Сомнение

– Надя, я с тобой говорю!

– Что? – раздраженно повторила Надежда Николаевна и повернулась лицом к матери. – Видишь, я занята.

– Надя, зачем мне ехать сейчас. Я не хочу. Я себя плохо чувствую.

Надежда Николаевна выключила воду, взяла в руки полотенце и рывками, как будто разрывая его на части, вытерла мокрые руки.

– Мама, сколько можно говорить на эту тему. Ты каждый год переезжаешь в деревню в марте. Сама знаешь, что так лучше. Что тебе в городе сидеть. На улицу даже не выходишь.

– Надя, так печку надо топить, воду носить. Тяжело мне, возраст с каждым годом сказывается. Спина болит, ноги. Давление замучило.

– Там тебе легче станет. На свежем воздухе, и потом, тётя Нина рядом. Всё веселее будет. Сидишь в квартире, ни с кем не видишься.

– Надя…

– Мама, вопрос решён, я уже билеты на пятницу купила, вещи тебе собрала.

Надежда Николаевна снова принялась за посуду, тем самым ставя жирную точку в разговоре.

Клавдия Ивановна характер дочки знает, не перечит. Она вытянула ноги, при этом поморщилась от боли. Попыталась усесться на стуле поудобней, но больная спина не послушна ей. Клавдия Ивановна вздохнула, покряхтела. Через какое-то время поднялась и, шаркая ногами, ушла в комнату, где легла на диван.

В пятницу проснулись рано. Из дома надо выехать не позднее семи часов. Автобус отправляется с автовокзала в начале девятого. Надежда Николаевна проверила последний раз список вещей, вроде ничего не забыли. Она суетилась и всё приговаривала, какая Клавдия Ивановна счастливая, что уезжает из города, и как она ей завидует и ждёт отпуска, чтобы приехать к ней на целый месяц.

Клавдия Ивановна угрюмо сидела на стуле в прихожей. Она была уже в сапогах и в шапке. Осталось надеть пальто и можно на выход.

– Мама, ничего не забыла?

– Нет.

– Подумай, я приеду не скоро.

Клавдия Ивановна ничего не ответила. Потом все же спросила:

– Как не скоро? Ты же сказала, через две недели.

– Сказала, а как получится не знаю, сама понимаешь, вдруг, что на работе.

Надежда Николаевна перестала метаться по квартире и встала перед сложенными в коридоре сумками.

– Вроде всё взяли. Ты понесёшь вот эту, она самая легкая, – показала пальцем Надежда Николаевна. – Я возьму две.

Надежда Николаевна выглянула в окно – приехало такси.

– Мама, давай посидим на дорожку, –Надежда Николаевна присела рядом с матерью.

– Я и так сижу.

Собрались, закрыли квартиру и стали спускаться по лестнице. Клавдия Ивановна тяжело ступая, держась за перила, Надежда Николаевна торопливо, опасаясь за такси, не дай Бог, уедет.

Ехать до автовокзала не близко, но водитель попался разговорчивый и возбужденная Надежда Николаевна с охотой рассказала ему, что отвозит мать в деревню на всё лето, а точнее до ноября. В деревне дом, в нём мать родилась, а она выросла. Что живут они с матерью вдвоём, и на вопрос почему, ответила коротко – «я вдова».

–А дети?

– Детей нет.

– Плохо, – ответил водитель.

– Плохо, – согласилась Надежда Николаевна.

– Вот, – делится она. – В будущем году ухожу на пенсию. Так вместе с мамашей уеду в деревню, работать больше не буду, здоровье уже не то, а работа бешенная. Хватит, проживем на две пенсии. У матери пенсия хорошая, да и я всю жизнь на одном предприятии отпахала.

– Правильно! – поддержал её мысль водитель. – Себя тоже надо поберечь, всех денег не заработаешь.

Подъехали к автовокзалу, спешно выгрузились и сразу отправились на второй путь, с которого отбывал автобус. А там уже люди ждут отправления. Надежда Николаевна поставила мать с сумками в сторонку, чтобы не затолкали при посадке, а сама смешалась с толпой. Клавдия Ивановна безошибочно находила дочь по темно-бордовой мохеровой шапке с начёсом, (чтобы шапка имела форму, Надежда Николаевна подкладывала внутрь скомканный шелковый платок). За счёт него, шапка увеличивалась в объеме и по размеру была больше маленькой головы дочери. Сидела на ней несуразно, и Клавдия Ивановна подумала: «Надо сказать Наде, пусть не носит эту шапку, она как стог сена у неё на голове».

Объявили посадку и началась суета. На входе в автобус контролер проверял билеты. Водитель укладывал вещи в багажное отделение. Надежда Николаевна протянула билеты и начала что-то объяснять, показывая в сторону матери. Контролер кивнул, и Надежда Николаевна прошла в автобус, поставила сумку на сиденье и вернулась за матерью. Клавдия Ивановна двинулась к автобусу, но вдруг запнулась, зашаталась, но удержалась за Надежду Николаевну.

– Голова закружилась, – виновата сказала она дочери.

В автобусе их места были на предпоследнем ряду.

– Плохо, – сказала Надежда Николаевна. – Укачает дорогой.

Она посадила мать к окну, а сама села у прохода. У неё тоже болели ноги, так она могла их хоть немного размять.

Ехать надо было до поселка Сосновского почти четыре часа. А потом до деревни ещё сорок километров, последние десять – по лесной разбитой и труднодоступной дороге. В Сосновском их должна была ждать машина, с водителем которой Надежда Николаевна договаривалась каждый год. Он увозил и привозил мать из деревни. Другим транспортом добраться туда было нельзя.

Автобус медленно и тяжело выезжал из города, петляя по узким улицам центра. Наконец, город остался позади, выехали на трассу.

– Душно как, – простонала Клавдия Ивановна. – Дышать совсем нечем.

Надежда Николаевна с раздражением подумала: «Теперь всю дорогу будет капризничать».

Она закрыла глаза и незаметно для себя уснула. Уснула так крепко, что даже проснулась не до конца, когда услышала, как протяжно храпит мать. Она хотела толкнуть Клавдию Ивановну, но та замолчала, а Надежда Николаевна снова погрузилась в липкий, навязчивый сон. Затекли ноги и разболелась от неудобной позы шея, поэтому она проснулась. Медленно приходила в себя и не сразу открыла глаза.

Почти все соседи рядом спали. Надежда Николаевна посмотрела на часы. Прошел всего лишь час после отправления автобуса. Скоро должна быть остановка в Дудинках. В сумке лежали бутерброды и небольшой термос со сладким чаем, можно будет перекусить. Надежда Николаевна посмотрела на мать. Клавдия Ивановна, склонив голову на грудь, тихо спала. Голова её покачивалась в такт движения автобуса.

Наконец, автобус въехал в посёлок. Пассажиры радостно заёрзали на своих местах, готовые сразу выйти на улицу. Все устали. Когда открыли дверь, потянулась к выходу ручейком вереница людей, сидящих впереди. Стало шумно.

Надежда Николаевна тронула мать за плечо.

– Мама, проснись, давай выйдем на улицу, воздухом подышим.

Она приподнялась с сиденья, готовая спустить ноги в проход между креслами, но вдруг замерла. Клавдия Ивановна беспомощно накренилась и начала заваливаться на Надежду Ивановну.

– Мама, ты чего? Тебе плохо? – испугалась не на шутку она.

Клавдия Ивановна молчала. Пассажиры вышли на улицу и в автобусе осталась только Надежда Николаевна с матерью.

– Мама, – с тревогой произнесла Надежда Николаевна и приподняла ей голову. Голова беспомощно упала на грудь.

Надежда Николаевна заглянула ей в лицо и вдруг с ужасом отшатнулась. Она взяла мать за руку, нащупывая пульс. Пульса не было.

Через мгновение она уже торопливо пробиралась через оставленные в проходе сумки к водителю. Подойдя к нему, она наклонилась и начала что-то быстро ему шептать. Не молодой уже водитель испуганно уставился на Надежду Николаевну, грузно поднялся и последовал за ней в конец автобуса.

Посмотрев на Клавдию Ивановну, он рассеяно произнес:

– Что делать то будем?

– Мне надо доехать с ней до Сосновского, назад никак нельзя.

– Сдурели что ли. Как я её повезу?

– Как ехали, так и будем ехать. Она как будто спит. Никто не заметит. Я отблагодарю вас. Горе-то какое! У вас ведь тоже мать есть. А я её на родину везла на всё лето. Каждый год увожу.

Надежда Николаевна всхлипнула и вытерла носовым платком глаза. Срывающимся голосом она произнесла:

– У нас там в деревне вся родня похоронена. И отец, и тетки, и муж мой покойный, я ведь совсем одна осталась на белом свете.

Она заплакала. Успокоившись, добавила:

– Мне её потом специально везти придется, похоронить-то просила себя в деревне.

– Ну довезем мы её до Сосновского, а дальше-то как?

– Разберусь на месте.

– Вот напасть! – тихо произнес водитель и стал пробираться к выходу.

Всю оставшуюся дорогу до Сосновского, Надежда Николаевна провела в тяжелых думах. Очень тревожило её то, как быстро удастся всё организовать. Надо ведь справку получить о смерти, а для этого придётся вызвать к автобусу скорую помощь, чтобы отвезли мать больницу. Надо найти машину, чтобы перевезти её в деревню. Легковая уже не годится. «Ладно, допустим всё сложится удачно. Если повезёт, то может сегодня и гроб куплю в Сосновском. Похоронная контора должна работать до шести вечера. Наверное, у них можно будет и машину нанять. Доберёмся до деревни, оставлю мать в доме, дом-то холодный не топленный. Переночую у тёти Нины. Хорошо, что взяла деньги. Хватит на всё, даже на скромные поминки».

Мысли были тревожны, но привыкшая решать все проблемы сама, Надежда Николаевна продумывала всё до мелочей. Иногда она поворачивалась к Клавдии Ивановне, поправляла грузно спадающую на её сторону мать.

Прибыли в Сосновское. Вызванная скорая помощь приехала на удивление быстро. Погрузили Клавдию Ивановну на носилки и перенесли в машину. Пока оформляли документы в больнице, Надежда Николаевна решила все вопросы в похоронной конторе. Всё прошло на удивление гладко, успела везде. Нервы конечно, потрепала, но разве бывает по-другому. Денег потратила больше, чем планировала. Кажется, люди сельские, но такие же жадные, как и в городе. Дороже всех заломил водитель ЗИЛа, когда узнал, что будет перевозить, но Надежда Николаевна торговаться не стала, лишь про себя назвала его нехорошим словом.

Когда выехали из Сосновского, было уже темно. Сидя в кабине бортового ЗИЛа, Надежда Николаевна подпрыгивала на каждой кочке неровной лесной дороги. Гроб, в котором лежала Клавдия Ивановна, тоже подпрыгивал и ударялся о дно прицепа, даже в кабине был слышен глухой стук.

Надежда Николаевна утешала себя тем, что в Сосновском всё прошло быстро, и теперь мучительно соображала, как организовать похороны в деревне.

Машина тряслась по дороге, Надежда Николаевна крепко прижимала к себе сумку, мохеровая шапка сползала ей на глаза, и она замучилась её поправлять.

«Бог мне помогает, – рассуждала Надежда Николаевна. – Хорошо, что всё сложилось, прямо как по заказу, в короткий срок, все дела закончила, не пришлось оставаться в Сосновском до утра».

Свет от фар резал темноту и выхватывал ёлки на обочине дороги, ещё кое-где в лесу на северной стороне лежал снег. Но приход весны уже чувствовался и остановить его было нельзя. Также упорно двигался вперед и автомобиль. Машина урчала, гудела. Громко рычал двигатель, когда колёса вытаскивали её из очередной ямы на дороге, и шум этот разносился далеко по тёмному хмурому лесу.

Любина любовь

Люба узнала, что муж ей изменяет. В день открытия ужасной правды она очень мучилась. На второй день всё больше и больше погружалась в переживания, и даже когда прошло ещё несколько дней, то лучше не стало.

«Ревность похожа на простуду», – подумала она, – трясет, знобит, болит голова и не хочется есть. Значит надо переболеть и появится иммунитет». Как быть? От принятого решения зависела её дальнейшая жизнь. «А если он уйдет к ней? Может побесится, да и успокоится? Чего не хватает? Живём-то вроде хорошо. Нет, значит что-то не так, раз на сторону пошел, о дочке не думает. Или просто развлекается?»

Когда Люба узнала про измену, первое, что хотела сделать, устроить скандал. Ругаться, кричать, обзывать неверного мужа, может даже выгнать его. Но когда он вернулся вечером со службы домой, то ничего ему не сказала. Вошёл он в квартиру и, как всегда, Любу закружило. Эдуард красивый, высокий с офицерской выправкой всегда подавлял её. Чувствовала она себя рядом с ним простушкой, на которой он женился по ошибке. Ему бы принцессу заморскую в пару, и это было бы справедливо. Люба всё про себя понимала. Маленького роста, коротконогая, и эта проклятая грудь, которая как мешок торчит впереди, и от которой непроизвольно ссутулятся полные плечи. На лицо Люба была тоже не хороша, нос, глаза, волосы – обычные, как у всех. Скучное лицо, короче. Даже имя у нее скучное – Люба! Так и представляешь сразу толстую тетку с круглым, как блин, лицом.

Наверное, поэтому и загулял муж с молоденькой. Люба видела её. Худенькая как тростинка, рыжеволосая, на вид очень юная, лет восемнадцать не больше. Любе уже за тридцать, да и выглядит постарше своих лет, вылитая мать, такая же грузная и нескладная.

Познакомилась Люба с Эдуардом на танцах в Доме офицеров. Встречались недолго. Поженились на удивление быстро. Его отправляли служить в далекий гарнизон на границе с Китаем. Как-то вечером, провожая Любу домой, он спросил, не хочет она с ним вместе родину защищать? Сказал вроде как в шутку, но Люба не раздумывая ответила, что выйдет за него замуж и поедет на край света, если только он серьезно предлагает ей. Он ответил: «Серьёзно». Люба задохнулась от радости. Эдуард довел её до подъезда и ушёл. Люба ждала, что он её поцелует. Так ей этого хотелось, что в подъезде расплакалась, а когда зашла в квартиру мать спросила:

– Вот как нынче девки со свиданий возвращаются – с красным носом! Что, кавалер обидел?

– Нет, – с досадой ответила Люба, – замуж позвал.

– Ну, из-за этого стоит всплакнуть!

Свадьбы не было. Буднично расписались, собрали вещи и отправились служить в часть. Ехали долго на поезде. Потом на машине. Приехали в гарнизон, заселились в двухкомнатную квартиру. Муж у Любы офицер, он летчик. На особом счету. Стали жить как все. Утро, вечер, неделя пролетела. Ходить некуда, до ближайшего городка километров двадцать. Работы нет, жёны офицеров в основном домохозяйки. Все друг друга знают. Но текучка большая, кто-то приезжает, кто-то переводится служить в другие части. Страна-то просторная! Вот и новый офицер с молодой женой приехал откуда-то из центральной России.

