это разве не инцест?

привет, ребята, меня зовут катя.

я, если это важно, живу в риге, в крохотной квартирке с высокими потолками и очень классным партнером, люблю долгие прогулки у водоемов, не одобряю прописные буквы, нахожу нелепым, когда авторы пишут о себе в третьем лице, веду блог о книгах и, а вот это уже важно, очень люблю читать. обожаю, все и всякое: от античных греческих трагедий до современных японских визуальных новелл, со многими другими странами, временами, течениями и видами в середине – и это сильно сказывается на том, что я пишу.

я люблю мешанину из жанров, экспериментировать с формами, языком, содержанием, избегать шаблонов или наоборот влезать в них, но стараться развернуть как-нибудь неожиданно, люблю выписывать героинь разной степени приятности и писать про дружбу и мир, где нет сексизма, гомофобии и прочих неприятных вещей.

иногда получается забавно, иногда – довольно грустно.

надеюсь, какие-нибудь из рассказов, хотя нет, чего там, надеюсь, вам вот прям тыщтыщ любовь-сердца-котята понравятся мои рассказы!

приятного чтения!

это не инцест

(почти, но не вполне рождественский рассказ)

Э.

Нужно было поговорить с А. насчет повышения (я была согласна на что угодно, должность или зарплату, если и то, и другое оказалось бы невозможно), и я знала, после обеда она будет у себя и не будет занята, и я могла бы написать письмо, сообщение, договориться о встрече, но снова, СНОВА струсила, и теперь, после обеда, прогуливала работу и притворялась, что занимаюсь рождественским шопингом. Притворяться было несложно, все бродили туда-сюда, некоторые что-то покупали, большинство – трогали вещи и ставили их на место. Если бы я боялась микробов, наверняка прогоняла бы одну паническую атаку, только чтобы появилось место для следующей. Но я не боялась, тоже бродила, и трогала, и купила пару безделушек для родителей, овечку в коллекцию овечек, символ года – в коллекцию символов года, свечку с розмарином и мятой бабушке, мешок шоколадных конфет коллегам, масла для тела – подругам, поизнывала от того, что идей для подарка Н. совсем нет, а еще и ничего не нравится. Пора было возвращаться на работу, но я решила, что загляну в пару магазинов, вдруг найдется что-нибудь подходящее и решительно прекрасное. А еще я подумала, раз мы едем к его семье на праздничный ужин, то нужно же что-то купить для них, и тут меня почти буквально, i.e. фигурально ударило молнией осознания.

Видите ли, я никогда не воспринимала Н. и ну, собственно, тоже Н., но пускай будет Н1 для удобства, – как родственников. Н1 была для меня бывшей, а Н. – не хочется говорить текущим, и тем более не хочется говорить пафосное любовью всей жизни или второй половиной. Зачем вообще эти описания? (мне хотелось, чтобы он описывал меня как любовь всей жизни, когда знакомил с кем-то, впрочем я легко представляла, как быстро это станет раздражать, и представляла с трудом, чтобы он хоть раз так сделал). В любом случае я никогда не воспринимала Н. и Н1 как родственников, и когда мы заговаривали о прошлом, он здорово озадачивал меня фразами вроде не говори, пожалуйста, о том, как ты спала с моей дочерью, раз уж теперь ты спишь со мной. Потом он всегда извинялся, думал, что это меня огорчает, а я пыталась и никак не могла найти слова, чтобы объяснить, нет, никаких обид и огорчений,

но это правда звучало странно,

и какое дурацкое выражение – спать с кем-то,

и как, интересно, дела у Н1?

Я никогда не спрашивала, хотя это было очень интересно. У него – потому что знала, не выйдет из этого хорошего разговора, у нее – потому что не знала, разговариваем ли мы. Не то чтобы мы плохо расстались, это произошло как раз наилучшим способом. А вот то, что у меня начался роман с Н. – об этом она узнала далеко не так, как хоть кто-то из нас хотел бы.

Мысль о встрече с семьей Н. окончательно перестала радовать и начала вызывать скорее ужас, мысль о встрече с Н1 – будоражила, но скорее приятно. Что забавно – подарок ей нашелся легко, быстро, она обожала шарфы и вообще – кутаться, прятаться от людей, и я сразу приметила огромный, пушистый, классический красно-зеленый тартан, с редкими неожиданными неоново-желтыми полосами. Вот бы подарки для Н. было так просто находить.

Телефон завибрировал – там А. кокетливо интересовалась, вернусь ли я сегодня и, если да, захвачу ли по дороге кофе. Я в очередной раз твердо решила, что вот он – отличный момент поговорить насчет повышения, зашла за латте с тремя порциями сиропа, сознательно забыла купить кофе ей и отправилась обратно в офис. Трусить и прятаться.

Натта

И больше раздражало даже не то, что отец будет с ней, и не то, что узналось об этом от мамы, и не то, что ужин, который в лучшие-то годы был сомнительным развлечением, обещал стать невыносимым, и не то, что Натта проспойлерила свой подарок от нее в сториз, в которые периодически заглядывала с рабочего аккаунта, чтобы не светиться самой, а то, что подарок был отличным.

– То есть погоди, твоя бывшая встречается с твоим же отцом, и тебя беспокоит, что она сумела выбрать идеальный шарф? – спросил Карл, ее текущий, и – хотелось бы верить, потому что он был очень уж славным – долгосрочный партнер.

Натта скривилась – это была больная и порядком утомившая ее тема. Раньше да, раньше она рассказывала всем, кто был готов слушать, но теперь у нее не было ни желания это делать, ни каких-то сильных чувств по вопросу.

– Понимаешь, проблема не в шарфе и не в отце, а в том, что мне теперь придется выдумывать подарок для нее, а это уже дело ужасное.

Это была почти не-неправда, в подарках Натта была не сильна. Зато была сильна в подборе партнеров (возможно, минус мисс очевидное исключение) – Карл сделал какао, набросил на них обоих плед и сказал:

– Значит, давай придумывать вместе.

Не зря он был креативным директором, подарок понравился Натте, и были шансы, что он понравится ей.

*

– Ну что значит, ты в порядке, – настаивала мама во время обеденного перерыва, каждого (!) обеденного перерыва, – что значит, тебя это не беспокоит?

– То и значит, мама. Меня не беспокоит, и тебя не должно бы – а ты ведешь себя так, будто бы он оставил тебя ради нее, и между вами двумя не было его бухгалтера…

– Не смей даже упоминать эту стерву!

Мама всегда впадала в ярость, если кто-то упоминал отцовский роман с бухгалтером, и Натта пользовалась этим, потому что сил обсуждать поездку оставалось все меньше.

*

– А если не ехать? – интересовались подруги за вечерним вином, когда разговор неизбежно переходил к этой теме.

– Понимаете, – снова и снова объясняла Натта, – тут такое дело. У меня полное бинго – новая машина, новая работа, новый партнер и даже медосмотр я в этом году просто для проверки сделала. Идеальный момент для встречи с родственниками, лучше уже не будет. И это, может, даже неплохо, что она там поприсутствует, чтобы все они окончательно убедились, что я в порядке.

Подруги заметно сомневались, но что толку сомневаться, Натта решила, и хотела вина с поддержкой, а не чтобы ее отговаривали от поездки.

*

Ежемесячная напоминалка – позвони бабушке – сработала во время совещания, но вот ведь какая Натта была молодец в последнее время, она не просто смахнула ее, а отложила, и потом, когда собрание кончилось, позвонила. Сегодня был неплохой день. Бабушка рассказала, как здорово погуляла, посмотрела фильм (переносной плоский телевизор, представляешь, Натточка?), даже немного пересказала его, похвасталась обновками для семейной встречи, и тут, когда Натта расслабилась, а дело дошло до расспросов о том, как у нее дела, случилось неожиданное.

– А как там твоя симпатичная девушка? – спросила бабушка.

– Кто? – переспросила Натта и вдруг осознала, когда мама и тетя говорили, что не будут нагружать бабушку ненужной информацией, она и так долго привыкала к тому, что у Натты не парень, а девушка, – они не обманывали. Они ей не сказали. Возможно, Натта должна была взять эту обязанность на себя, в конце концов, это были ее отношения. Возможно. Она трусливо сказала: – Симпатичная девушка просто отлично, передает тебе приветы и ждет не дождется встречи!

Пока бабушка радовалась этому, Натта записывала себе, что нужно позвонить тете и маме (с десятком восклицательных знаков) – и для разнообразия не слушать, как она возмущается, а повозмущаться самой. Это пошло в список приятных дел на день.

