Милые мои, дорогие

– Знаешь какой у него характер. Пристанет, не отвяжешься.

– Знаю, характерь не сахарь.

Необычно было слышать, как говорит Капа, смягчая слова мягким знаком по делу и без дела. Не вязался его густой голос с этой искаженной речью. И сам он внешне никак не подходил к своему говору. Хоть и невысокого роста, но плечистый и сильный из-за постоянного перетягивания тяжелого парома по металлическому тросу, с шершавыми руками больше похожими на лапы медведя, с лицом, обветренным и потемневшим от солнечных лучей, в шапке на голове зимой и летом, вид он имел достаточно суровый. В войну получил Капа тяжелую контузию после которой изменилась его речь, а многие посчитали что и разум, поэтому относились к нему на селе как человеку «с мякинкой». Способствовало этому еще и абсолютная безотказность Капы. В любое время дня и ночи стоило попросить его о помощи, и никто не разу не получил от него отказа.

– Капа, а ты был женат? – вроде как безразлично спросил Мишка, но чуткий Капа сразу понял, что это не пустой вопрос. Он помолчал. В темноте было слышно, как шумит Бурилка, издалека ветер приносил обрывки смеха и ребячьего разговора, лаяла на селе собака, и вода тихо плескалась около лодок, привязанных вдоль всего берега. Темное небо в облаках, через которые иногда просвечивали звезды, и выплывала и опять пряталась неполная луна, как будто, наклонилось на противоположенный берег и поглотило деревеньку, и только один дом, почти напротив переправы, со слабо освещенным окном, притягивал взгляд Мишки.

– Не быль. – ответил Капа, и Мишке показалось, что он тоже смотрит в сторону этого дома.

Но Капа затянулся самокруткой, и слабый огонек осветил его опущенное вниз лицо.

– И что, тебе никто не нравился?

– Почему не нравилься? Я же живой человекь.

– Расскажи! – требовательно попросил Мишка.

Капа задумался. Он затушил папироску и провел рукой по лицу, как будто стирая с него воспоминания.

– До войны это было. Была у Сарафановыхь дочка.

– У тетки Вари?

– Неть, у деда Степана. Все в платочке красненькомь ходила, почитай круглый годь. Бывало, издалека платочекь увижу, сердце так и зайдёться от радости. На лицо милая такая была, а уж работящая, никакой работы не боялась. Я все трусил ей признаться, а потом на сенокосе, на Горбанах косили, расхрабрился и сказаль ей.

– А она?

– Смутилась такь, глазки опустила, а потом говорить, что не иду я у нее из головы, а у самой слезки по щекамь. Капа помолчал.

– Стали мы с ней тайно встречаться.

– Ну. А дальше.

– Дальше… – Капа опять провел по лицу рукой и тяжело уронил ее на колени. – Утонула она.

– Как утонула. – ужаснулся Мишка.

– Воть здесь, на берегу, нашли ее платочекь красный и ботинки, а саму вынесла река на белые пески через два дня.

– Она что же сама утопилась?

– Сама. – горестно сказал Капа и вздохнул.

– Зачем?

– Позора испугалась.

– Какого позора?

– Просватана она была, жених у нее быль. Родители между собой договорились, её-то и не спрашивали. А она очень отца своего боялась. Такого крутого характера как у него за всю жизнь я людей не встречаль.

– Ну и что, сказала бы ему, что другого полюбила и делов-то.

– Эх, нельзя раньше было такь, позорь на семью. Осудили бы сельчане, а женихь прибиль бы и быль правь.

– Да как прибил-то?

– Так не её, меня прибиль бы. Боялась она этого очень, что схлестнёмся мы с нимь, до убийства дойдемь. На себя грех взяла, потому что выхода не было. Замуж за него она уже выйти не могла, а за меня отец не отдаль бы.

Мишка молчал. Потом дрогнувшим голосом сказал:

– Капа, ты уже больше никого не любил?

– Неть, никто мне кромя нее быль не нужень. Долго я мучилься, не могь её забыть. Всюду платочекь красненький мерещился. Потом война началась, ушель я на фронть, там уже не до любви было. В сорокь четвертомь попала наша рота подь артобстрель. Мы с другом Ванькой Сивым, фамилия у него такая была, под снаряд угодили. Разорвался он почти под ногами у меня. Врач в госпитале потом сказаль: «Редкий случай». Я как бы внутри взрыва быль. Меня землей засыпало, а Ваньку отбросило на несколько метров, ноги ему перебило, потом ампутировали, так он почитай без ног дополз до меня и откопаль. Очнулся я в госпитале, не слышу и не вижу, лежу в полной темноте. Думаль, все – так и буду помирать. Но ничего, отпустило. Врач сказаль, долго не дышаль под землей. С техь порь говорить сталь чудно и в ушах шумить, иногда ничего не слышу из-за шума. Когда с фронта вернулся, то о бабах уже не думаль. Кому я больной нужень? Воть, река моя баба. Вся жизнь около нее. А ты что интересуешься-то? Влюбился что ли?

– Скажешь тоже. – резко ответил Мишка.

– Дело хорошее, если с умомь.

Мишка поднялся со скамейки.

– Домой пора. – он протянул руку Капе, и мозолистая рука чуть дольше обычного задержала ее. Мишка уже исчез в темноте, когда Капа услышал:

– Капа, а как звали то ее?

– Марусей. – ответил старик, и взгляд свой он обратил к реке.

Глава 6

Прошедшим летом пошёл пятый год, как перебрался Анатолий с семьей жить в Пороги. Деревенька небольшая, всего пятнадцать домов вместе с домом Смирновых. Построил он дом сразу напротив переправы. Пока строился, заранее заказал Николаю Ивановичу мебель: табуретки, широкий сосновый стол, деревянный диван. Диван получился просто загляденье! Длиной около двух метров, с деревянной резной спинкой и округлыми подлокотниками. Покрасил его Николай Иванович в желтый цвет. Изготовил он еще сундук с выгнутой крышкой и металлическими кованными ручками по бокам. Сундук вместительный. Одному его с места не сдвинуть. Николай Иванович славится мастерством столяра на всю округу. В любом доме на селе и в Порогах, или в другой какой-либо деревне поблизости, везде стоит мебель, изготовленная Николаем Ивановичем. Это и столы, и табуретки, деревянные диваны, навесные резные полки под посуду. Но больше всего славятся его сундуки разных размеров и форм. Хозяйки украшают крышки внутри сундука красивыми картинками, которые специально собираются для этой цели или письмами особенно дорогими для семьи. Сделал Анатолий подарок для Полины на новоселье: купил шифоньер. Натурального светлого тона трехстворчатый гардероб, с маленьким мутным оконцем на первой узкой створке. Привезли шкаф из райцентра. Вчетвером с трудом погрузили его на телегу, доставили до дома, а там опять еле втащили в комнату.

– Тяжелый, собака! – признали мужики после того, как втиснули его в простенок, потому что место выбирали так, чтобы шкаф стоял на виду. Потом сели напротив и оценили.

– Вот же стали делать! Любо-дорого посмотреть!

– А удобно-то как. – радостно говорила Поля. – Вьюженька, мы теперь все платья и кофты на вешалки повесим, папкин пиджак и рубашки тоже.

– Мама, а вешалок то нет.

– Так и ладно, купим. Правда опять в райцентр ехать придется. – Она с укором посмотрела на Анатолия.

– Ох. Голова садовая. – ругает себя Анатолий. – Я ведь и не догадался про эти ваши вешалки.

Мужики сидят, ждут. Наконец, спохватившись, направилась Поля в сени, а вернувшись, поставила перед ними бутылку водки.

– Вот спасибо, хозяюшка, уважила.

