотворительных партнеров Д-типа могли выражаться как-нибудь по-другому. Например, с помощью крыльев, которые отчего-то затрепетали, будто на них подул ветер. Клыков перевел дух и продолжал:

— Востриков был лентяй, каких поискать. А кусты надо стричь, иначе они вымахают до неба. У него был садовник, я даже видел счёт, — он похлопал по карманам. — Вот он. Вы читать-то умеете?

Сунни безмолвно посмотрела на бумажку.

— Гхек, — это слово Клыков произнёс с особым удовольствием, — в тот день в доме Вострикова находился гхек. Вы с садовником… в общем, это был его гхек. Верно?

Крылья завибрировали, казалось, — еще миг, и Сунни взлетит. Но она не взлетела. Крылья обмякли, плечи поникли.

— Да, — сказала она. — Это был его… гхек. Ваш друг пришел не вовремя. Увидел нас. Испугался. Хотел убежать. Наступил на гхека. Дирг обезумел. Схватил вазу и убил вашего друга. Простите.

Она подняла голову, и Клыков увидел, что огромные глаза сузились, а губы Сунни подрагивают. Значит, эмоции мы все-таки выражаем лицом? Ох, не переигрывай, Д-организм.

— Я закричала, прибежал Падж, — говорила Сунни. — Дирг убежал, а Падж решил взять его вину на себя. Чтобы… чтобы никто не узнал, понимаете? Из-за меня. Чтобы не опозорить…

Она закрыла глаза тонкими руками и всхлипнула — правда, скорее, этот звук походил на хрюканье.

— Он хотел пожертвовать собой ради меня-а, — провыла Сунни.

— Да, — сказал Клыков, — да, конечно. Но вот куда он дел труп Дирга?

Крылья взметнулись и затрещали так, что по комнате прошёл ветерок. Пушистые существа под потолком взволнованно фыркнули и спрятались в лианах.

— Откуда вы знаете?!

Клыков снял очки и принялся их протирать.

— Я ведь сначала как решил? — не спеша проговорил он. — Я решил, что Падж хочет вас выгородить. Все к тому шло, что он кого-то прикрывает, а кого ещё, как не жену? Но это не имело смысла. Ну, узнают все, что твоя жена гхекалась с садовником, неприятно, конечно, но не садиться же из-за этого в тюрьму. Может, Падж оговаривал себя, чтобы отвести от вас подозрения в убийстве? Тоже не годится: там был удар огромной силы, а вазу вы и поднять-то не сможете. Так что убийство совершил все-таки Дирг. И я всё ещё не получил ответа: где вы спрятали его труп?

— Падж закопал Дирга в лесу, — помедлив, ответила Сунни.

— Покажете, где именно?

Сунни кивнула. Крылья у неё за спиной слились в мерцающий ореол.

— Скверно вышло, — сказал Клыков. — Он убил Дирга из ревности, убил, как только прибежал в дом на ваши крики. И отвез в лес, надеясь, что никто никогда не узнает о том, что он совершил самое худшее — убил другого тафидянина. Преступление, настолько страшное, что его впору маскировать другим преступлением — убийством чужака. Падж прикрывал не вас, Сунни. Он прикрывал себя. Ведь так?

Сунни снова издала хрюкающий всхлип:

— Он хотел увезти оба тела! Но не мог тащить обоих сразу, а я не могла помочь… Я ведь женщина, я слабая. Он унес в повозку Дирга, вернулся за землянином, но тут его заметил стражник. Падж прыгнул в повозку, уехал. Когда вернулся, уже все знали, что ваш друг убит. Паджа схватили, и он решил взять вину на себя. Если бы сказал правду, выяснилось бы, что он убил Дирга, и тогда…

— Северная пустыня, — кивнул Клыков. — Ядовитые бураны, мучительная гибель. А за Вострикова его бы посадили, гм… ну, лет на пять, учитывая раздавленного гхека. Состояние аффекта, самооборона, культурный шок. Смерть — за своего, пять лет — за чужака. Неплохой размен.

Из гущи лиан высунулась обеспокоенная усатая морда, беззвучно разинула пасть и скрылась. Сунни, закрыв руками лицо, сидела на коряге, воздух над её плечами мутно дрожал. «Чужаки не считаются, — подумал Клыков. — Чужаки никогда не считаются». Внимательно глядя под ноги, он подошёл к двери. Крылья шелестели ему вслед.

Снаружи было светло от ночных клёнов и очень тихо. Редкие ночные прохожие стояли, задрав головы, и смотрели в небо, где горела огромная жёлтая звезда. Транспорт с Калассы оттормаживался перед входом в атмосферу.

— Успел всё-таки, — пробормотал Клыков. — Как там? Состояние аффекта, самооборона, культурный шок. Убийца убит, дело закрыто. Ай да я! Даёшь сорт Клыкова-Ивченко. Да, чуть не забыл…

Дверь вновь отворилась, и лианы качнулись, скрывая растревоженных зверей.

— Скажите, Сунни, а отчего Падж не свалил вину за убийство Дирга на Вострикова? Ума не хватило? Спрятать труп Вострикова, обставить всё так, будто землянин пустился в бега. Неплохой вариант.

Крылья плеснули и затихли.

— Падж не мог. Он убил Дирга таким способом, что… было бы сразу понятно, что его убил другой тафидянин.

Клыков на минуту задумался. Потом хлопнул себя по лбу:

— А, ну конечно. Он его забодал!