Александр Борун
Не ко двору
Сергею Вепреву по прозвищу Серый Хряк, которое друзья сокращали до «Серый», а враги наоборот, не случилось вырасти добрым человеком. Некоторые люди толстеют в почтенном возрасте, тогда максимум, что могут себе позволить друзья со слишком развитым чувством юмора – это пошутить на тему «хорошего человека и должно быть много». Но участь толстого мальчика незавидна. Не дразнит его только ленивый. А если ещё и фамилия подходящая, попробуй тут не стать мизантропом.
В друзьях он никогда не мог быть уверен. Видел, что они больше заинтересованы в том, чтобы списывать у него домашние задания, чем в том, чтобы захватить его с собой прошвырнуться в кино или на парковые аттракционы. Хотя и его киношные пристрастия не отличались от их, и голова на карусели не кружилась. Разве что на аттракцион «сталкивающиеся автомобильчики его не допускали, ссылаясь на ограничение веса. Но они, очень дружелюбные в классе, почему-то старались «забыть» его предупредить и смывались после уроков со скоростью звука. Гнаться за ними было бы унизительно, да и не догонишь. Окликать и проситься с ними – ещё унизительнее.
Как можно относиться к друзьям, если друг Ондатр, который, между прочим, чаще всех списывает математику, увидев в туалете, что враги макают Вепрева головой в унитаз, делает вид, что ничего не заметил и поспешно смывается оттуда? А потом так и не признаётся, что что-то заметил? Хотя это уже понятно, кто же в таком признается. А одноклассница по кличке Нутрия, списав самостоятельную по истории и будучи поймана учительницей, утверждает, что это Вепрев у неё списал, а не она у него. Притом не может ответить ни на один вопрос по теме, тогда как он может. А она смертельно обижается и переходит в лагерь его врагов. А что он должен был делать, врать вместе с ней? Когда учительница уже всё поняла?
В общем, отношение его к друзьям слабо отличалось от отношения к врагам. Что-то вроде затаённого «вы меня ещё узнаете!» или «вы ещё пожалеете», как-то так. Притом он понимал, что вряд ли они узнают и пожалеют. Скорее, он их после школы больше не увидит.
Враги унижали более честно, чем друзья, а учителя, вроде бы одёргивая их, посмеивались сами. Иногда они давали ему советы, как похудеть. Судя по их советам, они были роботами с компьютерами в голове, способными непрерывно оценивать количество съеденных и затраченных калорий, воля их была железной, а чувство голода и лень в какой бы то ни было форме не были им знакомы вообще. Компьютеры в их головах были весьма ограниченными по части сообразительности. Во всяком случае, советчики не подозревали почему-то, что их советы – только неточные и фрагментарные копии предписаний врачей, да ещё и с добавлением ошибок. И если уж врачи не помогали, то зачем позориться непрошеным советчикам? Могли бы догадаться… Впрочем, Сергей, рано ставший циником, подозревал, что советы вызваны не участием, а желанием покрасоваться на его фоне.
Неудивительно, что учился он хорошо, хотя и не по желанию, а по необходимости хоть такого выживания в жестоком детском коллективе, в армию не попал, а выучился на бухгалтера и стал работать по полученной специальности.
Жизнь, вроде бы, наладилась, но Вепрев добрее к людям не стал. Упрощают жизнь и цинизм, и идеализм, но от первого не ожидаешь разочарований. Бухгалтерия была не банкой с пауками, но и дружным сплочённым коллективом её назвать было бы слишком, так что жизненных примеров на поддержание критического отношения к людям, организациям и идеалам хватало.
* * * * * * * *
Поэтому, став попаданцем, Сергей очень удивился. Нет, удивляются все попаданцы, конечно. Даже те, кто очень любит фантастику и фэнтези, кто умеет погрузиться в книгу с головой, забывая вовремя поесть и лечь спать, всё-таки и во время чтения где-то на заднем плане знают, что великолепный мир магии и успеха выдуман, и готовы отложить книгу ради какого-нибудь важного дела (например, сходить в сортир, когда припрёт), чтобы вернуться в выдумку позднее. Оказавшись среди «выдумки» реально, они удивляются – как, параллельные миры, оказывается, существуют?! Круто!..
Но Сергей удивился не только самому факту своего попаданчества. Тем более что магии/фантастики в новом мире или не было, или была капля. Нет, две капли. Одна – то, что он оказался в теле двадцатилетнего спортсмена, кандидата в мастера спорта по стрельбе, по имени тоже Сергей, с подходящей фамилией Стрельцов. И, кстати, с нормальной спортивной фигурой, ничуть не толстого. Что хорошо. Что плохо – накануне Великой Отечественной…
Вторая капля фантастики касалась его способностей стрелка. Сергей не знал, были ли они уже у Стрельцова, тело которого он занял, или появились у него только в процессе переноса в параллельную реальность (или в прошлое?). Были, так сказать, приданы ему как некий необходимый бонус, без которого герою не справиться с его героической миссией. Как бы то ни было, его способности стрелка на несколько порядков превосходили всё, что он всегда считал возможным. Окружающие имели такие же, как у него, обычные представления о метких стрелках, то есть – дело было не в том, что в данном мире с этим обстоит как-то иначе, чем в прежнем. Так что он сразу решил свои способности на всякий случай скрывать. По возможности. Соревнования небольшого ранга выигрывал, на крупных старался оставаться вне призовых мест, хотя и близко к ним. Числился подающим надежды, но не очень удачливым спортсменом. А тут война…
Больше всего Сергей удивился выбору неведомых сил. Почему он? Зачем ему спасать новую историческую общность – интернациональный и перед лицом испытаний дружный советский народ – от другой новой исторической общности – сверхчеловеческих (в своём воображении) арийцев? Евреев от немцев? Коммунистов от фашистов? Сталина от Гитлера? Будучи циником и пессимистом по отношению к окружающим, не ожидая от них для себя ничего хорошего, тем более он без всякого почтения относился к провальному социальному эксперименту, каким был СССР. Так с какой стати его сюда поместили, причём непосредственно перед войной, снабдив спортивной специальностью, которая была, по сути, военной?