Где и при каких обстоятельствах начался роман Эдуарда с Викой доподлинно было неизвестно. Только донесли Любе сразу, скрыть такое вероломство в части было трудно. Сейчас перед ней был выбор – разоблачать неверного мужа или стоит подождать. «Жди! Он наслаждаться будет, а ты страдай, а потом закрутит его, понравится и будет всю жизнь по сторонам шастать. Нет! Надо прекращать этот разгуляй! Сволочь, я ему устрою…»

И Люба приняла решение. Одела своё лучшее кримпленовое голубое платье, вышла из подъезда и быстрым шагом устремилась к дому разлучницы. Идти было недалеко. Однотипные двухэтажные дома располагались в определенной последовательности и отличались друг от друга только номерами. Окна в квартирах большие, на случай экстренной эвакуации на первом этаже спланированы низко, заглянуть в них легко. Люба знала, что живёт любовница мужа в первом подъезде на первом этаже в угловой квартире. Знала она и то, что муж придёт к ней сегодня. Спросите, откуда знала? Всё просто. Утром, собираясь на службу, муж тщательно выбрился и побрызгал себя одеколоном, что делал крайне редко. Когда же ушел из дома, то Люба проверила в шкафу полочку, где были сложены трусы мужа. Новых – не было!

– Нарядился, кобелина, – прошипела Люба и чуть не расплакалась.

Плакала она очень редко, поэтому и сейчас сдержалась, лишь положила руку на грудь, чтобы успокоить взволнованное сердце, и тут же вспомнила слова маленькой дочки, когда сидя на руках у матери и положив головку к ней на грудь дочка говорила:

– Мама, какое огромное у тебя сердце!

Больше всего удивлялась Люба слову «огромное», откуда дочка его знала.

Подойдя к нужному дому, Люба осмотрелась. Получалась хорошая позиция для наблюдения. Рядом небольшой сквер и детская площадка. Уже с утра на ней гуляли мамы с детьми. Усевшись на скамейку, Люба видела подъезд и каждого, кто входил и выходил из него. Теперь оставалось только ждать. Она решила, что просидит на своем сторожевом посту столько, сколько понадобиться, но мужа поймает с поличным.

– Не открутиться! – вслух произнесла женщина.

Эдуарда она увидела из далека. Он уверенно, не таясь, зашёл в подъезд. Люба поднялась со скамейки, но сразу к дому не пошла.

– Не спеши, – сказала она себе, – подожди… Нет, иди, он, наверное, торопится, резину тянуть не будет.

Заранее рассчитав, что в комнате окно расположено с другой стороны дома, она обошла дом. Это было место тихое. Дом оказался крайним, перед ним росли ёлки, и за ними начинались войсковые постройки.

Люба сразу угадала нужное ей окно. Она заглянула в него и через тюль увидела, что происходит в комнате. А происходило следующее: спиной к окну стоял Эдуард со спущенными штанами, перед ним на диване кто-то сидел, видно человека не было, только две худые ноги, согнутые в коленях, стояли по обе стороны от волосатых ног мужа.

Люба отошла от окна, остановилась в замешательстве и вдруг рванулась к подъезду и, оказавшись перед дверью, нажала на кнопку звонка. Она звонила и звонила, но никто не открывал дверь, даже шороха не было слышно из квартиры, тогда Люба ударила по двери кулаком, потом ещё раз и приблизившись близко к двери громко сказала:

– Или открой мне, или я сейчас дверь выломаю!

В подтверждение своих слов она со всей силы бухнула ногой по двери. Личина щёлкнула и дверь распахнулась, на пороге стояла Вика в запахнутом вокруг тонкой талии халатике и с испуганным лицом. Она открыла рот, но сказать ничего не успела. Люба затолкала её в коридор и прижала к полной одежды вешалке, вцепилась в волосы и безжалостно начала мутузить соперницу. Голова Вики моталась из стороны в сторону вслед за руками Любы. Постепенно Вика сползала на пол и, наконец, оказалась сидящей на корточках напротив ног Любы, больно ударилась носом о Любину коленку и попыталась выбраться, тонкими руками отталкивая Любу от себя, но силы были неравными.

Тогда она жалобно пропищала: