Жёлтая виолончель

– Вы не отравить меня хотите?

– Ни в коем случае. Да не волнуйтесь вы, я сам употреблял подобный состав.

Я успокоился и быстро допил стакан.

– Вот как раз из-за этой жидкости мне и приходится носить перчатки, – как бы между прочим заметил Иванов.

Я насторожился.

– И вы мне только теперь это говорите?

– Да вы не переживайте, – он расслабленно откинулся на спинку. – Во-первых, у вас концентрация заметно слабее. Во-вторых, я специально сделал состав немного безопаснее. А в-третьих, чем меньше нервничаете, тем меньше риск.

Иванов взглянул на свои наручные часы – большие, золотого цвета.

– Оно начнёт действовать минут через пять-семь. За это время успею вам объяснить некоторые важные моменты. Расслабьтесь.

– А как оно должно… действовать? – уточнил я, пытаясь повторить позу Иванова, который сидел в кресле спокойно и безмятежно.

– Реальность должна для вас отступить на второй план, – сказал Иванов. – Я надеюсь также, что ваши подсознательные процессы усилятся. Но посмотрим. Может и вообще не подействовать. Я пока только на себе проверял.

– Так что же случилось с вашими руками? – спросил я. Пока я ничего особенного не чувствовал, кроме металлического привкуса во рту.

– Знаете, – Иванов в очередной раз поправил очки, которые и без того сидели идеально, – я ведь был раньше врачом. Интересовался психологией. И, наблюдая за некоторыми любопытными случаями, пришёл к выводу, что причиной многих болезней является чистая психология.

– Это же известный факт, – сказал я. – Потому и применяют плацебо.

– Да, – согласился Иванов. – Но всё намного сложнее, чем думает большинство людей. Вы знаете, к примеру, что такое автоиммунные заболевания?

– Вроде нет.

– Это случаи, когда организм начинает принимать свои собственные ткани за чужеродные. Бывают разные формы, но суть приблизительно одна. Так вот – я уловил некую связь между душевным состоянием пациента и возникновением таких болезней. Провёл простейшие эксперименты, которые были возможны в моём тогдашнем статусе. Из трёх наблюдаемых мной случаев в двух я смог значительно улучшить клиническое состояние.

– А в третьем? – спросил я.

– Это не имеет отношения к делу, – он недовольно наморщил лоб. – Но с тех пор я задался целью научиться лечить болезни без лекарств и операций.

– Многие этим занимаются, – заметил я.

– Да? – в голосе Иванова послышалось удивление и недоверие.

– Ну, как же… Экстрасенсы всякие, колдуны, биоэнерготерапевты и прочие шарлатаны.

– А, вы об этом, – разочарованно вздохнул Иванов. – Нет, я имею в виду вполне реальную помощь больным. Ну, я не думаю, что внушением можно вылечить перелом, но, скажем, дисбактериоз кишечника или, тем более, вегетососудистую дистонию – почему бы и нет?

– Вы сознательно назвали болезни, которых не существует?

Иванов усмехнулся.

– В общем, да. Но надеюсь, что вам удастся убедиться в эффективности моего метода. Я думаю, что он намного мощнее, чем я даже сам могу себе представить в данный момент. И доказательство этого, кстати – то, что произошло со мной в результате внушения. Пусть результат и оказался негативным.

– Не только внушения, – поправил я, – но и приёма неизвестного галлюциногена.

– Ну, строго говоря, вы правы, – согласился Иванов. – Но лично я уверен, что напрямую с химией это не связано. Так вот, у меня после нескольких опытов над собой развилась аллергия на очень большое количество пищевых продуктов. Не могу не только есть, но и дотрагиваться. Иногда и мельчайшей пылинки достаточно, чтобы мне стало плохо. Знаете, все годы, что я страдаю этим заболеванием, мне ужасно хочется шоколада. Он даже снится мне почти каждую ночь. Однажды я не вытерпел и съел маленький кусочек. Сердце начало колотиться бешено, я весь покраснел, лицо распухло, дышать стало тяжело. Потом вырвало, и в себя я приходил несколько суток, несмотря на приём горы таблеток. И хочу признаться, что это меня не останавливает. Я всё ещё надеюсь когда-нибудь снова попробовать хоть крошку. Пусть и ценой таких же страданий. Вот если у меня с вами что-нибудь толковое выйдет, обязательно попробую.

