– Мне нужно выпить лекарство, – хладнокровно, даже равнодушно сказал средний брат.
Было страшно и непривычно наблюдать за такой картиной. Я подумал на секунду, что старший брат мигом вспылит, и сделает что-то необдуманное. Но он, напротив, ответил таким добродушным голосом, каким могут обращаться только к глубокоуважаемому человеку:
– Ну так иди, конечно.
Тем временем мне подали кусок ржаного хлеба и перловую кашу, причем посуда и прибор – ложка – были деревянными, и вызывали у меня неудобство. Я так привык есть с обычной посуды и есть металлическими тонкими приборами, что это огромная толстая ложка вызывала у меня недоумение. Но делать было нечего: пришлось согласиться и на скромный ужин, и на неудобные приборы, и с довольным лицом съесть все до крошки, чтобы не обидеть хозяев.
IV
После каши средний брат принес лакомства: печенье и орехи. Был поставлен самовар.
По довольным лицам старшего и среднего брата можно было прочесть, что они получали неописуемое внутренне удовольствие. С уст дяди Пети посыпались шутки. Он начал читать стихи Пушкина, в особенности: «Я вас любил…» и «Мороз и солнце…» Два брата весело закрывали ему рот.
– Сто раз уже слышали эти стихи! – пробормотал младший брат.
У всех было приподнятое настроение.
Средний брат не остановился на обычных стишках. Он взялся за народные песни! Его вой молниеносно пронесся по всей избе. У него был хороший певчий голос. Вытягивая слова его глупо-шутливое выражение лица преображалось в серьезную и сосредоточенную физиономию. Когда он пел более веселые песни, оно обретало прежний вид.
Нужно было видеть этого счастливого старика! Радостно раздирая горло, он заразил меня своим пением полностью и безоговорочно. Мне отчего-то хотелось плясать и выделывать руками и ногами разные штуки. Но я этого не решился сделать.
Только средний брат начал петь песни, два брата сразу закрыли ему рот. Сначала шутливо и невинно, но чем больше средний брат не обращал на них внимания, тем их упреки становились более угрожающими. В словах добродушного старшего брата вновь показалась ненависть. От этого мое желание плясать прекратилось.
Наступила тишина.
Чтобы отвлечься от неприятного события, я принялся обильно уплетать печенье и орехи.
– Представляете! – вдруг восторженно заявил я. – Только что сделал для себя открытие: если взять печенье и совместить его с этими орехами, то получится в точности вкус бабушкиного пирога. Вот чудеса! – по-детски воскликнул я.
Никто мне ничего не ответил.
На меня все посмотрели с таким видом, как будто я сказал нечто предосудительное. На секунду я даже посчитал, что действительно сказал что-то глупое. Я сосредоточенно начал вспоминать свои слова. Не отыскав в них ничего такого я молча, тщательно пережевывая кусок печенья, думал о счастливом для меня открытии, которое держит свои истоки еще с того времени, когда я был совсем маленький. Мне вспомнилось, как я не находил себе места, дожидаясь остатков бабушкиного крема для торта. Как я радовался неудавшемуся хрустящему коржику, который сразу доставался мне. Какой чудесный запах исходил от него по всему дому!
Как было прекрасно это воспоминание сейчас. Оно на время осветило мрак в этом доме.
Разговор между нами никак не завязывался. Меня спрашивали – я отвечал. Было уже понятно, что между нами громадная пропасть. Дело было не только в возрасте, а в чем-то другом, пока не понятном мне. Задавал вопросы старший брат. Средний внимательно слушал, иногда подкидывая вопросы щепетильные. Старший повышал на него голос за это. Младшего совершенно не было слышно. Видимо он был не в настроении.
Была минута, когда нам нечего было сказать друг другу. Как раз в это время по куриному яйцу живо проползла маленькая букашка. Видимо ей не понравились наши тусклые лица, и она решила заявить об этом. Она как бы говорила своими усиками: «Чего вы ребятки носы опустили? Ведь все хорошо!»
– Вон, букашка ползет, – лениво сказал я.
– Где? – испуганно спросил средний брат.
Я ему указал пальцем.
– А-ну иди сюда. Получай… скотина!
Он взял ее рукой, кинул на пол и прихлопнул.
– Скотина?
Только я спросил это, так мы все залились таким громким хохотом, что нас в соседнем селе можно было услышать.
– Самая настоящая скотина! – победоносно заявил дядя Петя.
