Завоевание 2.0. Книга пятая

— Табак вытягивает их, — пояснил знахарь. — Немного времени, и Вы все сами увидите.

Два индейских врача держали Герхарду голову, пока знахарь пальцами выдавливал нарыв. От боли немец прикусил губу. Знахарь надавил сильнее, и из немецкого лба, словно пробка, вылетел червь. Я взглянул на него с отвращением. Знахарь нажал еще раз, и теперь уже я увидел червя, который лежал у него на ладони. Он был жирным, весь в черно-белых точках. Он все еще был жив.

Потом занялись шеей Герхарда. Там пришлось провозится дольше. Знахарь начал прижимать и давить припухлость. Червь, извиваясь, медленно выходил из шеи немца. Он был больше, чем тот, которого знахарь извлек у него изо лба. Выглядел он просто отвратительно, и напоминал длинную белую ленту жира. Я сразу подумал о том, что все это время живые черви ели немца изнутри…

Потом индейцы занялись червями поменьше. Они набивали раны всем, чем только возможно: никотином, сулемой, марганцовкой, — и потом старались извлечь червей иглой или выдавливали их. Некоторые личинки уже погибли и начали гнить внутри тела. Другие выросли до целого сантиметра и время от времени высовывали свои головки из тела немца, точно перископ из подводной лодки. Казалось, тело Герхарда захватили сородичи страшных мельчайших существ. Кожа у сурового немца распространяла острую вонь. Индейцы медленно выдавливали изрядное количество червей, жирных ребят и выпускали гной из ран. Для одного из видов паразитов индейские знахари умели изображать звуки, выманивающих их из норок. Они производили языком какой-то удивительный, свистящий звук, и личинка сейчас же высовывала свою головку из сделанного ею гнезда. Болячку быстро сдавливали, и непрошеный пришелец выскакивал наружу.

Опухоль на ноге немца, где поселились личинки земляных или песчаных блох, пришлось разрезать, вычистить гной и паразитов, а потом промыть рану и забинтовать ногу.

— Песчаная блоха удивительно коварна — поучал нас индейский знахарь — Стоит ступить босой ногой на глиняный пол, как она успевает «всадить» под ноготь несколько десятков яиц. Вы обнаружите несчастье лишь через сутки, когда появится адский зуд и нестерпимая боль. Палец опухнет, раздуется чуть ли не вдвое. Блошиные яйца надо извлечь прокаленной на огне иглой, но лучше не самому, а при содействии опытного врача. И неожиданно туземный врач продолжал:

— Остерегайтесь уборных! Кое-где в селах здесь встречается паук «черная смерть», или «черная вдова». Охотясь за насекомыми, он нередко устраивает логово в таких укромных местах, как низ стульчака в уборной. Если паука нечаянно потревожить, то, защищаясь, он кусает. Представляете, какой неожиданный сюрприз — укус этой твари. Яд этого паука обладает чудовищной силой. Он в четырнадцать раз сильнее равной дозы яда гремучей змеи.

— Кэ ме элеве эль диабло! (Дословный перевод означает: «Черт меня побери!») — чтобы понятно было индейцу на испанском грязно выругался Герхард.

Что касается паразитов проникших в мозг, то тут индейцы были бессильны. Но мозговые червяки пожирают голову очень медленно, так что лет двадцать, а то и больше, наш храбрый немец еще протянет. Пуля или вражеский клинок может убить его гораздо раньше.

Так что я поблагодарил Герхарда за отличную службу и отпустил его в отпуск для прохождения лечения. Сейчас ничего особо важного в ближайшие три месяца не предвидится. Тарасков и прочих окрестных индейцев мы оставим в покое, пусть живут спокойно.

И последнее, показывали мне продукцию некоторых наших мастерских. Литейни дают продукт, особенно пушки, не хуже европейских. Другое дело, что производительность труда у них гораздо меньше. Индейцы развиваются, через несколько месяцев, проведенных бок о бок с русскими поселенцами, среди них появились уже собственные портные, жестянщики, сапожники, конюхи и пахари, плотники. Пороховое производство тоже меня радует. Выпуск тканей наращивается, природных красителей здесь много, но и моя «берлинская лазурь» лишней не оказалась. Мой родич Доменик Гойкоэчоа, наладил производство брезента, непромокаемых плащей, сапог и даже перчаток.

А вот стекольная мастерская не радует. Выходит такая порнография, что только индейцам ее и продавать. Все же там все производство только в начале длинного пути. Но, по крайней мере, прожекторы уже можно улучшить до 200 кратного усиления света. Все три серебряных рудника наращивают мощность производства, только давай туда людей. Я послал одного из командиров своих швейцарских наемников, Вильгельма Бока на юг, создавать из местных табасков отряд сипаев. Мне пусть они тащат всяких южных майя в рабы, а им за это различные ништяки, в том числе новые спиртные напитки. Может, майя мне и сами рабов будут продавать, за алкоголь и другие товары, тогда я мощность перегонных кубов увеличу в несколько раз. А у индейцев рабы идут по цене кухонного мяса — стоимость одного раба равна стоимости десяти кроликов.

Вот так мы и живем: лечимся и потихоньку развиваем Мексику.

Глава 11

И вновь наступил апрель, месяц прихода тепла, зеленеющей травы и сева кукурузы. Костры войны были давно погашены, в стране наступил устойчивый мир, и великие белые охотники за скальпами отдыхали в своих домах и казармах. В этот год, благодаря испанским и индейским пленным удалось добиться безостановочной работы рудников, а благодаря русским переселенцам — стабильной работы всех производств и мануфактур. Промышленный рывок начался. Мое маленькое государство (от Мехико до Веракруса 300 км и от Мехико до Акапулько те же 300 км, туда и туда 10 дней ходьбы пешком, максимум двенадцать, или неделю верхом, сущий пустяк) процветало. Даже нищие крестьяне «мансо», отличавшиеся редкой ленью, блаженствовали: плодов, приносимых благодатной почвой, им и так хватало.

Индейцев мой пытливый ум временно оставил в покое, сосредоточившись на других захватнических планах. Надо Вам заметить, что половина из оставшихся швейцарских наемников (из старожилов) требовала своей отправки на Родину. В конце месяца истекал второй годовой контракт и многие хотели вернутся к себе в Швейцарию, чтобы тратить свои заработанные кровью деньги в блаженном ничего неделании. Я был не против, одни уедут и прорекламируют службу у меня, значит другие приедут. Суровые швейцарские наемники живут войной и для войны. Эти люди — остроклювые коршуны сражений. Хотя швейцарцы из-за текущей европейской войны были востребованы у всех противоборствующих сторон, но с деньгами у всех была напряженка. Зарплату сильно задерживали. А у меня никогда! Вдобавок и суммы окладов у меня были намного больше.

Я и сам собирался отправить с ними для вербовки капитана Бертольда Шварца. Конечно, содержать большую кондотту из тысячи швейцарцев могли себе позволить только самые богатые итальянские города-государства. Вроде Флоренции или Милана. Но и я человек не бедный, от двух до трех сотен рыл вполне себе могу позволить держать не напрягаясь. Сорок человек уедет, около шестидесяти (включая присоединившихся недавно под Веракрусом) останется, значит еще сотни полторы — две можно смело вербовать. Другое дело, когда они сумеют фактически уехать. В лучшем случае корабли появятся у Веракруса в конце июня. А смысл им оставаться в Мексике без дела? Так что пусть едут в Веракрус и несут службу там, на прежних условиях. Как суда придут, пусть едут домой, с божьим благословением.

Что касается моего здоровья, то оно почти полностью восстановилось. Кожа очистилась, кости срослись, мышцы нарастали. Я даже начал наносить визиты своим туземным женам, в порядке живой очереди. Исполнял супружеский долг. Немного только напрягала необходимость носить кожаные перчатки из тончайшей замши по здешней жаре. Но зато поврежденная рука почти полностью сохранила свою функциональность. Один из русских Григорий Шелудяк, раньше работал псарем у своего барина, так что обещал мне натренировать из молодых щенков нескольких хороших сторожевых собак, помощников для моей маленькой трусливой обезьянки — Волосатика.

Кстати, мы с обезьянкой уже периодически выезжаем на моем вороном коне «Гонщике» за город. Там хорошо, цепи гор закрывают горизонт, сухой раскаленный воздух, везде растут необычные с виду местные пальмы, высокие, как телеграфные столбы, с прямым толстым стволом, украшенным пышной, кудрявой кроной. Под кроной свисают вдоль ствола рыжие пучки высохших и не опавших за долгие годы листьев. Издали подобные пальмы напоминают великанов в огромных папахах, закутанных в меховые воротники. Но нужно быть осторожным, на этих деревьях встречаются пальмовые гадюки. Вися на ветке, эти гадюки почти не отличимы от листьев.

Сразу же за пригородом начинаются огромные поля кукурузы и черных бобов — фрихолес. Поля в отличие от наших, здесь часто скрыты за сплошными изгородями огромных, высоченных агав. Листья агавы, растущие прямо от основания стебля, раскинуты в разные стороны. Плотные, сочные, серо-зеленого цвета с чуть желтоватым ободком по краям, листья эти так мясисты, упруги и плотны, так крепки и тверды, что кажутся сделанными из плотной цветной пластмассы. Они не ломаются и не гнутся. Их трудно даже резать ножом, не то, что ломать руками. Тем более что, так же как кактусы, они защищены с нижней стороны острыми шипами. Из агавы индейцы делают пульке — крепкое местное алкогольное зелье.

А вот у самого горизонта появляются настоящие кактусы — гигантские канделябры ферокактусов, уже ни на что другое в мире не похожих. С их появлением пейзаж начинает принимать долгожданный мексиканский облик. А облик этот особенный, ни с чем не сравнимый и незабываемый. «Подобной земли я не видел и не думал, что такие земли бывают. На фоне пурпурного восхода сами освещенные, словно золотом, стояли кактусы. Одни кактусы», — писал В. Маяковский о своей поездке по Мексике. Но здесь кактусы — просто хорошая живая ограда. Сочная и вкусная сердцевина кактуса часто идет в пищу. Ее приготовляют самым различным способом: варят, солят, пекут, маринуют, сушат, из нее гонят вино. Если не принимать во внимание содержащийся в мякоти наркотик мескалин, все это получается довольно вкусно.

На один из дальних кактусов нагло лезет дикий кот, при виде которого Волосатик не на шутку испугался и завизжал. Взобравшись на кактус, кот ищет в нем гнезда с яйцами дятла. Кота не смущают нестерпимо острые колючки. У него на лапах прочные, не боящиеся прокола подушечки. При подъеме по стволу кактуса кот широко расставляет лапы, так, чтобы опираться острыми когтями в основания колючек, не касаясь самих шипов.

На самом верху панорамы мирный сельский пейзаж увенчивают два вулкана. Вулканы-близнецы Попокатепетль и Истаксиуатль — такая же достопримечательность Мексики, как и кактусы. Красивое зрелище — тропическая зелень гор, увенчанная шапкой снегов! Временами вершины их курятся, почва содрогается от сотрясений, а ноздреватая пемза свидетельствует о происходивших там грозных извержениях огненных рек лавы.

Местным индейцам вулкан служит верным барометром. Намного лучше всякого Гидрометцентра! Если пар, выходящий из кратера, густого черного цвета и поднимается громадными клубами по направлению к северу, то, значит, ожидается дождь. Когда же, напротив, пары клонятся к югу, то это явно предвещает похолодание. Вертикальное направление пара в виде дымящейся колонны служит указанием безветрия. За два или за три часа до грозы замечаются целые фонтаны пепла и пемзы, выбрасываемые время от времени из кратера.

Хорошо, что я не восприимчив к москитам и комарам. Они уже полностью завоевали мексиканское небо. Из-за этих мелких внутренних озер, облюбованных комарами, малярия в Мексике — болезнь номер один. Четырехдневная форма в скрытом виде может тянуться годами и трудно поддается лечению. Другая форма — тропическая в несколько дней может свести в могилу вполне здорового до этого человека. Слава богу, что здесь не тропики, как на юге. Но все равно у индейцев малярией болеет каждый десятый, и они к ней относятся с философским спокойствием, как к насморку. Как-то лечатся. Жир гремучей змеи считается у них очень полезным. И копченой гремучей змеей лечат малярию. Два в одном: и лечебно и вкусно.

Второе место среди здешних болезней занимают желудочно-кишечные заболевания, дизентерия и летние диареи. Жара и все продукты быстро портятся. Чтобы избежать этих напастей, тут принято широко добавлять в пищу жгучий перец. Он наилучший защитник от этих болезней. Я перец не люблю, но и паразиты меня избегают, так же как и комары. А у туземцев треть жителей страны моложе 15 лет и, несмотря на обилие солнца, ярких цветов и чистоты, люди здесь умирают молодыми, в возрасте 35–40 лет. А мне уже скоро 31! Детская смертность здесь в возрасте до одного года достигает 1/3; в глубине страны — 1/2; 75 процентов детей поражены кишечными заболеваниями, в основном двумя видами паразитов: анкилостомозом и шистоматозом; в глубинке 80 процентов всего населения больны либо тем, либо другим.

Эти паразиты вечно проникают через кожу, когда ходишь босиком, лежишь на песке, плещешься в воде, или присаживаешься под дерево, либо просто проведешь рассеянно ладонью по земле; оба забираются в организм, поселяются в кишечнике, паразитируют там и вызывают постепенную потерю энергии, поносы и рвоты, резкую апатию, ослабление нервной и психической деятельности; человек худеет, голова постепенно теряет способность мыслить, тело — двигаться. Может быть пресловутая местная лень — это то же просто болезнь. И очень мало стариков: индейцы почти не доживают до этого возраста.

Вдали заметно очередное индейское селение. Показываются низкие хижины с многоступенчатыми соломенными крышами. Глинобитные облезлые жилища, терпкая пыль, густым слоем лежащая на земле и взвихряющаяся при малейшем ветре, проникает во все поры; у домов ни стекол, ни ставен, ни дверей, полуголые ребятишки с раздутыми животами и тоненькими ножками таскают на веревке какую-то ящерицу в тени бараков. Зато хижины окружены садами. Повсюду возвышаются кактусы с пятнами желтых и оранжевых цветов. Тут же стоят странные сооружения трехметровой высоты, покрытые навесом из соломы. Это зернохранилища — тройес. Сооружения эти вентилируются: воздух проникает в отдушины, расположенные в самой нижней, суженной части, и уходит через верхнюю трубу. Конкистадоры, беспощадно сжигая селения индейцев, прежде всего уничтожали подобные тройес, чтобы лишить туземцев продовольствия и воли к сопротивлению.

Рядом индейцы в долине пашут землю. Вместо лошадей впряжены они сами. Вот Вам картина прогресса! А год назад, особенно два, в основном местные крестьяне бродили как дикари, с палками копалками. А вот уже русские поселенцы создали им сохи. Интересно, что русские мастера специально отыскивают деревья со спиральной перекрученностью в левую сторону. Плуг, изготовленный из такого дерева, переворачивает землю налево. Чем туже была спираль, тем прочнее оказывается плуг. Теперь вместо недели посевная займет у индейцев всего пару-тройку дней. И будут они опять бездельничать, пока их на работы не загребут…А маис уже созреет через четыре месяца. Благодать! И слава богу, что в их глухие и дикие места еще лет 400 не проникнут вести о Великом Советском Союзе. Только тут теорий Швондера в виде равноправия и коммунизма, — идей борьбы против эксплуатации мне еще не хватало для полного счастья!

Кстати, о работах, скоро придется переселятся в столицу из Койоакана. Строительства великолепного по местной мерке дворца близится к завершению. Я бы сказал, внезапно близится. Нормальной крепости мне создать не удалось. Дело в том, что котловина, в которой лежит Мехико, представляет собой дно гигантского вулканического кратера. Предполагают, что обширная котловина, в которой расположен город, когда-то была полностью заполнена водой. Глубина этого озера когда-то достигала 600–800 метров. Заполняясь вулканическим пеплом, оно постепенно мелело, и, наконец, вода почти исчезла. Но на глубине пепел не осел на дно, а образовал с водой желеобразную массу, содержащую 15 % твердого материала и 85 % воды.

Город Мехико построен на своего рода земляном плоту, прикрывающем заполненную грязью, мергелем и обломками горных пород глубокую пучину. Этот плот так зыбок, что массивные здания постоянно оседают, погружаясь в почву. Так что пришлось мне спешно заканчивать большую стройку. Один этаж вполне достаточно, даже башенки пришлось облегчать всемерно, иначе бы они превратились в Пизанские башни. Тут только пирамиды строить — у них основание широкое.

Как бы то ни было, во второй половине месяца я начал постепенно готовится к предстоящей кубинской экспедиции. Это только кажется, что времени впереди полно, на самом деле оно промелькнет и не заметишь, куда делось. А вопрос предстоит решить серьезный. Так что опять правящая хунта Мехико во главе с Ицкоатлем и его окружением, доньей Мариной и также моим старшим братом Рамоном взяла на себя руководящие обязанности, а я сосредоточился на решении стратегических задач.

В этом мне помогали последний офицер наемников Рудольф Климента (из новеньких) и старожил из русских командиров Ефим Оленин. Пока больше привлекать некого: фон Розенберг в отпуске по лечению, Шварц в Веракрусе, Бок у табасков. Да и небольшой будет моя армия вторжения, мест на кораблях для многих не хватит. Так, что мы каждый день играли в штабные игры. Я излагал свой грандиозный план медленно и просто, зная, что это лучший способ донести инструкции к предстоящей кампании до нужных людей, своих соратников, отважных, верных и сильных, но отнюдь не являющихся выдающимися мыслителями.

Судите сами: у меня в Мексике почти 1500 европейцев, после последних потерь. Из них 230 моряки, в основном испанцы, туда набраны самые надежные (повстанцы — коммунерос и мои родственники, но и прочие попадаются). Сотня немцев, из них 40 человек уезжают и уже сидят на чемоданах. Полторы сотни испанцев каторжников и ссыльнопоселенцев. Уже было решил я их потихоньку делать полноправными гражданами, но последние события показали, что я очень сильно поторопился. Так что прощение еще нужно заслужить, своей верной долгосрочной службой.

650 русских, с которыми у меня пока все хорошо. Но через год, тоже возможно, что некоторых особо отличившихся придется отпускать на Русь. Но пока они еще отрабатывают для меня выкупные деньги. И вдобавок под триста пятьдесят испанцев, разного пошиба, из них относительно верных нет и 50 человек. Чего стоит только последний отряд, перекупленный мной у Гарая! Хотя я и пустил некоторых из них в свою последнюю заварушку с южными индейцами Гватемалы, но доверия к ним у меня нет никакого. Последняя братия состоит из почти полностью из людей, которые никогда не умели и даже не хотели работать, зато питали искреннюю любовь к красивым женщинам, хорошим лошадям, крепкому словцу, породистым собакам и авантюрам.

А на Кубе, как бы мало переселенцев там не осталось после последних передряг, но все же от 1200 до 1500 различного испанского народишку наберется. Правда, в отличии от моей, эта колония старая, так что хвостик от тысячи считаем за женщин и детей. Но тысяча вооруженных мужиков там по любому будет. А я смогу в первую партию перебросить только 200 солдат. Пусть 230, если учитывать в расчетах мой маленький «Мудрец». Естественно, что учитывать его мы непременно будем. Итак, Гавана — туда нам нужно в первую очередь и это самый близкий от нас крупный город. Как говорят французы: «Дадим прикурить с тыла». Гавана основана всего 5 лет назад, но уже человек 500 жителей там насчитывается.

Триста из них пусть будет индейцев, еще с полсотни негров. Остается 150 испанцев. В порту могут быть суда, даже очень бы хотелось приобрести себе хотя бы лишнюю бригантину (от итальянского «бриганте» — разбойник), в других местах бесплатно заиметь корабль мне не светит. Пусть еще к этому наберется до полсотни моряков. Женщин и детей долой, еще минус полсотни. На нашей стороне внезапность, так что народ разъедется из города по своим сельским энкономьендам. В общем, при самом плохом для нас раскладе там будет целая сотня вооруженных суровых мужиков. У нас -230, и еще столько же матросов, плюс флот может организовать бомбардировку города, пока шлюпки будут возить людей на берег.

Или же лучше сразу, без предварительной огневой подготовки, в наглую прийти и высадить штурмовую команду из полсотни человек? Не будем рисковать. Всякое сопротивление сразу безжалостно подавляем, в дома мечем горшки с порохом. Потери на первом этапе мне не нужны, так что кто не сдался сразу, тот об этом мгновенно пожалеет. Поменьше сантиментов, мертвые уже не вредят! А народ меня в этом поддерживает: «Излишек зла часто оборачивается добром».

Часть испанцев при штурме города сбежит, пусть еще к ним добавятся сельские обитатели. В городе придется оставить полсотни людей. Всех пленных, женщин и детей, чтобы сломить у испанцев волю к партизанщине грузим на корабли и отправляем в Мексику. Негров тоже грузим к ним, мне для работ на рудниках они пригодятся. Что дальше?