Впрочем, гадать, как поступать в такой ситуации, не приходилось: как только фашисты напали (насколько он мог судить, точно так же, как в его прежнем мире), его мигом призвали в армию и отправили на фронт. Учитывая спортивную специализацию, снайпером. На фронт он прибыл в конце июля, в разгар Смоленского сражения. Началось оно десятого июля и продолжалось, сколько Сергей помнил, два месяца, Немецкие танки ворвались в город шестнадцатого (в памяти маячила фамилия Гудериан, но в новостях этого не было), и в городе завязались упорные уличные бои, через три дня немцами была захвачена Ельня к юго-востоку от Смоленска, устроив обороняющимся советским войскам оперативное окружение. За три дня до уличных боёв в Смоленске началось наступление советских войск на Бобруйск, южнее Смоленска, с целью выхода в тыл наступающему противнику. Однако через несколько дней командование группы армий «Центр» поспешно перебросило на угрожаемое направление пехотные соединения. Наступление было остановлено. Вот в это время и место он прибыл. Сколько помнил Сергей, Смоленскому сражению оставалось продолжаться весь остаток лета и закончиться нашим поражением в начале осени. Что касается Бобруйска, отбить его у немцев не удалось. Удалось только задержать немецкое наступление. Возможно, из-за этого немцы оказались под Москвой в зимние морозы и потерпели первое значительное поражение в Великой Отечественной. Похоже, какие-то высшие силы решили нашим помочь переломить ход войны ещё раньше. Для чего с какой-то радости выбрали героем его. Вот спасибо!
Интересно, у немцев тоже есть такие попаданцы со сверхспособностями? Если есть, наверняка придётся столкнуться. В «Илиаде» разные боги помогали разным героям греков и троянцев. А то и сами выходили на поле боя. Какому-то герою Афина помогла ранить бога войны Ареса, и он отправился жаловаться папаше, а тот его только отругал за кровожадность. Кажется, так. Не хотелось бы встретиться с Аресом теперь. Впрочем, если попасть ему на расстоянии как белке в глаз, наверное, тоже отправится лечиться. Но, скорее, просто не станет рисковать. Одно дело – поучаствовать в битве с холодным оружием, другое – с огнестрельным. Как говорится, Бог создал человека, а полковник Кольт сделал людей равными. Правда, его же собственный снайперский талант показывает, что это не так…
* * * * * * * *
Войдя в землянку в три наката под сгоревшей сосной, указанную ему как штабную, Сергей не сразу нашёл, кому докладывать о прибытии. Керосиновая лампа, видимо, погасла, и только бьющийся в тесной печурке огонь бросал неверные красные, иногда жёлтые отсветы на обстановку. Ворвавшийся с вошедшим морозный воздух перемешался с местным, стало жарко, запахло дымом и потом. Через некоторое время глаза привыкли, и Сергей увидел, что комполка, которому он собирался докладывать, спит, сидя за столом, уронив голову на руки. Судя по тому, что на столе были не карты, а кружка и миска с торчащей из неё ложкой, ему давно уже не приходилось не только нормально поспать, но и нормально поесть.
Петлиц формы сидящего Сергей не видел, но рукав напротив печки был освещён достаточно, чтобы различить на нём два угольника. Он мог бы определить, были ли они шириной четыре или шесть миллиметров, но не стал напрягать зрение: расстояния между угольниками определённо походили на десять миллиметров гораздо больше, чем на пять. Таким образом, это был, по крайней мере, не лейтенант, а капитан, майор или подполковник. В зависимости от количества прямоугольников в петлицах. Которых не видно. Но точно не полковник – у того было бы три угольника на рукаве. К счастью, знание об этом досталось Сергею вместе с чужим телом, а то могли и за шпиона принять. Кто же не знает званий РККА? Только немецкий шпион. Вообще-то полком, вроде, полагается командовать полковнику, но убыль командного состава… Да и полк после месячного отступления мог сократиться в количестве до батальона, а то и роты… Так что Сергей не удивился бы даже капитану в роли командира полка.
Как-то это нехорошо символично получается, что его прислали неведомо к кому в подчинение. Хорошо ещё, участок фронта обозначили. Хотя и это, понятно, военная тайна, но чтобы отправить его совсем уж неведомо куда, пришлось бы давать сопровождающего, которому место назначения сообщить. Какой смысл? Впрочем, в наличии у военных логики Сергей и так не был уверен. То есть, понятно, какая-то логика у них есть, но она в любой момент может быть отменена действием какого-нибудь нелепого пункта устава, или нелепого приказа некомпетентного вышестоящего командира.
Сергей шагнул было ближе к столу, но приложился коленом о невидимую в темноте лавку, стоявшую перед ним, да так, что, не сдержавшись, обозвал её собакой. Правда, не в полный голос. Но матерно. Спящий не среагировал ни на стук, ни на матерную собаку. Сергей попятился и вылез из землянки.
– Ну, что приказал товарищ майор? – спросил приведший его к штабной землянке вестовой, сержант Александров.
– Спит он, – не скрывая небольшой досады, сказал Сергей. (Майор, не капитан, – отметил он про себя. – Похоже, полк, в который его направили служить, всё-таки остался побольше роты, хотя и поменьше батальона. Надолго ли?.. Это если судить по званию командира). – Да погоди ты! – остановил он помыкнувшегося было влезть в землянку сержанта. – Пускай спит! Доложу о прибытии чуть позже. Ты бы лучше показал мне, куда вещи кинуть, а потом – место, откуда лучше всего на позиции немцев глянуть. Через оптический прицел. – Он коснулся сперва лямки вещмешка – вещи, которые кинуть, потом приподнял длинный чемоданчик с винтовкой.
