Сертификат

Мне казалось, что теперь она накинется на меня и будет абсолютно безудержной в своём порыве, однако и тут я просчитался. Да, она стала смелее, и целовалась отлично! И всё же всё могло остаться именно так, на этом уровне. Я легонько потянул её в комнату, моя визави затушевалась, поджав нижнюю губу. Торопиться было некуда, выбор – за ней. Уткнувшись в пульсирующую вену женской шеи, я замер, ожидая.

Почувствовав, что она стаскивает с моих плеч халат, я не без облегчения поднял голову и поцеловал её, обняв руками лицо.

– Ты точно этого хочешь? – прошептала она в поцелуй.

Никто никогда на этой работе не задавал этот вопрос таким серьёзным тоном и с предоставлением права выбора.

Осторожно взяв Татьяну за запястье правой руки, я поцеловал её ладонь, проведя мокрую короткую дорожку поперёк всех линий, и, не отрывая взгляда от смущённого лица, положил левую женскую ладонь себе на повязку.

– Чувствуешь? – спросил я, глядя прямо в распахнутые глаза.

На щеках гостьи вспыхнул румянец, и улыбка невольно растянула мои губы. Вообще-то улыбка могла испортить этот момент, однако судя по всему она получилась такой, какая не отпугнула и не сбавила напряжения между нами.

Татьяна мягко сбросила мои пальцы со своей правой руки и скользнула ими по животу под повязку, жарко целуя мои ключицы и грудь…

Конечно, мне было приятно, глупо отрицать очевидное: я запрокинул голову и застонал в блаженстве. И всё же инициативу терять не стоило. Я помнил, зачем мне это нужно: чужое возрождение. Возможно, что тогда во мне заговорил комплекс Бога или чрезмерное самомнение, однако я был уверен, что только мне это под силу.

Расстегнув молнию на спине платья, я помог ей снять его и увлёк Татьяну на кровать.

Есть много невербальных знаков того, что женщина не готовилась к сексу. И все они были у Татьяны. Нижнее бельё было не новым, хлопчатобумажные бежевые трусики и гладкий белый бюстгальтер было не то, к чему я привык. Педикюр отсутствовал. Ноги были выбриты, но очень небрежно, явно неохотно и только потому, что она надела платье. Конечно, я люблю ухоженных женщин, с ними очень легко и приятно. Я даже знаю, почему. Они тогда становятся обезличенными, словно манекенами, без своего запаха и особенностей. С ними очень легко, так как не надо волноваться задеть ту или иную жировую складку. С эстетической точки зрения тоже всё было отлично.

Татьяна же была иной. И мне следовало считаться с этим. Она пахла фруктами, хлебом и землей, это был именно её запах, а не парфюм. Её тело не скрывало трёх беременностей, мягкие складочки на животе и боках было не замаскировать, она вся была нежной, и очень податливой. Она очень чутко и благодарно реагировала на мои прикосновения, такая искренняя реакция заводила меня. Мне хотелось подарить этой женщине счастье. Пусть ненадолго.

С ней было просто: она деликатно направляла меня, и это здорово помогало. Однако, когда я хотел спуститься вниз, её руки крепко удержали меня от этого. Для неё это было слишком личным, я это принял.

Сложно сказать, кто больше получил удовольствия, так как незаметно для себя я растворился в ней.

Однозначно нам обоим было хорошо.

И всё же потом, когда она лежала у меня на плече, приводя дыхание в порядок, она расплакалась. Я не останавливал этот всплеск эмоций, только прижимал к себе и ласково гладил по голове и спине. Кто я такой, чтобы лишать её радости очищения? Она держалась год, чтобы выплакаться вволю. Год! А может дольше?

– Мне надо умыться, – Татьяна явно нехотя стала подниматься на локтях и, мазнув губами по моей скуле, отвела глаза.

Не согласиться было трудно: тушь почти вся размазалась.

Нетвёрдой походкой она прошла в ванную, сначала заперлась, но потом, поняв нелепость такого поступка, открыла замок.

Её долго не было, и я только гадал, как хорошо, наверно, быть в ванной столько, сколько тебе хочется, а не сколько надо, когда тебя никто не окликает и не просит освободить помещение.

И всё же я вошёл к ней. Татьяна стояла под струями горячей воды в душевой кабине и чуть не засыпала, прислонившись лбом к стене.

Она не стала останавливать меня, когда я открыл дверцу. Не уверен, что мои шаги были ей слышны.

Я вошёл и обнял её сзади, крепко прижимая к себе, поцеловал в круглое плечо. Допускаю, что стороны это наверно выглядело дёшево и театрально, но это было так, как я того хотел. А меня никто не смеет назвать дешёвкой.

Секс в душе явно был ей в новинку, поэтому я был максимально деликатен.

– Мне пора, – выдохнула она, уткнувшись мне в грудь после того, как пришла в себя.

– Хорошо, – кивнул я, убирая мокрые волосы с её плеч.

Волосы высушены феном, немудрёное серое платье надето на свою хозяйку, молния застёгнута, такси вызвано мной. За дверью номера она коротко обняла меня за плечи и сказала: "Спасибо! Огромное тебе спасибо!".

Я не стал провожать её, это было запрещено правилами, поэтому наше прощание прошло у лестницы вниз. Громкая музыка и визги женщин вернули её в реальность, но она теперь не боялась этого. Татьяна была спокойна, немного смущена. На часах было 3.36, когда мы вышли из номера. Несмотря на то, что сертификат позволял остаться на всю ночь, ей явно претила мысль оставаться здесь дольше.

Я был уверен, что больше не увижу эту странную гостью.

Иногда я думал о ней, вспоминая среди вереницы дней и людей, особенно искренний румянец и красивую улыбку.

Глава 2

Каково же было моё изумление, когда через три недели я увидел её снова. За тем же столиком. И снова с чашкой чая, зажатой обеими руками. Разве что поза была не такой напряжённой.

– Привет! – сказал я. – Ещё сертификат?

Татьяна покраснела.

– Привет! Нет. Я просто пришла.

– Ты ведь знаешь, что это не мой столик? – она недоумённо посмотрела на меня. – Я не обслуживаю эти столики – я махнул рукой, очерчивая границу своего влияния. Тогда был форс-мажор.

– Понятно, – улыбнулась Татьяна. – Но я пришла к тебе. Я… Я записалась.

Этого от неё я не ожидал. Я видел свою "разнарядку", но и подумать не мог, что Татьяна, забронировавшая время с 12 до 3 ночи – это та самая Татьяна.

Разочарование навалилось мне на спину. Мне почему-то было важно думать, что чудо уже произошло, что Я совершил чудо! И что эта женщина не такая как остальные. Я был уверен, что ничем не выдал своих мыслей, однако Татьяна очень внимательно и серьёзно посмотрела на меня и сказала.

– Я до последнего думала, что не приду. И безвозвратный аванс тут не играл роли.

До 12 часов оставалось ещё полчаса, поэтому я не мог задерживаться у чужого столика. Лёшку, разумеется, уволили, хотя из-за того, как он умудрился "договориться " с Машей, он проработал ещё полторы недели, но потом окончательно всё испортил, принеся героин в заведение. Я не ханжа. Очень трудно быть в хорошем настроении и тонусе, когда того требуют обстоятельства, но это наша работа. Не лучше и не хуже других. Конечно, моральная часть не может не вызвать сомнений, однако всё же это профессия. И я отношусь к ней серьёзно. Я пока не знаю, кем бы хотел стать. Вот Макс другое дело. Он не только искусный бармен, но и отличный фотограф. И его мечта – стать фотокорреспондентом National Geographic. И он делает всё, чтобы стать лучше. Я его уважаю за это. И он действительно хороший человек, надёжный. Про его привлекательность я предпочитаю не думать: очень отвлекает.

На работе нам не запрещено разговаривать, но так как обычно народу много, то это не приветствуется: гостьи не должны отвлекаться. Поэтому наши фразы всегда короткие и по делу. Подавая мне коктейли на поднос, Макс спросил.

– Она уже была, да?

Память у него была натренирована.

– Да.

– К тебе? – громче, чем нужно прокричал Макс, и его взгляд стал… ревнивым?

Я кивнул.

В 12 часов, дождавшись напоминания от хозяйки зала, я поднялся наверх. Комната была та же. Я не знал, чего ждать, пошёл в душ.

Когда я вышел, облачённый в фирменный бардовый махровый халат, Татьяна уже сидела на диване, как в прошлый раз. На столике стоял чай и десерт.

Она приветливо и смущённо улыбнулась.

Я двинулся было к ней на диван, но в последний момент, видя, как дёрнулись её желваки, сел в кресло рядом.

Было видно, что в этот раз она готовилась к нашей встрече. Волосы были хоть и не покрашены, но профессионально уложены, закрытое платье нежно-голубого цвета было чуть ниже колен, серебряные украшения были другими, тоже необычными. На щеках чётче выделялись скулы – она явно стала следить за питанием. Мне были лестны такие перемены.

Под моим откровенным изучающим взглядом на её щеках вспыхнул румянец.

Татьяна убрала локон за ухо и попросила:

– Прости, ты можешь меня выслушать?