Сто восемьдесят человек, не теряя темпа, маршируют через горы, через остров, чтобы внезапно напасть на испанцев на другом побережье. Там у нас сразу вместе располагаются города Санкти-Спиритус и Тринидат. Пусть там будет триста мужиков. Если внезапно напасть на Санкти-Спиритус, то может, многие будут отсутствовать в округе, по экономьендам, а сотню испанцев мои воины побьют и прогонят. Но вот с Тринидатом дело будет уже намного хуже. Сто пятьдесят разгневанных яростных мужчин и к ним еще добавятся и беглецы. Если не повезет (а чем черт не шутит, может и здесь испанцев застанем со спущенными штанами и захватим город) придется врагов только обстрелять издали и сразу отходить обратно. Там еще Санта-Клара близко расположена и там тоже будут испанцы. Но ничего конкистадорам в моем преследовании не обломятся. На перевалах можно будет подорвать пороховую мину (лучше вместе с преследователями) и они отстанут. Так что 200–250 испанцев оттуда на Гавану не пройдут и временно успокоятся.

А вот дальше будет гонка со временем. На плотно заселенном востоке острова Куба враги явно могут собрать 500 конкистадоров. Но все они разом на Гавану не пойдут, кто-то да останется. А мои люди тоже будут ждать вторую партию бойцов, следующую из Веракруса на моих судах. Десять дней нужно будет как-то продержаться. А вот тогда и мой флот перекроет Наветренный пролив, ширина которого составляет всего 50 километров, чтобы с Эспаньолы разные помощники не лезли, и моя армия нового поколения возьмется за сумрачных конкистадоров всерьез. Пороха у меня в разы больше, чем имеется у испанцев на Кубе. Так что медленно, но верно будем очищать и выдавливать испанцев прочь с острова. Если кто захочет, пусть проваливает с оттуда на Эспаньолу- золотой коридор мы им обеспечим. Кто решит перейти на мою сторону, по месту можем договориться.

Вот как-то так. В первой партии пойдут сотня немцев (дембель только через Кубу) и остальные русские. Во второй русские из старожилов (а корабли должны мне еще и новеньких привезти). В Мексике испанцы если и восстанут, то им же хуже тогда будет, натравлю на них злобных индейцев. Если же индейцы восстанут, пусть сразу вешаются. Я их уже предупредил, что я, как грозный бог, напущу на них, в данном случае, демонов ужасных болезней и половина населения у них умрет. Специально на Кубе буду различных больных собирать и привезу их с мексиканскими индейцами целоваться!

— А когда Куба станет нашей, — в заключении сказал я, — все получат награды: земельные владения, экономьенды и поместья.

Послышался еще более громкий гул одобрения, и мои слушатели обменялись ухмылками, ибо трофеи этим наверняка не ограничатся. У них будут золото, серебро и женщины. Уйма женщин. Гул перерос в смех, когда до воинов дошло, что все они подумали об одном и том же.

Пока же по мере завершения посевной на юге, отправляю индейцев носильщиков в Веракрус относить различные необходимые в походе припасы: порох, ядра, свинец, пушки. Половина немцев уже в городе, еще к ним сотню солдат отправлю в конце месяца. А заодно и сам съезжу, гляну на месте, что там творится. Пока еще самая жара на побережье не началась. А после сезона ураганов уже будем смотреть или в Марокко отправляться, или тут какая неприятность вылезет. Может, испанцы на Кубу высадятся, хотя какими силами? Из Испании и пяти сотен воинов уже не отправят.

Все же число хороших воинов конечно. Есть в рыцарском ордене Калатравы всего 1200 рыцарей, а таких орденов в Испании всего 4 штуки. А сейчас папаша Андриен Утрехский и вовсе подчинит последние рыцарские ордена королевской власти, и тупоумные бюрократы лет за двадцать успешно изведут весь боевой рыцарский дух. А тут и с французами сейчас идет война и неверными турками, и безбожные мавры нападают, откуда королю новых солдат брать? И так уже в последний раз все тюрьмы опустошили, всех преступников в новобранцы записали. А местные Антильские испанцы уже и трех сотен добровольцев не наберут, они уже люди суровой жизнью наученые. Кто последний раз пошел — гниют сейчас в могильных курганах под Веракрусом.

И вот, в последний день апреля я выступил с вооруженным отрядом из Койоакана. Эта было нечто вроде военного парада, демонстрация силы и власти. Помню, как когда-то я расфуфыренный собирался ехать на войну в Мексику с Кортесом. Я ныне намного переплюнул себя тогдашнего. Нужно было показать себя индейцам во всем своем великолепии, в сиянии силы и величия. Ожиданием народных масс о том, как обязан выглядеть правитель солнечной страны, приходилось соответствовать. Мой вороной красавец «Гонщик» блистал сбруей, богато отделанной серебром. Волосатик пока в своей холщовой сумке перекочевал в руки индейца слуги. А я во главе отряда из сотни воинов изображал из себя мужественного красавчика.

За день до этого, вечером, я был подстрижен и чисто, до синевы выбрит. Остались только тонкие усики в стиле Кларка Гейбла. Весь из себя великолепный «мачо», мечта восторженных сеньорит. Мой костюм мог посрамить любого индейского вождя с неограниченными возможностями. Соломенное сомбреро блистало украшенное вышитыми лентами и золотыми галунами. Поверх белоснежной рубахи из тонкого голландского полотна с гейским кружевным воротничком, была надета ярко-красная бархатная куртка «мечта гусара». Золотые галуны, золоченные пуговицы, витые аксельбанты, золоченые позументы- все присутствовало на ней сверх всякой меры. Пышная золотая цепь, изделие индейских ювелиров, в ново русском стиле, покоилась на моей груди, увенчанная большим золотым крестом.

Этот крест сиял целым созвездием примитивно обработанных огненных опалов. На руках отлично сидели мягкие перчатки из рыжей кожи. Поверх одного из пальцев находился здоровый золотой перстень с крупным опалом. Талию, поверх кожаного пояса с серебряными аппликациями, опоясывал алый кушак с пышной бахромой, вышитый золотыми нитями. Голубые штаны, цвета берлинской лазури, конкурировали с курткой своей показной роскошью. Алые лампасы были в золотой оторочке, да еще подчеркивались рядами декоративных золотых пуговиц со вделанными в них жемчужинами.

Отделанные благородным серебром шпага и кинжал составляли гармоничный ансамбль. На ногах сапоги из мягкой рыжей кожи украшали золоченные шпоры. Все было по-попугайски цветасто, дорого и богато, сверх всякой меры. Олицетворение могущества, силы и величия. Словно бы я сошел с рекламного плаката: «Голосуйте за Хуана, нашего Седеньо», если бы такие выборы проводились в цыганском таборе.