– А что должно выйти? – уточнил я.

– Узнаете. Кстати, как ваши ощущения? Действует лекарство?

– Пока ничего особенного не чувствую.

– Да? – лицо Иванова заметно погрустнело. – А попробуйте-ка покрутить головой.

Я повернул голову влево. Эффект был настолько неожиданным, что я на мгновение потерял способность дышать. Всё, что я только что видел, размазалось в нерезкие разноцветные струи, а затем стало блёкнуть и размываться. Я осторожно вернул голову в прежнюю позицию. Изображение оставалось нерезким и колеблющимся. Я не мог разобрать в нём реальные детали – они превратились в цветные пятна, висящие к тому же очень далеко от меня.

– Ага, побледнели! Значит, всё-таки действует! – интонация Иванова была торжествующей.

Я сглотнул. Мне было страшно. Я почти не чувствовал своего тела. Голова кружилась, и я словно висел в середине огромного мутного шара, лишённый какой бы то ни было опоры.

– Профессор, – я и сам не знал, почему я назвал его профессором, – сколько это будет продолжаться?

– Эффект спадает постепенно, – ответил Иванов. Голос теперь отчего-то раздавался сбоку. – Думаю, в норму вы вернётесь через пару часов.

– Не уверен, что выдержу, – прошептал я. Всё снова кружилось.

– Я помогу, – сказал Иванов. – Представьте себе, что вы идёте вперёд по тропинке в лесу.

Я попытался представить. Прямо передо мной из цветных пятен вырисовывались неясные силуэты деревьев. Мне стало не по себе. Я не привык к тому, что мир вокруг меняется с такой ужасающей быстротой. Мне хотелось закрыться рукой от толстых шершавых стволов, которые выплывают из тумана мне навстречу, но я не представлял себе, где мои руки и как ими пошевелить. Я начал часто дышать. Это придавало хоть какое-то ощущение реальности.

– Вы что-нибудь чувствуете? – спросил Иванов.

– Страх, – ответил я.

– А физически? – уточнил Иванов.

– Тошноту. Или что вы имеете в виду?

– Не имеет значения. Продолжим. Вы идёте по тропинке вперёд. Лес понемногу расступается, и впереди открывается огромное поле, засеянное пшеницей. Оно залито солнечным светом.

Деревья проплыли мимо меня, оставив впереди светлый прогал, в котором я не мог ничего разглядеть из-за слишком яркого света. Я попытался посмотреть вниз и вдруг увидел свои ноги. Они находились где-то очень далеко внизу и шли по узкой, размытой в пространстве тропинке.

– Профессор… – пробормотал я. – Доктор…

– Вы выходите на поле, – продолжал Иванов спокойным голосом. – Прокладываете себе путь прямо сквозь пшеницу. Тяжёлые, налитые зерном золотые колосья достают вам до груди.

– Можно это остановить? – выдавил я. Иванов не ответил.

Я шёл вперёд против своего желания. Колосья… Да нет, совсем это не было похоже на колосья! Меня окружало море шевелящихся грязно-коричневых щупальцев. Я погружался в него всё глубже, и не было никаких способов вырваться.

– Профессор! – крикнул я. – Сделайте что-нибудь!

Я ощутил своё сердце, которое колотилось в груди с невозможной частотой.

– Вы приближаетесь к деревянному дому, – снова заговорил Иванов. – И видите перед собой дверь, закрытую на огромный амбарный замок.

– Герман Иосифович, я не могу! – закричал я.

– Давайте-давайте, – сказал Иванов. – Дальше без меня.

Я приближался к двери. Видимо, от страха всё вокруг снова закружилось, и я напрягся, чтобы удержать картинку приемлемой чёткости. Отчего-то я чувствовал необходимым прожить эти секунды по-настоящему. Но мне было очень страшно.

Я увидел свою руку. Тонкая, беспомощная, словно чужая, она щупала пространство далеко впереди. Наткнулась на замок. Я почувствовал в теле дрожь. Рука дёргала замок, пытаясь открыть, и дверь, сколоченная криво из покрытых корой горбылей, тряслась. Замок вдруг стал разваливаться на ржавые бесформенные куски. Он настолько истлел, что превратился практически в труху. Дверь угрожающе распахнулась, будто изнутри подул сильный ветер. И он нёс собой холодную жуть.

Я двигался в дом, в темноту и холод. Навстречу мне не то выплывало, не то прорисовывалось лучиком света изображение старого кресла с гнутыми ножками. В кресле неподвижно сидела старуха. Её лицо казалось одновременно и строгим, и добрым. На плечи был наброшен мохнатый платок, а седые волосы растрёпаны. Я вроде бы знал её, и от этого ощущал необъяснимый страх. Она зашевелилась, взглянула в мою сторону, и на её лице отразилось недовольство. Морщины на лице затряслись, губы зашевелились. Я не слышал её слов, но понимал, что она меня ругает. Она схватилась за подлокотники, и я понял, что она хочет встать, чтобы направиться в мою сторону. Мне стало страшно. Но темнота вокруг вновь сгущалась, окружая и меня, и старуху. Через мгновение я уже ничего вокруг не видел, но чувствовал, что темнота сейчас сожрёт и меня.

Я закричал. Впереди была только тьма. Она кружилась и затягивала. Мне было больно. Сердце билось очень часто. Всё тело словно горело, а в правой части живота что-то давило и резало. Я всё ещё пытался идти вперёд.

Дождь перестал. Но меня трясёт от холода. Я понимаю, что у меня температура. В районе пятки ноет натёртая об обмотки мозоль. Утро. Навстречу движутся синие люди. Они косятся на меня с отвращением. Я ковыляю по узкой улочке, высматривая глазами скамейку. Чтобы немного отдохнуть.

Голова снова начинает кружиться. У меня нет сил идти, и я хватаюсь рукой за подвернувшуюся чугунную ограду. Знакомый узор. Жёлтая виолончель. Почему я всё время вспоминаю про эту виолончель? Узор на ограде – пара кованых листочков. Никакой виолончели.

За оградой – голубое здание, похожее на куб, с широким крыльцом. Я приближаюсь к нему сбоку.

– Это же то место, – шепчу я.

Я работал здесь раньше. Вон там, на четвёртом этаже. Я вглядываюсь в окна сквозь синюю дымку и вижу, что стёкла выбиты, рамы обуглены, а на штукатурке вокруг – следы копоти. Здесь был пожар. Когда? Почему?

Может, это к лучшему? Может, мне можно попасть туда, в явно нежилое помещение, и некоторое время передохнуть? Голова моя работает не очень хорошо, поэтому самые простые идеи радуют. Я прохожу в калитку, поднимаюсь на крыльцо и вхожу.

Прямо передо мной стоит седой морщинистый мужчина в чёрной форме с надписью «Охрана». Я пробую что-то сказать, но язык не слушается, в горле резь, и слова не могут вылезти наружу.

–Что? – спрашивает охранник. – Нет никого. Всё закрыто.

Я хрипло мычу.

– Что тебе здесь надо?! – орёт он.

Я пячусь назад, сумев выговорить «Работаю я тут». Он словно не слышит.

– Пошёл, пошёл отсюда! Не понял, что ли?

Во мне, как и обычно, поднимается злоба. Но у меня нет сил по-настоящему злиться. Я мог бы наброситься на него и перегрызть горло… Как же я хочу есть… И правая часть живота ноет угрожающе. Если бы я съел что-нибудь помягче, он бы наверняка немного успокоился. Кашу. Или кефир. Или банку сгущёнки. Нет, не саму банку, а то, что внутри… Размечтался.

Я иду прочь. Меня трясёт. То ли от беспомощной злобы, то ли от холода. Хотя на улице, должно быть, жара. Синий солнечный свет покрывает асфальт причудливыми тенями, колышущимися на ветру. Наверно, у меня температура. Она не даёт голове соображать. План. План. Нужен план. Мне нужно выбраться. Куда?

Куда вообще я должен идти? Язык до Киева доведёт. Язык у меня есть. Нужно ли мне в Киев? Нет. А, вспомнил… Волга впадает в Каспийское море. Хотя точно ли это так? Может, она уже не впадает. С тех пор, как на эту территорию пришли пумары, никогда ничего не знаешь наперёд… Стоп. Какие ещё пумары? Что с моей башкой? Вроде и работает, но не пойми как.

Надо поесть. И найти людей, которые меня знают и могут помочь. И найти денег. И попасть домой, чтобы лечь и принять лекарство. Где мой дом? Где эти люди? И поесть. И домой.