Э.

Утром я воображала себя Сэй-Сенагон и писала на клочках бумаги всякие мелочи. Вот одна: люблю, когда рано утром встаю в туалет или попить, а потом прохожу мимо окна, раскрываю шторы, а там темно-синее ледяное небо, и некоторые окна горят теплым желтым, но мне не нужно зажигать свет, можно укутаться в одеяло, прижаться к Н. и спать, пока не надоест.

Днем я сражалась с ворохом недоделанной ерунды, уже привычно пряталась от А., которая хотела поговорить о чем-то, а я была к этому, чем бы это ни оказалось, совершенно не готова. Я продолжала воображать себя несколько иной Сэй-Сенагон, той которая лукаво смеется, интриганствует, кокетничает с кем нужно для достижения своих целей… Воображать получалось неплохо, реализовывать – никак. А. нашла меня в туалете на третьем этаже, где я тайком курила в окно, писала сообщение за сообщением Н. (он отвечал на каждое плюс-минус шестое, невпопад подбадривал и называл котиком, меня устраивало). А. сказала, что сигнализация сработает, я затянулась посильнее, с шиком (нет) выбросила окурок из окна – он, конечно же, упал на чью-то крышу, чтоб его. Нам надо бы поговорить, сказала А., и это был бы хороший момент для разговора, очень кинематографичный, но некогда, некогда, я уже побежала вниз, спасать чужую машину.

Вечером все окончательно расклеилось, и было не до Сэй-Сенагон. Мы собирали вещи, ехать нужно было уже послезавтра, и я бы с радостью отложила сборы до последней минуты, но Н. такого не любил. Мы упаковали подарки, его одежду, мою косметику, все остальное. Дело дошло до идеального праздничного наряда, над которым я думала почти неделю, и вот я гордо показала его Н., и тут-то и выяснилось, что мой лучший вариант – это тот, в котором я уже ездила на такой же ужин. Я уточнила, сделает ли это ситуацию хуже, если я все-таки остановлюсь на этих свитере и юбке, он твердо сказал, что да, сделает. Отчасти я его понимала и была согласна, но с другой стороны – мы познакомились не на том ужине, увлеклись друг другом тоже не там. Тогда он просто был отцом Н1 и совершенно меня не интересовал. Я задумалась, почему он вообще помнит мой наряд, и ожидала чего-то ну если не ужасно романтичного, то хоть сколько-нибудь, но в ответ получила то, что ему запомнилась не я, а кошмарный свитер. Признаюсь, это звучало как отличный повод для ссоры, из-за которой потом можно было бы никуда не ехать – чем дальше, тем меньше мне хотелось туда – но Н. на подходе разгадал мои намерения, и ничего не вышло. Мы не поссорились, но помирились, я заставила его выдать мне бесплатную стилистическую консультацию, милостиво согласилась на четвертый вариант из предложенных (просто чтобы подразнить, остальные мне тоже понравились), и на этом день кончился.

Перед сном я смотрела наши фотографии с Н1 с того ужина и очень хотела написать ей, спросить, как ей мой свитер, считала ли она его кошмарным – но не решилась.

Натта

Натта почти неделю металась между желанием позвонить ей и страшным, страшным нежеланием это делать. Вот и сейчас – вещи собраны, Карл ждет у машины, звонить маме и признавать, что она была права, – слишком унизительно, оставаться дома – глупо, и Натта могла бы хотеть самые разные вещи, самые, но хотела только позвонить ей, потребовать чего-то – извинений, или поддержки, или, может, посмеяться вместе над идиотской ситуацией.

– Я считаю, что смеяться над ситуацией тебе нужно со мной, – ласково сказал Карл, – требовать поддержку тоже у меня. С извинениями за те вещи я не помогу, но и звонить все-таки не советую.

Карл был прав – он вообще почти всегда был прав, и был хорош не столько этим, сколько тем, как никогда не кичился. Его стоило слушать, и Натта слушала – и все-таки металась, и хотела, и бог ты мой, им пришлось поменяться местами, потому что волнение достигло той степени, когда она не могла гарантировать хоть чью-нибудь безопасность, когда находилась за рулем. Ужасно.

– Строго говоря, нам не обязательно туда ехать, – в тысячный раз предложил Карл.

Правда, верно, можно было бы и не ехать, но вот ведь, в чем дело – Натте хотелось увидеть ее, поговорить, если дело пойдет хорошо, или поругаться, если – плохо. Чтобы там ни было раньше, как бы по-дурацки все ни обернулось, Натта скучала – иногда злилась на это, иногда стыдилась, расстраивалась – и скучала. Ну и, конечно, правдой было и другое – ей хотелось похвастаться Карлом, потому что кому бы не захотелось? Вряд ли были такие.

Они планировали приехать часам в шести, но все остальные на дороге тоже, должно быть, что-то планировали, и Натта с Карлом подъехали к дому, как раз когда на ее любимом месте встала по-мудацки кастомизированно лаймовая машина отца. Он вышел – вытек, как сонный, довольный кот, наружу. Карл ожидаемо отметил и машину, и какой шикарный мужик из нее вышел. Отец дошел до пассажирской двери, открыл ее, протянул руку – и рядом с ним так же вальяжно, чуть медленнее, чем двигались нормальные люди, появилась она.

– Вау. С ума сойти, – сказал Карл и сразу спросил: – это же ничего, что я так реагирую?

– Ничего, – честно ответила Натта, но не стала добавлять, что это было в верхних строчках раздражающих вещей – то как ее шикарный отец и ее шикарная бывшая круто выглядели вместе. Намного лучше, чем Натта хоть с кем-то из них. Впрочем, раздражало скорее по привычке, чем на самом деле, так что и думать об этом не стоило. О чем хотелось думать – как бы так вжаться в сиденье, чтобы они ее не заметили. Никак. Отец сразу увидел, подошел к двери, спокойно дождался, когда Натта опустит стекло, чмокнул ее в макушку поздоровался с Карлом, сказал, что сейчас перепаркуется.

– Мне быть с ним вежливым или как? – спросил Карл. Тут Натта окончательно поняла, что дело плохо, выскочила из машины и почти убежала за угол дома, на ходу ковыряясь в сумке в поисках сигарет – и, конечно же, столкнулась с ней. Она криво улыбнулась, приветственно махнула двумя пальцами, опасно выгнув ладонь, как она всегда делала, и в своей любимой манере начала разговор с середины предложения.

– … и я думаю, что это может оказаться не так уж кошмарно, верно?

Так странно – что Натта помнила о ее привычке вести воображаемые диалоги, а потом продолжать их с теми, кто оказывался рядом, и помнила о манере махать не рукой, а пальцами, и миллион других вещей.

– Мне кажется, все будет именно так кошмарно, если не хуже, – мрачно сказала она ей и осознала, что все-таки забыла сигареты дома.

*

Спустя полтора часа она составляла и постоянно дополняла список разных вещей. Из плохого можно было назвать:

– как мама и тетя единым фронтом слали флюиды, взгляды, фырканья ненависти в сторону отца и нее;

– как бабушка задумчиво оглядела, кто как сидит (а сидели они все парами, и по совершенно, абсолютно, ну как же оно так вышло случайному совпадению, Натта сидела напротив нее), после чего непривычно четко заявила, что наконец-то хоть у кого-то в семье появляется чувство этикета и пару не сажают рядом, будто они дети какие-то;

– после чего бабушка же заметила и сообщила, что она и отец шикарно смотрятся вместе, и какая Натта молодец, что совсем об этом не переживает;

– Карл поддерживал ее (это шло в хороших пунктах), а параллельно набирался, поэтому вариант уехать отсюда испарился почти сразу и как минимум до утра;

– Драматичным шепотом Карл объяснил, почему он такой пьяный – потому что у него тоже страшный стресс от всего этого, и Натте стало очень стыдно.

В хороших пунктах шло то, что Карл до сих пор ее не бросил, и то, что ей понравился подарок. Натта была в восторге от своего, что, конечно же, подняло волну шушуканья, и хорошее сразу же переползло в плохое.

Последней же каплей стал ребенок, Натта даже не могла назвать чей, нескладный мальчик-подросток, он слушал приглушенные обсуждения, слушал внимательно – этим дополнительно злил Натту – и вот после очередного тоста, когда все затихли, чтобы выпить, он громко спросил:

– А это разве не инцест?

Э.

Мне было интересно послушать ответы – вообще, в какой-то момент эта дурацкая ситуация стала скорее забавлять, все эти переглядывания, перешептывания, по крайней мере, никто не назовет это Рождество скучным, верно? Я бы с удовольствием осталась послушать, что ответят смышленому ребенку, но Н1 с силой опустила бокал на стол и быстро вышла из комнаты. Никто не пошел за ней, поэтому пошла я – под похвалу бабули, которая вела себя так, будто бы и не знала, что мы расстались.

Н1 пряталась на кухне, и я подумала, наверное, сейчас нахлынут воспоминания, потому что мы уже прятались на этой же кухне от ее все-таки довольно невыносимых родственников. Я дала секунду, две, но ничего не нахлынуло. Ну что же. Я спросила:

– Зачем ты вообще сюда ездишь, если потом приходиться торчать весь вечер здесь?

Она пробурчала что-то про традиции и семейное тепло, а потом мы порылись в кладовке, нашли там явно припрятанную от гостей бутылку ароматного вина, перелили ее в кувшин, который едва, но влез в микроволновку, разогрели и с удовольствием распили под воспоминания о всяком. Включая даже ту кошмарную, но теперь тоже скорее забавную историю о том, как Н1 нашла у себя запасные ключи от моей квартиры, решила их вернуть, по дороге задумалась о чем-то, открыла дверь – и узнала о том, что у меня теперь были отношения с Н. Тогда это было решительно ужасно, а сейчас и правда казалось скорее комичным. Мы посмеялись вместе, и это было приятно, я всегда любила смеяться с Н1, и скучала по этому до сих пор. Кто-то смахнул бокал со стола, по моей юбке поползло пятно, Н1 засуетилась, но я попросила ее не беспокоиться. Зато спросила про свитер, в котором была, когда мы были с ней вместе, такой ли он был отвратительный.

– Я не помню твой свитер, – ответила она. – Но ты отлично выглядела – как всегда.

Иногда я жалела, что мы больше не вместе.

Когда мы прикончили графин, Н1 отправилась искать своего К., а я вышла на улицу. Случайно расслышала, как К. печалился, что это он ведь должен был заботиться о Н1, а не наоборот, а она отвечала, что нет, что они вместе должны заботиться друг о друге, иначе что это за отношения? Я задумалась об этом, но отвлеклась, потому что из дома вышел Н., хмыкнул на огромное пятно на моей юбке, набросил мне на плечи свое пальто и остался стоять рядом, чтобы я могла на него опереться. Я сказала, что хотела бы, чтобы он безумно меня любил (и даже почти не боялась, когда говорила).

Н. начал отвечать, но вот ведь моя удача – телефон завибрировал, и я не удержалась, посмотрела что там. Там были сообщения от А. С опечатками и прочими признаками того, что празднование идет как надо, она сообщала, что никогда у нее не было сотрудницы лучше и что сразу после праздников меня ждет повышение должности и зарплаты, заметное и незначительное соответственно. Это позабавило и меня, и Н., я спрятала телефон, закуталась плотнее в пальто, запрокинула голову – я надеялась, что на нас будет романтично падать снег, но небо было чистое, голова кружилась, К. тошнило в кустах, а из дома доносилась музыка и громкий смех.

(не) как в кино

(школьный романс имени борьбы с попкультурными шаблонами)

1

Все родители были сумасшедшими, в этом можно было не сомневаться, но С. иногда казалось, что родители определенного типа – это просто за гранью. Чертовы хипстеры, экофрендли борцы за социальную справедливость, долбанные снежинки, ух, вы наверняка знаете тип: спасем планету, но не перестанем ходить в Старбакс; они были невыносимы, когда им было по двадцать, а теперь, когда им стало по сорок, они перестали вызывать даже мимолетное насмешливое умиление. Теперь у них были работы, свои деньги, и – дети. С. была из этих формально счастливых детей, которым позволялось все, все поощрялось, хочешь плавать – пожалуйста, изучать японский – на здоровье, хочешь неделю лежать и разглядывать потолок – наслаждайся, милая. Подход казался чудесным на бумаге, но на деле С. пришлось стать взрослее сверстниц и сверстников очень рано, как пришлось и взять на себя всю жизнь в том возрасте, когда многие не знают даже значения слова ответственность. Она выбирала свое все: от одежды до врачей, тайком завидовала тем, чьи родители имеют хоть какое-то мнение по поводу воспитания ребенка, надеялась, что когда-нибудь ей что-нибудь запретят, но не хотела пробовать ничего из того, что запретить обязаны.

Остальные в это время завидовали ей, мечтали о самостоятельности, крутых родителях, собственном счете и не представляли, как утомительно становится контролировать свои расходы сразу после того, как ты впервые тратишь больше, чем можно.

Методом проб и ошибок С. выяснила, что любит писать стихи (родителям не нужно было об этом знать, подросток, который любит поэзию, что может быть попсовее, бедняги не выдержат такого разочарования), кормить уток в парке по ночам (это вызвало одобрительный кивок) и использовать музыкальные инструменты, которые вяло коллекционировали родители, чтобы издавать ими немелодичные звуки. С. это помогало успокоиться и поднять настроение, а родители очень радовались, что ребенок создает негармоничную музыку. С. читала, ходила в кино и на дурацкие выставки с непонятными предметами, друзей они смешили, а С. правда нравились. Жизнь была не всегда легкой, но хорошей, может, даже прекрасной.

И тут родители окончательно поехали, и С. стала новенькой.

Ух, все лицо кривится от одной только мысли об этом.

В один вечер эти люди, которые по-хорошему должны были быть чайлдфри, и С. иногда не могла понять, зачем они ее завели, так вот эти люди решили, что жизнь в большом городе – это ужасно, и нужно убираться отсюда немедленно. Ок, подумала С., дауншифтинг мы уже проходили. Полгода, когда С. было десять, они провели на Хайнане, и это было классно, С. полюбила Китай. План был остаться там года на два, но папа сказал, что чувствует, еще неделя, и он начнет убивать людей, если не вернется в европейскую слякоть и вечный дождь и не сможет надеть свое хреново пальто от Тома Форда, которое он покупал совершенно не для того, чтобы оно просто висело в шкафу. Мама, которая, кажется, начинала спиваться от райской жизни, сказала ДА

сказала МОЯ ДОЛБАННАЯ ПЛЕЙСТЕЙШН РАСПЛАВИЛАСЬ ОТ ЖАРЫ

сказала ВЧЕРА Я РАЗГОВАРИВАЛА С ДЕЛЬФИНОМ, И КАЖЕТСЯ, ОН КО МНЕ ПОДКАТЫВАЕТ

В общем, не все созданы для дауншифтинга, и уже через три дня они вернулись домой – в мерзкую промозглость, дождеснег и темноту. Родители были счастливы, С. отнеслась к переезду философски. Сейчас – тоже. Раз они захотели повторить опыт с теплыми странами, то ок, приятно будет с утра купаться в океане и наслаждаться вниманием местных. С. сказала, что ничего не имеет против смены локаций, и родители воскликнули, отлично! И назвали место, в которое они хотят.

С. решила, что ослышалась, переспросила, но нет, все правильно, мысль была в том, что большой город – это плохо, а вот небольшой – в самый раз.

Это С. совершенно не понравилось. Город был – ну, нормальный, не настолько маленький, чтобы все друг друга знали, но и не настолько большой, чтобы всем было плевать. И вроде все там было, даже интересное арт-пространство, которое С. когда-нибудь хотела посетить. Наверное, это могло оказаться не ужасно, и С. почти убедила себя в этом, но тут вспомнила, что ей придется идти в другую школу, где все обязательно примутся расспрашивать, почему она здесь, что не так с ее родителями и почему, например, в их доме не подключено телевидение и она не знает ни одного сериала или передачи, которые обожают остальные.

Это могло быть так себе, но могло быть и просто отвратительно и кошмарно – и С. готовилась к худшему.

Школа была большой снаружи: два объединенных здания, одно старое, второе новое. Выглядело это несуразно, но С. понравилось. Внутри – нет, потому что там был лабиринт из переходов, коридоров и комнат с висячими замками на дверях. С. очень надеялась, что ее история – это не история ужасов, и какие-нибудь крипилюди не запрут ее в такой комнате для – всякого. В первую ночь ей снились кошмары об этом, мрачные, темные сны, наполненные негромким шепотом и ужасом, от которого хотелось умереть, чтобы он скорее кончился. Утром С. решила, что не пойдет в школу, но родители отчего-то уперлись и настояли, что нужно. Скорее всего потому, что они уже что-то придумали делать вдвоем, и С. им бы помешала.