Ведьма

- Тамара, а почему нельзя вам любить?

Плохой вопрос. Неправильный.

Зачем тебе это, Матвей? Что изменится от знания? Перестанешь смотреть на меня так, как сейчас, поблескивая угольками глаз из темноты? Перестанешь прикосновений искать? Останавливаться каждую ночь у двери моей, набираясь решимости?

- Потому что ведьма, полюбившая, отдает себя любимому. И теряет свои силы.

- Но ведь как-то же вы живете? Неужели, без любви совсем?

- А что в этом такого? Многие без любви живут. Может и нет ее? Откуда ты знаешь?

- Знаю. Я - знаю.

- Вспомнил?

- Нет.

Я больше не задаю вопросов. И не жду от него. Он все понимает. Я уверена, что понимает. Он живет здесь, в лесном домике, со мной, уже два месяца. Июль и август. Он видит, какой я возвращаюсь каждый раз из поездок в деревню, где принимаю пациентов два дня в неделю. Хотела бы чаще, но не смогу. После этих лечебных смен я восстанавливаюсь примерно пару дней. Когда легче все проходит, когда тяжелее. Но по-другому никак. Он не говорит ничего. Просто молча снимает меня, обессилевшую, с сидения мотоцикла, несет в комнату. Укладывает.

А еще я знаю, что он не уходит к себе в этих ситуациях. Сидит рядом со мной и смотрит. Иногда берет за руку. И один раз поцеловал ладонь. Я это почувствовала сквозь морок беспамятства. Словно дружеское, теплое плечо. Мой камень на солнце.

Я могла бы его отпустить. Процесс восстановления запущен, его не остановить. Матвей может возвращаться к нормальной жизни. Для службы он, конечно, не годен, навсегда останется инвалидом, но жить будет полноценной жизнью. Заведет семью, детей...

Но Матвей на все мои слова молчит. Иногда скалится:

- Нихрена ты, ведьма, еще не закончила. Не долечила.

А я и не сопротивляюсь его словам. Мне так легче. Мне уже привычней. И, хотя и понимаю, что отпускать потом будет больно, но ничего с собой поделать не могу.

Глупость я сделала, когда взяла его. Огромную глупость, о которой предупреждала бабушка. Не протяну я долго теперь.

Глава 4

Эти парень и девушка, натолкнувшиеся на меня в лесу случайно, смотрят недоверчиво и растерянно. Я знаю, что произошло. И это уже в прошлом. А вот их взгляды, их маленькие движения друг к другу... Это тоже тепло. Такое взаимопроникновение, от которого становится жарко. Всем, кто при этом присутствует.

Парень очень серьезный, собранный, решительный. Девушка хрупкая и нежная. Еще у них маленькая смешная собачка, доверчиво подставившая мне пузико для ласк, опрокинувшаяся на спинку.

Чудо. Ну как им не помочь?

Мой пес настороженно обнюхивает новую животинку, а потом позволяет великодушно залезть себе на голову.

Я только головой качаю, мимо проходя. Что, пес, и тебя эта милость тронула?

А вечером они уходят в баню, вдвоем, уединяясь, и эмоции их настолько яркие, настолько жар от них идет, что мне не по себе от этого. Редко такое увидишь. Редко почувствуешь.

Даже Матвея пронимает. Этой ночью он останавливается у моей двери, как всегда. А потом заходит. Я сижу, прижимаясь к стене спиной, и смотрю на него.

Он опускается на колени перед кроватью, протягивает руки к одеялу, укутывающему ноги. Я только головой качаю. Не могу ничего говорить. Нельзя. Ну нельзя мне. Просто так, без души - не смогу. А если отдам все... Не останется ничего. Совсем ничего.

А он смотрит, смотрит, смотрит на меня... И тянется, не руками уже, нет... И я думаю : пускай. Пускай берет. Хотя бы раз. Ну сколько можно, сколько? А так, хотя бы напоследок радость почувствую. От того, что отдаю. Болезненную, сладкую радость. Эмоции змейки на раскаленном камне.

Я толкаюсь к нему навстречу.

Подхватывает. Обнимает, кажется, всю. Обвивает собой, как ствол дерева могучий прячет от гибели нежный росток.

- Тамара... - шепчет, целуя лицо, шею, грудь, опускаясь вместе со мной на кровать. А я принимаю его поцелуи-ожоги, с радостью отдавая все, что у меня оставалось. Хотя бы раз, бабушка, хотя бы разочек. Чтоб не сторонней наблюдательницей. Нет. А как они, эти парень и девушка. Такие чистые. Такие искренние. Такие живые.

И тут во дворе рычит Мальчик. Тихо и страшно. На чужака.

И я тут же понимаю, за кем пришел чужак.

Матвей подскакивает и бежит во двор. А я не тороплюсь. Отдышавшись немного, прихожу в себя и прибираю раздернутую на груди сорочку.

Бабушка, ты меня уберегла, да? Не скажу тебе спасибо, прости.

Пришлый, оставшийся чудом в живых, после ласки Мальчика, быстро рассказывает все, чего знал. Мне даже и делать ничего не приходится, настолько бесхитростная душа. Хотя и убийца, конечно. Мерзкий. Воняет кровью от рук. Не могу его в доме терпеть, в сарае заперли, рядом с Мальчиком. Тому в радость посторожить.

Парень с девушкой уехали утром. Провожаю их, как положено. Даже не желаю ничего. Им не требуется этого. У них все есть.

А на обратном пути под колеса мотоцикла выскакивает заяц. Я виляю и ухожу в дерево. И лежу неподвижно, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. И думая только о том, что вот оно. Мне даже любить не понадобилось, чтоб удача моя, сила моя ушла. Достаточно просто намерения. Какая глупость. Зачем нас прервали той ночью? А теперь... И не узнаю, каково это, любить. Не в одной постели валяться, без радости душевной, а именно любить. И отдавать себя. С радостью и болью.

Я смотрю в синее-синее небо над головой и отчего-то думаю, что глаза у Матвея такие же, синие. И глубокие. Почему я раньше не видела этого? Улыбку его тихую - видела. Плечи широкие - видела. Губы твердые и волнительные... Пальцы длинные и крепкие... Задумывается - шрам почесывает... Хлеб режет - нож держит по-особому... Ходит тихо и быстро, неутомимо... Пахнет - теплом нагретого на солнце камня... Погубила я себя. Не знала, что, чтоб себя отдать, не обязательно физически это делать. Хватит и того, что смотрела, думала, от взглядов дрожала, во сне видела... Хватит для погибели.

Он меня находит.

Просто отчего-то начинает переживать и выдвигается навстречу. Видит мотоцикл на обочине. Кидается. Берет на руки, ощупывает, говорит что-то тревожно, спрашивает, где болит.

А я смотрю и не могу никак объяснить. Что везде болит. Сладко болит, когда прикасается. И остро, когда нет.

Я тянусь к его губам. Сама. Пусть так. Лучше так. Чтоб сладко.

Он ошеломленно отвечает. И потом бормочет что-то про врачей, про скорую, про то, что дурак, что идиот, зачем отпустил, о чем думал, что ему не жить без меня, нкиак. А я слушаю и раздеваю его. Расстегиваю рубашку, снимаю тельник через голову, дергаю пряжку ремня.

Он замолкает, только когда я дотрагиваюсь до него там. Замирает, неверяще глядя на меня.

- Тамара...

- Пожалуйста... - прошу я, мягко опрокидывая его на траву. И садясь сверху. Он не может сдержать судорожного вздоха. А я - долгого сладкого стона. Он горячий и большой. Обжигает. Наверно, так и надо. Наверно, это правильно. Лучше - так. Чтоб было, о чем думать, о чем не жалеть.

- Тамара... Люблю тебя, люблю... - шепчет он, придерживая меня своими оргомными ладонями за бедра, наклоняя к себе, целуя так огненно, так сладко. А я не могу остановиться, двигаясь все сильнее, все резче, а потом, в какой-то момент оказываюсь внизу, и его глаза, синие-синие, заменяют мне небо. И я кричу, громко и освобожденно, щедро делясь своей силой, отдавая ее всю, досуха, до самого донышка. И понимая в этот момент, что ради этого стоило так поступить. Стоило.

А потом... Потом происходит странное. Мы лежим в летнем лесу, измученные и счастливые. Матвей переворачивается вместе со мной, устраивая меня сверху.

И я закрываю глаза и ощущаю себя опять той самой маленькой змейкой на горячем камне. Я приползла к нему, обессиленная, изможденная после зимней спячки. И он радостно поделился со мной своим теплом. Напитал энергией и силой. Отдал гораздо больше, втройне больше, чем забрал. И это невероятно ощущение слияния, сплочения, жизни самой - самое правильное из всего, что я испытала в этой жизни.

Бабушка, как же так?

"А вот так, маленькая, - я, словно наяву, услышала ее тихий голос, почувствовала ее пальцы в волосах, плетущие мне косу, - просто так отдавать себя нельзя, погибель будет. А вот тому, кто тебе предназначен судьбою - нужно, сильнее станешь. И его сильным сдлаешь. Здесь главное, не ошибиться, не искать своего в каждом встречном. Когда надо будет, сама поймешь... "

Я закрываю глаза и опускаю голову голову на широкую грудь своего мужчины, предназначенного мне судьбой.

Маленькая пещерная змейка, нашедшая свой теплый надежный камень.

Конец