Орфей (неожиданно холодно): Нет, мадемуазель.
Эвридика: Нет?
Орфей: Сказать по правде, мадемуазель, я ничего не знаю про Ад, но боюсь, что то, о чем вы спрашиваете, не похоже ни на Ад, ни даже на Чистилище.
Эвридика: Нет?
Орфей: Ничего общего, мадемуазель.
Эвридика: Но почему? Все время ждать, что в любую минуту тебя могут убить, слышать свист осколков или вой самолетов, прятаться в земле и знать, что от тебя ничего не зависит? А утром снова просыпаться, чтобы опять идти убивать или быть убитым – разве это не Ад, господин солдат?
Орфей (холодно): Это всего лишь война, мадемуазель. Не будешь убивать сам, значит, в конце концов, убьют тебя или того, кто находится рядом с тобой. Все очень просто, мадемуазель.
Эвридика: Кажется, я где-то уже это слышала… И все-таки, наверное, это должен быть совсем другой мир, господин солдат.
Орфей: Самый обыкновенный. (Слегка насмешливо). Примерно, такой, каким его показывают в кинохронике или описывают в газетах.
Эвридика (упрямо): А мне почему-то кажется, что все-таки немного другой.
Орфей (сухо): Возможно, вы знаете это лучше меня мадемуазель. И, тем не менее, я должен сказать вам, что там нет ничего особенного. Обыкновенный мир, где живут самые обыкновенные люди, которые пьют, воруют, выслуживаются, рассказывают небылицы, пишут доносы, играют в карты, сплетничают, скучают, умирают, иногда совершают подвиги, ухаживают, – если найдется за кем, – мерзнут, боятся, работают, убивают себе подобных и дают убить себя, – одним словом, живут самой обыкновенной жизнью, такой же, как здесь или в любом другом месте… В конце концов, мадемуазель, человек – это такое животное, которое очень быстро ко всему привыкает. К смерти, к грязи, к нищете, к чужой и своей глупости, к опасности и изменам, к вою самолетов по утрам, к чему угодно. А привыкнув, он начинает думать, что все, что с ним происходит, это в порядке вещей, так, как оно и должно быть. (Усмехаясь). Вот почему, с некоторой натяжкой, можно сказать, что все, что пишется в газетах – это чистая правда, мадемуазель…
Эвридика: Простите, но мне кажется, что вы говорите совсем не то, что думаете.
Орфей (почти злобно): А вы бы, наверное, хотели, чтобы я рассказал вам какую-нибудь сказку, вроде того, что фронт – это второе Чистилище, где перед лицом смерти человек становится лучше?.. Знаете что, мадемуазель? Если вы хотите услышать что-нибудь в этом роде, то почитайте «Фолькишер беобахтер».
Эвридика молчит. Короткая пауза.
(Негромко). Черт… Вы смотрите на меня так, словно я обманул вас в ваших лучших ожиданиях.
Эвридика (холодно): Извините, мсье. (Повернувшись, быстро идет к двери, на которой висит табличка «Администрация»; подойдя, громко стучит в нее).
На балконе одна за другой, бесшумно появляются все три Эринии. Останавливаются, подойдя к перилам. Немного подождав, Эвридика стучит еще раз. Голос Профессора из-за двери: «Слышу!»
(Орфею). Хозяин сейчас выйдет. (Идет к лестнице).
Орфей: Послушайте, мадемуазель…
Эвридика останавливается, вполоборота повернув к Орфею голову.
Похоже, я все же вас чем-то огорчил?
Эвридика (сухо): Нет, мсье.
Орфей: Но мне кажется, что ваша спина говорит об обратном.
Эвридика: Как и всякая спина, мсье. (Быстро поднимается по лестнице).
Из-за буфетной стойки появляется Отец.
Орфей (вполголоса): Дура.
Отец (подъезжая ближе): Вы что-то сказали?
Орфей: Я?.. Ничего.
Отец (глядя на Эвридику, негромко): Ну, и как она вам?
Орфей: Кто? Эта? (Смотрит на Эвридику, которая, поднявшись по лестнице, исчезает в своей комнате). Никак.
Отец: Да, вы что! Видали, какая походка?
Орфей: Видал. Вихляю, как умею.
Отец: А фигура?
Орфей: Трясу, чем могу.
Отец: Шутите, господин солдат… А улыбка? Видели, какая у нее улыбка?.. Когда мне было столько лет, сколько вам, я готов был за одну такую улыбку отдать полжизни. За одну только улыбку, разрази меня гром!
Орфей (равнодушно): Простите мсье, но когда мне будет столько же лет, сколько сейчас вам, то я, наверное, буду говорить то же самое.
Отец (посмеиваясь и грозя Орфею пальцем): О, господин солдат, господин солдат… (Услышав звук открываемой двери, быстро прикладывает к губам палец). Тш-ш-ш…
Короткая пауза, в продолжение которой на пороге своей комнаты появляется Профессор, который какое-то время молча смотрит на Орфея. Отец быстро скрывается за буфетной стойкой.
Профессор (хмуро): Хотите остановиться у нас?
Орфей: Да, мсье. Простите за позднее вторжение, мсье.
Профессор: Ничего… Присядьте, я сейчас подойду. (Скрывается за дверью).
Орфей садится около стола. Короткая пауза.
Отец (выкатываясь из-за стойки, но, не рискуя двигаться дальше; готов в любое мгновение скрыться; негромко): Надолго к нам?
Орфей: Нет.
Отец: С фронта?
Орфей: Да.
Отец: И как оно там?
Орфей (сухо): Обыкновенно.
Отец: Обыкновенно… Как вы хорошо это сказали… Обыкновенно. (Оживляясь). Знаете, пожалуй, я назову так свою следующую статью. Это может иметь успех. Обыкновенные парни в касках и с оружием в руках совершают обыкновенные подвиги во имя своего необыкновенного отечества. (Посмеиваясь). Неплохо, мне кажется…
Орфей: Вы писатель?
Отец: Ну, что вы, я – литератор. Сотрудничаю с «Правительственным вестником». Пишу, главным образом, передовицы… Довольно-таки ответственное дело, если говорить серьезно, господин солдат… А знаете почему?
Орфей: Нет.
Отец: Потому что передовицы читают все без исключения. Человек открывает газету и первым делом смотрит на первую полосу. А это значит, что тут ни в коем случае нельзя ошибиться.
Орфей: Чепуха.
Отец: Что?
Орфей: Не знаю, как здесь, но у нас обычно все начинают читать газету с последней страницы. Там, где печатают брачные объявления и сообщения о наградах.
Отец (разочарованно): Неужели с последней?
На сцене появляется Профессор. В его руках – книга для записи гостей.
(Приложив палец к губам). Тш-ш… (Вновь бесшумно скрывается за стойкой).
В продолжение последующего разговора, на сцене появляются Правила, Отец и Вергилий. Последний спускается с балкона и садится на нижнюю ступеньку лестницы.
Профессор (подойдя к столу): Так. (Садится напротив Орфея и раскрывает книгу). Значит, хотите у нас остановиться? (Надевает очки). Надолго?
Орфей: До конца недели.
Профессор: Прекрасно… Ваше имя, пожалуйста.
Орфей (просто): Орфей.
Профессор (пишет): Орфей…
Орфей (поспешно): Постойте!.. Извините… Не знаю, почему я это сказал, но у меня совсем другое имя… (Смущенно смеется). Черт знает что… Простите меня.
Профессор: Да? (Внимательно смотрит на Орфея). Вы уверены?
Орфей: Ну, конечно я уверен… Сам не знаю, как это у меня получилось.
Профессор: Очень жаль, господин солдат, но я уже вписал то имя, которое вы назвали.
Орфей: Что? (Смотрит на профессора, помедлив, не совсем уверенно). Но ведь это, наверное, будет совсем нетрудно зачеркнуть его?
Профессор: Проще простого, господин солдат. (Смотрит на Орфея).
Короткая пауза.
Орфей: Тогда зачеркните.
Профессор: Конечно, я его зачеркну, господин солдат. (Негромко). Хотя, сказать по правде, от этого еще никогда не было толку. Во всяком случае, его не было на моей памяти. (С едва различимой усмешкой). Уж можете мне поверить.
Орфей: Не понимаю. Ведь это, кажется, совсем несложно. Зачеркнуть одно и написать вместо него другое. Разве это трудно?
Профессор: Разумеется, если вы будете настаивать, то я немедленно так и сделаю. (Негромко, наклонившись к Орфею). Но только имейте в виду, господин Орфей, от этого ровным счетом уже ничего не изменится.
Орфей: Что? (Начиная догадываться, глухо). Но почему?.. Почему?
Профессор: Вы ведь, наверное, и сами уже догадались, господин Орфей.
Орфей: Я же вам сказал, что я не Орфей. Это получилось случайно. Поверьте, у меня совсем другое имя.
Профессор: Разве? (Внимательно смотрит на Орфея). Вы в этом уверены, господин солдат?
Короткая пауза.