Увидеть огромного паука, таракана или другое ползучее насекомое, было для этого места обычным делом. Иногда можно было встретить ящерку или змею.
Было уже поздно. Я устал и мне хотелось спать.
Меня решили поселить в той же комнате, в которой мы ужинали. Кровать стояла в углу этой комнаты. Все постельное белье, которое мне выдали, было в дырках и пятнах. Это было лучшее постельное белье в этом доме. Я почему-то так устал, что не сразу обратил на это внимание.
По своей городской привычке к постоянно чистому белью, я невольно принюхался к одеялу, намереваясь учуять приятный запах. Кроме плесени я ничего не унюхал. Мне было неудобно. Кровать была слишком твердая. Одеяло слишком толстое. Шея начала болеть, а нога, не переставая, болезненно пульсировала.
Уснуть на новом месте никак не получалось. Нога не давала покоя. Я крутился из стороны в сторону на скрипучих досках. В комнате было совершенно темно и тихо. Я изредка открывал глаза, чтобы убедиться в том, что здесь кроме меня никого не было.
Хотя ушиб мой был не серьезный, я все-таки сообразил, что мне придется здесь прожить неопределенный срок; придется сжиться с братьями как с семьей, полюбить их достоинства и недостатки.
Я думал о родителях и о том, как на них отразится мое исчезновение. «Меня наверно будут искать, нужно будет как-то сообщить о том, что со мной все в порядке» Я начал неустанно думать об этом. Как только прекращалась эта мысль, меня сразу посещала другая. Все дальше и дальше уносил меня поток мыслей. Наконец дошло до того, что у меня разболелась голова. Я не мог дальше безнаказанно думать и обратил внимание на ногу. Она болела больше обычного.
Иногда я открывал глаза, осматривал темноту, как будто намереваясь что-то в ней найти, и снова закрывал глаза.
Я пролежал около двух часов в полном бодрствовании. Но сон начинал постепенно одолевать меня.
День выдался трудным.
В одно мгновение, словно по щелчку, я уснул. Я спал крепким здоровым сном, который обычно бывает после тяжелого трудового дня. Но это не избавило меня от одного отчетливого сновидения.
Мне приснилось, что меня попросил какой-то знакомый голос посмотреть в зеркало. Зеркало было большое, разделенное на две части. Я смотрю в него и вижу все свое тело в двух зеркалах, но… часть ноги, правой ноги – пропала. (Это была та самая нога, которую я повредил). Я встревоженно начинаю ее искать; вижу, что она торчит из-под дивана за моей спиной. Вижу ее в зеркале, а чувствую там. Выглядит она, как нога мертвеца. Мой взгляд будто приклеился к ноге в зеркале. Я хочу посмотреть на свою ногу внизу, но не могу. Будто нога моя, но принадлежит не мне, а кому-то. Стало ужасно страшно…
Я резко проснулся, и был весь мокрый от пота. Меня переполняло чувство страха. Я глубоко и быстро дышал и ничего не мог с собой поделать. Перед моими глазами виднелась эта нога.
Я открыл глаза. Вокруг была все та же тьма.
Я быстро ощупал свои ноги и успокоился. Они были на месте. Но страх от этого не пропал полностью. Я начал молиться, бубня себе под нос «Отче наш». Постепенно ко мне возвращалось сознание. Хотя я не до конца усмирил чувство страха, чтение молитвы все же хватило для того, чтобы забыться и уснуть снова.
V
Неприятное состояние после сна меня покинуло не сразу.
Проснувшись рано утром от какого-то шума, я все еще испытывал неприятные чувства в груди. Рассудок неоднократно окатывал меня тревожными воспоминаниями. Но даже такому состоянию было трудно побороть молодость моих лет. Все быстро забылось.
То, что ночью причиняет страх, днем вызывает только любопытство.
Стоило мне услышать пение птиц, почувствовать прикосновение прохладного ветра или унюхать свежий росистый запах, – так все плохое сразу забылось. Я неудержимо хотел жить счастливо.
Как же сильно влияет на человеческую душу и рассудок соприкосновения с природой!
Испытывая приятные чувства от щебетания птиц, которое донеслось до меня сквозь закрытые ставни, я быстро оживился. Мне так же послышалось отчетливое бормотание двух братьев, что-то споривших на кухне. Откинув тяжелое одеяло, которое больше походило на матрас, я посмотрел на правую ногу. Она была больше обычного. Потрогав ее пальцами, я понял, что за ночь она опухла. Это говорило о серьезном ушибе.
Только я начал рассуждать о том, что мне с ней делать, как лечить, чтобы усмирить боль, мое внимание было уже направлено в другое русло. Слух, как преданный слуга, последовал туда же.
– И ты смотришь! – с упреком сказал старший брат.
– А что, – недоумевая спросил Петр Иваныч, – я должен делать по-твоему?
– Убрать это, поставить картошку и смотреть.
– На тебя смотреть?.. – несколько насмешливо и глупо сказал средний брат. Старший злобно фыркнул.
– Ой, Господи!.. А я вот тебя все-равно люблю, старый ты пень. А ты меня?
После этого он прочитал стихотворение:
Проговорив четыре строчки очень выразительным тоном, средний брат замолчал. Он кажется ждал, что скажет на эту выходку старший брат.
Хотел бы я видеть его лицо сейчас! Но оно безмолвно скрывалось от меня за дверью.
Услышанное проявление чувственности из уст такого старого мужика было для меня поразительным. Я невольно заулыбался и повеселел.
Еким Иваныч ничего не отвечал.
– А тут у тебя чуб черт знает куда идет! – неожиданно сказал средний брат каким-то игривым голосом, видимо поправляя брату волосы.
– Та ну, полно тебе.
Старший брат говорил таким голосом, как будто находился в нерешительности: поддаться ли этому игривому настроению или продолжать быть серьезным.
– Ты в своей жизни кого-нибудь любил, кроме себя? – сказал средний брат так, что я нисколько не ожидал этот вопрос и съежившись думал, как бы я повел себя и как бы ответил.
– Та ну ладно тебе!
– Нет, ну ты ответь… Мне так нравятся вот эти твои волосы на затылке.
– Та ну ладно, что ты все время присматриваешься? Вон, лучше своими делами занимайся.
Но тот не прекращал. Петр Иваныч, почему-то, начал вести себя совсем неестественно и что более примечательно – неразумно. Я все больше слышал от него язвительные замечания на счет внешнего вида старшего брата: его чересчур длинной бороды, грязной робы и дырявых штанов у колен.
– Та ну ладно тебе, хватит уже! – возмущенно крякнул старший брат.
– Точно про тебя говорят: злые языки страшнее пистолетов… Яблочко будешь?
Я никак не мог сообразить поведение дяди Пети. То он веселый, потом зачем-то клевещет на брата вместо того, чтобы добиваться его расположения дальше; а потом, как будто только что не было неприятного разговора между ними, продолжает вести себя так просто и легкомысленно. «Видимо он забывает» – заключил я после сильнейшей умственной работы, от которой кроме головной боли и извращенных чувств, больше ничего не вынес.
Тут они на время замолчали. Слышались только короткие движения. Скорее всего средний брат кушал яблоко, а старший чем-то занимался.
Вдруг зазвенели банки, что-то хлопнуло об землю, и послышался голос старшего брата.
– Ты говоришь, что ее надо выбросить?
– Я такого не говорил.
– Что ты сказал?
– Я такого не говорил.
– Кто, ты? Как же не говорил, когда говорил.
– Я только сказал, что от рассола капуста пропадет и придется ее через несколько дней выбросить.
– Капуста хорошая, от если такая она будет, то отлично.
– Ну не знаю… Сколько делали на воде, все было хорошо. Так вдруг тебе стукнуло в голову все поменять! Ну что за мода?.. Я тебе еще раз говорю, она так быстро испортится и станет невкусная. Что ты тогда с ней будешь делать? Правильно, выбросишь. И что мы есть будем, я не знаю…
На все это длинное и хитрое рассуждение старший брат ответил таким простодушным голосом, что все слова дяди Пети показались мне преувеличенными и глупыми.
– Зачем драматизировать? Все будет хорошо.
Утолив свое любопытство и пролежав на кровати достаточное время, мне невыносимо захотелось двигаться. Но как это обыкновенно бывает после долгого сна, хочется еще без дела поваляться. Лень искусно приманивает своими уловками.
Я пролежал в кровати еще четверть часа.
Наконец, собравшись с силами, я встал, оделся, и дошел до стола с горем пополам.
В комнате было темно. Могло показаться, что ночь еще властвует над миром. Только пробивавшиеся лучики света сквозь ставни говорили обратное.
Вдруг дальняя дверь заскрипела. Я поднял голову и увидел старшего брата.