Они ушли, а Смирновы с гордостью осмотрелись вокруг. Дом большой и светлый с отдельной кухонькой и двумя печками. Большую часть дома занимала общая комната, окна которой выходили на реку. Были еще две маленькие комнатушки, отгороженные от общей комнаты тонкими стенами. Одна комната была занята Вьюгой, в другой жил Серёжка, а после того как он уехал учиться, перебрались туда родители. Дверные проёмы закрывали цветастые занавесы. Дверь была одна – входная. Поля расстаралась и навела такую красоту в доме, что глаз не оторвать: на окнах повесила белые, искусно вышитые, занавески, по низу кроватей струной натянула кипенные подзоры. Белыми лебедями стояли подушки под ажурными накидками, на столе скатерть, пол устлан половиками, в углу комнаты у окна на низкой скамеечке в деревянной кадушке раскинул широкие листья фикус. Два портрета в рамочках Поли и Анатолия висели в правом углу. Все те же часы-ходики достоверно отстукивали время. Из просторных сеней можно было выйти по переходу во двор, где мычала и хрюкала домашняя живность: корова, лошадь, поросята, куры и кролики, там же во дворе был сеновал – все под одной крышей. Для деревенских нужд выделил колхоз коняшку и определил его на постой к Анатолию. Звали коня Дубок. Анатолий коня берег, ни разу не ударил его и не обидел. Если что-то надо было от коня, то Анатолий объяснял ему задачу. И конь делал все, о чем его просил хозяин. Удивлялись деревенские мужики, неужели понимает скотина человеческую речь. «Понимает» – уверенно говорил Анатолий. Каждый день, круто посолив кусок хлеба, приносил он Дубку угощение. А конь фыркал, высоко поднимал верхнюю губу и осторожно брал хлеб. Съедал и шумно обнюхивал руку Анатолия в надежде получить еще добавку.

Когда переезжали в новый дом, забрали с собой и Дедку. Получилось все само собой, без лишних разговоров. Вечером отвез Анатолий Полю с детьми в Пороги, а сам рано утром вернулся на хутор за оставшимися вещами. Серёжка помогал ему укладывать на телегу скарб, и хоть было его не много, провозился Анатолий почти до вечера. Дедка сидел на скамейке у своего дома и безучастно смотрел на переезд соседей. С недавних пор стала болеть у него нога, ходить старику было тяжело, осознание беспомощности и надвигающегося одиночества сильно изменило его. Все больше он молчал. Взгляд когда-то живых глаз стал тусклым и слезливым. Анатолий сделал последнюю ходку, подошел к старику и сел рядом. Помолчали.

– Ну, Дедка, поехали. Вещи завтра заберем.

Старик не успел опомниться, как мужчина встал, легко подхватил Дедку на руки и отнес на телегу.

– Толя, ты чего?

Анатолий ничего не ответил, а Дубок уже тронулся, потянув телегу к большой дороге.

– С нами жить будешь. – твердо сказал Анатолий после непродолжительной паузы.

– А Поля?

– Она и велела тебя привезти. Сказала, без Дедки не возвращайся. – с улыбкой ответил мужчина, шагая рядом с телегой и погоняя лошадку.

С тех пор стали жить одной семьей, деда они любили и принимали за «своего», и то что он был им не родной не имело никакого значения. Выделили Дедке место на печке, сам он уже забираться не мог, но Анатолий и повзрослевший Серёжка легко подсаживали и по первому зову снимали Дедку. Он уже разменял девятый десяток. Тихо и спокойно доживал свой век в доме Анатолия. Заботливая Поля приучила всех, что в первую очередь вспомнить надо о старике: за столом или во время еды или просто оказать какую-то услугу. Любил дед поговорить, столько историй знал, что и за вечер не переслушаешь. Зимними вечерами при свете керосиновой лампы собирались у стола, каждый был занят своим делом, а старик уходил сам и уводил домочадцев в прошлое.

– Вот я человек лесной, почитай нигде и не был, кромя своего хутора, да райцентра, однако слышал историю, как пить дать, правдивую, потому что придумать такое не моги.

Сидели, слушали и посмеивались. И если Дедка умел рассказывать небылицы, то Поля была большой мастерицей в рукоделии, шила, вышивала и вязала крючком, и всему, что умела, научила Вьюгу. И теперь уже Поля советовалась с дочкой как лучше и что красивее. Вот и сейчас, субботним днем, сидели Поля и Вьюга за столом напротив друг друга. Поля вышивала гладью воротничок на школьное платье дочки, а Вьюга составляла выкройку для нового платья. Здесь же за столом Дедка попивал чаек из блестящего самовара, уж очень он любил этот душистый чай. Анатолий, расположился у печки и вязал мережу. Сильными пальцами тянет он льняную бечевку и стягивает ее в узлы, заплетает ячейки, работает сноровисто и быстро. Спрос на мережи большой. В каждом дворе висят они, дожидаясь, когда хозяйская рука запустит их в реку. Ставят сразу по две или три мережи, и тогда возрастает вероятность хорошего улова. У каждого рыбака свои любимые места, а река так глубока и широка, что все распределяются ни в обиду кому-то. Самые крепкие и ладные мережи получаются у Анатолия, поэтому заказов хоть отбавляй. Пусть и небольшие деньги, но Анатолий не отказывается от такого заработка. Серёжка поступил в военное училище и уже перешел на третий курс. Деньги всегда нужны, семья большая. Заработать можно, только не ленись. Анатолий и не знает, что это такое – лень. Всегда в любое время года он при деле. Помимо того, что работает он все так же в леспромхозе, зимой заготавливает дрова, летом и осенью собирают всей семьей ягоды и грибы, сдает в заготконтору, и конечно же охотится, да и как не охотиться, вокруг леса и живности в них великое множество.

Больше всего любит Анатолий ходить на глухаря, за это и прозвали его на деревне Мошником. Охота на глухаря по силам только опытному и выносливому охотнику. Научил его этому промыслу дед. Ранней весной, еще лежат остатки снега, на которых видны характерные следы танцующего глухаря. Это самое время для глухариной охоты. С вечера уходит Анатолий в лес на токовище. Издалека определяет, на какое дерево слетаются петухи. Потом отходит от этого места на километр и дожидается в укромном месте первых лучей солнца, пока не прокричит на моховом болоте журавль. И только тогда начинает Анатолий тихо, чтобы не дай бог, не хрустнула ветка под ногой охотника, подбираться к поющему глухарю. Песня его слышна за двести метров в округе, поет её мошник в два приема. Первая песня на дереве – глухая, как будто распевается птица, а потом второе колено, основное длинное и замысловатое уже на земле. И тогда особенно надо быть осторожным. Крадется Анатолий от дерева к дереву, потому что как только слетят глухари на землю и затокуют, слышать ничего не слышат, но видят все, что происходит вокруг. Поют петухи, чертят по земле крылом, танцуют с упоением, высоко задирают голову с красным оперением над глазами. А самочка перелетает с ветки на ветку, привлекая их внимание, потом спустится недалеко от того места, где токуют глухари, заквохчет и покажет себя во всей красе. Вот тут-то, подобравшись поближе, делает выстрел Анатолий, бьет только одну птицу. Целится так, чтобы разлетевшаяся дробь не подранила самку. И если глухаря Анатолий щадит, то утки добывает много, ну и лосятина, куда ж без нее! В общем, охотник он знатный, и рыбак известный. Рыба на столе не переводится, и какая рыба! Вернется рано утром с реки, а в ведре подлещики чешуей переливаются, и щучки зубы скалят, плотвица трепыхается. Что себе отберет, остальное одиноким старухам раздаст.

– Завтра пойдем на болото за клюквой. – сказал Анатолий.

– Можно я с собой Маринку возьму?

– Бери, чем больше народу, тем веселее.

– Сейчас я к ней схожу. – Вьюга заторопилась с выкройкой.

– Кисленького сейчас хорошо бы. – Дедка наливает еще стакан чаю. Ты Поля сразу морсика нам навари.

– Ага. – соглашается Поля.

– И студню побольше! Так студню хочется!

Поля смеется:

– Как ловко ты с морса на студень перескочил.

– Так это самая лучшая еда для нас – стариков. Уж как ты варишь студень из лосятины, так никакого птичьего молока не надо!

– Дедка, придет время, и мы птичье молоко будем чуть ли не каждый день есть. Говорят, конфеты такие уже появились. Даже не представляю, какие они будут на вкус. – Вьюга отрывает свой взгляд от выкройки и мечтательно смотрит на старика.

– Какими будут, говоришь? Знамо какими – сладкими и мягкими, и по размеру малюсенькими такими, вот чуть больше моего ногтя! – и Дедка показывает Вьюге на ноготь большого пальца.

– Почему? – спрашивает она.

– Так известно почему, чтоб сразу не налопались, ведь птичье молоко! Надо есть помаленьку, и стоить, наверное, будут за кило как две бутылки водки!

– Поживем – увидим. – говорит Поля.

– А что со студнем то?

– Сварю я тебе студень, вот сходим за клюквой и сварю.

Глава 7

Клюкву начинали брать только в конце сентября. Это было общее правило – за неспелой ягодой не ходить. На болото выдвигались семьями. Собирали мешками и сдавали в заготконтору. За сезон можно было хорошие деньги заработать. Анатолий водил семью на дальнее болото. Рано утром сажал он всех домочадцев, кроме Дедки, на телегу и вез на хутор. Оттуда уходили на болото. Хуторской дом он сохранил и поддерживал в нем порядок, но использовал только как охотничий дом. Хранил там силки и капканы, всякий рыбный и охотский инвентарь, приходил туда перед тем, как идти на охоту, снаряжался и уходил, возвращался с дичью, щипал и разделывал, домой нес уже готовое мясо. Посещал хутор даже если не было надобности, просто проверить порядки. Поля относилась к этой прихоти мужа с пониманием, не упрекала. Тянуло его в эти родные и любимые места с детства. Дом достался ему от деда Нилы, и хоть вырос он на селе, но после женитьбы жил на хуторе. Дед учил его охотиться, приучал к лесу. Все ягодные и грибные места, все звериные тропы вокруг хутора знал Анатолий. Леса не боялся, бывало, что плутал, но к дому всегда выходил безошибочно.

– Воды в этом году много, надо будет вещи сухие на запас взять. – говорит Поля Вьюге.

– Вещи возьми на всякий случай, только поведу вас на Малую Лягу, там любой год сухо. А воды действительно много, река-то как разошлась, не каждую весну так берега поднимает.

Анатолий оторвал взгляд от работы и посмотрел на жену и дочь. Как хорошо помнит он то время, когда Поля была такой же девчонкой, как Вьюга сейчас. Как заприметил её ещё в том нежном возрасте, но виду не показывал, ведь был старше Полины на пять лет. Вьюга не похожа на мать внешне, а от отца взяла только рост. А вот характер у дочери все-таки от матери. Такая же рассудительная. Вспомнил Анатолий, как уставший и покрытый пылью с головы до ног, вошел он в село жарким летним днем. Больше тридцати километров отмаршировал по лесной дороге до дома. Два дня добирался. Когда вошел в село, то встреченные на пути женщины, обнимали и плакали, кричали ребятишкам: «Бегите скорее к Смирновым, Толя с фронта вернулся! Толя живой!» И хватались бабы натруженными руками за поседевшие головы и голосили: «А мой-то сыночек в сорок втором …» Надрывалось сердце солдата, подступал ком к горлу, но что тут скажешь! Чем поможешь! А в стороне у покосившегося заборчика стояла Поля, смотрела на Анатолия и улыбалась. Так радостно, так чисто! По дороге уже бежала мать, раскинув руки с перекошенным от крика лицом, упала она на руки сына и обмякла. Подхватил ее Анатолий почти невесомую, такую легкую, как будто все силы и соки жизненные высохли в ней за четыре года войны. И широко шагая, понес солдат мать домой. На следующий день, после обеда перебрался он на лодке через реку, одернул гимнастерку и пошел узкой дорожкой к самому крайнему дому в деревне. Залаяла собака и на широкое крыльцо вышла тетка Катя.

– Гостей принимаете.

– Толя, – тетя Катя обнимает его, целует. – Какой мужик стал! Высоченный- то какой!

– Нет, тетя Катя, это вы росту убавили.

– Как не убавить-то Толя, столько всего пережили. Да что мы, тебе сколько досталось, такую войну прошел! Толя, пойдем в дом. – Она снова обнимает его.

А там у окна стоит Полина и опять улыбается так, как будто только вышел Анатолий и уже вернулся. Как будто не было этих тяжелых лет, и расстались они вчера. Помнил Анатолий каждое слово, что сказал он в тот день, сидя за столом напротив Поли.

Начал он так:

– Поля выходи за меня замуж. Столько времени мы уже потеряли из-за этой войны, что толку ходить мне вокруг да около. Никто мне кроме тебя не нужен, я выжил, наверное, потому что очень хотел вернуться к тебе. Я приду завтра за ответом. – Он замолчал и поднял глаза на Полю, пока говорил, смотрел в пол, боялся увидеть отказ на ее лице.

– Зачем завтра, я и сегодня знаю ответ. – просто сказала она. Не надо было слов, Анатолий всё понял и так. Провёл он широкой рукой по голове, взъерошил волосы, вздохнул с облегчением. Потом поднялся из-за стола, встала и Поля. Подошёл к ней и прошептал: «Спасибо» До сих пор, вспоминая тот разговор, он не может объяснить себе, зачем сказал так. Вырвалось само, и как птица полетело вперед, а вслед полетели и Анатолий с Полиной. Как счастливые ласточки ранней весной лепят свое гнездо, взмывая в ясное небо, так и Анатолий с Полиной с первых дней совместной жизни строили свое гнездо с радостью. Разумная и хозяйственная Поля как-то незаметно подчинила себе Анатолия, он принял это положение вещей спокойно. Никогда он с ней не спорил, а если высказывал свое мнение, то Поля прислушивалась и уступала. Благодарил Анатолий судьбу за Полю и за ту жизнь, которой они с ней жили. Если бы спросили его, что такое любовь, то даже отвечать не стал бы он. Не знал ответа, а вот «спасибо», которое сказал он, измученный войной солдат, девушке, одним только взглядом ответившей, что согласна прожить с ним всю жизнь и благодарна ему за то, что будет у них семья, вот это слово и выражает весь смысл его жизни с Полей.

Убежала к Маринке Вьюга. Дедка сидел у окна задумавшись. Поля хлопотала на кухне, а Анатолий вышел на улицу, закурил и увидел реку, лес на том берегу, село, переправу, кусты, деревья, небо. И так захотелось ему, чтобы все, что его окружает, жило вечно, ведь только здесь на этой земле можно быть таким счастливым. Спасибо!

Глава 8

Может сложиться впечатление, что в сельской школе дети учились не совсем усердно, а учителя преподавали поверхностно. И это будет большим заблуждением. Именно в сельской школе преподавание велось на высоком уровне, ведь уровень своих знаний сельские учителя постоянной повышали и делали они это добросовестно в перерывах между уходом за скотиной, сенокосом, обработкой огородов и другими крестьянским заботами. Жизнь в школе кипела. Помимо уроков, дети посещали факультативы, регулярно устраивали диспуты, справляли весело праздники. Были кружки рукоделия и танцев, был драмкружок и футбольная секция. Зимой все дружно катались на лыжах. Кто с кем дружил, и как проводил свободное время, скрыть было нельзя. Каждый год восьмиклассникам и только им, Мария Яковлевна устраивала беседу по душам. Делала она это на классном часе.

– Милые мои, дорогие, сегодня хочу поговорить с вами на очень важную и деликатную тему. Разговор этот приурочен к празднику, который мы с вами будем встречать через неделю: сорок восьмую годовщину Великой Октябрьской революции. О проведении праздника поговорим позже, а сейчас обсудим моральный облик советского человека.

– Ку-ку! – раздался приглушенный возглас, и весь класс засмеялся.

– Я сейчас кому-то покукую! – Альбина Алексеевна красная как кумач с возмущением стучит по парте.

– Милые мои, дорогие, вы видите сейчас самый яркий пример аморального поведения. Два учителя перед вами, а вам смешно. Вы, наверное, и к моральному облику относитесь шутя, а зря. Моральный облик советского человека – это облик высокодуховного, всесторонне развитого и культурного человека. Школа делает всё для того, чтобы воспитать в вас дух патриотизма и любви к Родине, а без этого нельзя быть достойным гражданином нашего общества и построить крепкую советскую семью. Правильно, Альбина Алексеевна? Мария Яковлевна смотрит на нее и видит, как та опять покрывается красными пятнами и уже заносит руку, чтобы стукнуть по парте.

– Краснов! – с возмущением прикрикнула Альбина Алексеевна. – Встань из-за парты.