Помоги проекту - поделись книгой:
– Здравствуйте, Сантьяго Хулиович.
– Чем могу быть полезен?
– Мне необходимо встретиться с вами.
– Я буду рад вас принять около четырех у себя дома.
– Спасибо.
– Тогда до встречи, голубчик.
10.1
Позавтракав Филипп сел в свой Форд и покатил к Фон Виттену, которого ему пришлось будить.
– Что ты наделал, – причитал разбуженный Алексей.
– И что же я наделал.
– Мне снилась
– Кто
– Марта, у нас вот-вот начинало что-то получаться.
– Слушай, мне не до твоих эротических откровений, я по делу.
– Какие могут быть дела в такую рань?
– Этот флюс Ираклий просит Настиной руки.
– У кого?
– Ну, не у меня же?
– Хотя он такой дурак, он мог бы.
– Я знаю, что он безнадежен.
– Давай его спасем, – просто предложил Алексей.
– Как?
– Женим его на ней.
– И пусть она его уделает. Bravo28! Но как?
– Ты говоришь профессору, что у тебя депрессия, и все такое.
– Ты думаешь? – Филипп был озадачен.
– Депрессия это серьезное заболевание, чтобы ты знал.
– Тогда у меня депрессия, – вздохнул с облегчением Филипп.
– За это надо выпить.
– У тебя еще пол-ящика шампанского.
– Ну, что-то вроде того.
– Тогда по чуть-чуть и вперед.
– Я слышу голос не юноши, но мужа, – просиял Фон Виттен.
10.2
Пока Фон Виттен и Филипп пили по чуть-чуть пролетело время обеда, и было что-то около четырех.
– Мне пора, – сказал Филипп, посмотрев на часы в своем мобильнике.
– Что так скоро? – откликнулся уже хороший Алексей.
– Да как-то пора поставить все точки над i.
– Ты потопал к Вереславским.
– У меня нет выбора.
– Ну, с Богом, – благословил Филиппа Фон Виттен.
И тот, доковыляв до своей машины, тихонечко дал газу до дома Вереславских. Когда он поднялся к кабинету профессора, он услышал голоса за дверью.
– Вы не отдадите ее этому убожеству, – это был голос Хулиовича.
– С какой стати вы решили, что вы вправе давать мне советы такого рода? – это уже был профессор.
– Это право дает мне мое благородное испанское сердце.
– Вон отсюда, – это опять был профессор, видимо его уже достали.
– Так умрите.
Филипп понял, что он нужен профессору в кабинете, и вошел.
Хулиович направил ствол револьвера прямо в грудь профессора.
Не теряя, времени Филипп подскочил и огрел что было сил Хулиовича толстенным французским фармакологическим справочником. Сантьяго тихо осел и повалился на пол.
– Спасибо, Филиппушка. Я ваш должник, – сказал Вереславский, вынимая наручники из ящика стола.
Они оттащили горячего испанца к окну и пристегнули наручниками к батарее.
После того, как профессор вызвал необходимый персонал с машиной для буйного господина Санмартинадо, последний начал приходить в себя.
– Estoy sano y salvo29, – пролепетал он почти невразумительно.
– Дорогой профессор, – начал Филипп как можно трогательно,– я должен признаться, что давно страдаю тяжелой формой депрессии.
– Как это некстати.
– Мне надо было сказать об это раньше.
– Конечно, голубчик. Вы не представляете, как вы меня расстроили.
– Я не лучшая партия для Насти.
– Это так. Но что я могу для вас сделать?
– Оформить опекунство над этим типом, – Филипп кивнул на Хулиовича, – на его племянницу.
– Вы говорите о Марте.
– О нем больше некому позаботиться. А сам он временами невменяем.
– Но откуда вы это знаете?
– Мой друг сделал ей предложение.
– И вы хотите, чтобы его состояние стало их свадебным подарком?
– Если сказать проще, то да.
– Это будет не сложно.
– Тогда я свободен?
– Да, спасибо еще раз за все.
10.3
Собрав свои вещи, Филипп переехал от Вереславских к Фон Виттену.
– Так у тебя значит депрессия? – спросил его уже далеко за полночь юный барон.
– Что-то в этом духе, – ответил Филипп, улыбаясь все шире и шире.
– Так мы будем грустить сегодня или нет.
Филипп в беде II.
1.1
Глеб Дмитриевич Петровский, богатый холостяк и коллекционер живописи, проснулся тихим летним утром у себя в квартире в Хлебном переулке с мыслью, что пора жениться. В 47 такие мысли посещают мужчин, особенно, если они никогда не были женаты и у них нет детей. Глеб Дмитриевич возглавлял успешный банк, чьи усилия были направлены на то, чтобы каждая страждущая душа могла получить кредит на все, о чем она страждет. Это был тяжелый бизнес, но интересный. Работа съедала все его время, оставляя только немного для картин, которые он скупал здесь и там, странствуя по миру, и водя дружбу с московскими галерейщиками. Его страстью были концептуалисты, старые и новые мастера этого стиля наполняли собой стены его жилища. Коллекция переоценивалась время от времени, что-то продавалось, что-то покупалось взамен. И все комнаты его квартиры кишмя кишели красными шарами, синими ромбами, фигурами без имени и сложными композициями, в которых ничего не возможно было понять.
Итак, Глеб Дмитриевич решил, что пора жениться. Но окружающие его женщины были либо хищницами, готовыми поглотить его состояние, либо никчемными существами, не способными создать семейный уют. И что делать он не знал. Обращаться в брачные конторы и знакомиться по Интернету он считал ниже своего достоинства. А заводить новые знакомства он побаивался, так как не ждал от них ничего путного. Он перевернулся на другой бок и задумался. Что делать; он уже не юноша и совершенно одинок. Есть, конечно, слуга Виктор, который кормит его и ходит за ним как за малым дитятей, зная, что где лежит, что в стирке, что в ремонте, а так же кто, где и когда ждет хозяина. И самое главное – что именно нужно надеть. Одевание стало проблемой для Глеба Дмитриевича с тех пор как появились деньги. Все события требовали соответствовать, а никто и никогда его этому не учил. Туфли, галстуки, пиджаки, брюки и рубашки занимали целую комнату. Все это было куплено Виктором, или под Викторовым присмотром.
Глеб Дмитриевич, погрезив минут пять о том, как хорошо было бы разрешиться от тягот одинокой жизни, наконец, встал, надел халат и вышел из комнаты. Он направился на кухню узнать готов ли завтрак.
– Доброе утро, – отозвался от плиты Виктор. Он был добрый малый, прошедший курсы дворецких и личных слуг. Голова его уже почти поседела. Он всегда улыбался скромной улыбкой человека готового понять и помочь. Улыбнулся он и сейчас.
– Доброе утро, – ответил ему Глеб Дмитриевич.
Поделиться книгой: