это разве не инцест?

Все начинается с крохотной мелочи – вчера вечером Марк забыл проверить будильник – и несется снежным комом, стремительно, резко, и вот вы уже находитесь на грани увольнения, и единственным логичным выходом из ситуации оказывается позвать команду специалистов по силиконовым накладкам для лица и тела. Спустя несколько часов – так быстро, все происходит удивительно быстро – вы на месте, и место это – шикарный горнолыжный курорт. У Марка теперь рыжая грива, третий размер груди и серьги в ушах, теперь его зовут Алиса, и всю дорогу сюда ты гундишь на ситуацию и ехидничаешь про его проколотые уши. Тебе немного лучше – волосы отросли, и ты обошелся без парика, плюс все-таки нашлось хорошее в том, что в последние полгода ты откровенно забивал на зал, с телом Марка сделали что-то невозможное, а тебе просто нужно таскать силиконовую дрянь на лице и груди. Хорошо, что вы не на пляже, потому что в горах, в снегу и холоде это даже приятно (мысль о купальнике оказывается, хм, любопытной, но тебе, очевидно, не до нее).

Первый день все идет отлично, не считая, конечно, обязательных заминок, недопониманий, неловких ситуаций, из которых приходится выкручиваться стереотипными женскими штучками, которые ты ненавидишь всем сердцем, но которые работают. Это ты тоже ненавидишь, но размышлять особенно некогда, нужно держать спину, следить за голосом, не размахивать руками, вечно поправлять помаду и постоянно следить, чтобы никакая из силиконовых накладок не сползла. Великое счастье, что вам не нужно носить каблуки целый день. Вечером вы идете на ужин, и там-то и случается следующее обязательное, чего ты опасался с первой минуты перевоплощения, но тогда еще была надежда, что неудача выпадет на Марка, но нет, конечно, нет.

К тебе начинает подкатывать мужик.

Мужик богат, как ты никогда не будешь. В форме, которой тебе никогда не достичь. Выглядит так, как тебе и не снилось. Ну и все такое, хватай и беги, а не мужик, честно, но ты бы предпочел просто бежать и никого не хватать. К счастью, если что-то можно обозначить так, мужик вежлив и не распускает руки. Вы беседуете сначала за барной стойкой, потом за столиком, потом – гуляете по заснеженным аллеям и беседуете там, пока он не предлагает зайти к нему в номер на бокал вина, и ты почти соглашаешься – с мужиком интересно, время летит незаметно, ты бы с удовольствием поболтал с ним еще – но вовремя осознаешь, что ой блядь. И где вообще ты находишься? И где хренов Марк?

И – было бы здорово, чтобы мужик не оказался преступником, которого вы выслеживаете.

Ты мнешься, мужик не настаивает, просто говорит, что ты ему ужасно нравишься, придвигается, чтобы поцеловать тебя в щеку, и тут из ниоткуда появляется Марк и вовремя (наверное) спасает тебя. Потом он нихрена не может заткнуться всю ночь про то, как ты влюбленно хлопал глазами на мужика и вообще всячески невербально показывал, что не только не против, но очень даже за. Утром:

– из-за того что вам совершенно нечем заняться, нигде нет ничего подозрительного, никаких зацепок, никаких улик;

– чтобы насолить Марку, пусть ты и не можешь объяснить, чем именно это ему насолит;

– потому что тебе хочется —

ты приглашаешь мужика покататься на лыжах.

День проходит как в сказке, и вечером, перед ужином ты стоишь рядом с зеркалом в номере, на лице идиотская мечтательная улыбка, в голове – нарезка из моментов, из-за которых ухает сердце и по телу разливается тепло. Как вы улыбались друг другу, смеялись, случайно притрагивались друг к другу и не случайно обнимались. Ты не гей, это точно – чтобы проверить, ты полчаса пялишься на Марка, и ничего, кроме желания переебать за эту ситуацию, он не вызывает. Ты не гей, но, если бы была возможность, ты бы трахнул мужика, пока у вас все так романтично, и сказочно, и снег постоянно сыплет, а на тебе всякие красивые женские вещи. Плюс горячий шоколад, и мужик заразительно смеется, и шутит удивительно не тупо – даже жаль, что все это кончится плохо не только с мужиком, но и тем, что вас непременно уволят, и вся эта шарада с перевоплощением нужна исключительно для того, чтобы отсрочить неизбежное, но не исправить ситуацию. За ужином мужик слышит какую-то песню, становится грустным, рассказывает тебе печальные подробности своей жизни, и тебе хочется поделиться своими и поддержать его, ты выбираешь последнее, и весь оставшийся вечер вы держитесь за руки. Марку есть что сказать по этому поводу, но ты зверски смотришь в его сторону – и пугаешь этим невинного официанта, который, бедняга, все время проходит мимо в самые дурацкие моменты. Марк молчит, вы с мужиком танцуете, пьете, еще танцуете, и еще пьете, а потом целуетесь в темном пустом коридоре, и мужик даже не пытается залезть тебе под платье, и это хорошо, но плохо, и ты с трудом удерживаешься от того, чтобы не лезть к его ширинке.

Это все какой-то пиздец, и остаток ночи Марк утешает тебя тем, что вы всегда будете друзьями и партнерами, пусть это и необязательно хорошо.

Утром ты говоришь мужику, что вы не можете быть вместе, днем вы с несчастным видом бродите по одним и тем же местам и страдальчески поглядываете друг на друга, вечером вы целуетесь в одном коридоре, потом договариваетесь перестать, но заканчиваете поцелуями и тем, как он вжимает тебя в стену в другом пустом и темном коридоре. Марк находит вас в третьем и с позором тащит тебя в номер. Следующим утром ты решаешь не выходить наружу, чтобы не встречаться с мужиком, но вы как будто бы на расследовании, поэтому ты начинаешь уныло собираться, уныло выбирать одежду, уныло краситься – и тут кто-то вскрывает дверь в номер.

Дальше события мчатся очередным снежным комом – вам с Марком приходится порядочно побегать, подраться, покричать, чтобы преступник остановился – им, кстати, оказывается официант, надо же, кто бы мог подумать. Вы с Марком герои и, кажется, даже не уволены, но тебе некогда об этом подумать, потому что настоящий герой лежит на полу с откровавленным плечом – и это мужик, который заслонил тебя от пули.

– Вау. Никто никогда для меня такого не делал. Спасибо, – говоришь ты настоящим голосом, который не слишком низкий или грубый, но его не перепутать с женским. Мужик смотрит на тебя, неуверенно улыбается, берет тебя за руку. Ты сжимаешь его ладонь, но все равно стягиваешь с лица силиконовые накладки, которые нихрена не сходят аккуратно и вместе, и в результате ты выглядишь как пиздец, как суперзлодей с покоцанным лицом из комиксов, где-то клей, где-то раздраженная кожа, где-то ошметки силикона. – Я не женщина.

Это страшный и ужасно медленный момент, вестибулярный аппарат ведет себя странно, и тебя и покачивает, и тошнит, и в глазах немного темнеет. Ты чувствуешь недоуменный взгляд начальницы отдела, чувствуешь сложный взгляд Марка, который одновременно и подбадривает, и обещает найти другого мужика, если с этим не выгорит, и нахерачиться сегодня вечером, ты успеваешь подумать, что Марк, конечно, тот еще мудак, но хорошо – что вы друзья, и тут все встает обратно на место, и начинает двигаться в нормальном темпе, потому что мужик сжимает твою руку, фыркает и говорит:

– Было бы странно, если бы я не заметил.

Оу.

Дальше все очень круто, пусть и странно, и в первое время все пиздец на работе, а не на работе ты постоянно стесняешься и особенно – экспериментировать с женской одеждой, и Марк постоянно лезет со своими идиотскими советами, но все плохое и неловкое стоит того, потому что хорошее – очень хорошо.

Очень.

песня в прозе

(экспериментальная сказка)

1

в одной крохотной стране – она существовала де-юре, но, признаемся, давно уже кончилась де-факто – жила юная принцесса. у принцессы были пустые коридоры, чтобы бегать и создавать эхо, высокие троны королев древности, чтобы плюхаться в них – было неудобно, твердо, холодно, но ее забавлял сам акт. у нее были огромные библиотеки, друзья классом сильно ниже, неплохой голос, чтобы распевать непристойные песенки в исторически важных залах (не то чтобы у нее были другие залы, ну и песенки были умеренно неприличные, чтобы не огрести от наставницы).

припев

принцесса ненавидела свою жизнь. вокруг всегда кричали чайки, и она всегда говорила с ними, пока остальные мучились от боли, потому что чайки хватали их души и тащили за собой в море.

2

наставница принцессы была стара и умна, она знала многое, а что не знала – умела отыскать. она учила принцессу, но больше пыталась найти, пока та пряталась, сбегала, избегала, делала вид, что ее не трогают ни история, ни традиции, ни политика. наставница хотела сохранить страну. хотела уберечь принцессу. она забивала окна, чтобы принцесса не смотрела в них, увольняла слуг, чтобы они не отвлекали, жгла книги, которые не были важны. она хотела посадить принцессу на поводок, привязать его к кольцу в стене.

припев

наставница ненавидела свою жизнь. вокруг всегда кричали чайки, и она всегда отвечала им, пока остальные кричали от боли, потому что чайки рвали их души на куски и бросали в море.

3

принцесса разбивала окна и мечтала порезать вены, наставница убирала стекла и мечтала порезать вены. тайком друг от друга они подкармливали сову, которая завелась в дальнем саду, сонно поглядывала вокруг и изредка шевелилась, чтобы стряхнуть снег с макушки. однажды ночью сова взлетела с ветки, перевернулась и превратилась в царевну. она шла по коридорам так, как ходят по знакомому месту, она гладила стены, и те дрожали от страха, она улыбалась, и наставница беспокоилась во сне, но не могла проснуться. принцесса вязала веревку, чтобы сбежать или повеситься, когда к ней пришла царевна с перьями вместо волос. я заберу твою обузу, сказала царевна и протянула договор. наставница проснулась, бросилась к принцессе, она кричала: остановись, не делай этого, подумай. она плакала, она молила.

припев

но принцесса только качала головой и отвечала, понимаешь, я ненавижу свою жизнь. всегда кричат чайки, и я всегда говорю с ними, пока они хватают мою душу и тащат за собой в море.

и наставница говорила, я тоже, тоже ненавижу свою жизнь. всегда – чайки, и я всегда отвечаю им, пока они рвут мою душу на куски и бросают в море.

ремикс

зима

зима

зима

где-то в горах крохотная страна – и там живет юная принцесса.

(у принцессы пустые коридоры, эхо под ногами, высокие троны, холод, пыльные книги, слуги)

вокруг гор – море.

это море убивало и в лучшие годы, ломало, калечило, выворачивало наизнанку – лучших. теперь другие времена, иные люди, и все-таки принцесса глупо и храбро разговаривает с чайками, пока все остальные мучаются от боли, пока чайки хватают их души и тащат за собой в море.

в стране холодно, всегда – холодно, никак не согреться, вечная зима – или лето за летом не удаются, в стране холодно, и принцесса мерзнет. ей хочется согреться, она только об этом и думает – и когда пытается сбежать, и когда делает вид, что изучает что-то, и когда изучает, и когда спит. принцесса мечтает продать страну, предать страну и верит, что это ее согреет.

по ночам она кормит сову, которая завелась в дальнем саду. принцесса верит, что сова ей поможет, и однажды ночью та взлетает с ветки, переворачивается и превращается в царевну. царевна давно уже не мерзнет, как мерзнет принцесса, царевна хочет вернуть себе право, власть, страну.

принцесса понимает, все понимает, и все же вокруг зима, всегда – холодно, вокруг горы, за ними – море, и чайки

чайки

всегда чайки. принцесса разговаривает с ними, мучается от боли, пока они хватают ее душу и тащат за собой в море.

принцесса ненавидит свою жизнь.

вокруг чайки, море, горы

и зима

зима

зима

акустическая версия

1

в одной стране жила принцесса. у нее были коридоры, чтобы бегать и создавать эхо, высокие троны, чтобы плюхаться в них – было неудобно, твердо, холодно, но ее забавлял сам акт. были библиотеки, друзья, голос, чтобы распевать непристойные песенки в исторически важных залах.

припев

принцесса ненавидела свою жизнь. вокруг всегда кричали чайки, и она всегда говорила с ними, пока остальные мучились от боли, потому что чайки хватали их души и тащили за собой в море.

2

наставница принцессы была стара и умна, она знала многое. она учила принцессу, но больше пыталась найти, пока та пряталась. наставница хотела сохранить страну. хотела уберечь принцессу. она забивала окна, увольняла слуг, жгла книги. она хотела посадить принцессу на поводок.

припев

наставница ненавидела свою жизнь. вокруг всегда кричали чайки, и она всегда отвечала им, пока остальные кричали от боли, потому что чайки рвали их души на куски и бросали в море.

3

принцесса разбивала окна и мечтала порезать вены, наставница убирала стекла и мечтала порезать вены. тайком они подкармливали сову, которая завелась в дальнем саду. однажды сова превратилась в царевну. она шла по коридорам, как ходят по знакомому месту, гладила стены, и те дрожали от страха, улыбалась, и наставница беспокоилась во сне, но не могла проснуться. принцесса вязала веревку, чтобы сбежать или повеситься, когда к ней пришла царевна. я заберу твою обузу, сказала царевна и протянула договор. наставница проснулась, бросилась к принцессе, она кричала: остановись, не делай этого, подумай. она плакала, молила.

припев

но принцесса только качала головой и отвечала, понимаешь, я ненавижу свою жизнь. всегда кричат чайки, и я всегда говорю с ними, пока они хватают мою душу и тащат за собой в море.

и наставница говорила, я тоже, тоже ненавижу свою жизнь. всегда – чайки, и я всегда отвечаю им, пока они рвут мою душу на куски и бросают в море.

принцесса качала головой и отвечала, понимаешь, я ненавижу жизнь. всегда кричат чайки, и я всегда говорю с ними, пока они хватают мою душу и тащат за собой в море.

и наставница говорила, я тоже, тоже ненавижу жизнь. всегда – чайки, и я всегда отвечаю им, пока они рвут мою душу на куски и бросают в море.

мастерица

(научная фантастика о том, что некоторые отношения только и умеют идти по кругу)

… я – чтобы наверняка – сосчитала до десяти, только потом открыла глаза. Поправила, застегнула комбинезон. Огляделась. Достала навигатор. Он на секунду задумался, нашел меня, перепроложил маршрут. Я вздохнула – я находилась на восточной границе парка Мастерицы, ее дом стоял в центре, идти нужно было без малого шесть часов. Ноги, плечи, спина ныли, но я заставила себя размяться, выпрямилась и пошла.

К закату я была на месте. Дорога заняла больше обещанных часов, но нельзя было винить навигатор, это я сама постоянно останавливалась, засматривалась на создания и созданий. Большие и малые, живые, подвижные, статичные – все здесь привлекало внимание, все хотелось рассмотреть, изучить, никогда, должно быть, не смогу к этому привыкнуть. Я отдергивала себя, не заглядывалась слишком пристально, и все-таки время шло, а я – не очень, пока солнце не начало совсем заваливаться в сторону. На закате я была на месте – у широкой лестницы, которую Мастерица забыла переключить с режима “готова ко взлету”, там не было ступеней, только скользкое покрытие. Я совсем устала, но мысль о том, что скоро я встречу Мастерицу, вдохновляла, поэтому я бодро обошла дом, нашла дверь для своих (сейчас она пряталась за вазоном с сухими розами всевозможных цветов). В доме было темно, свет лился только из кабинета, оттуда же раздавалось бормотание, звуки, туда я и направилась. Мастерица сидела за столом. Поправляла волосы, писала, тарабанила пальцами по столу, листала книги – все ее руки были заняты. У меня перехватило дыхание. Мастерица была прекрасна, и я просто смотрела, смотрела, пока не вспомнила о вежливости, не кашлянула, чтобы привлечь внимание.

– А, это ты, – не оборачиваясь сказала она, – наконец-то! Мне нужны твои вчерашние схемы, и я не понимаю, зачем было их прятать так, что только ты знаешь, где они. Без них ничего не получается.

Я замешкалась, не сразу нашлась с ответом. Мастерица вскочила со стула, обернулась – и выронила все, что держала в руках: книги, чернильницу, телефон, несколько деталей.

– Я обозналась, – сказала она. – Тебя, конечно же, не было вчера. Мои извинения.