Сергею не терпелось получить подтверждение, правильно ли он ощутил свою миссию. Хотя он ещё не решил, будет ли её выполнять. Зачем? В конце концов, он не единственный на фронте снайпер. Можно и не выделяться на общем фоне.
– Мне не положено, я при нём, – кивнул на штабную землянку сержант, – когда спит, тем более. Но я тебя, товарищ снайпер, тогда сейчас к замкомполка провожу. Ему предварительно и доложишь, и дальше он обо всём распорядится. – И он полез в соседнюю землянку, побольше, в которой, видимо, рассчитывал найти заместителя командира полка.
* * * * * * * *
Через десять минут Сергей уже рассматривал позиции немцев, лёжа в неглубоком окопе чуть ниже верхушки холма. Пока не в прицел, а в стереотрубу, перископы которой маскировались стоящим впереди кустом. Хоть и голые ветки, а всё-таки прикрытие. Видно было очень хорошо: его суперснайперские способности подсказывали, что вон тот приглушённый отблеск – не каска солдата, а маленький кусок брони чуть-чуть недоукрывшегося за холмом танка, причём судя по изрытой земле рядом, он там далеко не один, и даже можно себе представить, как они там разместились… А вон тот маленький кубик у другого холма – стоящие друг на друге три прямоугольных ящика со снарядами, и, опять-таки, понятно, что за холмом – позиция артиллерийских орудий, и примерно понятно, как они там могут быть расставлены, учитывая особенности местности и позиции войск, а непосредственно вплотную к тем ящикам есть и другие, которых за холмом не видно, но если грохнуть эти, остальные детонируют, и мало фашистам не покажется…
Было бы ещё лучше рассматривать всё в одиночестве, но сопровождавший его комвзвода младший лейтенант Богданов, молоденький парнишка, наверное, только что с сокращённых командных курсов, уходить не собирался. Война ждать не любит, и замкомполка капитан Владимиров распорядился приписать прибывшего к взводу Богданова (от которого осталось бойцов на полтора отделения), разместить и немедленно отправить на позиции, а доложить комполка майору Глебову потом.
Но лейтенант мучился неполным соответствием распоряжения уставу и решил приглядеть за непонятным новичком сам. Ишь ты, суп жрать отказался, подавай ему немцев скорее! Ещё не известно, чьи позиции он станет рассматривать и кому потом про них докладывать! Меж тем присутствие рядом шумно дышащего, а иногда и громко чихающего и сморкающегося парня отвлекало Сергея и не давало развернуться его интуиции в полной мере. Он это чувствовал, и злился на недоверие, но просить младшего лейтенанта отодвинуться подальше не стал. Это только ещё больше усилило бы его манию, и он стал бы приглядывать за ним с удвоенным старанием. Когда Сергей читал о шпиономании в СССР в своём времени, как о событиях прошлого, он мог цинично усмехаться; оказавшись теперь среди людей, искренне веривших в наличие тех самых шпионов, или, во всяком случае, очень старательно делавших вид, что верят, усмехаться или ещё как-либо выражать неверие было бы крайне неосмотрительно.
Подумав, Сергей не стал делиться с комвзвода своим мнением, что немцы, судя по наличию танков близко к передовым позициям, готовятся к наступлению. Во-первых, это было всем очевидно и без рассматривания немецких позиций: немцы с начала войны либо готовились к наступлению, либо наступали, обороняться им приходилось очень мало. Хотя как раз на этом участке фронта, южнее Смоленска, они до сих пор именно оборонялись. Во-вторых, показать Богданову замеченные им признаки он не сможет, и будет принят за фантазёра и враля. В-третьих, если он постарается, наступление может отодвинуться, тогда и ход последующих событий не докажет его правоту. Лучше завоёвывать репутацию постепенно.
– Товарищ комвзвода, – сказал он. – Разрешите попытаться устроить немцам маленький сюрприз?
– Какой? – подозрительно спросил Богданов.
– Вижу там не очень хорошо замаскированный боеприпас, скорее всего, артиллерийский. Может, удастся взорвать.
– Что-то я ничего такого не вижу, – засомневался младший лейтенант, который только половину времени наблюдал за Сергеем, а другую половину – старался в свой бинокль увидеть, куда именно Сергей смотрит в стереотрубу. Дохлый номер, между прочим. Куда биноклю до стереотрубы. – Покажите мне!
Сергей повернул стереотрубу так, чтобы снарядные ящики были в центре её поля зрения, и уступил место Богданову. Но тот, даже после подробного описания («между верхом чёрной печной трубы, что на месте сгоревшей избы, она чуть левее и ниже цели, а на самом деле ближе к нам, и границей межу стволом и кроной дуба, что чуть правее и выше цели, он дальше от нас, и труба, и дуб близко к перекрестью, а цель вплотную к нему, но на волос вправо и вверх, а то бы перекрестье её полностью закрыло») увидеть цель не смог.
– Брешешь ты, товарищ Стрелков, – сказал он наконец. – Или фантазируешь. Допустим, ты снайпер, а я нет. Но чтоб ты попал в цель, которую я и увидеть не могу… Притом ты будешь в прицел её выцеливать, а не как сейчас, в стереотрубу…
– Ну, не попаду – значит не попаду, – сказал Сергей. – Потрачу зря один патрон. Жалко, но не смертельно. Зато, если попаду, немцы потратят не один снаряд. И вы, товарищ комвзвода, сразу увидите, что это вполне возможно. Ведь так?
– Так-то оно так, но может влететь от майора, – засомневался Богданов. – Обстрел позиций противника без приказа начать активные боевые действия, при неготовности к ним состава подразделения…
Как бы опровергая свои слова о неготовности, он почти кричал: как раз в это время постоянная фоновая перестрелка слегка усилилась. Или приблизилась.
– А эти как же? – удивился Сергей, кивая на позиции полка, от которых доносились не только отдельные выстрелы, но и очереди – похоже, в перестрелку включился и пулемёт. Артиллерия, правда, громыхала подальше, возможно, не их полка.
– Какие ещё «эти»? – не понял Богданов. Голос он повышал машинально, а стрельбу не замечал. – Ах, эти! Ну, они просто отвечают на беспокоящий огонь противника в штатном режиме. Это не требует доведения до внимания комполка. А вы хотите большего.
– Так ведь и в штатном режиме любой может случайно попасть в снарядный ящик, – возразил Сергей. – Да немцы вообще могут сами нечаянно подорваться на своих снарядах.
– То есть вы предлагаете мне, в случае вашего успеха, о нём умолчать?!
– На ваше усмотрение, – сказал Сергей. – Зачем хвастать, если за это влетит?
– То есть вы меня подбиваете на обман командования?..
* * * * * * * *
От капитана Владимирова и майора Глебова влетело обоим. От проснувшегося, но не выспавшегося майора комвзвода Богданов получил приказ проявлять больше инициативы и не беспокоить начальство по пустякам, то есть, видимо, ему следовало разрешить Сергею стрельнуть. Но капитан приказал ставить начальство в известность обо всяких экспериментах и не производить их без разрешения. То есть и на позиции не надо было Сергея водить. При том что сам же он разрешил это сделать. Сергею было приказано проявлять инициативу – давно бы стрельнул, что тут вообще спрашивать. Немцев, что ли, пожалел? Это, как ни странно, не от майора, а от капитана. Майор велел держаться скромнее и не хвастаться заведомо невозможными умениями.
Сергей в бутылку не полез, отстаивать свою правоту не стал, говорил только «так точно» и «никак нет». Но в результате дискуссии между комполка и замкомполка к стереотрубе, пригибаясь, по ходу сообщения почапали все четверо. Сергей убедился, что немцы не переставили ящики, и попытался показать их начальству. Начальство ящиков не увидело, точно так же, как комвзвода. Грязные серые ящики на фоне серой грязи. Торчащие примерно на треть своей длины сбоку от серого бруствера. Да и эта треть была частично заслонена кустом. Это описание немного примирило майора и капитана с тем, что они не в состоянии соревноваться зоркостью со снайпером. Иначе зачем он вообще был бы нужен?
– Ну ладно, – сказал, наконец, майор Глебов. – Допустим, ящики со снарядами там есть. Как вы собираетесь их взорвать?
– Разрешите для пояснения анекдот? – спросил Сергей.
– Давай, – улыбнулся окончательно проснувшийся майор.
– Идёт мобилизация в фашистскую армию, а воевать немцам не хочется, – начал Сергей. На самом деле во вспомнившемся советском анекдоте речь шла о призыве в армию советскую, но во время войны такой анекдот не так поймут. – Зайца не взяли, и волк интересуется у него, как ему удалось… – Слово «откосить» Сергей употребить не решился – вдруг оно появилось позже? А персонажи волк и заяц, скорее всего, появились в анекдотах после мультика «Ну, погоди!». Так что это уже само по себе анахронизм. Или новаторский художественный приём. Впрочем, могло быть и наоборот, сценаристы сосредоточились на этих персонажах, потому что они были героями анекдотов. – По зрению не взяли, – объясняет косой. – Как это? – удивляется волк. – Сейчас покажу, – говорит заяц. – Видишь вон там, на поляне, пенёк? – Вижу, – говорит волк. – А на пеньке гриб растёт? – Вижу гриб. – А на грибе муха сидит? – Кажется, и муху различаю. – А у неё глаза такие синенькие? – Ну, нет, глаз у мухи не вижу! – говорит волк. – Ха! А я и пенька не вижу!
Никто не засмеялся, так, слегка улыбнулись. Как-то на войне не до смеха. Особенно в отступающей армии, несущей большие потери. Пусть даже в её наступающем подразделении. Впрочем, не наступающем, а наступавшем – и упёршемся в плотную оборону противника.
– Так вот, – продолжал Сергей, не дожидаясь вопроса, как этот анекдот поможет ему объяснить своё намерение стрелять по ящикам, – Это те самые синенькие глаза мухи. Вы и пенька, то есть ящиков не видите, а я прикидываю, как в них расположены снаряды, и куда должна попасть пуля, чтобы угодить во взрыватель. Не верите? Легко проверить. Разрешите мне выстрелить, и убедитесь.
Сергей, раз уж командиры сочли, что главная трудность в том, чтобы увидеть цель, оставил их в этом заблуждении. Не то пришлось бы рассказывать, что главное, всё-таки, в неё, замеченную, попасть. Для чего нужно очень точно видеть не только цель, но и куда попадёшь. А тут Сергей и сам не мог сказать, как он это видит, или, точнее, чувствует. Интуиция работает, а он даже не знает, на каких данных основан его подсознательный расчёт. Определённо он учитывает характеристики патрона и пули, потому что перед тем, как зарядить винтовку, ему нужно патрон пощупать, покачать его, взяв самыми кончиками пальцев, и ставить на место в определённом положении – в том, в котором держал. После чего он понимает, что точка, куда он попадёт, чуть-чуть не там, где перекрестье прицела. Но это «чуть-чуть» на расстоянии выстрела, между прочим, превращается в несколько сантиметров! Возможно, играет роль и погода: ему всегда перед выстрелом необходимо глубоко вдохнуть и почувствовать воздух, от температуры и плотности которого, разумеется, зависит настильность траектории пули. Это два фактора, о которых он по крайней мере догадывается, а ведь есть, наверное, и другие. Но излагать всё это? Нет уж. Конечно, не средневековье, в колдовстве не обвинят и на костёр не потащат. Но хвастуном и мистиком сочтут. Так что он ограничился своими способностями хорошо видеть, а всякую кинестетику оставил за кадром. Не стал он рассказывать и о том, как усовершенствовал обычные пули, забив в свинец патефонные иглы, тщательно соблюдая их положение на оси пули. Ювелирная операция, хоть и производится молотком. Запас патефонных иголок составлял больше половины веса его вещмешка: вряд ли их удалось бы раздобыть на фронте. Патроны для винтовки дадут, надо надеяться… Тему повышенной пробойной силы своих пуль он оставил на случай, если в будущем возникнут вопросы.