Бреду вдоль по улице. Справа тащится вереница машин. Движется ещё медленнее меня, потому что впереди пробка. Зачем люди покупают машины? И главное – как? Если сейчас батон стоит тридцать с лишним рублей, то сколько же стоит вот такой новенький «Шевроле»? Тысячу рублей, что ли? Откуда люди берут такие деньги?

Я думаю не о том. Мне надо вспомнить. Вспомнить. Болит горло. Режет в животе. И это всё только для того, чтобы я не смог вспомнить. А может, и не надо вспоминать. Может, там, в моём прошлом, только плохое. Может, я поэтому и не могу вспомнить, что сам себе это запретил.

Какие-то садистские опыты на людях. Уродская работа без зарплаты. Шаурма из капусты. Я не хочу туда, в это прошлое. Я просто хочу найти дом. Поесть и отдохнуть.

Глаза мои выхватывают из синей дымки банан. Он манит меня – наполовину очищенный, зрелый, но в меру. Голубая мякоть, зелёная шкурка… Я бросаюсь к нему, отламываю сколько могу и бегу прочь, оставляя девушку на остановке с раскрытым ртом.

– Э! Что за дела? – доносится сзади. Но мне всё равно. Я уже далеко. С блаженной улыбкой ковыляю в подвернувшийся двор. Присаживаюсь на угол оградки. Жую банан.

Отлично я это провернул. Раз – и еда. Почему-то банан испачкан кровью. А, у меня кончики пальцев в порезах. Откуда? Наверно, зацепился за что-нибудь острое. Вот только когда? Жую. Очень скоро чувствую в животе урчание. Боль отступает. Мысли немного проясняются.

Значит, так. Я заболеваю. Долго на улице не протяну. Нужно искать место, где спрятаться. Лучше всего попасть домой. Для этого надо вспомнить, где я живу. Мозг дарит мне кусочки воспоминаний не случайно, а по какому-то правилу. Скорее всего, окружающая обстановка или мои собственные мысли напоминают мне фрагменты прошлого. Значит, нужно думать о доме. Или находиться рядом с местом, которое может напомнить о доме.

Я встаю. Возвращаюсь на улицу. Я вполне мог здесь идти с работы к метро. И ехать потом домой. Домой. Что там, дома? Жена, дети? Не думаю. Может, любимые предметы. Мягкая игрушка? Да нет, мне же лет тридцать как минимум.

Странно. Я остановился. В одном из кусочков жизни, которые я недавно переживал, была палатка с шаурмой. Как раз напротив входа в то здание. Я вспоминаю этот вход, который видел несколько минут назад. Абсолютно пустая улица. Да там и некуда поставить палатку. Как это может быть? Что это?

Может быть, то, что я вижу – это вовсе не прошлое? Может, это просто такой необычный сон? Но здание, где работал, я вспомнил правильно. И эта дорога ведёт меня к метро. Я в этом уверен. Сейчас убедимся на практике.

Двигаюсь дальше в ту же сторону. Впереди магазинчики, люди толпятся. Большой зелёный вокзал. Это первый ориентир в моих блужданиях, который я точно могу назвать собственным именем. Теперь я знаю, где нахожусь. Метро «Белорусская».

Лохмотья, постеленные на асфальт. Загорелое пропитое лицо. Кривая улыбка, противный жалостливый голос. Баян, играющий заунывную усреднённую мелодию. Попрошайка поёт беззубым ртом свою странную песню:

Не гляди ты так грозно,

Уходи подобру.

Рано всё же иль поздно

А я тоже умру.

И меня похоронят

Под берёзой кривой,

И никто не уронит

Ни слезинки живой,

И могилка осядет

От дождей и ветров.

Проходи, Бога ради,

Коль богат и здоров…

Я не богат. Видимо, не совсем здоров. Стакан перед попрошайкой притягивает меня. В нём лежит немного мелочи и, кажется, скомканная пятидесятирублёвка. Я мог бы схватить и убежать. Приближаюсь. Готовлюсь. Но если я схвачу стакан, он погонится за мной. Стукнет баяном по голове. Рядом наверняка прячутся бандиты, на которых он старается. В конце концов, мне просто противно. Я не такой, как он. Как странно. Я украл только что банан у приличной девушки, а монетки у этого противного персонажа – не могу. От попрошайки воняет чем-то кислым. Наверно, давно он не мылся.