Это мне нужно было извиниться. После я представилась, объяснилась: всю жизнь я мечтала учиться у Мастерицы, и вот настало время, когда я уверена в своих способностях, уверена, что смогу помочь ей, пригодиться, стать достойной ученицей – и, возможно, Мастерица подумает о моем предложении? Я показала свои наработки, благодарности от тех, кому пришлись по вкусу мои изобретения, награды конкурсов. Лицо Мастерицы было непроницаемым, но я была почти уверена, что она согласится, поэтому не теряла бодрости, продолжала с прежним воодушевлением. Наконец она остановила меня движением ладони. Другой приподняла мое лицо, другими – ощупала мышцы на руках, пробежалась по швам комбинезона. Она покрутила меня, рассмотрела с разных сторон и настороженно кивнула.

Я стала ее ученицей.

***

В первые два месяца все шло прекрасно. Я замечала, как Мастерица иногда засматривается на меня, с удовлетворением улыбается мне, своим мыслям. Ее радовали мои вопросы, успехи, ошибки – я тоже радовалась всему. Я расслабилась. Пропустила момент.

Во вторые два месяца все стало немного хуже. Мастерица начала прятаться от меня. Она задумывалась, не слышала мои вопросы, или сбегала в комнаты, куда мне не было позволено заходить, или уходила в парк. Я думала – это не плохо. Я думала – ей нужно пространство, хорошо, что оно есть. Я стала больше следить за собой, стараться не нарушать границы. Мне казалось, все получается.

В третьи два месяца мы оказались заперты в доме. Начался сезон дождей, Мастерица больше не могла убежать в парк, в доме больше не осталось пустых комнат: все были заняты созданиями, им дождь вредил так же, как и существам. У Мастерицы осталась только спальня, но и ее она решила разделить со мной, потому что создания проявляли слишком много интереса, иногда мне бывало сложно с ними справиться. Мастерица ловко скрывала раздражение, недовольство, я старалась все сильнее, верила, что все получается, пока однажды после моего невинного вопроса Мастерица не побледнела, не бросила, что скоро вернется, не выбежала из комнаты. Я пошла за ней. Мастерица ворвалась в гостиную, где шумели, веселились создания. Процедила, что они сводят ее с ума, а значит – не годны, и разорвала их. Потом оказалось, что разорвала осторожно, потому что она устроила из этого тест для меня, посадила собирать своих созданий из ее деталей, чтобы не пропадали кирпичи, ветки, кровеносные системы. Я собирала и боялась, впервые боялась. Должно быть, это сказалось, потому что в следующие несколько дней Мастерица была очень ласкова со мной. Создания вышли несуразными, но функциональными. Мастерица сказала, что оставит их, и я была рада.

В четвертые два месяца она ненавидела меня и пыталась это скрыть.

В пятые – она больше не могла даже пытаться. Поэтому мы стали разговаривать.

***

– Тебе нужно уехать отсюда, – говорила она. – Ты найдешь все, что ищешь и в других местах. Ты такая способная, талантливая, тобой только гордиться. Езжай же, улетай, убегай.

– Нет, – отвечала я, – нет, нет. Я не могу без тебя, я не буду. Я научусь всему, что хочешь, только, пожалуйста, пожалуйста, не прогоняй меня.

Дождь кончился. Это еще было опасно, но Мастерица больше не могла оставаться в доме, и мы отправились гулять. Вода испарялась с поверхности мутными зелеными смерчами, я всегда любила совать в них руки, притворно пугаться, что они оторвутся, что их разъест – я бы делала так сейчас, но не хотела помешать Мастерице.

– Видишь, вот видишь? Ты боишься быть собой, и это плохо, как можно не замечать, что это плохо?

Я сунула руки в ближайший смерч, всхлипнула от иголочек, которые пронзили ладони, или, может, от горя, и ничего не ответила.

– Тебе нужно уйти, – грустно сказала Мастерица и погладила меня по голове, по плечам, по спине несколькими ладонями. – Ты же сама понимаешь, что ничего из этого не выйдет.

– Я хочу остаться, – сказала я столбу воды вслух, и себе, молча: я ведь никогда не ухожу, почему этот раз должен быть иным?, и Мастерице: – Даже если меня придется сломать и создать заново, я останусь.

Я осталась.

***

Второй год у Мастерицы был лучше первого, хуже первого, совсем не как первый. Мы разговаривали, когда ей становилось плохо. Она умоляла меня уехать, я твердо стояла на том, что останусь. Она угрожала, она прогоняла, она требовала. Я оставалась. Хорошие моменты помогали забывать плохие. Хорошие моменты были так хороши, что ради них стоило пережить намного больше плохих.