История Русской Церкви в период постепенного перехода ее к самостоятельности (1240-1589). Отдел первый: 1240-1448

Последовали новые и новые обращения зырян, которые приходили со всех сторон к проповеднику Евангелия, и он, по обычаю, оглашал их и крестил. А между тем сам продолжал заниматься переводами с славянского и греческого языков на пермский и иногда даже ночи проводил над перепискою книг. Книги нужны были для новых церквей, которые, с умножением числа верующих, устроял он на разных местах, по рекам и погостам. А так как для церквей необходимы были и священнослужители и каждый раз посылать избранных в другие епархии для поставления на священные степени было крайне неудобно, то святой Стефан пришел к мысли испросить пермянам постоянного епископа, и с этою целию, после четырехлетних апостольских трудов своих между ними, отправился в Москву. Митрополит Пимен, одобрив эту мысль, после совещания с епископами, из которых одни указывали на того, другие – на иного кандидата, остановился сам на святом Стефане как достойнейшем из всех для занятия епископской кафедры в Перми, так как он был муж мудрый, благочестивый, учительный, сам крестил пермян, говорил их языком и лучше других понимал их нужды. Великий князь с радостию согласился на такое избрание, потому что весьма хорошо знал Стефана и издавна любил его. И Стефан рукоположен был во епископа зимою 1383 г., в одно время с Смоленским епископом Михаилом Одаренный от князя, митрополита, бояр и других христоименитых людей, новопоставленный епископ Пермский с радостию прибыл в свою епархию, утвердил свою кафедру в Усть-Выме, где жил и прежде при церкви Благовещения, устроив здесь свой домовый Архангельский монастырь, и еще с большею ревностию принялся за свое прежнее дело. «Он, – скажем словами его жизнеописателя, – повсюду изыскивал, где оставались некрещеные, и, в каких бы пределах ни находил их, обращал от язычества и крестил; а всех крещеных утверждал в вере и убеждал простираться вперед. Учил их пермской грамоте, писал им книги, ставил и святил церкви, которые снабжал книгами и иконами, открывал монастыри, постригал в чернецы, устроял игуменов, поставлял священников, диаконов и причетников. И священники его служили обедни на пермском языке, пели вечерню и заутреню пермскою речью; и канонархи его возглашали каноны по пермским книгам, и чтецы читали пермскою беседою, и певцы всякое пение совершали по-пермски». Из основанных святым Стефаном обителей известны две: Спасо-Ульяновская, находившаяся в 150 верстах от Усть-Сысольска, и Стефановская – в 50 верстах от этого города на реке Сысоле, в нынешнем селе Вотче. Однажды святой Стефан, желая испытать обращенных им к святой вере, сказал им: «Покажите мне свою веру от дел. Разведайте и разыщите, не скрываются ли где кумиры: в ваших ли домах, или у соседей, или в других потаенных местах, – и пусть каждый истребит найденные им кумиры всенародно». Тогда все крещеные зыряне, наперерыв друг перед другом и опасаясь друг друга, старались открывать и истреблять кумиры и таким образом окончательно очистили от них свои жилища.

С пастырскою заботою о духовном благе своих пасомых святой Стефан соединял попечение и о их внешнем благосостоянии. Он многократно, особенно в неурожайные годы, привозил на ладьях хлеб из Вологды в Пермь и все это раздавал странникам, бедным и вообще требующим. Он ходатайствовал пред великим князем о нуждах, льготах и выгодах зырян и для этого ездил даже в Москву (1390). Был теплым заступником их против насилия и других несправедливостей со стороны тиунов и бояр. Предпринимал путешествие в Новгород (1386) с просьбою и убеждениями, чтобы вольница новгородская не делала набегов в пермские области и не разоряла беззащитных жителей.

Встретить смерть и найти себе последнее успокоение суждено было просветителю пермян не в пределах своей епархии, а в Москве. Зимою 1396 г. он отправился туда по делам церковным и там заболел, скончался (26 апреля) и погребен в Спасской великокняжеской обители. Глубокая скорбь зырян о смерти его и о том, что он скончался и погребен вдали от них, была как нельзя более естественна . Восемнадцатилетние труды святого Стефана останутся незабвенными в истории. Он не успел обратить ко Христу всех жителей Двинской области, но обратил весьма многих пермян и изобретением пермских букв, переводами церковных книг на пермский язык, церквами и монастырями, основанными в разных местах, распространением грамотности и некоторого образования в стране и приготовлением достойных пастырей и учителей веры из среды самих пермян упрочил навсегда успехи православной Церкви в этой стране. Преемникам святого Стефана оставалось только продолжать начатое им и идти по пути, им указанному. И известно, что еще в XV в. Пермскими епископами основана в 600 верстах от Усть-Сысольска к северо-востоку Троицкая пустынь для проповедников Евангелия зырянам, жившим по реке Печоре, у которых они долгое время исполняли обязанности и приходских священников.

Мы не упоминаем здесь об иноках, обитавших на Каменном острову Кубенского озера во 2-й половине XIII в. Ибо, хотя сохранилось сказание, что белозерский князь Глеб, во время путешествия своего по Кубенскому озеру в Устюг занесенный бурею к Каменному острову (около 1260 г.), нашел тут бедных пустынников числом до 23, не имевших даже храма, которые занимались проповеданием слова Божия окрестным племенам чуди и карелы, и построил на острове церковь и монастырь во имя Преображения Господня, но был ли какой успех от этой проповеди – ничего неизвестно . Впоследствии (в 1339 г.) упоминается о карелах, исповедовавших русскую веру и изменявших ей. Но эти карелы могли наследовать ее от своих предков, которые крещены были почти все еще в 1227 г. новгородскими священниками.

IV. Уменьшение православной паствы от раскола стригольников

Под 1376 г. читаем в летописях: «Того же лета побиша в Новегороде стригольников еретиков, диакона Никиту, и Карпа простца, и третиего человека с ними, свергоша их с мосту, развратников святыя веры Христовы». Это самое первое известие о стригольниках. В некоторых летописях не только Никита, но и Карп назван диаконом, а в одной замечено, что новгородцы, свергая их в Волхов, говорили: «Написано в Евангелии: если кто соблазнит единаго из верующих, то лучше ему, да обвесится на выи его камень жерновный и ввержен будет в море (Мк. 9. 42) «. Но что это были за еретики, с какого времени они начали действовать, много ли имели последователей – не видно ничего.

С кончиною, однако ж, первых лжеучителей основанная ими секта отнюдь не кончилась. Чрез шесть лет встречаем в летописях новое известие, что Цареградский патриарх Нил прислал в Новгород и Псков Суздальского архиепископа Дионисия с своими грамотами «о проторех иже на поставлениях», и поручил ему убедить стригольников воссоединиться с православною Церковию и оградить самих православных от их ереси. В грамотах своих, которые обе сохранились, одна в подлиннике, а другая в переводе и совершенно сходны между собою, патриарх прежде всего знакомит нас с самою сущностию лжеучения стригольников. Обращаясь к новгородцам и псковичам как возлюбленным чадам своим о Господе, патриарх замечает: «Называю еще всех вас чадами и сынами, хотя некоторые из вас и отделились от соборной Церкви верующих и при содействии злого демона отстали от общества христианского. Мерность наша и при ней священный, великий, Божественный Собор архиереев узнали, что некоторые из вас под предлогом большего благоговения и думая сохранить Божественное Писание и точность священных канонов, отлучились от вселенской и апостольской Церкви Христовой, называют еретиками всех – и архиереев, и иереев, и клириков, и народ – как рукополагающих и рукополагаемых за деньги, а прочих – как сообщающихся с ними; себя же одних почитают православными». Таким образом, исходным пунктом, или основанием, своего учения стригольники считали поставление духовных лиц на мзде и, отвергая всю вообще иерархию православной Церкви, они отделялись вместе и от всего общества верующих, руководимых ею, и составляли особую секту. Желая вразумить заблуждающих, патриарх раскрывает пред ними четыре главные мысли. Первая мысль: самое основание заблуждения стригольников совершенно ложно. «Чтобы окончательно, – говорит патриарх, – отклонить вас от христианства и освящения чрез Церковь, которое дается чрез архиереев и священников народу и без которого, хотя бы мы жили на земле выше ангелов, невозможно иметь надежду спасения, злой дух распространил между вами ложную молву, будто Церковь Христова совершает рукоположение за деньги. Но можно ли этому верить? Напротив, Церковь Христова, соборная и апостольская, от конец и до конец земли живущая благодатию и силою самого Христа, пребывает неизменною, твердою и непоколебимою как в догматах своих, так в тщательном соблюдении и исполнении священных канонов и рукополагающих за деньги, как продающих непокупаемую благодать Святого Духа, мы ставим наряду с Симоном, Македонием и другими духоборцами. Так думает и учит совершенно вся Церковь Христова, так и поступает всегда». Вторая мысль: если бы некоторые архиереи и поставляли на мзде, то из-за того несправедливо отвергать всю иерархию и отделяться от Церкви. «Если где и найдутся, – продолжает патриарх, – дошедшие до того нечестия, что дерзают рукополагать за деньги, то это вовсе не относится к кафолической Церкви. Бывают и такие, которые блудодействуют тайно и совершают другие несообразности; но, как только они сделаются известными. Церковь и увещевает их, и осуждает, и исправляет. Посему, если и некоторые из епископов совершают рукоположение на мзде, вам не следует из-за этого отделяться от Церкви и называть всех еретиками, но надлежало бы только о худо поступающем епископе возвестить его митрополиту. Если же митрополит не исправит его, то подвергнется и сам взысканию от нашей мерности, которого Бог поставил отцом, учителем и патриархом Вселенским. Посему пишем и убеждаем вас отечески как наших детей, как часть Церкви, как часть самого Христа, главы всей Церкви, оставьте разделения и восстание и, соединясь единомыслием со всем телом Церкви, воздадите единогласно славу Богу! Ибо Церковь Христова право мудрствует и в догматах, и в деятельности и поставление на мзде называет явным нечестием». Третья мысль: надобно различать между мздою за поставление, которая совершенно незаконна, и между издержками (исторами или проторами) при поставлении, нимало не предосудительными. «Если рукополагаемые, – говорится далее в патриарших посланиях, – нередко от себя без всякого принуждения делают благословные издержки на свечи, на стол и тому подобные вещи, то это нисколько не преступно, ибо самая хиротония совершается даром, по слову Христову: Туне приясте, туне дадите. Иное дело взять за рукоположение, а иное издерживать на необходимые расходы. Мы видим, что Господь наш Иисус Христос не только входил с учениками во многие достойные посещения домы, учил слову истины и богопознанию и делал многие чудеса, но и принимал предлагаемое очень нередко. Так, когда Он вошел в дом Матфея, то Левий сотворил учреждение великое Иисусу, а когда зашел в дом Марфы и Марии, Марфа заботилась о мнозе службе. Божественный апостол, приводя из закона Моисеева: не заграждай рта у вола молотящего, – и потом, поясняя смысл Божественного Писания, замечает: не о волах здесь печется Бог, но говорит именно об нас, что священнодействующие питаются от святыни и служащие жертвеннику берут часть от жертвенника. Так и Господь повелел проповедникам благовестия жить от благовестия, и если мы посеяли в вас духовное, то велико ли то, что мы пожнем у вас телесное?» Четвертая мысль, для спасения необходимо принадлежать к Церкви Христовой, но другой Церкви истинной, кроме православной Восточной, на земле нет. «Вы хорошо знаете, – пишет патриарх, – что отделяющийся от Церкви отделяется от самого Христа и нет такому ни части ни жребия среди освященных Им ни в настоящем, ни в будущем веке. К какой же Церкви принадлежите вы? Церковь Римская, издавна допустившая нововведения против апостольской, отеческой веры, как впала во многие другие ереси, так и не избежала и того, чтобы рукополагать за деньги. Там действительно это бывает, и папа продает церкви. Посему, если вы отвергаете и нашу Церковь и отделяетесь от всех нас как еретиков, то Христос, значит, по вашему толку, не имеет ныне Церкви на земле, и ложно слово, сказанное Им, что Он пребудет с нами во вся дни до скончания века. О, если бы вы уведали путь спасения и, соединившись с братиями, единодушно прославили Господа, благодать и милость Которого да будет со всеми вами!» В заключение патриарх говорит новгородцам и псковичам, что он из многого высказал только немногое, а подробнее поручил наставить их Суздальскому архиепископу Дионисию, мужу честному, благочестивому и ревностному блюстителю священных канонов, и выражает надежду, что стригольники покаются и воссоединятся с православною Церковию. По свидетельству одной летописи, Дионисий действительно будто бы прекратил как в Новгороде, так и во Пскове «мятежи и соблазны о проторех, иже на поставлениях», Но, верно, прекратил только на время и наружно, а отнюдь не искоренил секты стригольников.

В 1394 г. новый патриарх Цареградский Антоний прислал в Новгород Вифлеемского архиепископа Михаила с двумя своими грамотами, из которых одна была «о проторех и исторех, иже на поставлениях священных» и, следовательно, относилась к стригольникам. Вероятно, эту самую патриаршую грамоту митрополит Киприан переслал в следующем году чрез Полоцкого владыку Феодосия и во Псков. Как бы то ни было, но до нас дошла в славянском переводе грамота патриарха Антония к псковичам о стригольниках, которая еще более знакомит нас и с самими стригольниками, и с их лжеучением. Из нее узнаем, что основатель секты Карп действительно был прежде диаконом, потом за свое лжеучение отлучен от службы и от Церкви и тогда-то, может быть, начал заниматься ремеслом стригольника, что вместе с ним отлучены были от Церкви и все его последователи и что он для успеха в своем деле показывал «писание книжное, еже списа на помощь ереси своей, дабы чим уставити народ на священники». Таким образом примиряются свидетельства о Карпе наших летописей, из которых одни называют его простцом, конечно, потому что он ремеслом был стригольник, а другие – диаконом. Во всяком случае свидетельство патриарха о Карпе, как современное, которое сообщено было ему из самой России, заслуживает полного уважения. Относительно же учения стригольников оказывается, что они восставали на всю вообще церковную иерархию, не только русскую, но и греческую, «клеветали на весь Вселенский Собор, на патриархов, и митрополитов, и епископов, и игуменов, и попов, и весь чин священный», утверждая, что все эти лица поставляются на мзде и потому недостойны. С другой стороны, осуждали всех духовных и за то, что они принимают приношения от христиан за исправление треб, берут за живых и за мертвых, собирают имения, золото, серебро и ведут жизнь нетрезвую, едят и пьют с пьяницами. Отсюда выводили заключение – не должно слушать учения таких архиереев и иереев; не должно принимать от них таинств, ни крещения, ни отпущения грехов, ни Евхаристии; не должно петь и над умершими, «ни поминати, ни службы творити, ни приноса за мертвыя приносити в церкви, ни пиров творити, ни милостыни давати за душу умершаго». Отвергая учителей церковных, стригольники говорили: «Апостол повелел учить и простому человеку», и потому сами поставляли себе учителей по выбору народа без всякого посвящения. Запрещая каяться пред священниками, заповедовали каяться и исповедовать грехи к земле. Укоряя духовных за их поведение, говорили о своих наставниках: «Вот они не грабят, не собирают имения и живут трезвенно и воздержно». Все эти черты стригольнического лжеучения патриарх рассматривает порознь, стараясь обличить и вразумить заблудших.

«Как дерзнули вы, – пишет патриарх, – уничижать святителей за церковные проторы, когда апостол говорит: Не весте ли, яко делающий священная от святилища ядят и служащий олтарю со олтарем делятся? Или кто насаждает виноград и от плода его не яст? Или кто пасет стадо и от млека стада не яст? Если недостоин патриарх, недостойны и митрополиты, то, по-вашему, нет ныне на земле ни одного священника… Кто же вам поставит попа по вашей вере? Христос не придет на землю воплотиться во второй раз, не сойдет и ангел, чтоб освятить вам попа. А если бы ангел и освятил, то и ему не следовало бы верить, по апостолу: Аще ангел благовестит вам паче проповеданного, анафема да будет… Вы укоряете духовных, что принимают от христиан приношения, собирают имения. Но и Христос, когда вошел в дом Закхеев обедать, принимал подаваемое. Если ы Христос ни от кого не принимал имения, то за что ученики Его ходили в град самарянский купить хлебов, когда Он сидел на кладязи? И какое сребро носил Иуда в ковчежце?.. Вы укоряете святителей и иереев, ядущих и пиющих с грешниками… Но если бы это было и справедливо, помяните слово Господа: На седалище Моисееве седоша книжницы и фарисеи: все, еже глаголют вам творить, творите: по делом же их не творите… Или: Что видишь сучеи, в очах брата своего, а у себя бревна не чуешь? Изми, лицемере, первое бревно из очей твоих… Если скажете, что много собирают имения духовные лица, то не вам судить их: да судятся от Бога и от большего святителя… Вы приказываете человеку каяться к земле, а не к попу… Но земля – тварь бездушная, не слышит, и не умеет отвечать, и не воспретит согрешать. Потому Христос Бог не подает отпущения грехов кающемуся к земле… Вы повелеваете удаляться от причащения… Но вы убиваете людей духовною смертию чрез удаление от пречистых Тайн Христовых по слову Самого Христа: Аще не снесте Плоти Сына человеческого, ни пиете Крове Его, живота не имате в себе… Карп диакон, связанный и отлученный от Церкви, знал, что тело его не будет погребено с псалмами и песнями, потому и начал учить: «Не нужно петь над умершими и поминать их…» Но в правилах апостольских заповедано творить память по умершим и святые отцы уставили на каждой службе поминать усопших и петь по них панихиды и заупокойные каноны… Вы сами поставляете себя учителями. А забыли слово Христово: Не входяй дверьми во двор овчий, но прелазяй инуде, той тать есть и разбойник. Всяк, кто, не имея поставления от святителя, покушается учить и укорять законного учителя, вошел не дверьми… Вы считаете себе праведниками. Но не слышите ли слова апостольского: Аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем и истины несть в нас?.. Хвалитесь постом, воздержанием… Таковы были и фарисеи: постились дважды в неделю, не принимая пищи во весь день. И, однако ж, мытари и грешники пришли ко Христу с покаянием и спаслись, а фарисеям Христос сказал: Горе вам книжницы, фарисеи и лицемери… Таковы были и все еретики: постники, молельщики и лицемеры пред людьми. Иначе кто поверил бы ереси их, если бы увидел их нечистое житие?.. Скажу более: сами бесермены постятся и говорят от книг, но не следует внимать им». Опровергая, таким образом, по частям лжеучение стригольников, патриарх убеждал их покаяться и обратиться к Церкви, утверждая, что нет греха, побеждающего милосердие Божие, и что, напротив, если они пребудут в своем упорстве и ожесточении, то навсегда останутся неразрешенными и отлученными от Церкви. А православным заповедовал не слушать стригольников и даже изгонять их из градов по слову Писания: Измите злаго от вас самих.

Какие действия произвела эта грамота патриарха Антония, не знаем. Но то несомненно, что раскол стригольников продолжал существовать еще долго. В 1416 г. митрополит Фотий, получив об них известие от псковских священников, счел нужным написать во Псков послание. Он выражал свою глубокую скорбь по случаю этого известия; ободрял православных мыслию, что сколько ни было еретиков и раскольников, как ни нападали они на Церковь Божию, но сами они все погибли, а Церковь осталась непоколебимою и сияет, как солнце. Приводил целый ряд правил, строго запрещающих производить раскол в Церкви и отделяться от епископа или священника, каковы бы они ни были, пока тот и другой по законному суду не будут лишены своего сана. Указывал, в частности, на постановления греческого императора Исаакия Комнина и патриархов Михаила и Николая, определяющие самую меру взимания пошлин за поставление на церковные степени. Наконец, убеждал православных псковичей, чтобы они сами поучались Божественным заповедям, а стригольников старались вразумлять и наставлять на путь истины. Если же они не обратятся к истинному пути и останутся бесчувственными, присовокуплял митрополит, то «отжените их от своей православной веры, да не будут посреди вас, как плевелы среди пшеницы; а прочее, по лукавству их, да сотворит им Господь, якоже Сам весть». Прошло еще более десяти лет, и митрополит Фотий вновь писал (22 июня 1427 г.) псковичам, как прискорбно ему, что между ними доселе остаются еретики, уничижающие и ни во что полагающие чин великого Божия священства и иночества, и говорил: «Благославляю вас, детей моих, учить таковых и восставлять в богоразумие. Если ж они не исправятся, то вы, священники, не принимайте от них никакого приношения к церквам Божиим и отлучайте их, как гнилых членов, от здравого тела Церкви; а вы, миряне, не сообщайтесь с ними ни в пище, ни в питии, да не осквернитесь, пока не покаются… Если они не обратятся в благоразумие, благославляю вас, своих детей, от великого и до малого, не сообщайтесь с ними никак и ни в чем и отпишите ко мне. А я по Божественным и священным правилам сотворю суд на таковых и осуждение». Псковитяне действительно скоро отписали митрополиту, что они, по его грамоте, стригольников «обыскали и показнили», что некоторые еретики при этом убежали, а другие хотя остались, но упорствуют в своем заблуждении. Фотий (от 23 сентября 1427 г.) благодарил псковичей за их ревность о благочестии и вновь заповедовал удаляться от нераскаянных еретиков и в пище, и в питии и приводить их к обращению «казнями, только не смертными, но внешними казнями и заточениями». После того псковитяне, как свидетельствует Иосиф Волоколамский, с совета благочестивых князей и святителей, решились схватить всех стригольников до единого и засадили их в темницы до самого конца их жизни. И таким образом ересь эта, которая, по словам того же Иосифа, и возникла первоначально в Пскове (так как Карп, «художеством стригольник», жил в Пскове) и увлекла «многих от православных христиан», была окончательно искоренена.

Ересь или, вернее, раскол стригольников, существовавший у нас более пятидесяти лет, если считать даже только со смерти первых расколоучителей (1376–1427), без всякого сомнения, был плодом своего времени и произведением русской почвы. Это очевидно из самого учения стригольников. Они вооружались против церковной иерархии, отвергали ее, а за что? За те злоупотребления и недостатки, которые они видели в современных иерархах и вообще в духовенстве и на которые прямо указывали. Указывали на поставление по мзде, и им отвечали только, что то не мзда за поставление, а необходимые проторы при поставлении, т. е. не отвергали действительности факта, но давали ему другой смысл. А такие резкие примеры симонии, какие случались тогда в самом Царьграде при поставлении Русских митрополитов – Романа, Пимена и, вероятно, других, – примеры, оглашавшиеся по всей России и сопровождавшиеся многочисленными смутами в Русской Церкви, очень естественно могли возбуждать у нас многих и против самих патриархов. Стригольники укоряли духовных, что они за все берут и собирают большие имения, к сожалению, в подтверждение этого в Новгороде могли указывать на самих митрополитов Русских, а в Пскове – на Новгородских владык. Более всего там и здесь тяготились так называемым месячным судом, который в Новгороде производил митрополит, а в Пскове – Новгородский владыка, и теми пошлинами, какие собирались на суде, теми поборами, особенно с духовенства, какие делались по случаю приездов митрополита и архиепископа. Жители Новгорода и Пскова не раз покушались отказывать митрополиту и архиепископу в месячном суде. В 1353 г. первые жаловались самому патриарху на митрополита Феогноста и на тяжесть митрополичьих пошлин и поборов. В 1385 г., когда существовала уже секта стригольников, новгородцы написали даже и подписали клятву торжественную не принимать митрополичьего суда, а чрез семь лет отвергли и патриаршую грамоту, подтверждавшую за митрополитом Киприаном право на этот суд. Киприан положил на них анафему и отнесся к патриарху; новгородцы отнеслись также, и патриарх вновь настойчиво поддерживал сторону митрополита. Все это неизбежно вооружало новгородцев против высшей иерархии и могло служить твердою опорою для стригольников. Укоряли еще они пастырей Церкви за непорядочную и нетрезвую жизнь, и обличения такого же рода самих митрополитов – Кирилла, Алексия, Фотия, – обращенные к духовенству, иногда и к инокам, достаточно объясняют раскол стригольников и с этой стороны. Очень могло быть, что первые расколоучители, диаконы Карп и Никита, восстали против духовных властей по каким-нибудь только личным побуждениям, например вследствие неудавшейся попытки получить сан священника, на что требовали с них значительной платы, или вследствие какого-либо наказания от местного архиепископа. Но что лжеучение их нашло сочувствие в народе, что они приобрели себе последователей и в Новгороде, и Пскове, что раскол их продолжался более пятидесяти лет, несмотря на все меры против него, – все это осталось бы непонятным, если бы те злоупотребления и недостатки, на какие они указывали в современном духовенстве, действительно не существовали. В Новгороде и Пскове, по крайней мере, некоторые из этих недостатков, может быть, чувствовались даже более, нежели где-либо, оттого раскол стригольников там и привился. А притом самый дух этого раскола, состоявший в противлении властям духовным, так гармонировал с общим духом вольности и своеволия, которым издавна отличались псковичи и особенно новгородцы.

Глава III Монастыри

В кровавый период владычества монголов над Россиею число мирных обителей иночества не только не уменьшилось в ней, а еще увеличилось: их возникло теперь в двести лет вдвое больше, нежели сколько было основано прежде – в два с половиною века со времени основания Русской Церкви. Этого явления, впрочем, никак не должно приписывать самим монголам. Они, напротив, только разоряли наши монастыри и разорили их множество как при первом, так и при последующих своих нашествиях на Россию. И если монгольские ханы в своих ярлыках русскому духовенству предоставляли льготы и нашим монастырям, то отнюдь не новые, которыми бы прежде они не пользовались. Нет, такое умножение у нас святых обителей в монгольский период можно считать прежде всего прямым следствием естественного хода и дальнейшего развития у нас религиозной христианской жизни, которая с течением времени более и более проникая в сердца людей, возбуждала их более и более устремляться к высшим степеням нравственного совершенства, представляемым иночеством. Еще ближе – следствием глубокого уважения к иноческой жизни, которое тогда было господствующим в России как в простом народе, так между боярами и князьями и вызывало многих, особенно из князей, благодетельствовать обителям, обновлять их и устроять вновь. Далее – следствием совершенной беспрепятственности, легкости и удобства, с какими основывались тогда у нас монастыри. Каждый инок, желавший уединения, один или с товарищем, отходил в пустыню, или лес, строил себе хижину или копал пещеру и начинал подвизаться. Вскоре он делался известным. К нему приходили, одни за наставлениями и советом, другие с просьбою поселиться вместе с ним. Он принимал. Сами же строили небольшую деревянную церковь и кельи. Добрые люди делали приношения и пожертвования. И монастырь устроялся. Случалось, что тот же инок, оставив собранное им братство, удалялся на новое пустынное место и точно таким же образом устроял другой монастырь, потом переходил в третью пустыню и основывал третий монастырь. Так, преподобный Авраамий Галичский основал четыре монастыря, Макарий Унженский – три монастыря, Дионисий Глушицкий – три и четвертый восстановил, Ферапонт Белоезерский, Димитрий Прилуцкий, Стефан Махрицкий – по два. А всего более умножению у нас монастырей в то время и возбуждению монашеского духа способствовали своим нравственным влиянием, своими трудами и примером такие великие подвижники, каковы были преподобный Сергий Радонежский, Кирилл Белоезерский и другие, и такие великие святители, каковы были святые Петр и Алексий Московские, Моисей Новгородский, Стефан Пермский и им подобные. Монголам можно вменить разве то, что они, не вмешиваясь во внутренние дела нашей Церкви, не возбраняли самим русским заботиться об устроении своих святых обителей, делать на них пожертвования, вклады, как не препятствовали вообще естественному течению церковной жизни. Что же касается до мысли, будто некоторые принимали тогда у нас монашество вследствие государственных бедствий, чтобы найти для себя безопасный приют и покой в стенах мирных обителей, а другие устремлялись гуда толпами из городов и сел, привлекаемые одними мирскими преимуществами монастырей, то, признавая эту мысль совершенно сообразною с тогдашними обстоятельствами и свойствами человеческого сердца, мы, однако ж, не находим возможности подтвердить ее фактами. Надобно еще заметить, что большая часть наших монастырей того времени возникла не в первое столетие монгольского ига, когда оно давило Россию всею своею тяжестию, а уже во второе, когда Юго-Западная Россия совсем освободилась от этого ига и вошла в состав Литовского государства и отчасти Польши, когда в Руси Восточной утвердилась и возвысилась Москва и начала жить почти самостоятельною жизнию, и что самое значительное число монастырей основано у нас тогда в области Новгородской и других северных, куда владычество монголов вовсе не проникало.

I. Монастыри В Юго-Западной России

Всего менее сохранилось сведений о тогдашних монастырях Юro-Западной России, которая со времени нашествия монгольского начала отделяться от Восточной, пока не вошла в состав Литовского государства и частию Польши.

В Киеве, Чернигове, Переяславле и других окрестных местах, подвергшихся нашествию монголов, все монастыри были разорены и опустошены. И так как Киевское княжество с того времени около восьмидесяти лет, хотя имело по временам и своих князей, находилось собственно под властию монгольских баскаков, живших неподалеку от Киева, часто подвергалось набегам со стороны и татар, и литовцев и крайне обеднело жителями, то здесь ничто не благоприятствовало восстановлению разоренных обителей. Впрочем, не более как чрез шесть лет после разорения Киева татарами Даниил, князь галицкий, путешествуя к Батыю, заехал в Киево-Выдубицкий монастырь, нашел в нем игумена и братию и просил их отслужить для него напутственное молебствие.

В 1274 г. архимандрит Киево-Печерского монастыря Серапион произведен был во епископа Владимирского, значит, и эта знаменитая обитель продолжала существовать, хотя главный храм ее, до половины разрушенный, оставался в развалинах, и иноки, если верить позднейшему сказанию, жили не в самой обители, а вокруг ее по дебрям и лесам, в уединенных пещерах и тайно сходились в один уцелевший от разорения придел церкви для совершения богослужения. В 1288 г. упоминается и другой настоятель Киево-Печерского монастыря – игумен Агапит, участвовавший в погребении владимиро-волынского князя Владимира Васильковича. С 1320 г., когда Киев перешел под власть литовских князей, которые начали управлять им чрез своих наместников, исповедовавших православную веру, участь города и Печерского монастыря естественно должны были улучшиться. Здесь во 2-й половине XIV в. принял пострижение один юноша, родом тверитянин, святой Арсений, впоследствии епископ Тверской. Он возрадовался духом, нашедши в Киево-Печерском монастыре иноков, которые сияли добродетелями, как звезды на тверди небесной, и, стараясь подражать им, в продолжение многих лет проходил разные степени послушания, пока не был взят в Москву в качестве архидиакона митрополитом Киприаном, отправлявшимся туда из Киева. В то же время настоятелем киевской лавры был архимандрит Давид, духовник великой княгини литовской Иулиании, супруги Ольгердовой, который и самого Ольгерда под конец его жизни (1377) крестил в православную веру и постриг в схиму. Во второе или третье десятилетие XV в. в Киево-Печерский монастырь писал свои послания митрополит Фотий, обращаясь в них к настоятелю-архимандриту, священноинокам и инокам и представляя обитель населенною и устроенною. Уважение литовских князей к этой обители выражалось тем, что некоторые из них, исповедовавших православие, избирали ее местом своего погребения: здесь между прочими погребена и великая княгиня Ольгердова Иулиания (в 1392 г.). А другие здесь составляли свои духовные завещания, желая придать им большую силу свидетельством печерской братии, как поступил в 1446 г. киевский князь Андрей Владимирович. В своем завещании он упоминает печерского архимандрита Николая, также уставника, ключника, келаря и многих старцев, а самый монастырь называет обителию царскою. Впрочем, несмотря на покровительство литовских князей, Печерская обитель подвергалась иногда бедствиям от монголов. В 1399 г. монгольский хан Тимур-Кутлук, подступив с войском к Киеву, взял с него окуп 3000 рублей, а с Печерского монастыря особо 30 рублей серебром. Через 17 лет другой хан, Едигей, опустошив посады Киева, выжег и Печерскую обитель. Остается присовокупить, что и в этот мрачный период своего существования Киево-Печерский монастырь оставался не без влияния на Русскую Церковь. Один из постриженников этой обители, преподобный Стефан, Махрицкий чудотворец, основал во 2-й половине XIV в. два монастыря: неподалеку от Москвы – Махрицкий и в пределах вологодских – Авнежский, а другой постриженник, святой Арсений, епископ Тверской, был основателем Желтоводского Успенского монастыря в своей епархии.

Уцелело непререкаемое свидетельство, что в начале XV в. существовал и Киево-Пустынный Николаевский монастырь, неизвестно когда восстановленный. Разумеем Евангелие, писанное в этом монастыре в 1411 г. по повелению инока Ионы Балакирева. В самом начале Евангелия помещена запись какого-то князя, который в 1427 г. пожертвовал на этот монастырь свою землю с пошлинами и оброками.

Но тогда как в Киеве с трудом могли поддерживаться только некоторые из прежних монастырей, в княжестве Владимиро-Галицком, которое значительно процвело при великом князе Данииле Романовиче и его ближайших преемниках, возникли новые обители. Так, в первый раз упоминаются: в 1262 г. монастырь Полонинский в городе Полонном (между Владимиром и Луцком), где подвизался некто Григорий, славившийся редким благочестием и бывший наставником в монашеской жизни литовскому князю Воишелгу; 1268 г. – монастырь святого Даниила в Угровеске – городе, основанном великим князем Даниилом, вероятно им же основанный во имя его ангела, и монастырь святого Михаила во Владимире Волынском, бывший местом несчастной кончины Воишелга. Сын Даниила Романовича Лев, княживший во Львове, основал два монастыря: Георгиевский в предместии этого города, по завещанию дяди своего Василька, скончавшегося в 1269 г., и Спасский близ Самбора, где и сам был погребен (в 1301 г.). Племянник Даниилов, сын Василька Владимир († 1288), княживший во Владимире Волынском, создал «монастыри многи» и в числе других монастырь святых апостолов в самой своей столице, которому пожертвовал село Березовичи. К концу XIII в. один скромный инок по имени Петр, впоследствии митрополит Киевский, создал монастырь Ратский на реке Рате в Галиции.

С 1340 г., когда значительная часть Волынско-Галицкого княжества подпала владычеству Польши и потом переходила во власть то венгров, то литовцев, то опять поляков, обстоятельства в этой стране сделались менее благоприятными как для православия вообще, так и для православных обителей. Впрочем, по местам мы встречаем в ней и теперь разные монастыри, которые прежде почти все были нам неизвестны. В 1407 г. Владислав Ягайло, король польский, утвердил своею грамотою за владыкою Перемышльским Афанасием и его преемниками находившиеся в области Перемышльской и Самборской монастыри: Грушевич, Микулич (Николаевский), Святого Спаса, Сусанны, Смольницкий. Лавров, святого Онуфрия и, как сказано в грамоте, «все другие монастыри, какие были подвластны владыке». Из числа этих монастырей Спасский Самборский и Лавров упоминаются также впоследствии в одном акте 1422 г., и первый, вероятно, есть тот самый, который основан галицким князем Львом Даниловичем. Близ Луцка в Красном Селе существовал монастырь Спасский, судя по описи его, составленной около 1429 г. Луцким епископом Алексием.

Собственно в Литве и Западной Руси, входившей в состав Литовского государства, известны одиннадцать монастырей, которые почти все были устроены или поддерживаемы литовскими князьями. Древнейший – это монастырь Лаврашев, основанный в 1262 г. литовским князем Воишелгом близ Новгородка и реки Немана и впоследствии получивший вклады от сына Ольгердова Димитрия-Корибута (ок. 1386 г.) и десятину от Ольгердова внука – Александра Владимировича, князя киевского (ок. 1420 г.). В Вильне – два монастыря: Троицкий, где первую церковь Святой Троицы построила супруга великого князя Ольгерда Мария в 1330 г., и Рождественский, основанный супругою великого князя Витовта Иулианиею и получивший от этого князя некоторые пожертвования в 1384 г. В Витебске – два монастыря: Богородицкий и существовавший в Добее погосте близ Витебска, упоминаемые в одной вкладной записи 1406 г.; первый имел настоятелем архимандрита. В Полоцке – пять монастырей: Николаевский на Лучне, основанный Полоцким епископом Симеоном Новгородцем во 2-й половине XIII в.; Троицкий за рекою Полотою, упоминаемый в жалованной ему грамоте от великого князя полоцкого Андрея Ольгердовича († 1399); Петровский в полоцком замке, основанный сыном этого князя Михаилом († 1385); Борисоглебский, состоявший в 1396 г. под управлением архимандрита, и Предтеченский, который и устроил и наделил землями и людьми полоцкий князь Онуфрий (в конце XIV в.). Еще монастырь находился в 15 верстах от Мстиславля при реке Напоте – Онуфриевский, его создал и обогатил селами и разными угодиями Мстиславский князь Симеон-Лингвен Ольгердович († 1399) и покровительствовал сын Симеона, мстиславский князь Юрий. Настоятель этого монастыря носил имя архимандрита.

II. Монастыри

В первый, тягчайший период монгольского ига

В Восточной России татары опустошили в 1237 г. города Рязань, Москву, Владимир, Суздаль, Ростов, Ярославль, Переяславль, Тверь, Муром и многие другие. Везде они опустошили и монастыри: одни пожгли, другие ограбили, а иноков и инокинь частию умертвили, частию увели в плен. То же самое повторялось несколько раз и впоследствии, особенно в первый, тягчайший период монгольского ига, когда даже сами князья русские, враждовавшие между собою, неоднократно призывали татарские полчища для опустошения пределов отечества. К изумлению, однако ж, оказывается, что и в этот период некоторые монастыри в Восточной России восставали из своих развалин, а другие созидались вновь.

Во Владимире на Клязьме, бывшем великокняжескою столицею, уже в 1239 г. являются архимандрит Дионисий, игумены и черноризцы, находившиеся при встрече тела великого князя Георгия Всеволодовича, убитого татарами на реке Сити, следовательно, были и монастыри. В частности, здесь упоминаются еще в XIII в. монастыри: Рождественский, или Рождество-Богородицкий, называвшийся великою архимандритиею, в котором погребено (1263) тело святого Александра Невского; Успенский женский, где погребены две супруги и дочь того же великого князя, и Константино-Еленинский, откуда игумен Феодор возведен был (1276) на кафедру епископии Владимирской и Суздальской. Первые два монастыря основаны были в прежнее время, имя последнего встречается в первый раз.

В Суздале из прежних монастырей продолжали существовать Ризположенский женский, пощаженный монголами, и Борисоглебский Кидекоцкий, в котором в 1239 г. освящена была Ростовским епископом Кириллом каменная церковь. Вновь устроен монастырь Александровский женский, благоверным князем Александром Ярославичем Невским, этот монастырь служил усыпальницею для суздальских княгинь, как свидетельствуют доныне сохранившиеся памятники двух из них XIII в. В том же столетии мы видим четыре монастыря в Ростове: один из прежде основанных – Авраамиев-Богоявленский, из которого взят был на кафедру Ростовскую архимандрит Игнатий (в 1261 г.), и три новые: Петровский, построенный Ордынским царевичем Петром при епископе Игнатии (1261–1288); Спасский – женский, созданный ростовскою княгинею Мариею Михайловною († 1271) и называвшийся Княгининым, и Иоанновский, откуда поставлен был (1288) во епископа Ростову игумен Тарасий.

К концу XIII и в 1-й четверти XIV столетий возникли еще монастыри: а) в Москве: Даниилов, созданный московским князем Даниилом Александровичем († 1303), и, как некоторые думают, Богоявленский, основанный тем же князем, а оконченный (1304) сыном его – Иоанном Даниловичем Калитою; б) в Ярославле: Спасо-Преображенский – из прежних, где погребен святой ярославский князь Феодор Черный († 1299) и откуда взят (1311) на Ростовскую епископию архимандрит Прохор, и Толгский, основанный (ок. 1314 г.) в семи верстах от города на месте, где явилась икона Божией Матери епископу Ростовскому Прохору (в схиме Трифону), известная под именем Толгской ч; в) в Твери: Отпрочь-Успенский, построенный (ок. 1265 г.) отроком, или одним из придворных, тверского великого князя Ярослава Ярославича Григорием; Богородичный на Шеше, из которого (1289) игумен Андрей возведен был на кафедру епископии Тверской, и Архангельский, где встретили жители Твери (1319) тело убитого в Орде своего святого князя Михаила Ярославича; г) в Юрьеве Польском: Архангельский, в котором погребен (1269) местный князь Димитрий Святославич.

Во второй период монгольского ига

Во второй, более легкий период монгольского ига над Россиею, когда достоинство великого князя перешло в Москву и утвердилось в потомстве Иоанна Даниловича Калиты, когда Москва, постепенно возвышаясь над другими городами, сделалась постоянным местопребыванием и Русских митрополитов, средоточием духовной власти, число обителей начало быстро возрастать в средней полосе России, особенно в Москве и ее окрестностях.

Сам Иоанн Данилович, едва сделавшись великим князем русским (1328), нарочно отправлял посольство к митрополиту Феогносту, находившемуся тогда в Волыни, чтобы испросить у него благословение на создание Спасского монастыря в Москве. Как большой любитель иноческого жития, князь назначил место для обители на собственном великокняжеском дворе, чтобы постоянно видеть ее, чаще посещать и удобнее иметь общение с ее черноризцами. Через год каменная церковь во имя Спаса-Преображения была уже окончена, монастырь сооружен и в него была переведена архимандрития из Данилова московского монастыря, из Заречья. Первым архимандритом в новом монастыре был Иоанн, «муж сановитый, словесный, любомудрый, учительный и добродетельный», который впоследствии (1346) за свои достоинства поставлен был епископом Ростову. Иоанн Данилович любил свою обитель более всех монастырей, наделил ее иконами, книгами и священными сосудами, постоянно снабжал пищею и одеждою, обогатил вкладами и доходами. Сын его великий князь Симеон расписал монастырскую церковь, и хотя обитель в нашествие на Москву Тохтамышево была предана огню, но вскоре была возобновлена попечением Димитрия Иоанновича Донского и продолжала пользоваться вкладами как великих, так и некоторых удельных князей.

Но не Спасской обители, созданной усердием и богатством великого князя, суждено было сделаться главною и знаменитейшею в ряду всех обителей московских, а обители, основанной трудами, и слезами, и молитвами смиренного инока Сергия. В этом отношении судьба Свято-Троицкого Сергиева монастыря имеет большое сходство с судьбою монастыря Киево-Печерского, точно так же как в житии самого преподобного Сергия будто повторились некоторые черты из жития преподобного Феодосия Печерского.

Преподобный Сергий родился около 1320 г. в одной из весей Ростовского княжения, находившейся не очень близко от Ростова. Родители его, Кирилл и Мария, были бояре знатные и богатые, но потом обедневшие и отличались добродетельною жизнию. Еще до рождения преподобного начался ряд знамений, указывавших на его особенное предназначение. Однажды, когда мать его была в церкви за литургиею, он трижды прокричал во чреве ее: в первый раз – пред чтением Евангелия, в другой – еще сильнее – при начатии херувимской песни, так что голос его слышен был по всей церкви и мать пришла в ужас; в третий раз – после возгласа священника: «Святая святым», – и опять с такою силою, что устрашенная мать едва не пала на землю, заливаясь слезами. После этого мать в остальное время чревоношения не употребляла ни мяса, ни молока, ни рыбы, ни вина, а питалась только хлебом и семенами и пила одну воду. Когда младенец родился, вскоре заметили, что он не касался сосцов матери, если она питалась мясом, а в среды и пятки оставался вовсе без пищи. Достигнув семилетнего возраста, Варфоломей (так назван был преподобный Сергий в крещении) отдан был на обучение книжное вместе с двумя братьями своими, старшим Стефаном и младшим Петром. Но те учились успешно, а Варфоломей, при всех усилиях и побуждениях, крайне плохо. И только по молитвам одного неизвестного старца-черноризца, которого он случайно встретил в поле и которому поведал свою скорбь о безуспешности своей в учении, внезапно открылся у отрока смысл к пониманию грамоты. С этого времени Варфоломей прилепился к чтению книг и неопустительно посещал церковные службы, а спустя несколько до того начал изнурять свою плоть, что в среды и пятки ничего не ел, в прочие же дни употреблял только хлеб и воду и часто ночи проводил без сна в молитве, хотя ему не исполнилось тогда, по словам матери, и двенадцати лет.

Вскоре родители Варфоломея, пришедши в бедность вследствие частых нашествий монгольских, тяжких даней в Орду и по случаю неурожайных лет, и, главное, спасаясь от нестерпимых притеснений, каким подвергалась вся область Ростовская от воеводы великого князя московского Иоанна Даниловича, переселились со всем своим семейством в Радонеж, где предоставлялись переселенцам некоторые льготы. Варфоломей и тут продолжал прежний подвижнический образ жизни, и тогда как братья его Стефан и Петр вступили в супружество, он многократно просил родителей отпустить его в монашество. Родители удерживали его только тем, чтобы он послужил им в их старости и дряхлости, и Варфоломей действительно служил им со всем усердием сына, пока оба они под конец жизни не отошли в обители, не облеклись в иночество и потом скончались. Отдав последний долг отцу и матери, и передав оставшееся после них имение младшему брату своему Петру, так как старший, Стефан, овдовев, был уже черноризцем Хотькова Покровского монастыря, Варфоломей упросил этого последнего брата, чтобы он отправился вместе с ним отыскивать место для пустынножительства. Оба брата обходили многие места по лесам; наконец им полюбилось одно, находившееся в густом лесу и имевшее воду. Сотворив молитву, братья принялись рубить деревья и устроили себе сперва одр и хижину, потом келью и малую церковь. Эта церковь, послужившая началом знаменитой Сергиевой лавры, освящена во имя Святой Живоначальной Троицы по благословению митрополита Феогноста в начале княжения великого князя Симеона Иоанновича и, следовательно, около 1340 г.

Стефан, однако ж, недолго пожил в пустыне, в которой приходилось терпеть крайний недостаток во всем, потому что вокруг нее не было ни жилья, ни даже пути людского, а был только лес; никто в нее не приходил и ничего не приносил. Он перешел в московский Богоявленский монастырь, где впоследствии удостоился быть игуменом и духовником великого князя Симеона. Но младший брат остался непоколебим в своем намерении. Первою заботою его было облечься наконец в ангельский образ, и для этого, пригласив к себе некоего духовного старца, игумена Митрофана, Варфоломей принял от него в своей церкви и пострижение в монашество, и новое имя Сергия на двадцать четвертом году своей жизни. Отпустив игумена, Сергий, первый постриженник в своей обители и совершенно одинокий в пустыне, предался всею душою многотрудным подвигам иноческого жития. Он переносил всякого рода лишения, изнурял плоть свою непрестанным постом и бдением, был неутомим в молитве и трудах, испытал страх и от зверей, и особенно от нападений духов злобы и благодатию Божиею все превозмог и победил. Так продолжалось около двух лет.

Затем начали приходить к преподобному иноки, по одному, по два и по три, и проситься к нему в сожительство. Он не соглашался, указывая им на трудности пустынной жизни, но, видя непреклонность просителей и их готовность на все лишения и труды, уступил и дозволил им строить для себя кельи, из которых три или четыре построил собственными руками. Братия ежедневно собирались в церковь и отправляли полуночницу, утреню, часы, вечерню и повечерие, а часто и молебствия. Для совершения же литургии приглашали со стороны какого-либо пресвитера или игумена. Преподобный Сергий действовал на всех примером своей жизни. Он, как некогда преподобный Феодосий Печерский, сам рубил дрова и разносил по кельям, молол жито в жерновах, пек хлебы, варил пищу для братии, шил обувь и одежду и на своих плечах носил из источника на гору воду в двух водоносах и поставлял у кельи каждого, а ночи проводил без сна в молитве, питался только хлебом и водою, ни одного часа не оставался праздным и что бы ни делал, на устах его всегда был псалом. Чрез несколько лет прибыл в монастырь игумен Митрофан, постригший Сергия, и последний был очень рад, особенно потому, что обитель нуждалась в настоятеле. Но дряхлый старец скоро скончался. Тогда братия единодушно обратились к самому преподобному Сергию и с такою настоятельностию умоляли его принять сан пресвитера и игумена, что он, при всем своем смирении и нежелании, должен был согласиться. Он принял тот и другой сан от епископа Волынского Афанасия, который управлял тогда Переяславлем и делами митрополии в отсутствие митрополита Алексия, ездившего в Царьград (следовательно, в 1354 или 1356 г.).

Сделавшись настоятелем обители, преподобный Сергий нередко поучал братию словом, но еще более продолжал поучать собственным примером. Он ежедневно совершал литургию, прежде всех шел в церковь и на всякие труды, сам молол пшеницу, сеял муку, пек просфоры, варил кутию, делал свечи и всегда носил самую бедную одежду, покрытую заплатами. Около трех лет число братий в обители было ни больше, ни меньше двенадцати, кроме игумена. Но слух о подвигах его начал привлекать к нему со всех сторон. Первый пришел сюда архимандрит Симон, который оставил свое настоятельство в Смоленске, чтобы подчиниться такому руководителю и, принесши с собою довольно имения, дал ему возможность построить более пространную церковь для быстро умножавшейся братии. Сергий не отвергал никого из приходивших к нему и желавших пострижения; напротив, всякого принимал с радостию, но только постригал нескоро. Сначала он приказывал новоприбывшему облечься в длинную одежду из черного сукна и жить с братиею до тех пор, пока не навыкнет всему монастырскому уставу, потом облекал этого послушника в монашескую одежду и довольно уже испытанных постригал и облачал в мантию и клобук, а когда видел брата, усовершившегося в монашеских подвигах, тогда удостаивал его и святой схимы. Для наблюдения за братиею преподобный Сергий между прочим имел обычай, подобно преподобному Феодосию Печерскому, поздно вечером и ночью обходить все кельи иноков. И если слышал или видел, что инок молится, или читает книгу, или занимается рукоделием, то радовался и благодарил Бога. А если слышал, что два или три брата сошлись вместе и празднословят, то очень скорбел и ударял рукою в дверь или в окно, чтобы прекратить непозволенную беседу, и удалялся. Наутро призывал виновных к себе и, не обличая их прямо, приводил их к сознанию своей виновности кроткою и назидательною беседою; упорных же и нераскаянных обличал и подвергал епитимии. При начале своем обитель преподобного Сергия нередко терпела крайнюю нужду и недостаток во всем. Случалось, как некогда и в обители преподобного Феодосия Печерского, что братии нечего было есть и они переносили голод по два и по три дня. Но по вере преподобного Сергия, Господь скоро посылал им пищу чрез неизвестных христолюбцев. Случалось, что в обители недоставало вина для совершения литургии, фимиама для каждения, воску для свеч, и тогда в монастырской церкви горела березовая или сосновая лучина. Впрочем, такое состояние продолжалось недолго. Еще во дни великого князя Иоанна Иоанновича (1353–1359) в окрестностях Сергиевой пустыни стали селиться многие земледельцы, путь к ней сделался пространнее и близ самого монастыря проложена большая дорога из Москвы на северные города. Тогда многие и часто начали посещать обитель и приносили в нее все потребное в большом количестве. В числе приходивших были и поселяне, и вельможи, и князья. Преподобный Сергий еще при жизни совершил несколько чудес, и весть о его чудесах и подвигах, распространившаяся повсюду, привлекала к нему не только из ближних, но и из дальних городов и весей. Многие иноки совсем оставляли свои монастыри и переселялись в его обитель.

Константинопольский патриарх Филофей, услышав также о добродетельном житии преподобного Сергия, прислал ему в дар крест, параманд и схиму, а вместе и благословенную грамоту, в которой давал преподобному совет завести в обители общежитие. Святой старец, с согласия своего митрополита, исполнил патриаршую волю, устроил в своей обители общежитие, распределил между братиями послушания, учредил должности келаря, екклесиарха и другие и строго заповедал иметь все общим, никому не приобретать себе ничего особо. Видя, что средства обители постоянно увеличивались от приношений и вкладов, преподобный Сергий установил при ней странноприимство, так что все, нуждавшиеся в помощи, нищие, больные получали в ней все необходимое, а иногда проживали в ней многие дни в полном довольстве и успокоении. Своими высокими подвигами святой старец приобрел всеобщее уважение в отечестве. Сам митрополит Алексий посещал его, пользовался его советами и, приближаясь к могиле, желал иметь его своим преемником, от чего, впрочем, смиренный подвижник отказался. Великий князь Димитрий Иоаннович Донской также не раз приходил в его обитель, особенно прежде и после Куликовской битвы, на счастливый исход которой имели такое осязательное влияние молитвы, благословение и наставления преподобного старца, приглашал его быть восприемником своих детей и свидетелем при своем духовном завещании. Основав знаменитую обитель, дав ей внутреннее благоустройство, насадив в ней семена глубокого благочестия и приготовив достойных себя учеников, преподобный Сергий скончался в 1392 или в 1397 г., 72 или 78 лет от роду. Из преемников его первым и достойнейшим был преподобный Никон, во дни которого обитель, если и много потерпела от полчищ Едигеевых, будучи предана огню (в 1408 г.), но вскоре обновлена и распространена и приобрела новые отчинные владения как от усердия великих и удельных князей, так и посредством покупки.

Заслуга преподобного Сергия для русского монашества состояла не в том одном, что он основал Свято-Троицкую лавру, а равно и в том, что его трудами или при его участии и благословении устроено несколько других обителей.

Однажды, испытав огорчение в своем монастыре, святой старец тайно удалился из него, обошел разные пустынные места и полюбил одно, наиболее красивое, на реке Киржач (Владимирской губернии). Здесь при содействии многочисленных своих чтителей, чернецов и бельцов, князей и бояр, приносивших ему довольно сребра, он скоро построил церковь и кельи, собрал множество братии и таким образом основал монастырь Благовещенский на Киржаче. Когда, уступая просьбам прежних своих учеников и убеждению митрополита Алексия, преподобный отец возвратился в Троицкую обитель, то новоустроенный монастырь передал в управление ученика своего Романа.

Сам святитель Алексий, желая основать монастырь, обратился к преподобному Сергию с просьбою дать ему опытного в духовной жизни инока, который бы мог быть надежным руководителем и других. Поводом к сооружению обители послужило для первосвятителя следующее. Во время последнего (1356) его путешествия в Грецию он подвергся на море страшной буре. Среди крайней опасности воссылая пламенные молитвы о спасении своей жизни, он дал обет построить церковь с монастырем в память того дня, в который достигнет пристанища. Судно вошло в пристань 16 августа, когда Церковь празднует Нерукотворенному Образу Христа Спасителя. Выслушав такой рассказ из уст святого Алексия, преподобный Сергий вручил ему своего любимого ученика Андроника, который с юных лет воспитывался под надзором блаженного отца и успел усвоить себе его строгие правила. Первосвятитель, дав довольно милостыни на Сергиеву обитель, отправился с Андроником в Москву и на реке Яузе построил церковь во имя Спасителя – Нерукотворенного Его Образа, создал общежительный монастырь, снабдил его всем нужным и поручил настоятельство в нем Андронику. Чрез несколько времени преподобный Сергий приходил взглянуть на новую обитель и призвал на нее Божие благословение. Этот Спасо-Андроников монастырь вскоре сделался «велик и славен», особенно добродетелями и мудростию первых своих настоятелей: Андроника, ученика его Саввы и ученика Саввина Александра. Отсюда вышли многие иноки на игуменства в другие обители, а некоторые и на епископские кафедры.

Во дни ростовского князя Константина III († 1364) и епископа Игнатия III († 1363), когда преподобный Сергий Радонежский приходил на богомолье к Ростовским чудотворцам, два пустынножителя, Феодор и Павел, просили святого старца указать им место для построения обители и преподать благословение. Углубившись в непроходимые дебри, окружавшие тогда Ростов, преподобный Сергий избрал место на берегу реки Устья и благословил этих двух иноков устроить здесь монастырь Борисоглебский, который действительно и был ими устроен в пятнадцати верстах от Ростова.

Подобным образом, когда преподобный Сергий приходил в 1365 г. по поручению великого князя и митрополита в Нижний Новгород для убеждений тамошнего князя Бориса, то на возвратном пути своем он положил основание Георгиевской пустыни в Гороховском уезде на реке Клязьме. В числе учеников преподобного Сергия находился родной племянник его – сын брата Стефана Феодор (в крещении Иоанн). Приняв пострижение еще на двенадцатом году своей жизни от дяди своего и в продолжение многих лет воспитываясь под его непосредственным руководством, Феодор, когда достиг сана священства, возымел помысл основать где-либо новый общежительный монастырь. Святой Сергий, видя твердость и неизменяемость этого помысла в продолжение многого времени, согласился наконец отпустить Феодора и с ним несколько братий, чтобы они избрали место для новой обители. Им понравилось место близ реки Москвы по имени Симонове. Сергий сам приходил осмотреть это место, одобрил и благословил. Тогда Феодор с разрешения епархиального владыки создал церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы и устроил общежительный монастырь, известный доныне под именем Симонова. Слава Феодора как высокого подвижника привлекала к нему множество братии со всех сторон России. Он всеми был честим и уважаем. Великий князь Димитрий Иоаннович избрал его своим духовником и посылал в Царьград по делам церковным. Патриарх также полюбил его, возвел в сан архимандрита, а монастырь его принял в свое непосредственное ведение в качестве патриаршей ставропигии. Князья русские, начиная с Димитрия Донского, посещали Симонов монастырь и обогащали его вкладами и даяниями.

По просьбе серпуховского князя Владимира Андреевича преподобный Сергий ходил в Серпухов и там близ реки Нары в двух верстах от города построил церковь во имя Зачатия Пресвятой Богородицы, заложил (в 1374 г.) общежительный монастырь, названный по высоким горам, на которых он построен, Высотским, и дал этому монастырю в настоятеля одного из своих учеников – Афанасия.

По желанию великого князя Димитрия Иоанновича Донского святой Сергий основал три монастыря. Первый – в 1378 г., Дубенский на Стромыни с церковию Успения Пресвятой Богородицы, в 30 верстах на юго-восток от Троицкой лавры при речке Дубенке, впадающей в реку Дубну (где ныне село Стромынь). Второй – после 1380 г., в благодарность Богу за победу над Мамаем, Дубенский на острову, также с церковию Успения Пресвятой Богородицы, в 40 верстах к северо-западу от Троицкой Лавры, при другой реке Дубенке. Третий – Голутвинский, с храмом в честь Богоявления Господня, близ Коломны на урочище Голутвине. Во все эти места преподобный Сергий сам ходил, по обычаю, пешком, чтобы благословить и положить начало обители, и во все три обители поставил игуменами своих учеников, в первую – Леонтия, во вторую – Савву, в третью – Григория. Разумеется, что средства как для построения, так и для содержания этих обителей даны были великим князем.

Кроме монастырей, основанных при непосредственном участии святого Сергия, явились тогда и многие другие монастыри в Руси Восточной. К числу их надобно отнести в Москве: а) Петровский, в котором архимандрит Иоанн (упоминается 1377 г.), первый из настоятелей московских, ввел устав общежития; б) Чудов, основанный (1365) в самом Кремле святым митрополитом Алексием на месте, которое подарила ему исцеленная им царица Тайдула: святитель, собрав сюда старцев честных частию из Троицкой лавры, частию из других обителей, наделил монастырь нивами, озерами, селами и людьми и с самого начала учредил в нем общежитие и архимандритию; в) Алексеевский девич, также общежительный, здесь в 1393 г. скончалась игумения Иулиания, дочь богатых и славных родителей из Ярославля, более тридцати лет проведшая в иночестве и пользовавшаяся всеобщею любовию и уважением за свои добродетели; г) Рождественский на Рву или на Трубе девич, основанный княгинею Мариею, в монашестве Марфою, матерью князя Владимира Андреевича Храброго, которая и погребена здесь в 1389 г.; д) Вознесенский девич, в самом Кремле, устроенный около 1387 г. супругою великого князя Димитрия Иоанновича Донского Евдокиею, в иночестве Евфросиниею, и сделавшийся усыпальницею для русских государынь; е) Афанасиевский, упоминаемый в 1385 г.; ж) Сретенский, основанный в 1395 г. по воле великого князя Василия Димитриевича и митрополита Киприана на том самом месте, где встречена была москвитянами чудотворная икона Божией Матери Владимирская, которую переносили из Владимира в Москву по случаю нашествия Тамерланова и которой приписали неожиданное удаление этого воителя из пределов русских; з) Николаевский, или Старо-Николаевский: тут три года с половиною (1401–1404) прожил Новгородский архиепископ Иоанн, задержанный митрополитом в Москве по воле великого князя Василия Димитриевича; и) Иоанно-Златоустовский, упоминаемый в 1410 г., и й) Иоанно-Предтечевский под бором, где в 1415 г. жил один святой старец, предсказавший великому князю Василию Димитриевичу рождение от него сына Василия.

В Твери существовали монастыри: Софийский девич, в котором приняла пострижение великая княгиня Мария, супруга Михаила Ярославича Тверского, убитого в Орде (1319), и скончался малолетний правнук его Александр у своей бабки Софии (1358); Николаевский над ручьем или с Заволочья, откуда взят был (1374) на кафедру Тверской епископ Евфимий Вислин и куда снова (1386) должен был удалиться; Желтиков Успенский на реке Тмаке, построенный (1395) святым Арсением, епископом Тверским; Афанасиевский, где (1399) принял пострижение и схиму великий князь Михаил Александрович Тверской; Богородицкий на Бору и Богородицкий на Гостомле, упоминаемые около 1361 г.; Воскресенский на Шоше; Воскресенский Бардинский на той же реке; Воскресенский за Волгою и Спасский во Зезях, упоминаемые 1361–1437 гг.; Саввин на реке Тме, в 20 верстах от Твери, основанный в 1397 г.

Недалеко от Рязани мы видим два монастыря: Ольгой Успенский, основанный еще в 1-й половине XIII в. и Солотчинский Рождество-Богородицкий, устроенный в 1390 г. двумя первыми его игуменами Василием и Евфимием. Оба эти монастыря получили жалованные грамоты на разные владения от рязанского великого князя Олега Иоанновича (около 1350–1402 гг.)

В Нижнем Новгороде и его окрестностях возникли монастыри: Печерский, основанный (около 1330 г.) святым Дионисием, который сначала ископал себе пещеру на берегу Волги и подвизался в ней, а потом был архимандритом своей обители и впоследствии архиепископом Суздальским; Зачатиевский – девич, созданный (около 1355 г.) на правилах общежития княгинею Василиссою, в иночестве Феодорою, супругою нижегородского князя Андрея Константиновича; Благовещенский, восстановленный и вновь устроенный (около 1370 г.) святым митрополитом Алексием, и Николаевский Дудин, о существовании которого еще в начале XV в. свидетельствует писанное в нем и доселе сохранившееся Евангелие.

В Суздале к числу прежних монастырей присоединились новые: один мужеский, другой женский. Мужеский – Спасо-Евфимиев, построен (1352) по воле суздальского князя Бориса Константиновича постриженником новгородского Печерского монастыря иноком Евфимием, бывшим здесь и архимандритом, – это первый из суздальских монастырей, в котором введено было общежитие. Женский Покровский, сооружен (1364) суздальским князем Андреем Константиновичем на месте, которое подарено было тем же преподобным Евфимием неподалеку от его обители на другой стороне реки.

Явились новые монастыри и в Ростове: Григориевский, или святого Григория Богослова, где принял пострижение (около 1365 г.) святой Стефан, просветитель Перми; Зачатиевский Иаковлев, основанный (около 1389 г.) святым епископом Ростовским Иаковом, и Рождество-Богородацкий, основание которого приписывается первому Ростовскому архиепископу святому Феодору (1389–1394).

В Костромском крае возникло десять монастырей. Татарский князь Чет, прибывший в Москву в 1330 г. и вскоре принявший святое крещение, построил монастырь Ипатиевский близ самой Костромы во 2-й половине XIV в. Преподобный Авраамий Галичский († 1375), ученик преподобного Сергия Радонежского, основал четыре общежительных монастыря: в честь Успения Божией Матери на берегу озера Галичского, при содействии галичского князя Димитрия Феодоровича; в честь Положения честного Ее пояса в тридцати верстах от этого озера при усердии окрестных жителей; в честь Собора Богоматери на реке Биче, или Воче, и, наконец, в честь Покрова Ее на озере Чухломском, в тридцати верстах от обители Вочской. Все эти монастыри были первоначально деревянные. Преподобный Пахомий Нерехтский († 1384) основал Сыпанов Троицкий общежительный монастырь на месте, называвшемся Сыпаново, в 42 верстах от Костромы, близ Нерехты. Преподобный Иаков Железноборский, ученик преподобного Сергия Радонежского, учредил общежительный монастырь Галичский Предтечев, в 40 верстах от Галича близ селения Железный Борок при пособии от великого князя московского Василия Димитриевича (1389–1423). Еще три общежительных монастыря: Богоявленский Луховский на реке Лухе, Свято-Троицкий Желтоводский при озере Желтые воды и Макариевский Унженский на правом берегу реки Унжи – основаны один после другого учеником и постриженником святого Дионисия Суздальского, преподобным Макарием Унженским, который скончался никак не позже 1444 г.

Известны также монастыри: а) в Муроме: Борисоглебский, где в 1345 г. погребен муромский князь Василий; б) в Переяславле Залесском: Богородичный Горицкий, в котором принял пострижение преподобный Димитрий Прилуцкий, современник и собеседник преподобного Сергия Радонежского; Николаевский общежительный, основанный и устроенный этим самым преподобным Димитрием до отхода его на Вологду (прежде 1371 г.), и Введенский, неизвестно кем основанный, но существовавший в начале XV в.; в) в Городце: Лазаревский, где в 1367 г. гром побил чернецов и черниц; г) в 15 верстах от Димитрова: Николаевский Песношский, на реке Песноше, основанный (в 1361 г.) учеником преподобного Сергия Радонежского Мефодием († 1392); д) близ Звенигорода: Саввино-Сторожевский, основанный около 1398 г. на горе Стороже учеником преподобного Сергия Радонежского Саввою по желанию звенигородского князя Юрия Дмитриевича который наделил обитель селами и угодьями; е) близ Александрова: Свято-Троицкий Махрицкий, на реке Махрице, основанный постриженником киевской лавры преподобным Стефаном Махрицким, другом преподобного Сергия, во дни великого князя Иоанна Иоанновича (1353–1359); ж) близ Можайска: Рождество-Богородицкий Лужецкий, на реке Лужках, построенный по воле можайского князя Андрея Дмитриевича († 1432) постриженником Симонова монастыря преподобным Ферапонтом Белоезерским; з) на реке Шексне, в пределах владений можайского князя – Никольский и Георгиевский в Раменце, упоминаемые в 1443 г.; и) близ Боровска: Покровский Высокий, в котором принял (1414) пострижение преподобный Пафнутий Боровский и подвизался тридцать лет, последние 13 – в сане игумена, и Рождество-Богородицкий Пафнутиев, основанный в 1444 г. этим самым Пафнутием в двух верстах от монастыря Высокого; и) близ Серпухова: Владычень Серпуховский, созданный в 1362 г. святым митрополитом Алексием; к) близ Венева: Николаевский Венев, где в 1408 г. скончался и погребен несчастный князь смоленский Юрий Святославич; л) в Гороховце: Василиевский на Клязьме, упоминаемый около 1418 г.; м) в Юрьеве Польском: Богородицкий, или Успенский, на Воиновой горе, упоминаемый около 1428 г.

Нет сомнения, что мы не перечислили всех обителей, какие существовали тогда в средней полосе России. О большей части и из перечисленных летописи и другие исторические свидетельства упоминают только мимоходом, случайно. Очень естественно, если о тех монастырях, о которых не было случая что-нибудь сказать, они вовсе не упомянули.

III. Монастыри в Новгородской области и других северных

Новгородской области и других северных, ей сопредельных, не коснулась непосредственно буря монгольская. А потому она не имела никакого влияния и на состояние здешних обителей. В самом Новгороде, который и прежде превосходил все русские города числом своих монастырей, число это еще более теперь увеличилось. Местные летописи часто упоминают о прежних монастырях: Юрьевском, Антониевом, Хутыне, Аркаже, Покровском на Зверинце, Николаевском на Липне, Благовещенском, Росткине и других, но еще чаще говорят о монастырях новых или только восстановленных и обновленных.

Владыки Новгородские принимали в этом деле большое участие. Архиепископ Давид соорудил в 1313 г. каменную церковь святого Николая в Неревском конце на собственном дворе и совокупил вокруг нее черноризцев: кажется, тут речь идет только о восстановлении Бело-Николаевского монастыря, который существовал и прежде. Архиепископ Моисей основал пять монастырей: еревяницкий Воскресенский в 1335 г. на реке Деревянице, в четырех верстах от Новгорода; Болотов Успенский в 1352 г. на Волотовом поле, в трех верстах от Новгорода к востоку; Богословский женский – в 1354 г. за городским земляным валом близ Новгорода; Сковородский Михайловский – в 1355 г. в четырех верстах от Новгорода к югу и Радоговицкий Успенский – в 1357 г. за городским земляным валом, в 50 саженях от монастыря Богословского женского. Кроме того, Моисей обновил и украсил церквами монастыри: Десятинский женский – в 1327 г. на Софийской стороне в Новгороде и Свято-Духов в 1357 г. там же. Архиепископ Иоанн в 1407 г. основал два монастыря: Спасо-Преображенский на реке Видогоще, в 23 верстах от Новгорода и Николаевский на реке Веренде, в 25 верстах от Новгорода к югу. Архиепископ Евфимий основал в 1432 г. монастырь святых 12 апостолов на Чудинцевой улице.

Кроме архипастырей устрояли монастыри и другие лица, преимущественно монашествующие. Так основаны монастыри: Ксенофонтов, или Ксенофонтова пустынь, в 25 верстах от Новгорода, на реке Робейке, преподобным Ксенофонтом, учеником преподобного Варлаама Хутынского, скончавшимся в 1262 г.; Колмов Успенский – в начале XIV в., у ручья Колмова в трех верстах от Новгорода преподобным Макарием, который называется и настоятелем и ктитором, т.е. создателем этой обители; Шилов Покровский – в 1310 г., на правом берегу Волхова против Юрьева монастыря монахом Олонием (Леонтием) Шилом; Папороцкий Николаевский – в 1404 г., у реки Папоротны в 53 верстах от Новгорода каким-то Порфирием Кавским или Инамским; Вяжицкий Николаевский – в 1411 г., в 12 верстах от Новгорода к западу, в лесу на болотистом месте Вяжище монахами Антонием и Пахомием, из которых первый был строителем, а последний – игуменом этого монастыря; Савво-Вишерский – на левом берегу реки Вишеры, в 10 верстах от Новгорода к северо-востоку преподобным Саввою, который родился в Кашине от боярина Ивана Васильевича Борозды, с юных лет принял пострижение в одном из тверских монастырей и, устроив свою Вишерскую обитель, сам жил и подвизался на столпе, сходя с него к братии только по субботам и воскресеньям.

Довольно монастырей построено вообще новгородцами или людьми неизвестными. Некоторые из этих монастырей находились в самом Новгороде, на Софийской или на Торговой стороне, и именно; Лазарев на левом берегу Волхова (упоминается в 1386 г.); Николаевский на Чудинцевой улице (основан в 1390 г.); Спасский на Косьмодамианской улице (основан в 1394 г.); Евфимиин женский в Плотницком конце (возобновлен в 1414 г.) и Ильинский женский в конце Прусской улицы (основан в 1418 г.).

Другие – в окрестностях Новгорода: Спасский на Ковалеве, в четырех верстах от Новгорода к востоку (упоминается в 1345 г.); Николаевский на Лятке близ Торговой стороны (упоминается в 1364 г.); Андреевский на реке Ситенке, в четырех верстах от Новгорода к юго-востоку (упоминается в 1371 г.); Спасский на поле близ Торговой стороны (упоминается в 1378 г.); Христо-Рождественский на поле близ Торговой стороны (упоминается в 1386 г.); Николаевский женский на Сокольей горе, близ Торговой стороны (возобновлен в 1389 г.); Рождество-Богородицкий Лисицкий на Лисьей горе, в семи верстах от Торговой стороны (упоминается в 1392 г.); Николаевский Мостицкий, в четырех верстах от Новгорода к юго-западу, на реке Веряже (основан в 1412 г.); Воскресенский на Красном поле или на Красной горке близ Торговой стороны, у Плотницкого конца (основан в 1415 г.); Богоявленский близ Софийской стороны на Вотской дороге (упоминается в 1421 г.), и Борисоглебский на реке Гзени близ Софийской стороны (основан в 1424 г.).

Еще некоторые монастыри основаны были в значительных расстояниях от Новгорода. Таковы: Николаевский Понедельский на реке Понедели,в 24 верстах от Новгорода к юго-востоку (упоминается в 1386 г.); Троицкий Клопский, в 20 верстах от Новгорода к югу, на правом берегу Веряжи, где с 1408 г. подвизался преподобный Михаил Клопский, сродник князей московских, принявший на себя юродство Христа ради, и Николаевский Отенский, или Отня пустынь, в 50 верстах от Новгорода к северо-востоку (упоминается в 1420 г.).

После сделанного нами перечня новгородских обителей неизлишним считаем упомянуть два случая, замеченные местными летописями. В 1386 г., когда великий князь Димитрий Иоаннович Донской приближался с своими войсками к Новгороду и новгородцы собрались защищаться, они сами сожгли вокруг своего города 24 монастыря. А в 1419 г. во время сильного наводнения, случившегося в Новгороде, затоплены были водою 19 монастырей, так что иноки по доскам ходили в церкви или ездили на лодках.

В Пскове и его окрестностях возникло несравненно менее обителей. Кроме Спасского на Мироже, который основан еще епископом Нифонтом Новгородским и продолжал существовать теперь, здесь упоминается только двенадцать новых монастырей. И именно; Иоанно-Предтечев женский в пригородном селе Завеличье, основанный (около 1243 г.) святою Евпраксиею, супругою псковского князя Ярослава Владимировича, которая вскоре потерпела мученическую смерть от своего пасынка и погребена в этой обители; Снетогорский Богородичный на горе Снетной (упоминается 1265, 1310, 1367–1421 гг.); Космодамиановский с Гремячей горы за рекою Псковою вне города и Свято-Духовский со Усохи женский в самом городе, в которых построены в 1383 г. каменные церкви; Николаевский с Валку, или на Волоку, на берегу реки Великой, в котором (1395) построил каменную церковь посадник Захария Костроминич; Пантелеимонов, упоминаемый в 1396 г.; Михайловский женский на поле, где в 1398 г. поставил каменную церковь некто Захария Фоминич; Стефановский в Лугу, недалеко от Пскова, где в 1404 г. соорудил каменную церковь игумен Карп; Образский с поля, или Спасская пустынь, где в 1414 г. построена новая церковь; Николаевский на Песках, где сооружена каменная церковь в 1419 г.; Благовещенский женский в Песках, построенный псковичами в 1421 г. на месте, которое подарил для этого чернец Порфирий Сонешка, и Никитский, или Никитина пустынь, где в 1442 г. сооружена церковь во имя святого Саввы.

Обращаясь снова к области Новгородской, мы видим здесь несколько монастырей и в других городах и местах кроме Новгорода. Таковы: а) на Шелони, или в Шелонском городке, Михайловский, в котором скончался (1352) Новгородский архиепископ Василий на возвратном пути своем из Пскова в Новгород; б) в Старой Руссе: Спасо-Преображенский, возобновленный и украшенный (1442) Новгородским владыкою Евфимием и Николаевский Косинский в трех верстах от города на острове или косе, основанный около половины XIII в. учениками преподобного Варлаама Хутынского Константином и Косьмою; в) в Ладоге: Георгиевский, возобновленный (1446) Новгородским владыкою Евфимием; г) на Ладожском озере: Валаамский на острове Валаам, уже процветавший к концу XIV в., и Коневский Рождественский на острове Коневце, основанный (1398) преподобным Арсением, который родом был новгородец, путешествовал на Афон и по возвращении оттуда жил несколько времени в Валаамской обители; д) близ Каргополя: Каргопольский Успенский на берегу реки Онеги, основанный в XIV в. иноком Ионою, и Каргопольский Спасский, основанный на той же реке и в том же веке иноком Вассианом; е) на острове Муроме, или Мучь, в нынешнем Пудожском уезде: Муромский Успенский Онежский, основанный около половины XIV в. преподобным Лазарем Муромским; ж) в Двинской и Корельской областях: Архангельский на Северной Двине, где ныне Архангельск, и Карельский Николаевский у Белого моря, в 34 верстах от Архангельска, оба эти монастыря в 1419 г. были опустошены норвежцами; з) на острове Белого моря Соловках: Соловецкий, основанный в 1429–1436 гг. тремя святыми старцами: Германом, Савватием и Зосимою, из которых последний более других потрудился для устройства обители.

В Белозерской стране самым древним монастырем был Устьшехонский Троицкий, находившийся первоначально в 17 верстах от Белозерска к востоку, на устье реки Шексны. Монастырь этот основан (в 1251 г.) первым белозерским князем Глебом Васильковичем в память чудесного исцеления малолетнего сына его Михаила от слепоты, последовавшего от иконы Святой Живоначальной Троицы. Князь, украсив чудотворную икону, перестроил самую церковь, где она находилась, поставил вокруг церкви кельи, учредил общежительство для двадцати братий, выпросил для них из Валаамского монастыря настоятеля Геннадия и, обогатив свою обитель вкладами, отчинами и угодьями, дал ей средства для дальнейшего существования.

Спустя почти полтора столетия возник в Белозерской стране другой монастырь – Кирилло-Белоезерский. Преподобный Кирилл родился (1337) в Москве, принял пострижение в Симоновой обители, где еще на низших степенях послушания заметил и отличил его преподобный Сергий Радонежский, нередко посещавший племянника своего архимандрита Феодора. Когда Феодор взят был на епископскую кафедру Ростовскую (1389), Кирилла избрали на его место в настоятеля Симонова монастыря. Но святой старец, любя безмолвие, оставил настоятельство, а затем и самую Москву и удалился в пределы белозерские. Там, в глубокой пустыне, на северном берегу озера Сиверского положил он начало (1397) новой обители, собрал иноков, которые охотно шли к нему из Симонова и других монастырей, дал им строгий общежительный устав и, управляя ею в продолжение тридцати лет († 1427), своими высокими подвигами приобрел себе всеобщее уважение и братии, и народа, и князей и оказывал сильное духовное влияние на всю страну. Монастырю святого Кирилла Белоезерского суждено было сделаться знаменитейшим из всех монастырей Северной России.

Вместе с преподобным Кириллом прибыл в Белозерский край и другой постриженник Симонова монастыря – преподобный Ферапонт, урожденец волоколамский. Скоро, однако ж, они расстались, и Ферапонт основал (1398) на возвышенном берегу озера Бородавского, в четырнадцати верстах от нынешнего города Кириллова, общежительный монастырь Белоезерский Ферапонтов. Можайский князь Андрей Дмитриевич, которому принадлежало и Белоозеро, узнав об этой обители и о святости жизни ее настоятеля, пожаловал ей многие угодья и тем способствовал к скорейшему благоустроению ее и процветанию.

В 1-й половине XV в. основаны в Белозерском крае еще два монастыря: Вожеезерский Спасский на острову озера Воже, в ста верстах от Кириллова учеником преподобного Кирилла Белоезерского Мартинианом, который удалился на этот остров по смерти своего наставника, и Череповский Воскресенский – двумя иноками, Феодосием и Афанасием, пришедшими, вероятно, из Сергиевой лавры, монастырь этот существовал во дни можайского и вместе белоезерского князя Андрея Дмитриевича († 1432), от которого получил и грамоту.

Обширный Вологодский край, где прежде известны были только три монастыря: Кайсаровский близ Вологды, Гледенский Троицкий и Архангельский в Великом Устюге, в настоящий период обогатился монастырями. Во 2-й половине XIII в. основан монастырь Спасо-Каменный на Каменном острову Кубенского озера. Белозерский князь Глеб Василькович, путешествуя от Белоозера к Устюгу на судах, подвергся на Кубенском озере страшной буре и в минуты опасности дал обет построить церковь и монастырь на том месте, где пристанет к берегу. Судно прибило бурею к Каменному острову. Князь нашел на острове двадцать три инока, которые по бедности не имели у себя церкви, а собирались для молитвы в часовню. Немедленно он приказал построить церковь во имя Преображения Господня и деревянные кельи (около 1260 г.). С того времени монастырь Спасо-Каменный, находясь под покровительством белозерских князей, скоро пришел в цветущее состояние и сделался многолюдным и благоустроенным, особенно во дни игумена своего Дионисия Грека, который дал этой обители устав святой горы Афонской, где сам принял пострижение, и в 1418 г. взят был на кафедру Ростовской епархии.

В XIV столетии основаны еще монастыри: Авнежский Троицкий – в 60 верстах от Вологды к востоку преподобным Стефаном Махрицким и учениками его Григорием и Кассианом (около 1370 г.) при содействии окрестных жителей; Спасо-Прилуцкий – в пяти верстах от Вологды в 1371 г. преподобным Димитрием Прилуцким, который первый ввел в Вологодском крае общежитие; Воскресенский на реке Обноре – учеником преподобного Сергия Радонежского Сильвестром Обнорским († 1379), и Святолуцкий Николаевский на берегу Кубенского озера, восстановленный преподобным Дионисием Глушицким, постриженником Спасо-Каменного монастыря. Здесь же должно упомянуть о трех пустынях, устроенных святым Стефаном Пермским в нынешних пределах вологодских к концу того же столетия: Ульяновской Спасской – в 165 верстах от Устьсысольска, Стефановской – в 60 верстах от того же города и Устьвымской архангельской – в 80 верстах от Яренска на устье реки Выми.

В 1-й половине XV в. основано восемь монастырей: Покровский Глушицкий на реке Глушице, в 45 верстах от Вологды преподобным Дионисием Глушицким в 1403 г.; Сосновский Предтечев – в четырех верстах от Покровского тем же преподобным Дионисием в 1420 г.; Леонтиевский женский – в двух верстах от Покровского тем же Дионисием; Нуромский Спасский – в 60 верстах от Вологды преподобным Сергием Нуромским (около 1408 г.), который пришел в Россию с святой горы Афонской и несколько времени был учеником преподобного Сергия Радонежского; Павло-Обнорский – в 56 верстах от Вологды (1414), преподобным Павлом Обнорским, тоже бывшим учеником преподобного Сергия Радонежского; Александров Успенский на реке Куште, в 40 верстах от Вологды преподобным Александром Куштским, постриженником Спасо-Каменного монастыря († 1439); Спасо-Евфимиев – в 120 верстах от Вологды преподобным Евфимием, сотоварищем Александра Куштского, и Лопотов Богородицкий – в 40 верстах от Вологды преподобным Григорием Пелшемским (в 1426 г.), который родом был из фамилии галичских бояр Лопотовых.

IV. Устройство и внутреннее состояние монастырей

Таким образом, мы насчитали более 180 монастырей, вновь возникших или восстановленных в два столетия монгольского владычества над Россиею кроме тех, которые продолжали существовать от прежнего времени. Но, как велико было число братий в каждом из этих монастырей – неизвестно. Знаем только, что в суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре еще при самом преподобном Евфимии находилось 300 иноков, в чухломском Авраамиевом, также при жизни самого Авраамия, – сто человек, а из женских монастырей в московском Алексеевском подвизалось 90 черноризиц при знаменитой игуменье Иулиании († 1393) и в нижегородском Зачатиевском – 110 сестер во дни основательницы обители княгини Феодоры († 1377). Кроме того, о некоторых мужеских монастырях, как-то: Троицком Сергиевом, Андрониковом, Симоновом, Голутвинском, Высотском, Кирилло-Белоезерском, Ферапонтовом, Спасо-Прилуцком, Валаамском, – встречаются общие выражения, что монастыри эти были велики или что в них находилось множество братства, вследствие чего некоторые из них, например Троицко-Сергиев, Кирилло-Белоезерский, Глушицкий и Снетогорский псковский назывались иногда лаврами. А были монастыри, или монастырьки, малые, в которых обитало по шести, по пяти черноризцев, даже по три и по два. После этого утверждать, будто во дни монгольского ига монашество необыкновенно усилилось в России, будто целые толпы поселян и горожан поступали в обители, увлекаясь выгодами монастырской жизни, есть дело совершенного произвола. Даже по числу монастырей если монгольский период действительно превосходит два предшествовавшие столетия Русской Церкви, зато далеко уступает последующим: так, в течение одного XVI столетия (по указателю к «Истории российской иерархии») возникло у нас 100 монастырей, а в течение XVII вновь устроено 220.

Монастыри различались между собою по своей зависимости от высших властей, по значению своих настоятелей, по взаимному отношению друг к другу, по внутреннему устройству.

Все русские монастыри по законам церковным находились в зависимости от своих епархиальных архиереев. Но один монастырь, именно московский Симонов, еще при первом своем настоятеле Феодоре, взят был в непосредственное ведение Константинопольского патриарха и назывался патриаршею ставропигиею. Еще некоторые монастыри, преимущественно из основанных князьями, состояли в непосредственной зависимости от князей, каковы: Ольгов рязанский, Предтеченский полоцкий, Онуфриевский мстиславский и другие. Князья-покровители не только заботились о содержании и защите своих обителей, но и о внутреннем их благоустройстве, сами участвовали в избрании и переменах монастырских властей, сами судили их, а иногда и прочих иноков по делам монастырским. Местные епископы не имели никаких прав на эти монастыри и могли судить их настоятелей только по делам собственно духовным, и то вместе с князьями. Были также монастыри, принадлежавшие непосредственно митрополитам, исключительно от них зависевшие и считавшиеся их извечными: это Константиновский и Борисоглебский владимирские, Благовещенский нижегородский и Чудов московский.

Монастыри управлялись одни игуменами, другие архимандритами. Число последних, прежде очень ограниченное, теперь значительно возросло. Это имя носили настоятели монастырей: в Москве – Спасского, Симонова, Чудова, Петровского, во Владимире – Рождественского, в Суздале – Спасо-Евфимиева, в Ростове – Авраамиева, в Ярославле – Спасо-Преображенского, в Нижнем Новгороде – Печерского и Благовещенского, в Твери – Отроча, в Переяславле – Горицкого, в Новгородке Литовском – Лаврашевского, в Мстиславле – Онуфриевского и других. В Новгороде, несмотря на умножение монастырей, оставался один архимандрит юрьевский, и только однажды упоминаются два архимандрита. В Пскове постоянно упоминаются только игумены, а с начала XV в. иногда и архимандриты. Настоятели Киево-Печерской лавры именовались то игуменами, то архимандритами. Некоторые архимандриты, например преподобный Евфимий Суздальский, в качестве особого преимущества получали право священнодействовать в митре и с рипидами.

В числе монастырей большая часть были самостоятельные, не зависевшие от других монастырей, и были несамостоятельные, приписные к другим. Так, к Троицкой Сергиевой лавре были приписаны монастыри: Юрьевский Успенский на Войновой горе, Георгиевский в Раменце и Никольский на Шексне; к тверскому Отрочу – тверские же монастыри: Воскресенский за Волгою, Богородицкий на бору, Спасский во Зезях, Воскресенский и Богородицкий на Шоше, Воскресенский в Бардинском на Шеше и Богородицкий на Гостомле; к нижегородскому Спасо-Евфимиеву – Гороховский монастырь святого Василия на Клязьме. Приписные монастыри находились в полном распоряжении своих главных монастырей: оттуда получали настоятелей, туда давали отчет во всем. Между женскими монастырями не встречаем подобного подчинения одних другим, но были, кажется, женские монастыри, как бы приписные к мужским, составлявшие вместе с ними две половины одних и тех же монастырей под управлением одних настоятелей. К таким монастырям не без основания можно относить Хотьков, в котором приняли пострижение и погребены отец и мать преподобного Сергия Радонежского; Лазаревский Городецкий, где в 1367 г. во время вечерни страшный гром побил чернецов и черниц; тверской Богородичный на Шеше и новгородский Воскресенский на Красной горке, которые названы в летописях общими монастырями, хотя это название можно принимать и в значении монастырей общежительных. Самым же ясным доказательством существования у нас тогда общих (мужеско-женских) монастырей служат следующие слова митрополита Фотия новгородцам, направленные против этих монастырей: «Если в каком монастыре находятся чернецы, там бы черницы не были; но чернецы жили б себе в монастыре, а черницы себе в особом монастыре. Для того узнать, где исперва были чернецы, тут и ныне оставались бы чернецы, а где исперва были черницы, тут и ныне жили бы черницы. У чернецов пусть и попами будут чернецы, а в обители черниц избирать попов-бельцов с попадиами, вдовых же туда не посылать».

По внутреннему устройству монастыри наши разделялись на общежительные и необщежительные. К последнему классу принадлежала большая часть монастырей, особенно мелких, в области Новгородской: в них иноки сходились вместе только на церковные службы и более не имели ничего общего. Каждый сам заботился о себе, и своей келье, и о пище, и об одежде; особо держал правило в своей келье и в ней же трапезовал. Но самые замечательные как мужские, так и женские монастыри того времени были общежительные, например: Троице-Сергиев, Махрицкий, Андроников, Симонов, Высоцкий, Петровский, Снетогорский псковский, Савво-Сторожевский, Чудов, Кирилло-Белоезерский, Спасо-Евфимиев, Покровский Глушицкий, Спасо-Каменный, Спасо-Прилуцкий, Коневский, Павло-Обнорский, все четыре монастыря, основанные преподобным Авраамием Галичским, все три, основанные преподобным Макарием Унженским и др.; а из женских – Алексеевский московский и Зачатиевский нижегородский. Руководством при устройстве общежития монастырского служили у нас, кроме правил соборных, правила и наставления древних святых отцов – Василия Великого, Ефрема Сирина, Иоанна Лествичника, Феодора Студита и других, как можно заключать из уставной грамоты псковскому Снетогорскому монастырю Суздальского архиепископа Дионисия и из послания в тот же монастырь митрополита Фотия.

Был ли для какой-либо нашей обители составлен свой особый письменный устав, изложенный во всех подробностях, на основании этих древних правил – сведений не сохранилось. О преподобном Сергии Радонежском сказано только, что когда он вводил общежитие в своей обители, то, распределив должности и послушания между братиями, он «повеле твердо всем блюсти, по заповеди св. отец, и ничтоже особь стяжавати кому, ни своим что звати, но вся обща имети». Для псковского Снетогорского монастыря Дионисий Суздальский в своей уставной грамоте дал следующие немногие правила: «Ни игумену, ни братии не иметь ничего своего, но все отдать Богу и Святой Богородице в монастырь. В келье не есть и не пить и у келаря не просить, а келарю и ключнику не давать ничего никому без игуменова слова. Есть и пить в трапезе всем вместе, а вне трапезы ничего не вкушать ни до обеда, ни после обеда и допьяна отнюдь не упиваться. Одеяние потребное брать у игумена и то обычное, а не из немецких сукон; шубы носить без пуху и обувь с онучами брать у игумена; лишних же одежд не держать. В церкви да поют по правилам и по уставу святых отец. Если игумен пошлет куда-либо мниха на службу, пусть идет без ослушания; без благословения же игумена никак не выходить никуда. Послушание и покорение иметь к игумену во всем: если кто начнет говорить вопреки игумену и воздвигать свары, таковой да будет заключен в темницу, пока не покается; а непокорливого мниха по первом, втором и третьем наказании изгонять вон из монастыря и не отдавать ему ничего, что было им внесено в монастырь». Впоследствии митрополит Фотий отменил эту уставную грамоту Дионисия на том основании, что он не имел права давать устав в чужой области или епархии. Взамен того митрополит повелел братии Снетогорского монастыря держаться устава святого Василия Великого, Иоанна Лествичника и других богоносных отцов, сделав и с своей стороны некоторые наставления игумену и инокам. В житии преподобного Кирилла Белоезерского находим такие заметки о введенном им уставе: «Был устав блаженного Кирилла, чтобы в церкви никто не беседовал с другим и не выходил из церкви прежде конца, а все стояли по уставленному чину и внимали славословию. Равно все подходили к Евангелию и для поклонения святым иконам согласно с уставом, по старшинству, чтобы не произошло замешательства. А сам блаженный никогда в церкви не стоял, прислонясь к стене, и не садился безвременно, и были ноги его, как столпы. К трапезе шли все также по старшинству, и садились за трапезою каждый на своем месте, и молчали. Не было слышно никого, кроме одного чтеца. Для братии всегда были три снеди, кроме постных дней, когда бывает „аллилуиа“. Сам же блаженный вкушал только от двух снедей, и то не до сытости, и не пил ничего, кроме воды. Восстав от трапезы, все отходили в свои кельи с молитвою и благодареним Богу, не вдавались ни в какие разговоры и никто не заходил к другому брату, кроме великой потребы… Был и такой обычай: если кто приносил какому-либо брату письмо или поминок, то и письмо нераспечатанное и поминок относились к святому. Равно если кто желал и из монастыря послать куда послание, то не смел послать без повеления отчего. В монастыре и в келье не позволялось никому ничего иметь своего и звать своим, а иметь все общее.

Сребро или злато даже не именовалось между братиею, а находилось только в монастырской казне. Оттуда братия имели все потребное. Если кто чувствовал жажду, то шел в трапезу и там с благословением утолял жажду. А в келье не обреталось ничего, ни хлеба, ни воды, разве только чтобы умыть руки. Если кто к кому приходил, то ничего не мог видеть в келье, кроме икон и книг: так все были свободны от всего. Одно только имели попечение, чтобы превосходить друг друга смирением и любовию и прежде других являться в церковь. Также и на работы монастырские, когда случались, выходили со страхом Божиим; не было между ними ни празднословия, ни бесед мирских, а каждый хранил молчание и любомудрие. Если же кто хотел говорить, то говорил только от Писания на пользу братии и особенно не ведущих Писания». В Симоновом монастыре, как говорит святой Иосиф Волоколамский, был «обычай такой: в кельях не ели и не пили; из монастыря не выходили без благословения настоятельского; отроки не жили ни в монастыре, ни на дворах монастырских, и все творилось у братии по свидетельству Божественных писаний и общежительных преданий». Равным образом в тверском Саввином монастыре «было предание, чтобы не есть и не пить нигде, кроме трапезы; из монастыря не выходить, иначе как только с благословения; отрокам не жить ни в кельях, ни на дворах монастырских и женскому полу в монастырь не входить, и все совершалось по свидетельству общежительных преданий».

В некоторых рукописях наших XIV в. сохранился «Завет юным мнихам», содержащий в себе краткие наставления о блюденииума от дурных помыслов, о молитве, пении, чтении книг, рукоделии, целомудрии и проч. Этот Завет, определяющий преимущественно келейное житие, мог служить келейным уставом, или руководством, для новоначальных иноков как в общежительных, так и необщежительных монастырях. «Дело мниха, – говорится в этом Завете, – блюденье ума от худых мыслей, молитва и пенье, которое есть дело ангельское, пища души, просвещение ума… А молитву творить надобно с умом и от сердца и понимать силу слов… Взирай на будущее, утверждайся чтением книг, трудись в послушании и рукоделии. Принимая пищу для тела, корми и душу Божественными словами. Ум всегда имей горе. Не навыкай ходить из кельи своей в другую, разве только для духовной потребности, на молитву или какую службу. Все делай с благословением старца. Себе не живи по плотскому своему хотению, но живи Богу, заботясь о жизни вечной. Да будет для тебя гробом твоя келья… Славь Бога с ангелами. Когда увидишь игумена, поклонись ему до земли и проси у него благословения. Сретая брата, всегда поклонись ему и проси благословения и говори молитву: „Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас, аминь“. Придет ли брат со стороны, из иного монастыря или еще откуда, при встрече с ним говори эту самую молитву. А вшедши с ним в келью, прежде всего повтори ту же молитву, потом духовно утешься с братом и угости его… Одежда тебе – простая свита из самодельного сукна, а пояс простой кожаный, которым опоясывайся не выше чресл. Походка твоя пусть будет ни сурова, ни ленива, а руки имей во время хождения согбенными при персях. С мирскими не говори, особенно с юными, не садись и не стой с ними. Где случатся игры, кощунства, смехи, беги оттуда. Своими руками не прижимайся к брату, и не обнимайся с ним, и к себе не позволяй никому прикасаться, и не допускай никого смотреть на лицо твое, но уклонись и удались. И сам всячески берегись смотреть на лицо человека молодого и голоусого… Каждый берегись нечистой любви; беги всякого яда смертного, да не войдет в нас смерть дверцами, т.е. пятью чувствами – зрением, обонянием, слухом, осязанием, вкушением; но загради эти дверцы нашего телесного храма страхом Божиим. Весь бди оком, а сну предавайся, только когда почувствуешь великую нужду. Пред отходом ко сну много молись, почитай книги, займись рукоделием… Когда ляжешь спать, будь препоясан в свите, имей клобучок на голове, а руки сложи на персях и отнюдь не простирай их под свиту во избежание страсти пагубной… Берегись злой пагубы – ручного блуда… блюдись даже мысли скверной… А всегда, и вставая, и ложась, и за трапезою, и ходя, и сидя, произноси молитву: „Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе, Боже наш, помилуй нас, аминь“. Если монах молится только во времена молитвенные, то он отнюдь не молится, а надобно молиться на всякий час. Хотя и кратка эта молитва, но она приносит великую пользу молящемуся с верою… « Кроме того, в сборниках XIV-XV вв. встречаются многие поучения и послания об иноческой жизни с признаками русского или вообще славянского происхождения, которые переписывались, без сомнения, не для другой цели, как для духовного назидания и руководства черноризцам. Известны также послания и грамоты некоторых наших святителей, особенно митрополита Фотия, где излагались наставления, убеждения, советы относительно подвигов монашества, хотя большею частию общие. Вот что, например, писал Фотий Павлу Обнорскому и собранной им братии: «Когда был ты у меня, помнишь, сам ты много говорил, каковым надобно быть духовному настоятелю. Ему должно быть образцом для всех: в день великого суда он будет давать ответ за души, вверенные ему. О том же пишу и я: будь внимателен к тому, кого и откуда принимаешь к себе. Приходят они в безветренное пристанище, в святую обитель, принимают на себя со смирением ангельский образ, обещают переносить до последнего издыхания всякую нужду и скорбь; такое исповедание записывается ангелами, хранится в руке Творца нашего Владыки Христа, Коему даем мы обещания, и предъявлено будет пред лицом нашим в день великого суда. Пишу любви вашей, собравшиеся там о Христе, помните, что подчинив временное вечному, придя в безветренное пристанище, приняв на себя великое иго, вы решились работать Небесному Царю. Мы дали обещание не ангелу и не царю или князю земному, а обещались Царю царствующих. С сим исповеданием нашим Господь явится в день суда и воздаст каждому, чего кто стоит. Молю вас крепко внимать сему исповеданию и ограждать себя словом Христовым: Никто же, руки возложа на рало и зря вспять, управлен есть в Царствии Небеснем. Молю вас, потщитесь совершать подвиг свой по званию своему; старайтесь сохранить ризу спасения и шлем нелицеприятия чистыми и вас самих представить непорочными Владыке Своему. Будьте неколебимыми воинами Христовыми, мужественно и смело боритесь с крепкими борцами духовными. Супостат наш дьявол не хочет спасения нашего, раскидывает сети и козни против нас, ловит в свою волю и не терпит того, чтобы возвышались мы над тлением».

Какова была самая жизнь наших иноков – ответом на это служат прежде всего сказания о подвижниках, которые большею частию были основателями и первыми настоятелями тогдашних наших монастырей, а затем и уцелевшие свидетельства, по крайней мере, о некоторых из этих монастырей. Мы видим тогда во всех странах России достойных представителей монашества. В Галиции действовали преподобный Григорий Полонинский, человек, по выражению летописца, такой святой, какого ни прежде не было, ни после не будет, и святой Петр, игумен ратский, впоследствии митрополит Московский. Из Киево-Печерского монастыря вышли святой Арсений Тверской и святой Стефан Махрицкий. В пределах московских положил начало новой эпохе в истории русского монашества великий Сергий Радонежский, сам непосредственно и чрез своих многочисленных учеников, каковы были: Андроник, Феодор Симоновский, Афанасий Серпуховской, Савва Звенигородский, Авраамий Галичский, Мефодий Песношский, Иаков Железноборский и другие. Из Нижнего Новгорода воссиял своими добродетелями святой Дионисий Печерский со своими учениками Евфимием Суздальским и Макарием Унженским. В монастырях новгородских подвизались преподобный Ксенофонт, ученик преподобного Варлаама Хутынского, Савва Вишерский, Лазарь Муромский, Арсений Коневский, Савватий Соловецкий. В Белозерском и Вологодском крае были насадителями иночества: преподобный Кирилл Белоезерский и Ферапонт, Димитрий Прилуцкий, Дионисий Глушицкий, Сергей Нуромский, Павел Обнорский, Александр Куштский, Евфимий Куштский, Григорий Пельшемский. Под руководством таких наставников очень естественно, если многие из наших монастырей процвели благочестием и строгостию нравов. Более других в этом отношении славились, кроме Троицкого Сергиева, Симонов, Кирилло-Белоезерский, Андроников и Чудов. О трех последних святой Иосиф Волоколамский, на основании самых свежих и достоверных известий, оставил следующие заметки: «Как сам блаженный Кирилл постоянно имел попечение о монастырском благочинии иноческом, таковы же были и его ученики после него. Уподобляясь ему и имея предания его в своих сердцах, они никак не попускали людям бесчинным и прозорливым, которые не хранили и оставляли в пренебрежении предания святого Кирилла. Об этом всегда они заботились не только по отношению к подобным себе инокам, но и по отношению к настоятелям, когда видели что-либо, совершавшееся не по обычаю отеческих преданий, стропотно и развращенно… Святой Андроник сиял великими добродетелями, а с ним и ученики его Савва, и Александр, и чудные и славные иконописцы Даниил и ученик его Андрей (Рублев), и многие другие таковые же. Все они имели такую добродетель и такое попечение о постничестве и об иноческом житии, что сподобились Божественной благодати, и до того преуспевали в Божественной любви, что никогда не занимались земным, но всегда возносили ум и мысль к невещественному и Божественному свету… Также и в Чудовом монастыре блаженный митрополит Алексий насадил старцев честных: одних он испросил у святого Сергия, а других – из других монастырей, находившихся под его рукою. Они так были честны и боголепны и так жили иночески и духовно, что все люди приходили к ним, старые и юные, и получали от них пользу».

Впрочем, была и другая, мрачная, сторона монашеской жизни. В некоторых даже из лучших монастырей случались по временам беспорядки и пренебрежение к монастырским уставам. Например, в Симоновом после двух первых настоятелей, Феодора и Кирилла, были архимандриты, которые нарушали обычаи и предания этих святых подвижников и не заботились о благочинии, несмотря на все ревностные обличения со стороны благочестивых старцев, живших еще в обители. Равно и Кирилло-Белоезерским монастырем по смерти самого Кирилла и учеников его Иннокентия и Христофора († 1433) управляли настоятели, которые пренебрегали установлениями святого Кирилла и открыто нарушали их, а старцев, дерзавших восставать против этого, часто подвергали тяжким побоям. В других монастырях необходимы были строгие меры, чтобы держать иноков в надлежащем порядке. В тверском Саввином монастыре блаженный Савва, принявший сан священства в одно время с игуменством и настоятельствовавший более 50 лет, становился обыкновенно в дверях церкви с жезлом в руках, и если кто из братии не приходил к началу службы, или выходил прежде отпуска, или разговаривал во время пения, или переходил с одного места на другое, то он возбранял и запрещал, а говорящих вопреки и бесчинствующих иногда бил жезлом, а иногда посылал в затвор. Из посланий митрополита Фотия в Киево-Печерский монастырь видно, что там иногда некоторые иноки предавались бесчинному пьянству на поругание всего священства и иночества. В псковском Снетогорском монастыре бывали черноризцы, которые небрегли о своих монашеских обетах, жили не по-чернечески, не повиновались игумену, не приступали даже к таинству покаяния и приобщения Святому Телу и Крови Христовой и, удаляясь из монастыря, возбуждали мирских людей судить игумена и старцев. Само собою разумеется, что это были не единственные монастыри, в которых случались подобные нестроения и беспорядки. Весьма важным недостатком тогдашнего нашего монашества было и то, что многие иноки имели обычай самовольно, без благословения начальства переходить из обители в обитель и навыкали своеволию и бродяжничеству, так что митрополит Киприан для искоренения этого обычая подвергал таких иноков запрещению и не дозволял удостоивать их священства и даже святого причастия.

Вместе с любовию к монастырской жизни во многих избранных сильна была любовь к отшельничеству. Известнейшие из наших подвижников – святой Сергий Радонежский, Стефан Махрицкий, Кирилл Белоезерский, Дионисий Суздальский, Сергий Обнорский, Иаков Железноборский, Александр и Евфимий Куштские – прежде нежели основали собственные монастыри и сделались в них начальниками, были строгими отшельниками и трудились уединенно, кто в лесу, кто в пустыне, кто в пещере или убогой хижине, и некоторые очень долгое время. Другие, и основав свои монастыри, не оставались в них сами с братиею, а продолжали прежний отшельнический образ жизни, иногда вблизи этих монастырей, а иногда и в отдаленности, до самой своей кончины, таковы были: Авраамий Галичский, Павел Обнорский, Савва Вишерский, Дионисий Глушицкий, Макарий Унженский. Святой Иосиф Волоколамский рассказывает об одном старце Варсонофии, который после пяти лет игуменства своего в тверском Саввином монастыре, отошел в пустыню и провел там сорок лет в безмолвии, богомыслии, молитве и чтении книг. Многие отовсюду приходили к нему, иноки и миряне, одни для нравственного назидания, а другие, чтобы услышать от мудрого старца разрешение и объяснение невразумительных слов Божественного Писания. Сам митрополит Фотий иногда отправлял к нему послов с этою последнею целию.

Из особенных путей подвижнической жизни некоторые избирали юродство Христа ради и столпничество. Первым путем шествовали: Прокопий Устюжский († 1285), Николай Кочанов и Феодор Новгородские († 1392), Максим Московский († 1434) и Михаил Клопский († 1452). На столпе подвизался святой Савва Вишерский. Одним из особенных подвигов монашеской жизни, преимущественно для умерщвления плоти, считалось ношение вериг. И вериги некоторых высоких подвижников того времени, например Кирилла Белоезерского, Димитрия Прилуцкого, Евфимия Суздальского, Савватия Тверского и Новгородских святителей Моисея и Евфимия, сохранились доселе.

Глава IV Богослужение

I. Святые храмы, иконы и кресты

Монгольское иго над Россиею сопровождалось вредными последствиями и для богослужения Русской Церкви. Самое главное и осязательное из этих последствий состояло в том, что монголы не только во время своего первого нашествия на Россию, охватившего почти все ее области, но и во время последующих, так часто повторявшихся, нашествий и набегов в русские пределы грабили, жгли и разоряли вместе с селами и городами храмы Божии повсюду, где они ни встречались, и таким образом в длинный период своего у нас владычества истребили их бесчисленное множество. Но в мирное время монголы не препятствовали русским исправлять, сооружать вновь и украшать церкви, и русские, особенно князья и святители, с усердием занимались этим святым делом.

Даниил Романович галицкий, свидетель страшного опустошения, произведенного Батыем в Южной России, старался по возможности уврачевать раны отечества. Он «создал многие города, и церкви поставил, и украсил их разноличными красотами». Как о лучших и богатейших летопись говорит, в частности, о трех церквах, которые соорудил он в любимом своем городе Холме: о церкви святого Иоанна Златоуста, о церкви святых бессребреников Косьмы и Дамиана и о церкви Пресвятой Богородицы, где впоследствии князь-храмоздатель был и погребен. Примеру знаменитого своего дяди подражал Владимир Василькович, князь галицкий. Он также, устрояя города в своей стране, «создал многие церкви», и в числе их каменные и весьма богатые: в Каменце – церковь Благовещения Пресвятой Богородицы, в Любомли – церковь святого Георгия великомученика и в Бересте – церковь святого Петра.

Немало явилось тогда церквей и в других городах и областях России. В Москве святитель Петр заложил (1324) близ своего двора первую в этом городе каменную церковь, собор Успенский, оконченный уже после его кончины. Иоанн Данилович Калита соорудил каменную церковь святого Иоанна Лествичника (1328) и собор Архангельский (1332), сделавшийся усыпальницею московских князей. Супруга Димитрия Иоанновича Донского воздвигла (1393) на своем дворе каменную церковь Рождества Пресвятой Богородицы, а сын Донского Василий Димитриевич создал собор Благовещенский. В области Угличской один князь Роман Владимирович угличский († 1285) построил в разных местах до 15 храмов. В Твери князь Михаил Ярославич вместе с матерью своею соорудил (1285–1289) каменный собор Преображения Господня на месте прежде бывшей деревянной церкви Косьмы и Дамиана. В Нижнем Новгороде великий князь Константин Васильевич воздвиг (1352) каменный собор Спасо-Преображенский, а князь Андрей Константинович – каменный собор Михаило-Архангельский (1358). В Серпухове князь Владимир Андреевич создал (1378) собор Троицкий. В Ростове епископ Григорий собственным иждивением обновил и почти вновь соорудил (1411) собор Успенский, обрушившийся после страшного пожара. В Пскове вновь сооружен (1365) собор Троицкий на старой основе, после того как он весь был разобран вследствие падения его верха. Не говорим о многих других церквах в этом городе, которые, особенно с половины XIV в., сооружались или обновлялись весьма часто, даже по две и по три в один и тот же год. Так в 1373 г. построены здесь две церкви, в 1383 – три, в 1384 – две, в 1394 – две, в 1398 – две, в 1421 – три. Вообще, о количестве церквей в разных городах наших того времени можем заключать из следующих данных. В Москве в 1336 г. сгорело 18 церквей; в 1342 г., когда погорел весь город, 28 церквей; в 1354 г., когда погорел один Кремль, 13 церквей; в 1415 г. – 15 церквей. В Нижнем Новгороде татары сожгли в 1377 г. 32 церкви. В Ростове во время пожара 1408 г. сгорело 14 церквей. Когда в 1413 г. погорели Тверь и Кострома, то в первом городе сгорело 20 церквей, а в последнем 30.

Но ни один город в России не мог равняться по количеству церквей с Великим Новгородом. Там бывали пожары весьма часто, большею частию касавшиеся только некоторых частей города, и истребляли церкви целыми десятками. Например, в 1297 г. сгорело 24 церкви, и именно 12 – на Торговой стороне и на одном только Неревском конце Софийской стороны – 10. В 1340 г., когда пожар охватил обе стороны города, сгорело 50 церквей. В 1379 г. на восьми сгоревших улицах Софийской стороны (а всех их было на этой стороне двадцать девять) сгорело 12 церквей. В 1385 г., когда сгорела вся Торговая сторона, на ней сгорело 26 каменных церквей и 6 деревянных. В 1399 г., когда на той же Торговой стороне погорели концы Плотницкий до Федорова ручья и весь Словенский, обгорело 27 церквей каменных и 1 деревянная. В 1405 г. на Софийской стороне в одном Людином конце и Прусской улице сгорело 5 деревянных церквей и обгорело 12 каменных. В 1407 г. на той же стороне в Неревском конце и Легощей улице сгорело 6 деревянных церквей и обгорело 12 каменных. В 1419 г. в Словенском и Плотницком концах Торговой стороны обгорело 24 каменных церкви. Но если часто упоминают местные летописи о церквах сгоревших или обгоревших в Новгороде, то еще чаще они говорят о церквах обновленных или вновь сооруженных разными лицами.

Из числа Новгородских владык: Климент воздвиг Воскресенскую церковь на кремлевских воротах (1296); Давид – церковь святого Владимира, князя киевского, на других кремлевских воротах (1311); Василий – Входоиерусалимскую в кремле как придел Софийского собора (1336) и Благовещенскую на Городище, или Рюриковом городе, в двух верстах от Новгорода (1342); Моисей – церковь святого Прокопия на княжем дворе (1359) и Благовещенскую на Михайловой улице, на Торговой стороне (1362); Алексий – Христо-Рождественскую в архиерейском доме на сенях (1362); Иоанн II перестроил Воскресенскую церковь на кремлевских воротах (1398); Симеон создал церковь святого Петра, митрополита Киевского, или Московского, на воротах архиерейского дома (1416) и святого Афанасия Александрийского в кремле за Софийским собором (1416); Евфимий I – Спасскую церковь в кремле за Софийским собором (1424–1427). Наконец святой Евфимий II соорудил шесть церквей: святителя Иоанна Златоуста на воротах архиерейского дома (1436), святого Петра Московского на других воротах того же дома, взамен прежней разрушенной (1437), святой Анастасии за Софийским собором (1340), святых Бориса и Глеба на старой основе в кремле (1441), святого Николая Чудотворца на своем дворе (1442) и святого Евфимия домовую (1447).

Из новгородских посадников построили каменные церкви следующие: Иоаким Столбович вместе с женою – церковь 318 Никейских отцов на княжем дворе (1310); Юрий Онисифорович – святых Косьмы и Дамиана на Холопьей улице (1350–1375) и святого Иоанна Златоустого в кремле или околотке (1350); Лазута или Лазарь – святого Иоанна Предтечи у Немецкого двора (1359) и святых Петра и Павла на Торговой стороне, на холму (1367), Семен Андреевич – святого Феодора Стратилата на Феодоровой улице (1360); Григорий Якунович – Покрова Пресвятой Богородицы на воротах в кремле (1389); Богдан Обакумович – святого Симеона на Чудинцевой улице (1392); Григорий Кириллович – святого Иоанна Златоустого на старой основе в кремле (1434).

Строили в Новгороде церкви и другие лица. Так, некто Феодор Хотович поставил церковь святого Саввы Освященного на Саввинской улице (1271); Семен Климович – церковь Пресвятой Богородицы на городских воротах (1305); Андрей Борисов и Павел Петрилович – Пятницкую на Торговище (1345); Анания Куритский – Косьмодамианскую на Косьмодамианской улице (1345). Случалось, что в иной год строилось в Новгороде по нескольку церквей разом. Например, в 1300 г. – пять церквей: одна каменная и четыре деревянных, в 1305 – четыре деревянных, в 1402 – три каменных, в 1417 – шесть каменных, в 1418 – четыре каменных.

Одним из побуждений к сооружению церквей служили чувства благодарности Богу за избавление от бедствий или за дарованные победы над врагами. Иоанн Данилович Калига основал Архангельский собор в Москве по случаю избавления России от голода, названного в летописях рослою рожью. Димитрий Иоаннович Донской построил церковь во имя всех святых в посаде на Кулижках в память Куликовской битвы. В Новгороде владыка Климент поставил (1296) каменную Воскресенскую церковь на кремлевских воротах по случаю победы новгородцев над шведами и разграбления города Корелы, а владыка Иоанн II, вместе с воеводами новгородскими и всем войском, поставил (1412) каменную церковь архангела Гавриила на Хревковой улице, на Софийской стороне, по случаю другой победы новгородцев над шведами и опустошения города Выборга. Иногда строились церкви по обету всего народа для умилостивления Бога, в отвращение каких-либо общественных бедствий, и строились обыкновенно в один день, отчего и назывались обетными и обыденными. Такую церковь построили новгородцы в 1390 г., когда между ними свирепствовало моровое поветрие, за Софийским собором во имя святого Афанасия: в один день привезено было дерево из леса, срублена церковь, поставлена, освящена самим владыкою Иоанном и в ней совершена литургия. Такую же обыденную церковь и во имя святого Афанасия поставили у себя псковитяне в 1407 г. по случаю великого мора. В 1417 г., когда страшная язва опустошала многие северные наши города, построены были две обыденные церкви: одна в Новгороде во имя святой Анастасии, а другая – новоторжцами в их городе во имя святого Афанасия. В 1420 г. в Пскове по случаю мора построена обыденная церковь Всемилостивого Спаса, а в 1442 г. по случаю нового мора построена там же еще обыденная церковь Похвалы Пресвятой Богородицы.

Все строившиеся у нас церкви до XV в. были холодные. Новгородский архиепископ Евфимий первый, сколько известно, построил в 1439 г. каменную церковь Иоанна Богослова с теплою трапезою в Вяжицком монастыре, а в 1445 г. построил каменную теплую церковь преподобного Евфимия Великого у себя на сенях. Впервые также упоминаются у нас в настоящий период церкви переносные, или походные. Сарский епископ Феогност, которого епархия простиралась и между монголами, народом кочующим, спрашивал в 1301 г. отцов Цареградского Собора: «Подобает ли, освятив трапезу (т. е. престол), переносить ее с места на место и на ней литургисать?» И Собор отвечал: «Подобает, ибо это по нужде; переходящие или кочующие люди не имеют для себя постоянного местопребывания. Только надобно охранять ее со всем благоговением и страхом, поставлять ее в чистом месте и служить на ней». В тех городах, где было много церквей, некоторые – главнейшие – назывались соборными. По крайней мере, известно, что в Новгороде в 1417 г. было уже семь соборов, а в Пскове с 1417 г. упоминаются три собора.

В архитектуре церквей не произошло никакой перемены. Церкви по-прежнему строились небольшие и примрачные, освещавшиеся чрез узкие слюдовые окна с железными решетками. Только церковь Пресвятой Богородицы, созданную князем Даниилом галицким в Холме, летопись называет «превеликою» и, как бы за редкость, рассказывает, что другая холмская церковь во имя святого Златоуста имела три окна, «украшенные стеклами римскими». В настоящий период уже не встречаем таких богатых церквей, какие существовали прежде, особенно в Киеве и княжестве Владимирском. Но и теперь некоторые храмы отличались ценностию своих украшений и утвари. В новгородском Софийском соборе крыша была свинцовая, главные двери (с 1336 г.) медные, позлащенные, и большая глава, или маковица (с 1408 г.), также позлащенная. В тверском Спасском соборе пол был мраморный и одна дверь, обращенная к дому епископа, медная. Собор псковский Троицкий покрыт был свинцом, а ростовский Успенский – оловом, и имел пол из красного мрамора. В холмской церкви святого Златоуста четыре свода стояли на четырех головах человеческих, изваянных каким-то художником; при входе в алтарь помещены были два столпа из цельного камня, на которых опирался верх алтаря, украшенный золотыми звездами по лазурю; пол был слит из меди и чистого олова, так что блестел подобно зеркалу; двое дверей были обложены камнем белым – галицким и зеленым – холмским, с разными золотыми узорами и прилепами, устроенными каким-то «хитрецом Авдеем»; иконы были украшены драгоценными камнями и золотым бисером. Особенно же известен своими богатыми приношениями в церкви Владимир Василькович, князь галицкий. В городе Каменце он украсил Благовещенскую церковь золотыми иконами и серебряными сосудами и пожертвовал в нее окованное серебром Евангелие. Во Владимире Волынском для Дмитриевской церкви устроил серебряные сосуды и серебряную ризу с драгоценными камнями на икону Пресвятой Богородицы, а в церкви епископской, или соборной, оковал серебром большой образ Спасителя и дал ей Евангелие, обложенное серебром, сосуды из жженого золота с драгоценными камнями и образ Спасителя в золотой ризе с драгоценными камнями. В епископскую, или соборную, церковь перемышльскую пожертвовал Евангелие, окованное серебром с жемчугом; в черниговскую – Евангелие, писанное золотом и также окованное серебром с жемчугом; в луцкую – большой серебряный и позлащенный крест с Честным Древом. В Георгиевскую церковь города Любомли слил медные двери и пожертвовал серебряные сосуды и иконы, окованное золотом с драгоценными камнями Евангелие, серебряное кадило и под. В берестскую церковь святого Петра – Евангелие, окованное серебром, серебряные сосуды и серебряное кадило.

Главное украшение и нераздельно святыню церквей, как и всегда, составляли святые иконы, которые помещались преимущественно в иконостасах. Но многие каменные храмы в городах и монастырях, особенно в Москве и Новгороде, были расписываемы разными священными изображениями и по стенам, именно – украшались стенною иконописью по сырому грунту. С этой целию у нас существовали даже целые дружины, или товарищества, иконописцев, греческих и русских, имевшие своих старейшин и начальников и находившиеся иногда под особым покровительством или на содержании властей духовных и светских. Так, в Новгороде Входоиерусалимскую церковь расписывал (1338) грек Исаия «с други». В Москве Успенский собор расписывали (1344) греки, иконописцы митрополита Феогноста, а собор Архангельский – русские мастера, иконописцы великого князя Симеона Иоанновича Гордого, они составляли «дружину», а начальниками и старейшинами у них были Захарий, Дионисий, Иосиф и Николай. В следующем году расписана в Москве церковь Спасена Бору: тут мастерами были «русские родом, а греческие ученики» – Гойтан, Семен и Иван с своими учениками и дружиною В 1378 г. Спасскую церковь в Новгороде на Ильине улице расписывал мастер-грек Феофан. Этот самый Феофан вскоре затем переехал в Москву и здесь расписывал три церкви: Рождества Пресвятой Богородицы (1395) вместе с Симеоном Черным и учениками. Архангельский собор (1399) с учениками своими и Благовещенский собор (1405) вместе с старцем Прохором из Городца да чернецом Андреем Рублевым. В 1408 г. по повелению великого князя Василия Димитриевича расписали великую Владимирскую соборную церковь мастера Даниил иконник да Андрей Рублев. Они же расписали потом Троицкий собор в Сергиевой лавре, построенный (1422) над гробом преподобного Сергия, Радонежского чудотворца. Лучшими из всех этих, исчисленных нами, иконописцев были Феофан Грек, Даниил иконник и Андрей Рублев. Первый, по свидетельству лично знавшего его современника, был преславный мудрец, весьма искусный философ и «книги изограф нарочитый и живописец изящный во иконописцех». Он более сорока каменных церквей расписал своею рукою – в Константинополе, Халкидоне, Галате и Кафе, а потом в Великом и Нижнем Новгородах и три в Москве. Когда писал он, то никогда и нигде не видели его взирающим на образцы, как делали тогда некоторые наши иконописцы, которые вследствие своих недоумений принуждены были беспрестанно обращаться то к тем, то к другим образцам. Казалось, что не он писал, а другой, потому что, изображая что-либо руками, он ногами стоял неспокойно, а языком беседовал с приходящими. С самого незначительного рисунка, набросанного им случайно и наскоро, наперерыв спешили снимать для себя копии московские иконописцы. Иконника Даниила и Андрея Рублева называет «чудными и пресловущими иконописцами» преподобный Иосиф Волоцкий († 1516), свидетельствуя, что последний был учеником первого, что оба они были иноки московской Андрониковой обители и отличались духовною, подвижническою жизнию. Другой, безымянный, писатель XVI в. говорит об них, что они превосходили всех прочих иконописцев и что чудные изображения, какими украсили они Троицкую церковь в Сергиевой лавре, еще в его время удивляли всех. Отцы Стоглавого Собора в половине того же века указывали на произведения Рублева как на образцы для русских иконописцев. И если те немногие иконы и фрески, которые доныне приписываются некоторыми Рублеву, действительно ему принадлежат, то они достаточно оправдывают славу, какою он пользовался. Достойно замечания, что иконописью занимались тогда у нас и лица духовного и монашеского звания. Кроме названных нами иноков, в этом отношении известны: преподобный Пахомий Нерехтский († 1384), основатель Сыпановой обители, и инок Иринарх, много помогавший ему своим искусством иконописания при украшении монастырской церкви; преподобный Феодор, архимандрит Симонова монастыря, впоследствии архиепископ Ростовский, написавший, между прочим, образ своего дяди – преподобного Сергия Радонежского и «Деисусы у Николы на Болвановке»; старец Игнатий, иконник Симонова монастыря, бывший в нем спостником преподобного Кирилла, Белоезерского чудотворца; ученик преподобного Сергия Радонежского Епифаний Премудрый, который сам называет себя изографом, и особенно преподобный Дионисий, основатель Глушицкой обители. Он сам написал иконы для своей монастырской церкви, построенной им в 1412 г., и из числа его икон несколько дошло и до нашего времени: замечательнейшая – это икона преподобного Кирилла Белоезерского, написанная преподобным Дионисием еще при жизни чудотворца в 1424 г. и сохраняющаяся ныне в Кирилло-Белоезерском монастыре. Не забудем и имени святого Петра, митрополита Московского, который еще в юных летах, едва поступив в монастырь, предался этому искусству со всею любовию и сделался, по выражению его древнего жития, иконником чудным. Из Новгородских владык иконописанием занимался архиепископ Василий († 1352), бывший прежде священником новгородской Косьмодамианской церкви, по крайней мере, предание доселе указывает в Новгороде на две храмовые иконы, им написанные, именно: на икону благоверных князей Бориса и Глеба, находящуюся в Покровской кремлевской церкви, и на икону Благовещения – в Благовещенской церкви на Городище.

Немало сохранилось и других икон от того времени, замечательных в том или другом отношении. Одни из них были принесены к нам из Греции. Святой Алексий, митрополит Московский, привез из Константинополя после вторичного своего туда путешествия чудную икону Нерукотворенного Образа Христова и поставил ее в основанной им во имя этого образа Спасо-Андрониковой обители. Святой Дионисий, архиепископ Суздальский, долго пребывая в Константинополе, снял там две точных копии, с сохранением самого размера, с образа Пресвятой Богородицы – Одигитрии, находившегося в Софийском соборе, и одну из этих копий прислал (1381) в суздальский собор, а другую – в нижегородский Преображенский, последняя уцелела доселе. Преподобный Арсений Коневский, еще до основания им обители проживший три года на святой горе Афонской, принес оттуда с собою (около 1393 г.) икону Божией Матери, данную ему на благословение афонским игуменом Иоанном, икона эта как чудотворная доныне чтится в Коневском монастыре.

Другие иконы напоминают нам достопамятные лица или события из отечественной истории, а некоторые чтутся притом как чудотворные. Таковы: а) икона Благовещения Пресвятой Богородицы Устюжская, пред которой молился (1290) святой Прокопий Устюжский, когда силою молитв своих отклонил от Устюга страшную каменную тучу, находящаяся ныне в московском Успенском соборе; б) икона Пресвятой Богородицы Владимирская, писанная святителем Петром Московским еще в бытность его игуменом Ратского монастыря на Волыни и поднесенная им тогда (около 1301 г.) Русскому митрополиту Максиму; ныне находится во владимирском кафедральном соборе; в) икона Успения Пресвятой Богородицы и г) икона Петровской Богоматери, писанные тем же святителем Петром и находящиеся в московском Успенском соборе; д) икона Всемилостивого Спаса, поднесенная Новгородскому владыке Моисею в 1325 г., после рукоположения его во епископа святым Петром, митрополитом Московским и е) икона Божией Матери Донская, сопутствовавшая великому князю Димитрию Иоанновичу Донскому на Куликовом поле. Последние две находятся ныне в московском Благовещенском соборе. Здесь же можно упомянуть и об иконе Божией Матери Максимовской, которая написана была по видению, бывшему во сне митрополиту Максиму в 1299 г., когда переселился он из Киева во Владимир, и висит ныне во владимирском Успенском соборе над тем местом, где погребен этот первосвятитель; а также – об иконах Пресвятой Богородицы Одигитрии и святителя Николая, бывших келейными преподобного Сергия Радонежского и ныне находящихся при его раке, и о чудотворном образе Божией Матери Одигитрии, который принесен был преподобным Кириллом Белоезерским из Москвы на Белоозеро и оставлен в наследие основанной им здесь обители.

Еще некоторые иконы известны собственно только как явленные и чудотворные. Например: 1) икона Знамения Пресвятой Богородицы Курская или Коренная. Она явилась в 1295 г. на корне дерева в лесу одному жителю города Рыльска, занимавшемуся звериною ловлею. Едва только он поднял ее, как на месте, где она лежала, открылся источник. Когда вслед за тем она перенесена была в Рыльск, то местный князь Шемяка получил от нее исцеление от слепоты и начались другие чудотворения. На месте ее явления сначала построена была часовня, а ныне существует обитель Корейская, где святая икона и находится.