– До 3 ночи я весь твой, – мягко улыбнулся я. – Но не поверю, что у тебя некому поплакаться.

Я специально пожурил её: никак не мог понять, зачем она пришла? Первое, что пришло на ум – мысль об её испорченности, уже не подтвердилась. Второе пока было в силе: неужели она решила меня спасти и наставить так сказать на путь истинный?

Невольно я скрестил руки на груди. Татьяна бросила быстрый взгляд в ответ на это движение, и мне пришлось исправить ошибку: взять в руки чашку.

Татьяна снова поблагодарила за ту ночь, рассказывала про детей, споры с матерью и свекровью, коллег, удручающее состояние мужа-овоща.

– Ты знаешь, – судя по тому, как она задержала дыхание это было самым важным во всей какофонии новостей, – Я… я так устала. Устала от него, понимаешь? Я люблю его, но теперь это не он. Есть возможность на месяц отвезти его в госпиталь, на реабилитацию, но что они смогут? Это просто передышка для меня. Но я… Я скажу это. Только тебе. Я очень устала. Я хочу, чтобы он ушёл. Понимаешь? Мне всё время кажется, что мой муж умер тогда, год назад, а его место занял живой труп, к которому я уже просто не могу относиться иначе как… как… как к ненужному подарку, который совесть мучает выбросить.

Татьяна запнулась, сжалась, очевидно, ожидая от меня «удара плетью» и осуждения.

– Я ужасна, да? – наконец напрямую спросила она, не выдержав моей нарочно взятой паузы. – Ведь он обеспечивал нас с детьми все эти годы, а когда стал бессильным, то я словно выбрасываю его… Я буду гореть в аду за это?

– Ты так говоришь, словно ты заставляла его заботиться о тебе и ВАШИХ детях. Ужасна ли ты? Нет. Понятны ли твои чувства? Вполне. Ты ведь человек, а не робот. Гореть в аду? Ты серьёзно? – я постарался вложить в свой голос максимум иронии и сарказма. Не знаю, что она там себе выдумала, но я же помню её «исповеди»: они всё решали с мужем сообща, в их маленьком мире царил порядок и взаимопонимание.

– Я всё равно думаю иначе, Саш, – печальный смешок и потупленный взгляд. – Мне кажется, что я… Я – падшая женщина. Приличные женщины так себя не ведут.

– А что плохого в том, чтобы быть неприличной? В прошлый раз это доставило тебе… и мне много удовольствия…

Татьяна вскинула на меня глаза, чуть задержав дыхание. Неужели она всё это время думала, что я притворялся?

– Я не стонаю ТАК для клиентов, – понизив голос, заверил её я.

Моя собеседница закрыла рот ладонью, не веря в услышанное: смесь недоверия, радости и смущения преобразили женское лицо, сделав его моложе. Она закусила нижнюю губу, было видно, что сильно, чуть не до крови.

И опять это странное чувство овладело мной. Без всяких стимуляторов, которые есть в каждом нашем номере, без порочных мыслей, без усилий, я ощутил желание. Со мной такое было впервые. Я сел на пол у её колен, взял из рук чашку и поставил на столик. Она вспыхнула, глаза с волнением смотрели на меня. Чашка была последним рубежом. Вторая моя догадка о причине, побудившей её прийти сюда снова, заплатить за время со мной, потерпела поражение.

На третьем месте довольно унизительно маячила мысль о том, что мне в прошлый раз не удалось дать ей тот рай, о котором она грезила. Каждая женщина грезит о чём-то подобном. А может она просто банально хочет физической разрядки? В отношения с тем же коллегой на работе – о да, я помню, что она рассказывала – Татьяна не может вступить по этическим причинам, ведь это будет официальная измена. А я… А что я? Я – оплаченная игрушка, за измену я не сойду. Это показалось мне настолько логичным, простым и изящным, что я даже с облегчением вздохнул.

– Ты вольна чувствовать, что угодно, – сказал я, надеясь, что это не прозвучит очень уж банально. – Я не имею права осуждать тебя. А Ты осуждаешь меня?

Я всё ещё сидел у её ног и не прикасался. Мы оба знали, зачем держится эта пауза и расстояние. Женское дыхание участилось, стало глубже: сердце явно начинало бешено биться.

– Не понимаю, – поправила она. – Я скорее не понимаю тебя. В прошлый раз я думала, что профессия как твоя – это очень постыдно. Однако… Ты тогда заставил меня почувствовать себя живой. И это оказалось очень страшно. Как-то после душа я стояла у зеркала и вдруг провела пальцами по своим плечам. Я никогда раньше так не делала. До тебя. Мне стало стыдно. Я оказалась не готова к тому вихрю эмоций и своих личных желаний, которые пробудились во мне после той ночи. Нет, я не говорю о… – она очень мило запнулась. – о сексе. Нет, ты не подумай, он был чудесен! Просто… Я не была готова к такому. К тому, что я думаю о себе. О том, чего бы мне хотелось. И я не знаю, что мне с этим теперь делать.

– И ты пришла с этим ко мне? Мне кажется, что тут нужен психолог.

– Да, ты прав, – она прижала пальцы к пухлым губам. – И я понимаю, как это выглядит со стороны! Я… ведь купила это время с тобой. Ужасно так звучит, никак не могу свыкнуться с этой мыслью. Мне очень стыдно за это. Прости меня, пожалуйста! Мне всё время кажется, что это должно быть унизительно для тебя. Не подумай, пожалуйста, что я вижу в тебе вещь! Нет! И ты прав. Надо заплатить психологу, но я пока не готова. Ведь к нему надо будет ходить регулярно, значит, заняться своими тараканами вплотную, а мне… Мне жаль времени на себя, понимаешь? Столько дел, столько людей, которые рассчитывают на меня, ждут от меня, помощи, поддержки, любви, одобрения. И я боюсь их подвести. Не знаю, насколько хватит моих сил, но разве я могу их подвести?

Я не был уверен, нужен ли ей мой ответ. Я сам запутался, растерялся. И мне кажется, что все эти вопросы Татьяна задавала сама себе, озвучивая вязкие мысли снова и снова. Она тонула в них, тщетно пыталась выбраться, используя старые методы, а они не работали. Единственное, чем я мог помочь ей, так это остановить поток самобичевания.

Я протянул руку к лицу собеседницы и провёл пальцами по щеке, затем почти невесомо погладил нижнюю губу большим пальцем.

Её зрачки… Снова большие, манящие. Они завораживали меня.

Встав на ноги, я уверенно потянул Татьяну за собой, повёл к кровати.

Она, рвано выдохнув, повиновалась.

– Я… Я пришла не…

– Шшшшш, – прошептал я. – Я слушал тебя очень внимательно. Теперь – твоя очередь.

Как и в прошлый раз, я наклонился к ней, ожидая первого шага.

В этот раз она медлила, сжимая мои руки в своих и поглаживая пальцы.

– Ответь мне на один вопрос, – насмешливо попросил я. Татьяна взволнованно подняла на меня глаза. – Как такое может быть: у тебя трое детей, а ты так смущаешься, когда речь заходит о процессе, который к ним привёл. Ты так играешь со мной?

– Но это же очень личное. Разве нет? Кроме мужа у меня никого никогда не было. До тебя. И я ни с кем никогда такие вопросы не обсуждала. Поэтому…

– Что ты хочешь сейчас? – спросил я.

– Не знаю, – беспомощно улыбнулась она. – У меня в голове столько всего, что я ничего не понимаю.

– Тогда я буду сегодня решать за тебя. – предупредил я. – Раздевайся!

Я приказал ей это тихо и очень твёрдо. Татьяна облизнула губы и повиновалась. Комплект нижнего белья был явно новым, белым, кружевным. Она была в чулках и поясе к ним: сколько сюрпризов! Она неловко прикрыла руками мягкий живот и отвела взгляд.

Я откинул одеяло на кровати и мягко подтолкнул её. Татьяна, чуть дрожа, легла.

– Хорошая девочка, – похвалил я тихим грудным голосом, проведя широкой ладонью по пышным бёдрам, ухватил чулки и медленно стянул каждый их них, заставив женщину подо мной неровно выдыхать при каждом моём прикосновении. Педикюр. – Умница.

Преодолев своё желание немедленно приступить к главному, я накрыл Татьяну одеялом и лёг рядом.

Она закрыла лицо руками и, усмехнувшись, покачала головой, словно не веря в происходящее.

Я подпёр голову рукой и, лёжа на боку, выжидал. Да, я сказал, что сегодня буду решать я, однако из головы всё не шли её слова о том, что она недавно задумалась о своих желаниях. Слишком будет просто управлять ею, она ждёт этого, для неё это – зона комфорта.

Татьяна отняла руки от лица и расслабленно откинулась на подушку.

– Как же хорошо. Как тихо.

– Ты можешь поспать. Я разбужу тебя.

Она развернулась ко мне и замерла.

– Очень жаль, – вдруг невпопад сказала Татьяна, – что тут нет окна. Я люблю большие окна, через которые льётся утренний свет. Он напоминает о том, что в этой жизни хорошее обязательно возьмёт верх.