Сотня отъявленных головорезов за моей спиной, как бы подчеркивали для окружающих, что другой альтернативы нет. Как говорится: «Если депутаты не смогут носить оружие, они окажутся в неравном положении с господами сенаторами во время своих совместных сессий». Еще далее располагались две сотни индейцев носильщиков, в своих традиционных скудных нарядах. Но собравшийся на улицах народ и так был доволен открывающейся его взорам картиной. Как суперзвезда, я затмевал всех. Думаю, страусиновые перья из нарядов танцовщиц варьете из Лас-Вегаса мне бы сейчас не помешали. Но чего нет, того нет, а традиционные перья кецаля оставим индейцам, они на них уже вдоволь насмотрелись. Так начинался мой обычный путь: Койакан — горы — Тласкала — пустыня — горные перевалы Восточной Сьерра-Мадре-Веракрус. Увлекательное путешествие 12 дней и 11 ночей!

На полпути, в Тласкале, мне пришлось решать некоторые вопросы с местными вождями. Новая серебряная шахта набирала мощность и требовала все больше новых рабочих рук. Плюс к этому новый объект в долине Пуэбло обзаводился укреплениями для белого персонала. Местные индейцы пока еще не понимали, что формальное союзничество все больше переходит в прямое подчинение. Городок Сегуэра-де-Фронтера уже обзавелся каменной крепостью. Там, за стенами полсотни европейцев вполне могут продержатся пару месяцев от индейской армии в 2 тысячи человек. Несмотря на это, тлашкальтеки могли бы штурмовать эту крепость, если бы обладали мужеством североамериканских индейцев.

Но среди местных героев не было ни одного, который пошел бы на верную смерть, чтобы доставить победу своим соплеменникам. А поскольку ацтеки и тласкальтеки в нашей стране взаимно уравновешивали друг друга, то европейцы являлись своеобразной решающей силой во всех местных конфликтах. Более сильные ацтеки уже под прямым управлением, вот и тлашкальтеки уже на пути к этому.

Здесь меня нашли индейские гонцы с побережья. Опять замечены чужие суда у Веракруса. В количестве аж 3 штук! А это человек 150 десанта. У меня в Веракрусе каменная крепость, верные Шварц и Алвец и 120 человек, в своем большинстве лояльных мне. Но все равно поспешим заре навстречу, мало ли что…На следующий день, новый гонец доставил успокаивающее известие: снова наши и снова прибыл Торрес. Уже полностью перешел на мою службу, так что его суда я могу использовать по своему усмотрению. А значит… Сейчас начало мая. Зачем мне ждать другие корабли? Конечно три судна это не четыре, людей перевезу с собой меньше. Но зато и времени у меня до сезона ураганов будет больше, и суда будут полностью в моем распоряжении, доставлять припасы и людей, а не торопиться опять становиться на европейские рейсы. Рискнем.

Маленький «Мудрец» постоянно ходил вдоль мексиканского побережья с севера на юг. В Веракрусе он показывался каждые семь или десять дней в зависимости от погоды. У меня сейчас в наличии 100 человек, еще в Веракрусе 40 швейцарцев — дембелей, патентованных головорезов. Некоторые из швейцарцев имеют на своей совести по 20–30 убитых белых, но при этом спят всегда блаженным сном праведников.

Так что заберу я тут, в Тласкале 30 человек, и Веракрусе и на побережье еще 20, и у меня с избытком наберется 180 солдат для моей кубинской экспедиции. Возьму с собой самых лучших. Припасы в порт уже начали свозить, но недостающее я вполне могу пока позаимствовать в Веракрусе, а потом туда все необходимое завезут. Так что рассылаем гонцов-индейцев: главное, что в Веракрус должен спешить русский отряд в две сотни человек для второго этапа, и собираемся. В десять дней я все подготовлю, тем более что до самого города мне еще пилить 6 дней. А там мы отдохнем, подождем отставших, и вперед и с песней!

Глава 12

Солнце уходит за горизонт, и великолепная тропическая ночь наступает сразу. Она как бы сваливается на землю, тяжелая от своей липкой влажности, щедро звенящая москитами. Белый город вокруг сливается с темнотой. На черном бархатном небе можно разглядеть Южный Крест. Залив Веракрус лишь горячий вздох о минувшем дне…

Наконец-то, можно немного передохнуть от изнуряющей тропической жары, царящий на побережье. Я случайно открыл рот, и что-то туда с ходу влетело. На зубах хрустнул панцирь какого-то крупного насекомого, и я почувствовал его гадкий вкус. Теперь вот стою, опершись липкой покалеченной рукой, без перчатки, на стену — от жары закружилась голова. Пот струится не только по спине и животу — тяжелые капли падают даже с бровей. Да, здешнее солнце имеет свои резоны, которых западный рассудок не знает…Солнце и яркие цвета — просто мечта идиота!

Поскорей бы на Кубу, там все-таки океанский курорт, в отличии от Веракруса. Жара и влага превращают окрестности моего города в оазис плодородия, вся окружающая земля возделана подобно плодоносному саду. Прибрежная равнина как бы отгорожена высокой ширмой от сухого плоскогорья и бережливо хранит влагу, вторгающуюся сюда с океана. Тут всегда словно в теплице, средняя температура наиболее теплого месяца года достигает 28°, а самого холодного — 22°. О снеге здесь не имеют никакого понятия. Около одной трети года льют дожди. Но все же жара тут невыносимая, так что я буквально купаюсь в собственном поту. Не помогли и три выпитых за вечер стакана ананасового сока. Пить, пить, иначе полное обезвоживание. Но как говорится: «Терпение и еще раз терпение, ибо Америка велика».

А вообще обстановочка складывается веселая: только сушеного мескалина из кактусов у меня тут в порту уже 5 тонн! Он обладает замечательным свойством — вызывает видения, так как — выражаясь языком «белого человека» — являет собой сильнейший галлюциноген. Это вещество у многих людей — как у индейцев, так и у белых — вызывает ощущение полета души и яркие красочные картинки. И еще имеются в наличии полтонны сушеных листьев коки! Сумеет ли Европа поглотить такие объемы нового наркотика? Нужно его везти в Нидерланды, они там такие вещи любят.

А то я зациклился на шоколаде, а дерево какао в диком виде дает очень мало ценного продукта. Да и то, только на жарком юге. Шоколадное дерево в год дает не больше двух килограммов зерен, 300 деревьев, которые успевает обобрать индеец сборщик за сезон (а это три месяца беготни по лесным тропкам), приносят ему лишь 600 кг. Правда, кроме этих трех месяцев сбора, дерево какао не требует совсем никакого ухода, его даже не надо сажать — этим прекрасно занимаются обезьяны. Они срывают стручок, открывают его, съедают одно-два зерна, а остальные выбрасывают… Через три года на этом месте уже можно собирать урожай. Но надеется в таком деле на обезьян глупо, а плантации этой культуры будут расти только в Африке.

Возвращаюсь в дом градоначальника Алвеца. Служанка индеанка принесла поесть. Только с наступлением темноты, можно передохнуть и заняться делами, а среди дня для отдыха — сиеста- приходится пытаться спать, среди всеобщего оцепенения и дремоты. Осатанев от изнеможения, истекая потом, хотя солнце уже давно зашло, проверяю: «Что там у нас на ужин?» Хрустящая, поджаренная в пальмовом масле смесь из рыбы, креветок, лука, томатов и жестокого перца. Волосатик кривится, но ест, у меня тоже нет сил просить принести что-нибудь другое. Не люблю я ни пальмового масла, ни перца. Из плодов пальмы «денде» вырабатывается пальмовое масло, что годится в пищу, а также для технических целей (смазывать колеса и канаты). А купленная утром у рыбаков рыба, полежав полчаса на этом адском пекле, буквально разлагается в кастрюле. Креветки же за полдня так испортятся, что потом тебя замучат понос и рвота. Но, на войне, как на войне. Дня через три выезжаем.

Ужин оказывается слишком обильным, так что мне не удается съесть его полностью (или от жары у меня сократился желудок?). Между тем Алвец опять досаждает мне, с просьбой взять его с собой. Понятно, почти все мы, испанцы, прибыли сюда с Кубы, где прошел значительный кусок нашей жизни. И вот теперь мы возвращаемся туда с огнем и мечем. Еще раз отказываю дону Мигелю, градоначальнику Веракруса, так походящему своим обличьем на сурового киношного пирата. У него и здесь будет полно дел. Кто мне обеспечит своевременную загрузку второй партии солдат? А ведь от этого зависят наши жизни, людей в поход отправляется гораздо меньше, чем фигурировало в наших расчетах. Но как-то придется выкручиваться. Дорога к победе будет преграждаться горами трупов.

Чтобы отвлечься, расспрашиваю у Алвеца, как разбиваются в округе плантации сахарного тростника. Они пока совсем маленькие грядки, покрытые торчащим зеленым частоколом, но если мы захватим Кубу, то сможем пересадить оттуда тысячу кустов, а это немалые деньги. Белое золото! А сало и солонину я себе и в Европе куплю!

Единственным сладким продуктом в старых средиземноморских цивилизациях был мед, этот счастливый результат слияния усилий пчелы, цветов и солнца. В античной Греции 500 граммов меда стоили целого барана.

Европа впервые узнала о тростниковом сахаре в период крестовых походов 1096–1270 годов. На ближнем Востоке и в Египте это полезное растение привили из Индии. На крестоносцев, сообщают в своих хрониках Жак де Витри и Альбер д’Экс, сахар произвел такое сильное впечатление, что они доставили его образцы домой. Однако попытки культивировать сахарный тростник в Европе результата не дали, и сахар, потребность в котором начала только расти, сразу стал предметом дорогостоящего импорта. Венеция, через которую велась торговля с Ближним Востоком и Индией, вывозила оттуда тростниковый сахар, рафинировала его и затем перепродавала всей Европе, включая Англию. Располагая сахарной монополией, Венеция наживала на новом продукте — люкс, продававшемся только через аптеки, просто сказочные барыши.

В пору своего начального распространения в Европе сахар входил в номенклатуру королевских подарков. Вот маленький эпизод, отмеченный в хронике XV столетия (около ста лет от сего момента). Египетский султан, желая задобрить Карла VII, который отзывал от него своего посла, направил ему в качестве дара… квинтал рафинированного тростникового сахара.

Но над сахарной монополией Венеции вскоре нависла смертельная угроза. Испанцы и португальцы разбивают крупные плантации сахарного тростника на ново освоенных островах Канарских, Мадейра, Зеленого Мыса, и уже в XV веке этот «европейский» сахар выступает серьезным конкурентом для восточного. Первенство сахарных прибылей переходит от Венеции к Лиссабону.

После следует открытие Нового Света и его сахарного тростника, правда растущего здесь в диком виде, но растущего очень бурно. Едва первый сахар прибыл в Европу, и первая полоса девственного леса была выжжена, как моментально серебряная и золотая посуда появилась на столах плантаторов, столь же богатых, как и у королей Старого Света. Огромные богатства свалились на них, как снег на голову. Хвастовство и бравада сахарозаводчиков были доведены до абсурда. Кушали они «а ля фуршетт», подражая европейскому дворянству. Стеганые халаты заказывали сразу в Дамаске. Сдергивали скатерти со стола вместе с посудой после каждого блюда, чтобы и скатерть и посуда использовались только однажды.

«Дамы» превратились в передвижные лавки драгоценностей. «Господа» делали визиты в свои владения или к соседям в гамаках, которые несли черные невольники в безупречно белых костюмах. Омовения совершали на манер римских императоров. Были ничем, хотели стать всем. Лет двести будет продолжатся это безумие, а потом сахар массово погонят из Индии (там дешевых рабочих рук намного больше) и все эти плантаторы опять превратятся в нищих голодранцев. Но как было сказано уже давным-давно, что исторические перспективы могут правильно оцениваться только с больших расстояний.

Между тем Европа, во всяком случае, ее зажиточные слои, уже привыкла к сахару. Надо, следовательно, поскорее захватывать и крепко удерживать в своих руках те районы Нового Света, где хорошо растет сахарный тростник. Так Европа переносит свои колонизаторские усилия из Африки в Америку. Европа становится крупнейшим мировым потребителем сахара. Африка обезлюдивается, работорговля и рабовладение всемерно поощряются, Америка оккупируется. Так что побережье Веракруса уже у нас, Кубу у испанцев, ожиревших на сахаре и неграх, мы захватим, а остальные два острова долго не продержатся.

Остается Бразилия. Но она сейчас почти безлюдна, там имеются лишь разбросанные кое-где мелкие племена индейцев. Нужно отдать должное португальцам: они, несмотря на все трудности и вопреки враждебности природы, очень рано поняли колонизацию этой страны, как в первую очередь ее заселение. Невольными помощниками пришельцам в решении этой задачи стали индейцы. Отец Нобреза писал: «Люди, которые прибывают сюда из Европы, не имеют иных возможностей к существованию, как труд рабов, которые ловят для них рыбу и добывают другие продукты питания». Ладно, будем думать, все вокруг мне все равно не заграбастать, но сливки я хочу снять. И как-то надо обойтись без негров. И где мне найти рубщиков?

Постепенно серьезный разговор переходит на шутливую тему. Алвец начинает весело рассказывать похабные истории, происходящие каждый день с жителями Веракруса.

— Бабы тут ходят совершенно голыми и не в силах никому отказывать- рассказывает Мигель, сверкая своим блестящим черным глазом (второй скрыт за черной пиратской повязкой) — Эти женщины даже пристают к нашим мужчинам, забираясь к ним в гамаки, ибо считают для себя честью спать с белыми, дабы столь храбрые и упорные воины могли оставить им свое потомство.

Ну да, изнасиловали бедных моряков! Сказать такое кому, так никто не поверит. Люди любят разврат до безумия. А с другой стороны, колонисты делают крайне важное для страны дело. Можно считать, что таким образом несколько тысяч мужчин будет вполне достаточно, чтобы за недолгий срок заселить эту огромную страну. Индейцы ведь в ближайшие лет сто большей частью вымрут. Крайности, падение нравов? Да, без этого не обойдется, но я же не аскет, у самого целый гарем.

Да и церковники здесь мозг не выносят своими проповедями о воздержании. И отцов инквизиторов с кострами у меня нет. Я тут один сочетаю в себе меч и правосудие, закон и полицию, короля и бога. Кому от этого плохо? Как говорят испанцы: «необходимо более четырех поцелуев, чтобы стереть след от одной пощечины…»Так что веселитесь, пока есть такая возможность. Как говорится: всякий цивилизованный человек ищет наслаждения в охоте, ловле рыбы и мечтах о сексе — здесь все это дается совершенно бесплатно.

Все хорошо, но пора и спать. Водопровод охлаждает лишь в мечтах воспаленную от тягостной жары голову; действительность представлена царящим посреди кухни обычным керамическим кувшином. Чего туда кладут индейцы, я не знаю, но пить, не рискуя угрозой тифа и прочих серьезных неприятностей, можно только из него. С приближением ночи температура не опускается, и я ворочаюсь в поту: все еще более 30 градусов! Простыню хоть выжимай, но я заворачиваюсь в нее, выползаю из гамака и ложусь на более прохладный неровный утрамбованный пол — другого выхода нет — и погружаюсь на десять часов в кошмары дурного сна, убаюканный волнами близкого Атлантического океана. Хорошо здесь только черепахам, как уверяют индейцы, они живут по триста лет, поэтому если на нее упадет ствол дерева и придавит, то черепаха и думает освобождаться, а просто терпеливо ждет, пока тот сгниет.

Утром слуга индеец поливает меня из тыквы, чтобы смыть пыль и пот. После чего я выхожу из-под тени крыши и попадаю под солнечный палящий душ. Во дворе гуляла одинокая курица. Эта курица явно видала лучшие времена, у нее был обломан клюв, и не хватало перьев. Мне рассказывают, что у одного поселенца летучая мышь- вампир ночью поразила 18 кур. Утром нашли их мертвыми, а сам хищник тут же мирно спал, уцепившись за крышу. Верное средство обезопасить себя от таких ночных кровососов — жечь на костре острый перец — «ахи». Причем так, чтобы едкий дым проникал в каждый уголок убежища, и поднимаясь кверху, окуривал кровлю, в которой устраиваются на дневку вампиры и прочие летучие мыши.

Завтракать совершенно не хочется, но мы с Волосатиком съедаем по свежей лепешке тортилье с кукурузной кашей внутри. Все это заливается двумя кружками свежего сока. Хорошо, хоть здесь край вечной весны, на деревьях сразу можно увидеть и цветы и плоды, как зеленые, так и спелые. Уже есть в наличии ананасы, маракуйи, гойявы, папайи.

Далее ем местный дикий виноград: индейцы рвут ярко-красные плоды диких ползучих кустарников, на которых они растут гроздьями, как виноград, поджаривают их крупные, величиной с лесной орех, зерна, измельчают их затем с помощью костей черепах, добавляют немного маниоковой муки, высушивают полученное тесто на солнце и годами хранят его в виде твердых коричнево-фиолетовых колбас. Ложка этого порошка не растворяется в стакане воды, а разжижается только в желудке, и врачи будущего вслед за индейскими знахарями гарантируют его действие: укрепляет, способствует усвоению, стимулирует, тонизирует, дезинфицирует, помогает против поносов, дизентерии и мигреней. В сводящей с ума жаре я чувствую, как набираю силы; кофеина в этом зелье содержится в пять раз больше, чем в кофе.

Выглядываю на океан — веселая картина. Деревья вокруг срубили, новые посаженные выглядят пока как небольшие палки и прутья.

На столбах, нового причала, сидят коршуны-падальщики с голыми шеями, окаймленными черным, траурным оперением; мрачные, как дурная весть, они четко вырисовываются в светлом небе; время от времени они лениво взмахивают своими громадными крыльями, чтобы полакомиться куском падали, вновь садятся на столбы и вновь взлетают, едва завидят поживу. Эти птицы очищают окрестности от нечистот, поэтому их не трогают. Город как был рассадник бактерий и очаг болезней, край медленной смерти, так пока им и остается, несмотря на все мои усилия. Влажность обволакивает тело, давит на грудь, мешает дыханию, вызывает на теле прыщи и опрелости, лишает аппетита, размягчает мускулы и даже волю. Пора в курортный Медельин, на денек другой, а то до Кубы я дотяну в не лучшей форме. Что же, как говорил знаменитый перс Абулькасим Фирдоуси: «Дела переносить назавтра неумно; Что завтра может быть, нам знать не суждено».

Так я и делаю, забираю с собой Шварца и Климента, Ефима Оленина, а с ними сотню солдат, берем с собой продукты и движемся в Медельин. Мои люди, на первый взгляд — типичные авантюристы с торчащими за поясом тесаками, кирпичным от солнца лицами, руками гориллы и решительными жестами. В пути у меня вспотели даже веки, соленые струйки стекают по щекам, на губах все тот же соленый привкус, одежда промокла насквозь. К полудню, покрытые пылью, добираемся до оазиса, здесь, среди рощ и лужаек, солнце и москиты отстают. В домике отдыха у заботливых слуг индейцев, в белоснежных, как символ их незапятнанной совести, рубашках и коротких штанах, я залпом выпиваю целых восемь стаканов тамариндовой настойки. Между стволов вечнозеленых деревьев гуляет легкий ветерок, и ты прямо купаешься в свежести, смакуя ее живительную ласку.

Отдыхаем и веселимся до самого вечера. Ночи тут, к счастью, довольно свежие. С заходом солнца наступает живительная пауза, на несколько часов пульс успокаивается, дыхание обретает ритм, давление спадает. Моих гостей атакует батальон хорошеньких полуголых индейских девочек, из них каждый суровый солдат не знающий слов любви, выбирает себе одну. Девчонок приглашают пообжиматься, потанцевать, и, пококетничав с полчаса, уводят в ночь, если она пришлась по нраву своему кавалеру. Романтика!

На следующий день, ближе к вечеру замечаем на небе столб дыма. Значит, показался наш «Мудрец». Спешно выдвигаемся, не взирая на вечер, вечером и ночью идти намного прохладней, а мимо Веракруса мы не промахнемся. После трехчасового марша прибываем в город, наше судно уже тоже тут. Ночь безлунная, зато звезд на небе видимо-невидимо. Косо сечет небо широкая золотая лента Млечного Пути. Утром предстоит погрузка и выход в море.

Труба зовет в поход, загружаемся на суда. Под ногами мягкий морской песок, и в ушах рокот волн. Длинные глянцевитые валы роняют свой гребень на песчаные отмели. Ответный визит к конкистадорам, после прошлогоднего их похода на Веракрус. Как там испанцы говорят: «Думал обхитрить Хулио, а Хулио сам его обхитрил». Кто разбил стаканы, тот и платит. Так что обижаться не на кого, что заработал — то и получи!

Суетливая утренняя погрузка на корабли наконец заканчивается и мы выходим в океан. Я уверен в успехе, мы идем вернуть долг. Океан встречает нас свежестью. До Гаваны почти полторы тысячи километров. При попутном ветре можно добраться за три дня, а можно провести в пути и все семь, но я надеюсь на пять.

Не сказать, что наше путешествие проходило приятно, суда были битком набиты людьми, и спать приходилось всем тут же на палубе. Радовало только краткосрочность подобных неудобств. Снова волна качает суда с нами вверх и вниз. Бесконечное волновое движение. В конечном счете, вся материя: энергия, земля, звезды, мысли — всего лишь волновые колебания, ритмы. И наша вселенная есть только сумма всех ритмов. Музыка сфер, говорили древние. Тащимся средним темпом, и вот на четвертый день, земля прямо выпрыгивает из волн на короткие мгновения. Так под нами возникает в веселых волнах Куба. Но пока это только архипелаг крохотных островков к югу от Кубы, названный испанцами очень нежно — Садами королевы.

Когда адмирал Колумб впервые увидел Кубу 30 лет назад, он записал в дневнике об этом острове: «Это прекраснейшая из земель, которую когда-либо видели глаза человека…» Земля, завоеванная Диего Веласкесом в 1512 году всего за два года. А мы должны управиться всего лишь за два месяца.

Следуем северным побережьем вдоль прибрежных лесов. Иногда заметны и боиа местных индейцев, хижины, крытые пальмовыми листьями. Нам необходимо попасть в земли старого индейского вождя Абанагуапесе, именно там находится молодой испанский город — Сан-Кристобаль де ла Абана. Тут надо заметить, что Гавана (La Habana) произносится по-испански «ла Абана». Сколько же меня тут не было? С 1519 года? Пять лет, как бежит время. Интересно как там поживают мои индейские друзья? Мудрый шаман Уареа, наверное, стал старым и дряхлым. А моя первая туземная жена Вайнакаона, скорее всего опять замужем. Детей у меня в этом мире быть не может, а я пропал с концами на долгих пять лет. Так что теперь это, наверное, погрузневшая и подурневшая матрона с парочкой чумазых детей. А впрочем, кого я обманываю? Как раз после нашего ухода с Кортесом тут также разразилась эпидемия оспы, уничтожившая половину индейцев. Да и испанцы свою лепту вносят, за сорок лет завоевания на Кубе останется только пятая часть аборигенов. А хотелось бы вернуться в молодость, кое-что можно было бы изменить.

Но в юность окунуться не удастся. Даже город, из которого уходил я и Кортес в поход в страну ацтеков, уже не существует, его перенесли на другое место, дальше к реке Альмендарес. Как раз через год или два после нашего ухода в поход, несколько десятков испанских семей вместе с черными рабами и двумя сотнями индейцев, все бросили и переместились в другое место. И это еще не предел, этот город вновь перекочует еще раз, ближе к бухте, где будут строится новые корабли из красного дерева для испанских колоний.

Пора подумать о победоносной атаке. Нас несколько меньше, чем планировалось, но в целом разработанный план остается прежним. Только теперь воспользуемся богатым пиратским опытом грабежа испанских городов и высадим ночью штурмовой отряд на берег. Как раз французский пират Жак де Соре лет через тридцать так захватит Гавану. И, чтобы заранее не пугать честной народ, к берегу уйдет одинокий корабль. Значит, высадится всего пятьдесят человек за ночь. Если индейцы их и заметят, то сильно об этом болтать не будут, им какое дело? А утром мы высадим на шлюпках еще сорок человек из первой партии, иначе никак не получится. Я прилюдно поклялся под вопли ликования, что следующую ночь мы либо будет спать в захваченном испанском городе, либо я прикажу отрубить головы всем военачальникам, если они не окажутся ранеными, что придало необходимый импульс для моего храброго воинства. Время пламенных речей и долгих уговоров давно уже прошло.

И вот настало долгожданное утро, наша флотилия входит в бухту, мимо стройных пальм, по светлой утренней глади тропического моря. Раннее утро, море цвета топаза, медленно ползут лоснящиеся валы. Гавана превратилась в тихий небольшой городок с несколькими десятками испанских семей. Большинство жителей еще спит на своих койках.

В основном это тот своеобразный народ, из тех многих в Испании, кто воспользовался королевской амнистией, чтобы отправиться в Америку. Преступникам предлагали на выбор: либо понести кару в Испании, либо отправиться на несколько лет в Вест-Индию. Не все могли рассчитывать на подобную амнистию. Прощения не получали повинные в оскорблении величества, фальшивомонетчики, еретики; выбор не предоставлялся евреям и маврам, а также жителям провинций Каталонии и Валенсии. Зато верные сыны церкви, уроженцы областей, достойных монаршей милости, уличенные в краже и подобных провинностях, могли отделаться от наказания, согласившись поехать в новые колонии. И многие считали, что это намного лучше, чем расстаться с ушами у позорного столба или сесть каторжником на галеру.

Показавшееся поселение — важное укрепление с пирсом, с пристанью. Небольшую площадь окружали каменные дома, две пушки защищают гавань. В порту заметна только одна небольшая бригантина на двадцать человек, видимо местная. Нас уже заметили, испанский дозор, находившийся на возвышенностях у восточной стороны гаванской бухты, вовремя увидел паруса неизвестных кораблей.

Поскольку, однако, в то время не ожидался никакой испанский галеон ни из Санто-Доминго, ни из Европы, прибытие наших кораблей вызвало оправданное подозрение: «Не пираты ли?» Жаль, что мой десант высадился на западе, а то взяли бы в ножи этих дозорных. Но как получилось, так получилось. Мои корабли подходят ближе, чтобы открыть огонь и подавить сопротивление. Кажется, сейчас в Гаване за главного- стареющий неудачник Хуан Понсе, бездарно и безуспешно пытающийся подчинить индейцев близлежащей Флориды.

Сообщение о неизвестном корабле весьма обеспокоило градоначальника. Он приехал с небольшой свитой на берег и с беспокойством следил за неизвестными пришельцами. Но по нам никто огонь из пушек не открывает, не ждали. Беспрепятственно идем дальше, к черту шлюпки! Неподалеку от берега лежит наполовину засыпанная песком старая испанская пушка. Может ли она вообще стрелять — непонятно. Далее виднеется вторая, в состоянии не намного лучше. А ведь некогда не бывает мира под тропиками! Здесь место бесконечной войны.

Мои корабли не направляются к гаванской пристани, а бросают якоря в устье реки Альмендарес. Сейчас мы господам конкистадорам ошпарим задницы! С кораблей четко, как на параде, строем сходит несколько отрядов хорошо вооруженных людей. Тут же ударили корабельные пушки по глазеющим беспечным испанцам, которые так и не опомнились. Наши пушки стреляли, казалось, у нас над самой головой, барабанные перепонки у меня едва не лопались от их грохота. Орудия торчали из своих амбразур как головы черных змей, изрыгающих смертельный яд, в клубах дыма. Тут храбрый градоначальник Понсе показал себя во всей своей красе! Мигом развернув своего коня, он галопом поскакал к своему дому, погрузил все самые ценные вещи и потом со своей женой доньей Виолеттой из Гаваны просто бежал…

Когда городской алькальд (от арабского «аль-кади»- судья, здесь градоначальник) исчез, командование над немногочисленными защитниками города принял единственный настоящий офицер Хуан де Ривера. Он пытался подвигнуть защитников города на сопротивление. Куда там, еще один залп из пушек, и последовавший за ним залп моих стрелков и незадачливых испанцев как ветром сдуло.