Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Угрюмский род - Сергей Корнев на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Оказывается, он двадцать лет за что-то отсидел в тюрьме. А за что – так и не сказал. Но двадцатку даже в нашей стране за просто так не дают.

Дядя Юра удивительно быстро нашёл себе в Угрюмске квартирку, а вскоре и работёнку – в церкви на Заморочной стороне. Церковь эта открыта недавно и переделана из здания бывшего магазина мясокомбината: на крыше пристроили купол с крестом, а стеклянные витрины завесили разрисованным божественными словесами брезентом. Рядом строят настоящую церковь, и на её строительство принимают пожертвования и спонсорскую помощь.

Как уж дяде Юре удалось окрутить заморочных жирных попов и их злющих приходских тёток, одному Богу известно, однако скоро он стал там у них чуть ли не церковным старостой, и я частенько замечал его на соборной площади возле кремля с ящиком для пожертвований. Он отрастил бороду и был похож на православного старца из отдалённого монастыря. Деньги ему давали охотно и богобоязненно, словно посланнику с небес.

Но вот – в прошлом году – он лёг в тубдиспансер и там умер. И все, включая мать, с облегчением перекрестились. Дядя ушёл в мир иной, далеко и безвозвратно, отчего на душе сделалось так же приятно, как когда-то, когда он был для нашей семьи чем-то вроде богатенького родственничка, которого приятно иметь где-то там, в далёких и светлых краях.

Его похоронили помпезно и многолюдно – на средства заморочной церкви, мы же к похоронам никакого отношения не имели. Только лицезрели всё и удивлялись. Дядя умудрился прожить жизнь тёмной личности, злодея и преступника, отмотать долгий срок в тюрьме, а преставиться праведником.

На самом деле я и сейчас не знаю, что это был за человек, моя дядя. Однако же в таланте ему не откажешь, будь он хоть от бога, хоть от дьявола. Такие, как дядя, правят этим миром и вертят им, как хотят, но от них лучше держаться подальше, особенно если ты – родственник.

Подозреваю, что и дед с бабкой – его родители, уразумели это под конец жизни. Они ждали вестей от сына и не дождались. Или, может, просто узнали, что он сидит в тюрьме и за что. И подписали свой дом дочери, моей матери. Этим, думаю, и объясняется их внезапная перемена к нашей семье.

Сводный брат

Я узнал, что у дяди Юры есть сын в Москве, и нашёл его страницу в одной из социальных сетей. Зовут его Антон, мне ровесник. На фотографиях – преуспевающий и довольный жизнью добрый молодец, московский пижон в костюмчике с галстучком, не жизнь, а сказка: тусовки, коктейли, курорты какие-то с пальмами, кабриолеты, обжималки с грудастыми девками, холёная морда в селфи. В общем, я заинтересовался и ему написал.

Он ответил, и выяснилось, что дядя Юра ему не отец, а отчим. Мне же он, стало быть, сводный братец. Ну, двоюродный как бы, выходит. Ну, то бишь никто – если уж быть честным до конца. Но всё равно разговорились.

Антон рассказал, что занимается бизнесом и у него своя компания с доходом в миллион баксов ежегодно. Мол, продаёт некие чудодейственные таблетки для мужиков, чтоб хрен стоял. Мол, даже у стариканов воздымается от препарата, только надо курс пропить. Курс – две упаковки, в упаковке же – десять таблеток. Одна упаковка – 500 рублей, две пока по акции – 800, три – по цене двух плюс презервативы «Буратино» в подарок. Но мне как родне может и бесплатно подогнать, если надо. Я вежливо отказался.

Короче, поболтали, добавились в друзья и распрощались.

Через неделю опять пишет. Мол, не хочешь ли подзаработать и всё такое. Типа, ты на своём ЕБПХ месяц за тридцатку корячишься, а я их за два дня делаю, не напрягаясь: продукт расходится, как пиво на вечеринке.

Господи, да кто в Угрюмске не хочет срубить бабла? Согласился: ну чего надо делать, спрашиваю. А он давай впаривать какие-то мутные схемы. Маркетинг, клиентская база, деньги на карточку. Мол, он мне скидывает, по-дружески, товара на тридцать тыщ всего за десятку, я же его толкну где-то с превеликим энтузиазмом, заодно и сам попробую. То есть всё просто: я ему – деньги на карту, десять тыщ, а он мне, потом, товар, который стоит тридцать, но его ещё надо как-то продать. И ведь чуть не уговорил.

Хорошо, я полез в интернет и почитал, как делается этот «бизнес» – за счёт таких вот доверчивых лохов, каким я и сам едва не стал.

Я вежливо отказался. А через неделю он опять пишет и настойчиво предлагает другую мутную схему: я ищу ему клиентов, и мне капает процент с продаж, только надо зарегиться на ихнем сайте, регистрация же платная, но это сущие копейки по сравнению с огромными барышами, которые мне там светят. Я подумал-подумал и решил, что он не отстанет, если я его теперь же не отматерю от всей души. И отматерил.

И тогда он, наконец, отстал. Мошенник чёртов.

Пасынок весь в отчима, дядю Юру. Прямо яблоко от яблони. Упало недалеко. Или, может, и здесь смошенничал? Сын он дяде Юре, настоящий и природный, но на всякий случай не признался. Дядя Юра тоже не признался, за что сидел. Одна порода.

Впрочем, как бы там ни было – пошёл он в жопу, этот родственник.

Двоюродный племянник

Если правда есть переселение душ, и умерший человек может снова рождаться в этом мире в другом теле, то мой двоюродный племянник Вадик – это реинкарнировавшая прабабка, Анна Никодимовна. Только теперь, что называется, с яйцами. У Вадика вылитый прабабкин взгляд на вещи.

Ему пока всего четыре, и говорит он плоховато, но обзывать людей нехорошими словами уже научился. Юлька рассказывала, что первое слово у него было не «мама» или «папа», как водится у нормальных детей, а «говно». Думаю, так прабабка и высказалась бы по поводу своего перевоплощения.

Вадик называет мать «титей», отца «тютей», а тётку, то есть бабку – «баламошкой». Ему говорят, что так нельзя, а он ржёт. Или закатывает такой ор недорезанного поросёнка на весь дом, что даже соседи не выдерживают и приходят его успокаивать. Или же просто гадит всем назло – чаще в прямом, но также и в переносном смысле: например, бросает в кастрюлю борща свой носок или злонамеренно вырывает у кого-нибудь волосинки из носа.

А однажды он вызвал наряд ментов по отцову телефону. Отец же у Вадика мент, и у него там есть какой-то экстренный номер для вызова.

Юлька боится водить его в детскую поликлинику, так как он пихает в рот и глотает всё, что попадется под руку – проспиртованные ватки, всякие там таблетки, чьи-то анализы. Как-то сожрал деньги у врача. Мелочь, но всё равно пришлось отдавать.

Вадика отдали было в садик, но пришлось забрать обратно, потому что он там дрался, матерно оскорблял других детей и надевал им на головы их горшки. Воспитательницы сказали, что к нему или же надо приставлять отдельного воспитателя, или же вообще держать подальше от социума.

И это истинная правда. Вадика нельзя допускать даже в магазин: в минувшую пятницу, тётка жаловалась, опять орал дурниной, катаясь по полу в супермаркете на Советской, требуя купить ему надувной матрас, а на кассе вытащил из корзины впереди стоявшего дядьки чекушку водки, когда тот уж за неё заплатил. Еле отодрали с помощью охранника и чупа-чупса.

Страшно подумать, что будет дальше и какой из него выйдет член общества. Тут сразу вспоминается прабабка, которая не раз говорила, в каком неприличном органе она имеет это самое общество. Ну, в его случае, правда, будет, скорее, не в каком, а на каком. Однако от перестановки неприличных органов смысл не меняется. Поживём – сами всё увидим.

Двоюродный свояк

Про него можно было бы ничего не говорить, если бы он не был по воле жизненных обстоятельств мужем Юльки, моей двоюродной сестры. Его зовут Витя Сувалкин. Он – отец Вадика и оборотень в погонах.

Вообще, Сувалкин – не фамилия, а прозвище. Так-то он вроде бы Шмандин, но какая разница. Его жизнь и работа – сувать: ему суют, он суёт. Есть такая нелёгкая профессия – родину правоохранять.

Чтобы раз и навсегда отказаться от пагубного предубеждения, что «моя милиция меня бережёт», надо врага знать в лицо. И это лицо Вити, так уж вышло. Думаю, он и сам это знает, когда смотрит в зеркало. Наглое рыло в рыжих веснушках, красивая фуражка, капитанские звёздочки.

Витя учился в той же школе №2 в Рабочем посёлке, что и я, только на класс младше. Ходил, жевал сопли и был ничем не выдающимся, ничего не умел ни руками, ни головой. В общем, как и я. Но я по этой причине после политеха пошёл работать на ЕБПХ, а он после того же политеха – в армию и потом в ментовку. И масть у него попёрла.

Теперь он какой-то там начальничек в Октябрьском РОВД в Грязях. Стоит на страже. Шмонает ларьки, местных доходяг и несчастных, попавших в лапы его правосудия. Крышует притоны, злачные и призрачные места. Бьёт морды алкашам и митингующим против Путина.

На досуге любит послушать «Воровайки» и Шуру Каретного, порой всплакнёт отчего-то под Круга. Пьёт конфискованное пойло по ночам, когда не спится от дум или орёт Вадик. Иногда, по старой памяти, прошвырнётся в клуб «Угрюм-Бич», где он пять лет назад и повстречал Юльку.

Всем ясно, что она «залетела», а он, как человек чести, схваченный на месте преступления за те жабры, что у него в штанах, не смог соскочить с крючка и женился. С кем не бывает, менты тоже люди.

Почему Юлька из всех мудаков, жаждущих любви и бабьего места в «Угрюм-Биче», выбрала его, – я тоже начал догадываться. Есть такая вроде как программа у угрюмских девок, вживлённая в глубины подсознания, как древняя и исконная истина: из всех мужиков нужно выбрать самого худшего, чтобы сполна вкусить женскую долю и тем удостоиться царствия небесного, а иначе нехорошо; когда все мучаются, наслаждаться грех.

А мне остаётся лишь пожелать Юльке хлебать своё счастье дырявой ложкой и когда-нибудь всё-таки поумнеть: когда ложишься под мужика – не забудь надеть на него презерватив, если не собираешься варить ему борщи и рожать детей. Желательно, чтобы это произошло чуть раньше, чем наступит климакс. В общем, совет им да любовь.

Вот и всё. У Вити ещё есть брат, тоже мент. Мать работает главным бухгалтером где-то, отец – дальнобойщик. Но это тёткина и Юлькина родня, я с ними незнаком и слава Богу. Знаю только, что отец Вити в позапрошлом году сбил школьника насмерть на окружной. Дело замяли, так как экспертиза показала, что тот пацан, возвращавшийся из школы, был безбожно пьян, шёл посередь дороги и сам бросился под колёса. Тут и псу понятно, школьников, шляющихся по дорогам Угрюмска, полно, а папа у сынов, правоохраняющих родину, один-одинёшенек, потому и снисхождение.

В общем, жизнь убедительно показывает, что порой бывает полезно иметь у себя в родне хоть какого-нибудь оборотня в погонах. Поэтому, когда я случайно встречаю Витю на улице, то на всякий случай жму ему руку.

Сват и сватья

По тёткиной линии есть ещё родственники, о которых стоит кое-что рассказать. В моей семье их называли сват и сватья. Юлькины дед с бабкой – родители зятя, Толика. Да, те, что из Старых Соплей.

Когда я был маленьким, мой дед часто ездил к ним за деревенскими благами. И меня брал с собой. Сват подгонял деду мясо и молоко, а дед свату – водку и всякий ненужный хлам. Это называется «дружить домами».

Сват, дядя Гриша, всякий раз слегка трепал меня по голове, говоря: «молодец, смышлёный пацан», хотя я ничего не делал, просто стоял рядом с дедом. Дядю Гришу я не любил. У него были чёрные густые усы и щербатый рот, как у Бармалея, который, как известно, ворует маленьких детей.

А сватья, тётя Тася, мне всегда давала кружку парного молока, чтоб я рос. Это мне нравилось, я хотел расти. Я послушно пил и ставил кружку на стол, а затем снова прятался за деда.

От тёти Таси пахло мясными щами и навозом. Она ходила и зимой и летом в замызганной фуфайке и резиновых сапогах. Зимой под фуфайкой у неё был свитер с оленями, а летом – майка-алкоголичка и её сильное женское тело. Она вообще вся была похожа на мужика, кроме вот этого, что у неё так явственно выпирало летом из-под фуфайки.

Мой дед доставал бутылку водки, и они все втроём пили и здорово матерились. Даже тётя Тася. На каждое нормальное слово у них приходилось по три-четыре ненормальных. А я слушал и запоминал. И по приезду в город мне всегда было, что рассказать своим друзьям по песочнице.

Сват работал трактористом в колхозе «Ленинские заветы» в Старых Соплях, после же того, как колхоз окончательно развалился, гнал и продавал самогон. Говорят, от этого самогона потравилось уйма народу и сам сват. Он умер в начале 2000-х, не дожив до пенсии лет эдак десять.

Сватья жива до сих пор – ей теперь семьдесят, не меньше. Скотину она перестала водить, кормить нечем: корм дорогой, сено некому готовить, а луга вокруг Старых Соплей заросли бурьяном, в котором кишмя кишат стаи кровососущих тварей, способных сожрать корову за пару часов.

Когда Толик уехал от тётки насовсем, то и «дружба домами» сошла на нет сама собой. Родство это держалось на тётке с зятем. Они разошлись, и всё разошлось по этому шву.

Кроме Толика, в семье у них есть ещё дочь, зовут её Танька. И хоть она мне в мамки годилась, в детстве я был в неё втайне влюблён. Потому что она была красивая и угощала меня конфетами.

Потом эта Танька вышла замуж и уехала жить в соседний посёлок – Новые Сопли. Вроде бы работает там в соцзашите: ходит по местным бабкам – кому что принести, убрать, подмыть. Я уж её лет двадцать не видел, теперь, поди, она стала старая и некрасивая, да и забыла, кто я такой.

Пять лет назад, когда играли мою свадьбу, мне придумалось спьяну и их семью пригласить тоже. Но стрезву сразу передумалось. А вообще, если по правде, я просто побоялся их увидеть спустя столько лет. И бабку-сватью, которая матерится и пахнет навозом, и Толика, который бухает и одичал без тётки, как пёс, убежавший от хозяина в дремучий лес.

Однако больше всего я побоялся увидеть её – Таньку. Побоялся, что у неё теперь, к примеру, вся эта женская судьба в теле и бабская дурь, или же лексикон, как у матери, и спитое лицо. Я побоялся разрушить свой детский миф. Любовь детства нельзя запачкивать действительностью.

Двоюродный дед

Я уже говорил, что у моего деда было два брата – Василий Макарыч и Пётр Макарыч. Для меня они – двоюродные деды, или великие дядьки, как называли в старинные времена. Петра Макарыча я знал плохо, потому что он почти всю жизнь прожил в Москве, а вот Василий Макарыч был мне правда вроде дяди, и одно время я даже всерьёз завидовал, что он не мой родной дед. Поэтому сначала следует рассказать именно про него.

Василий Макарыч – это человек-завтра. У него на всё был простой ответ: завтра. Он откладывал или обещал на завтра всё, что мог отложить или пообещать – хоть потёкший унитаз, хоть золотые горы.

Но при этом всегда сохранял лицо, и что бы он ни отложил или ни пообещал, все его уважали. Он мог взять деньги в долг до завтра и вернуть к концу года с таким видом, словно это у него одалживают. Василий Макарыч умел преподнести себя. Не зря чуть было не стал депутатом в Угрюмске.

Только свою мать и мою прабабку не умел очаровать – она в любой подходящей ситуации припоминала ему всё и обзывала пустобрёхом. С ней у него не складывалось. Впрочем, у неё ни с кем ничего не складывалось.

Ещё Василий Макарыч умел ловить общественную «волну». В 70-е все прогрессивные люди ездили на комсомольские стройки, выдвигались по профсоюзной линии, активно отстаивали заветы Ильича и широкими рядами шли в светлое будущее, и Василий Макарыч тоже ездил, выдвигался, активно отстаивал и шёл широкими рядами. В 80-е стало модно поругивать власть и таскать западные шмотки, и он стал поборником свобод и доставал откуда-то «фирму». В 90-е все занялись бизнесом, и он занялся. В 2000-е его вчерашние комсомольские друзья-активисты полезли во власть, и он тоже полез. Потом пошла православно-патриотическая волна, и Василий Макарыч начал ходить в церковь, дружить с попами и ненавидеть хохлов и либералов. И если бы, к примеру, завтра выяснилось, что нас опять вели не той дорогой, то думаю, и он бы нашёл в себе силы переменить убеждения и пойти куда надо.

Вот так и был – то в профкоме, то бизнесменом, то баллотировался в депутаты Угрюмской городской думы, а под конец жизни собирал какие-то подписи за православно-патриотическое воспитание молодёжи да таскался с хоругвями на крестных ходах. И нигде не преуспел, если не считать успехом то, что его в Угрюмске знала каждая кабинетная собака.

Однако из-за этого он производил впечатление человека солидного и пробивного, что вызывало у людей смутное уважение – не понятно за что, но уважали. Бабы видели в нём крепкое плечо, мужики – надёжного друга, а родственники, включая таких сопляков, как я, им гордились и рассчитывали на помощь «если что», пока он не портил о себе впечатление своим извечным «завтра», которое никогда не наступало.

Василий Макарыч жил в Грязях неподалёку от Рабочего посёлка и потому частенько бывал у нас дома, когда ещё был жив мой дед. Приходил в костюме, при галстуке, с бутылкой дагестанского коньяка и коробкой конфет «Ассорти», а выпив, травил анекдоты и хватал меня за нос. Он него приятно пахло одеколоном и благополучием. И я его обожал.

А дед – не очень. Едва тот уходил, он начинал пересказывать бабке истории из прошлого: как Василий Макарыч в детстве сходил мимо горшка, но свалил всё на Петра Макарыча, или как залез к кому-то в сад за яблоками и разодрал штаны, когда убегал, или же как Аделаида Прокоповна, супруга Василия Макарыча, везла его на тележке пьяного с тёткиной свадьбы. Бабка смеялась, но только чтоб угодить деду: Василий Макарыч ей нравился.

Когда же мы переехали в Рылово, он наведывался к нам изредка, по большим праздникам. Раз от раза – всё больше ворчливым и потускневшим, и отец с матерью не больно-то ему радовались. Он стал любить, чтобы перед ним попрыгали и оказали почёт. Хвалился и нравоучал. А мне обещал завтра же найти работу, чтобы у меня не было сил слоняться по вечерам без дела. И, как всегда, завтра же сам и забывал про своё обещание.

Его жена рассказывала, что перед смертью он обещал ей съездить за новым унитазом, так как старый давно потёк. Василий Макарыч лёг спать и сказал: «Завтра встану и поеду». Но завтра он не встал, умер во сне.

Похоронили спешно и скромно. Оказалось, что на похороны денег нет: Василий Макарыч ещё не собирался помирать, а Аделаида Прокоповна – жадная. От сына их, Валерки, никакого толку. В итоге, Пётр Макарыч ходил с протянутой рукой по всей родне, кое-что ему дали, и так схоронили.

Положили Василия Макарыча в могилу к прадеду и прабабке, к его отцу с матерью. Годы жизни: 1948-2016.

Другой двоюродный дед

Другой мой двоюродный дед, Пётр Макарыч, считался у нас в семье самым умным. Когда случалось какое-нибудь жизненное затруднение, где ум нужен – например, надо бумагу какую-то важную написать или подсказать, кому лучше дать взятку, то все обращались к нему. И он говорил: не знаю. И тогда все осознавали серьёзность проблемы, раз уж даже Пётр Макарыч и тот не знает. Осознав же, действовали по старинке – наобум. Так надёжнее.

Пётр Макарыч учился в институте. Но не заочно и тяп-ляп, как тот же Василий Макарыч, когда работал в профкоме, а по-настоящему – пять лет в самом лучшем в нашей провинции вузе. У нас их всего три: политех – где я учился, педагогический – это для девок и будущих курьеров, и ОПГУ – туда и сейчас тяжело влезть, в советское же время подавно. А Пётр Макарыч сам поступил, о чём даже прабабка отзывалась со сдержанной похвалой: мол, не дурак, дураков туда не берут, тем более угрюмских.

Он учился хорошо и заработал себе красный диплом и очки. Потом поехал в Москву, устроился в какую-то контору и ему дали стол и портфель. За этим столом он и проработал сорок с лишним лет.

Женился на такой же конторщице, приехавшей работать в столицу из Рязани. Породил трёх детей – все тётки, зовут их Верка, Надька и Любка. Верка и Надька – двойняшки, родились зараз, но не похожие. А Любка после них отдельным вопросом. Верка – злая, и муж у неё сволочь, это они Петра Макарыча из квартиры выперли, когда он им её подписал. Надька – добрая, но несчастливая, три раза выходила замуж и всё неудачно. Любка же вышла замуж удачно – муж у неё знаменитость, имя, правда, не помню: сериальный актёр, играет во всяких «мыльных операх», которые показывают по России-1. Мать у меня сериалы по России-1 любит и много раз его видела.

Но это всё такая родня, что и упоминать неловко: всё равно что на том свете, как упокойники. Никого из них не видел и не знаю, кроме Зинаиды Ивановны, супруги Петра Макарыча. Она приезжала с Петром Макарычем на похороны моего деда. Пышная женщина в очках с толстыми линзами. От неё умопомрачительно пахло парфюмерией. Она шла, и за ней жирным шлейфом простирался её запах. Если же она выходила из комнаты, то он держался там дня два, пока кто-нибудь, открыв окно, не проветривал.

Зинаида Ивановна умерла от рака пять лет назад. Пётр Макарыч не мог это никак пережить и впал в смертельную тоску. И в тоске переписал на Верку с её мужем свою квартиру с тем только резоном, что они будут о нём заботиться. Но они сдали его в приют для пожилых, откуда он тотчас убежал в Угрюмск. В Угрюмске же скитался по съёмным квартирам – слава богу, что московская пенсия исправно приходила ему на карточку.

В то время Пётр Макарыч непрестанно ходил по родне. Придёт, ему нальют чай, и он сидит с глубокомысленным видом, пока чай в его бокале не станет холодным, словно осенняя ночь. От этого всем становилось неудобно и ему, как умному человеку, начинали задавать умные вопросы.

Например, вот скажи, Пётр Макарыч, а отчего в мире такая большая несправедливость – у одних всё, а у других ничего? А он отвечал: ничего не поделаешь. Или: почему, Пётр Макарыч, тяжко жить на свете? А он: так всё устроено. Или же: за кого голосовать, Пётр Макарыч? А он: за кого скажут.

Однажды он приходил и к моим – отцу с матерью. И я как раз таки тоже был у них. Пётр Макарыч сел, ему налили чай, и он глубокомысленно и уныло молчал, как на поминах. Посидел так три часа и ушёл.

После же похорон Василия Макарыча он уехал опять в Москву. Там его опять запихнули в тот приют для пожилых, и где-то через год он в нём и преставился. Кремировали в Москве в 2017-м году.

Прошло два года и теперь уж его никто не вспоминает. Если же кто и вспомнит случайно, то говорит: да, Пётр Макарыч умный был мужик. А я вот так его и не понял: умный он был человек или беспросветный дурак.

Сноха

Если про сродников по Петру Макарычу, как я уже обмолвился, мне сказать больше нечего, то вот по Василию Макарычу – есть чего сказать. Эти родственники – его жена, сын и сын сына.

Жена его – Аделаида Прокоповна – бог знает, кем мне правильно по родне приходится, но так все в нашей семье официально называют её снохой. Снохой она была для моей прабабки, и та её так называла на людях. Поэтому и для всех остальных под словом «сноха» подразумевалась именно она.

Однако же в домашнем кругу, между собой, её звали иначе, и тому виной тоже была прабабка. Василий Макарыч обращался к жене ласкательно – Адя, а прабабка язвительно прибавила к этому букву «г». Так и получилось – Гадя, или для младшего поколения – тётя Гадя.

Тётя Гадя не из наших мест. Она из Украины, говорят, откуда-то из-под Харькова. Неизвестно каким псом её занесло в Угрюмск, но тут она так крепко вросла корнями, что хрен кому оторвать.

В молодости тётя Гадя работала машинисткой в газете «Угрюмская правда» и была видной женщиной. Мол, от ухажёров отбою не было, и наш бедный Василий Макарыч плёлся у них в самом хвосте. Замуж звал даже сам Поганюк-старший, бывший глава администрации Угрюмска, отец нынешнего главы администрации Угрюмска – Поганюка-младшего. Но она, цитирую с её собственных слов, «выбрала Ваську, потому что он обещал носить на руках». Уж не знаю, носил ли Василий Макарыч её на руках, или же откладывал, по возможности, на завтра, а вот вся родня до сих пор её переносит с трудом.

Как там было в советские времена, конечно, поросло быльём, но на моей памяти она вечно с кем-нибудь неистово враждовала по причине того, что все вокруг неё идиоты, паразиты и грешники, а она одна – умная, святая и бескорыстная женщина, которую легко обмануть. К слову, все только тем и занимались всю её жизнь – обманывали её и строили козни.

На что уж мои дед с бабкой никогда не лезли на рожон и во всём её ублажали, и те тоже умудрились её как-то «обмануть», стребовав с Василия Макарыча полугодовалый долг, который он взял до «завтра» и забыл. А моя мать случайно не заметила тётю Гадю в очереди у себя в мясном павильоне и попала в немилость так, что та потом целый месяц не разговаривала. И мне однажды досталось, потому что на Пасху она сказала мне «Христос воскрес», а я ответил: «Да хрен его знает». Тётя обиделась и назвала «хулителем, через которого чревовещуют бесы». Невзлюбила меня люто.

Тётя Гадя всей душой любит Бога и церковь. Или, вернее, церковь и Бога. А людей всей душой ненавидит. Чем-то она напоминает мне прабабку, не зря они, говорят, при встрече шипели друг на друга, как змеи. Коса нашла на камень. Сошлись в битве за правду воины добра и света.

Примечательно ещё и то, что тётя Гадя как член партии в прошлом была воинствующей атеисткой и после газеты «Угрюмская правда» работала даже на кафедре материализма и научного атеизма в нашем политехе, пока ту не закрыли в начале 90-х за ненадобностью. Вот уж, поистине, пути господни неисповедимы. Впрочем, они с Василием Макарычем два сапога пара, ведь и тот тоже менял пламенные убеждения с постоянством флюгера на железной крыше старинного здания Угрюмского суда на площади Ленина – куда ветер дует, туда и он мотыляется, противно скрипя ржавыми петлями.

И напоследок – самое главное. Аделаида Прокоповна вышла замуж за Василия Макарыча, будучи на одиннадцать лет старше его, и теперь ей за восемьдесят. Но она жива, здорова и молода душой, как Ленин и тот юный Октябрь, который впереди, и она уверенно смотрит в будущее.

Двоюродный дядя



Поделиться книгой:

На главную
Назад