На майора ожидающе уставились три пары глаз, и он оказался в положении атеиста, которому предлагают эксперимент, который позволит ему убедиться в существовании Бога. Скажем, некий сибирский шаман предлагает отложить на десять минут разжигание костра, коим он обычно выманивает на небо солнце по утрам. Дескать, тогда и солнце на десять минут позже встанет. При этом атеист понимает, что солнце и так может встать на десять минут позже, чем вчера, ведь длительность дня как раз уменьшается. Допустим, дело происходит осенью. Но объяснять это шаману – безнадёжное дело. Какой ещё наклон земной оси по отношению к плоскости орбиты, когда шаман уверен, что мир делится на верхний, средний, в коем мы обретаемся, и нижний, и более во вселенной ничего нет? Не очень-то совместимые картины мира. А если откажешься от эксперимента – выйдет, что признал правоту шамана… В данном же случае майор, скорее всего, опасается, что взрыв произойдёт по какой-либо случайности – мало ли на фронте взрывов? – а хвастливый снайпер припишет его себе… Всё же майор согласился, но потребовал выстрела по его команде.
Сергей вынужден был возражать. – Так снайперский выстрел не делается, – доказывал он. – Надо очень медленно и плавно тянуть за спусковой крючок, а по команде получится резко. Совсем слабый толчок – и мимо. Расстояние большое, на пределе возможности…
– То есть вы, товарищ снайпер, заранее готовите себе оправдание, на случай, если не выйдет? – издевательским тоном спросил подозрительный младший лейтенант.
Сергей, наконец, обиделся. – Я, конечно, хочу бить фашистов согласно всех своих возможностей, – сказал он, – но я не настолько о себе много полагаю, чтобы считать, что я хочу этого больше всех советских людей. В частности, я только прибыл, а у вас к фашистам свои счёты. Можно сказать, личные: у вас товарищи гибли в сражениях. Так что в желании взорвать вражескую батарею я никак не могу вас обогнать. И по званию вы все меня старше. Если у вас есть какие-то, например, тактические соображения, почему её взрывать сейчас не надо, я молчу. Может, чтобы не насторожить фашистов в данный момент времени? Я не понимаю, зачем таким окольным способом мне запрещать стрелять, столько слов тратить. Приказали бы заткнуться, и всё.
– Так ты что, хочешь нас, может, обвинить в том, что мы фашистов жалеем?! – возмутился младший лейтенант. – Может, ты нас вообще немецкими шпионами всех считаешь?! Вы поглядите на него! Только прибыл…
– Никак нет! – сказал Сергей. – Ни в чём никого не обвиняю, и никем не считаю. Я же сказал про тактические соображения. Зачем вы мне, товарищ комвзвода, приписываете, чего я не говорил?
– Не говорил, так собирался!
– Никак нет, не собирался!
– Не собирался, потому что уже и так намекнул!
– Вы меня, товарищ комвзвода, давеча в фантазиях обвиняли, ну, по поводу что я вижу в стереотрубу, но у вас фантазия так развита, что вы мне фору ферзя дадите! Всё-то вы знаете, что я думал, на что намекал, что сказать хотел и в чём вас обвинить собирался! Другой бы подумал, у вас совесть нечиста! Потому и столько подозрений на пустом месте! Но я так не подумаю, конечно. Просто характер у вас такой, подозрительный. Товарищ майор! Разрешите подать рапорт о переводе в другой полк, в котором снайпер нужнее!
– Мы ещё не знаем, какой ты снайпер, – возразил примирительно майор. – Вот докажешь, что хороший, так нам и самим пригодишься.
– Так как же я докажу, если вы не даёте разрешения?! Определили во взвод к недоверчивому командиру, он только нервы мотает, у меня, может, руки трястись начнут…
– Помолчи-ка, – сказал майор, – пока лишнего не наговорил. Нервный какой… – Видя, что он задумался и, во всяком случае, не собирается, вроде, применять к не соблюдающему субординации рядовому дисциплинарных мер, значит, возможно, склоняется на его сторону, замолчали все. Ответственность так и так на старшем в цепочке командования. – Ладно, – соизволил, наконец, согласиться майор, – стреляй без команды. Сейчас как раз, вроде, затишье. Но постарайся управиться поскорее. Всё равно я сомневаюсь, даже если ты видишь цель, что у тебя получится. Пока пуля ящик пробивает, отклонится чуток, и как она тогда попадёт во взрыватель снаряда?.. Ладно-ладно, я не спрашиваю. Уверен – стреляй. Хватит разговоров.
Батарею Сергей взорвал. А потом ещё три танка в разных местах. У одного от детонации боезапаса даже башню сорвало, и майор увидел это в стереотрубу. От остальных было только видно, что что-то взрывается. Всякий раз Сергей сперва помещал цель в перекрестье стереотрубы. И все четыре раза никто, кроме него, цели в трубу так и не увидел…
Эти три танка были развёрнуты пушками сюда, – пояснил Сергей, – и у них на всякий случай уже были в стволе снаряды. В них я и стрелял. Тут хорошо то, что совсем уж точно сюда ствол не должен быть направлен, достаточно приблизительно в этом направлении. Радиус ствола танковой пушки… ну… пускай четыре с половиной сантиметра, длина, скажем, пятьсот тридцать сантиметров… соотношение около сотни… значит, при отклонении на одну сотую радиана, то есть где-то полградуса, можно попасть даже без рикошетов. С одним рикошетом внутри пушки возможное отклонение втрое больше, почти два градуса… Танков я вижу ещё много… сейчас… штук сорок, с разной степенью достоверности. Все, кроме этих трёх, неудобно стоят. Но это ничего. Стоит им поползти к нам, и они, как миленькие, свои хоботы сюда повернут. Тут я их и подкараулю. Судя по сосредоточению танков на переднем крае, фашисты собирались вот-вот попробовать нашу оборону. Но могут теперь чуток задержаться, если их обеспокоили эти взрывы четырёх танков и артиллерийской батареи. Хм, если это батарея – честно говоря, пушек я не видел. Мог быть какой-то промежуточный пункт перегрузки снарядов. Подвезли, а дальше хотели по батареям развозить. Больно сильно рвануло – неужели для одной батареи столько? В общем, не уверен, что хоть какие-то пушки там рядом были. Что жалко. Зато снарядов у них, возможно, теперь дефицит. Пока ещё подвезут, время пройдёт. – Удивительно, как действует успех. На протяжении всей этой длинной речи три командира почтительно внимали рядовому. В конце концов он спохватился и сам прекратил изрекать мудрые мысли. Добавил только, что просит разрешения посмотреть в стереотрубу с других позиций, где при обнаружении доступных для поражения танков, то есть – с направлением ствола в сторону наблюдателя – их отстреливать. В случае же массового выполза танков для атаки перемещаться по ходам сообщения с расчётом оказаться примерно там, куда направлены их пушки и продолжать отстрел. Хорошо бы сделать это после начала их движения, но до начала ими стрельбы. Может, у них будет период выдвижения на позиции…
Разрешение на всё это он немедленно получил. А подозрительный Богданов получил приказ прекратить таскаться за снайпером и заняться своими делами. Но подозрительных фактов он в свою копилку явно успел добавить. Хотя бы подозрительное знание снайпером размеров таковой пушки немецкого танка с подозрительной точностью. На самом деле точность была довольно прикидочная. Во-первых, диаметр 8,8 см и длина 531,6 см (Сергей округлил: если бы он привёл эти цифры, точно сочли бы шпионом) были параметрами пушки немецкого «тигра», который ещё не был разработан и на фронте оказаться не мог. Но Сергей прикинул, что для такой прикидки углов поражаемости сойдёт. Если сейчас у танков пушка поменьше, так у неё одновременно и длина меньше, и калибр…
* * * * * * * *
Соображения о дефиците снарядов и задержке начала немецкого наступления оказались ошибочными. Оно началось в тот же день. То ли взорванные боеприпасы, несмотря на мощность взрыва, были только небольшой частью их запаса, и это вообще не повлияло ни на что. То ли немцы мгновенно восполнили потери. То ли наоборот, не рассчитывая получить новые снаряды в ближайшее время, тот, кто отвечал за наступление, просто сократил артподготовку, чтобы не получать пистон от начальства. В итоге, прогулка по позициям со стереотрубой продолжалась всего два часа: четыре точки наблюдения, на каждой по полчаса, количество выявленных уязвимых танков три плюс ноль плюс два плюс один, количество поражённых на один меньше: он как раз начал двигаться, пока Сергей поменял стереотрубу на винтовку.
Двигаться танк начал не просто так: это и было начало атаки. Артподготовка, если и была, прошла как-то незаметно на фоне постоянной активности фронтовой артиллерии. Возможно, немцы на то и рассчитывали – внезапный удар эффективнее. Но тут им не повезло: Сергей оказался как раз именно там, куда полезло большинство наступавших фашистских танков – на левом фланге позиций полка, вплотную к стыку с соседями. Любимый тактический приём немцев: разведать стык подразделений и бить туда, чтобы каждое, приняв атаку на чужой счёт, отошло поближе к своему центру – пускай, де, соседи обороняются, а мы придём на помощь, если будет приказ. Сергей же только обрадовался. Он уже устал высматривать танки, направившие пушку в его сторону, а тут сразу штук двадцать мишеней! Или больше?
По крайней мере, «своих» сгоревших танков он успел насчитать восемнадцать (плюс в полосе наступления было три штуки, сожжённых не им), остальные поспешно уползли, обнаружив, что по ним работает непонятно как укрывшаяся батарея, поражающая танки один за другим и никак не обнаруживающаяся при этом сама. Скорее всего, что-то крупного калибра вне поля зрения с корректировкой фронтовым наблюдателем по рации или проводному телефону. Они никак не могли подумать, что им могут быть опасны выстрелы его винтовки. Кроме того, из винтовок стреляли многие: кроме танков, была поддерживающая их пехота, которую наши пытались огнём отсечь от танков и заставить залечь. На восемнадцать танков Сергей истратил сорок патронов: не всегда в стволе как раз находился снаряд, да и попадал он в движущиеся мишени не всегда. Он мог с достаточной точностью оценить направление и скорость смещения мишени в поле зрения – в данном случае, дульного среза ствола танкового орудия – но не мог предугадать случайную кочку, как раз попавшую под гусеницу и на пяток сантиметров перекосившую танк. И потом, nанки тоже стреляли, стреляла немецкая пехота, в общем, обстановка была нервная. Не такая нервная, как когда тебя обвиняет невесть в чём твой же командир, но всё-таки.
Один выстрел имел очень интересный результат: видимо, танк как раз стрелял тоже, и его снаряд встретился с пулей Сергея, когда находился в середине ствола. Сам танк почти не пострадал, но его пушка превратилась в несколько причудливо растопыренных полос металла. Стрелять этот осьминог мог только из пулемёта. Добить его, попав в очередной снаряд, Сергей не мог: танкисты не стали заряжать изуродованную пушку. Хотя добить очень хотелось: вернись этот танк из атаки, и немцы мигом поймут, что с ним случилось. Могут, конечно, списать на случайность, но могут и догадаться о наличии слишком меткого снайпера. Начнут его выцеливать специально, своих снайперов для этого привлекут. А оно нам надо? К счастью, Сергею удалось пробить триплекс и, видимо, попасть в водителя. На это он потратил три патрона. А когда танк развернулся и стал отползать – видимо, на место водителя сел кто-то ещё – кто-то из наших, не Сергей, поджёг ему баки с горючим. Сергей даже не заметил, кто и из чего стрелял. А когда экипаж полез из танка, Сергей не пожалел ещё патрона, чтобы убить первого появившегося из люка танкиста. Остальных он бы не успел – снайперка не так быстро перезаряжается. Но их положили другие. Так что опасная информация о странном повреждении пушки до немцев не дошла. Если они не ухитрились доложить её по рации…
Отползавшие танки, не все, но многие, развернули башни пушками назад и продолжали стрелять. Сергей продолжал тоже. Из восемнадцати «его» танков восемь пострадали именно на этой стадии боя. Один танк, с номером 66, был как заколдованный: целил он чуть ли не прямо в Сергея, наверное, подозревая почему-то, что именно там находится мифический корректировщик огня артиллерии крупного калибра. Может, уловил блеск оптического прицела и принял за бинокль? Хорошо ещё не сразу начал гвоздить именно по его окопчику, только уже уползая. Сергей извел половину патронов именно на него. Но никак не мог подловить момент между заряжанием снаряда и выстрелом. Он бы, может, и попал в конце концов, но фашист успел первым. Один из его снарядов разорвался прямо в окопе. В него не попал ни один осколок. Взрыв был в отнорке, как бы за углом, но, в принципе, небольшой слой земли этого «угла» осколку пробить – раз плюнуть. Очень повезло. Но сознание Сергей потерял. Контузия.
* * * * * * * *
Так ему сказали в полевом лазарете, когда он очнулся. В тыл переправлять не стали. Военврач Жданов-Желанов (он представился) поводил перед глазами пальцем, спросил, не тошнит ли, а узнав, что даже голова не болит, сказал, что контузия лёгкая, но на всякий случай сегодня надо полежать, не вставая. Да, даже в туалет нельзя, сестра утку принесёт. Зато, возможно, завтра уже можно будет встать в строй. Сергей решил не бунтовать.
Тем более, медсестра Екатерина Егорова в полевом лазарете оказалась симпатичная, полные брюнетки с еврейско-грузинско-персидско-итальянской внешностью Сергею всегда нравились. В смысле именно внешности, до выяснения особенностей характера дело не доходило. В школе девочки больше симпатизировали тем придуркам, что его травили, он в ответ пылал соответствующими чувствами. А позже он вообще к людям плохо относился. В том числе относительно женского пола охотно разделял сексистские стереотипы, хотя исповедовавшие их блогеры у него тоже уважения не вызывали. Такой вот парадокс мизантропа. Но к старательно ухаживающей за тобой девушке трудно относиться плохо, даже если она делает это в связи с профессиональными обязанностями. Тем более, если симпатизирует успевшему прославиться в местном масштабе снайперу. Взаимоотношения с ней от стадии дикой неловкости (утку-то она подставляла) за день дошли до лёгкого флирта. Сергей в шутку называл её «Ваше величество» и сокрушался, что не может пасть к её ногам – пришлось пояснить, что он вдохновился образом царицы Екатерины (номер II он в описании опустил – не к лицу советскому человеку знать детали царствования монархов прошлого). Если бы она спросила, он бы ответил, что ему импонирует то, что при ней Российская империя расширялась, на самом же деле он имел в виду её большой список фаворитов и щедрость по отношению к ним. Но шутка получалась неприличной, и этого он упоминать ни в коем случае не собирался. Как и усиление несправедливого крепостного строя. И то, что она была, собственно, немкой – тем более! А вот переписку с французскими философами-просветителями упомянуть можно было. Но Екатерина (не Вторая, а местная) тоже считала, что интересоваться царицей неправильно. С неё хватило, что собеседник как бы поставил её этим сравнением на высокий пьедестал, хотя и несколько нетрадиционным в СССР способом. Более того, выбранный комплимент показывал, что он ей доверяет. На самом деле это было не доверие, а глупость с его стороны: так и не привык к царившей в этом времени в СССР шпиономании. Да и соображал после контузии плохо.
К особистам медсестра не побежала, но и дальше лёгкого флирта отношения за день не продвинулись. Хоть тут и фронт. Вообще-то они и общались не очень-то долго и урывками. Под её присмотром ещё четверо легкораненых было, в том числе, двое в этот день появились. Плюс шесть человек с более тяжёлыми ранениями прошли через фронтовой лазарет перед отправкой в тыловой госпиталь, и она ассистировала врачу при первичной обработке их ран.
Может, Жданов-Желанов его и на второй день оставил бы, но немцы опять попытались переломить ход боевых действий в свою пользу. А наши ещё не накопили дополнительных сил на возобновление наступления. От майора Глебова прибежал всё тот же вестовой, сержант Александров: снайпера, умеющего подбивать немецкие танки, срочно требовали на передовую. Если он в состоянии стрелять. Если при этом не в состоянии ходить – ничего, дотащим как-нибудь…
И снайпер потащился воевать. Как он позже узнал, это избавило его от больших неприятностей. Впрочем, временно.
* * * * * * * *
К танкам на этот раз прибавились самолёты. Пикирующие бомбардировщики. Собственно, полное господство в воздухе немцев с начала войны за месяц никуда не делось, но к прошлой атаке их почему-то не привлекали. Возможно, танкисты, прибывшие в стрелковые части для перехода в наступление, недооценили противника – зачем тут ещё и самолёты, если у советских войск и пушек почти нет? – поплатились за это, и теперь сделали выводы. Приняли, скорее всего, действия снайпера за батарею тяжёлых гаубиц, и их-то и должны были уничтожить самолёты. Удар в полосе обороны полка, в который направили Сергея, наносился опять на левом фланге. Но танки там появились не сразу. Только после основательной бомбардировки.
Не обнаружив мифической батареи тяжёлых гаубиц, «юнкерсы», которые не успели сбросить одиночные тысячекилограммовые бомбы под фюзеляжем, улетели с ними на аэродром, где сменили на двухсотпятидесятикилограммовые плюс по четыре пятидесятикилограммовых бомбы под крыльями. И принялись утюжить окопы полка. Истратив боезапас, летали на аэродром для пополнения и возвращались очень скоро. Неубирающиеся шасси, за которые у нас их прозвали лапотниками, позволяли им взлетать с импровизированного аэродрома, расположенного где-то близко к линии фронта. Поэтому всего десять «штук» (нем. Stuka = Sturzkampfflugzeug – пикирующий бомбардировщик) выстроились в практически непрерывный завывающий смертельный конвейер. То есть, их, конечно, было не десять, но этим десяти была поручена линия фронта на протяжении позиций полка. Сбросив с ужасающим воем все бомбы, они, перед тем как улететь за новыми, проходили над окопами, поливая их из пулемёта. Истребителей прикрытия немцы с ними не посылали: в воздухе им было некого бояться. Зенитки в расположении полка были, но недолго. Две их батареи «юнкерсы» сравняли с землёй, разменяв на один свой самолёт. И оставшаяся девятка резвилась безнаказанно.
Пока не прибежал (а на последних десятках метров – приполз) Сергей.
Под бомбёжкой он был впервые, но не растерялся и в панику не впал. Во-первых, один раз он уже, возможно, умер – иначе как его сознание попало в другое время или параллельный мир? И тогда, возможно, и здесь смерть не будет окончательной. А если он у себя на родине не умер, тем более есть возможность вернуться в случае чего. Но это разумные аргументы, которые не очень помогают от паники, когда на тебя падает самолёт с бомбами, снабжённый специальной сиреной. (Вообще-то, предназначенной для оценки пилотом скорости пикирования по тону звука, но и оказывающей сильное психологическое воздействие). Во-вторых, убегая вслед за вестовым, он, на мгновение обернувшись, видел, как один из «юнкерсов» сбросил бомбы на землянки лазарета. Правда, эти не попали, но ведь гады не остановятся, пока не прикончат Екатерину! Так что у него появился личный мотив воевать, напрягая все силы. На Сталина ему было плевать (не вслух, разумеется), а на симпатичную медсестру – нет! Собственно, его мотивация не так уж отличалась от мотивации остальных. Все они воевали не только за Сталина, но и за какую-нибудь Катюшу. Чтобы она могла выходить на берег и песню заводить.
Но не впасть в панику мало. Надо ещё сообразить, как с помощью винтовки вывести из строя лапотника. Машина не сильно бронированная, очень уязвимая для истребителей, Недаром у них были большие потери при налётах на Англию. И недаром после первого года войны их стали модернизировать, увеличивая толщину бронирования. Ястребков, увы, не наблюдается… а если бы прилетели, у немцев на это свои истребители есть… Но из винтовки его броню и сейчас не пробить. А что, если попасть во взрыватель бомбы? Он довольно большой, весит, кажется, около килограмма… Да, но он боковой, расположен где-то в трети длины от хвоста бомбы. При пикировании самолёта на стрелка бомбы расположены к нему носом, во взрыватель не попасть. Что ж, для начала можно отстреливать сбоку тех, кто пикирует на кого-то другого, в частности, на медчасть! Стоп, а где винтовка?..
– Погоди! – закричал он вестовому. Кричать среди воя самолётов и взрывов бомб приходилось очень громко. – Куда мы бежим-то?
– К майору! – крикнул сержант.
– Зачем?!
– Чтобы он приказал тебе что-то сделать с самолётами! Раз ты танки взрываешь!
– Глупо! – закричал Сергей. – Раз он тебе уже дал приказ относительно меня, и ты его передал, зачем бежать за подтверждением? Каждая секунда на счету! Где моя винтовка? Когда меня в медчасть отправили, куда её дели?
– Не знаю!
– Но и комполка вряд ли знает! Комвзвода нужен!
– Он в окопах, а комполка в штабной землянке или на НП возле неё! Ближе!
Хорошее оправдание трусости. Примерно как искать потерянные ключи под фонарём, когда потерял их в другом месте – потому что под фонарём светлее.
– Я не заставляю тебя в окопы лезть! Покажи примерно, куда!..
Богданов оказался в окопе примерно там, куда показал вестовой и дополз, даже, скорее, добежал на четвереньках по ходам сообщения Сергей. Младший лейтенант был жив и даже не ранен. И он знал. где винтовка снайпера. Она у него и была. Он сам пытался из неё стрелять по самолётам. Наверное, так и не поверил, что кто-то может стрелять (начиная с различения целей) настолько лучше него, и отнёс успехи Сергея на счёт какой-то супервинтовки, пробивающей танковую броню. Если бы!.. Но «юнкерс» он пытался сбить безрезультатно, само собой. Так что отдал винтовку – и ответственность с ней вместе – весьма охотно. После чего стал следить не столько за немцами, сколько за снайпером. Но, к счастью, нарвавшись в прошлый раз на поддержку Сергея начальством, с указаниями под руку не лез. Да и трудно было бы, посреди бомбёжки. Спокойно можно было бы сделать вид, что ничего не слышишь. А полезть отнимать винтовку, чтобы заставить себя выслушать – это уже совсем подставиться под обвинение в диверсионной деятельности…
Когда штурмовиков осталось пять штук (из этой десятки пять, так-то Сергею за это время ещё пара лапотников попалась, атаковавших соседей), они уверились, что по ним ведёт огонь какая-то очень хорошо замаскировавшаяся зенитка, причём с каким-то усовершенствованным боеприпасом, не дающим видимого разрыва снарядов в воздухе. Они попытались её найти, и Сергею стало полегче. Потому что про бомбёжку окопов они забыли, и не приходилось выцеливать боковой взрыватель бомб самолёта в стороне, когда на тебя как раз пикирует другой. Точнее, это тот, что в стороне, можно обозвать другим, когда на тебя падает с воем твоя персональная смерть…