Лариса, не выпуская из руки стакан, стала бегать по кругу.
– Что ты делаешь?
– Как что? Представляю, как дети здесь играли в догонялки! Смотри! Так они носились тут, – и она стала бегать еще быстрее, – А это было препятствие! – и она с разбегу перепрыгнула открытую дверцу тумбочки, – Твоя очередь!
– Нет, я не настолько дурной – бегать по комнате, как маленький! – нахмурившись Роджер подпер стену.
– Да не бойся ты! Слабак что ли? – расмеялась Лариса, подходя к брату, – Передаю эстафету! – и она протянула ему стакан.
Роджер взял стакан и, пробежав два круга по комнате мелкой трусцой, попытался перепрыгнуть через дверцу, но зацепился ногой и упал на живот. Лариса рассмеялась:
– Какой же ты неуклюжий! Папе бы тоже понравилось!
Но Роджер не смеялся. Он попытался встать, но его голова кружилась, и ноги не слушались.
– Лара, – обратился он к сестре, – помоги встать.
– А сам ты теперь не можешь? Перетрудился?
– Мне больно.
Лара медленно подошла к брату и помогла ему подняться. На груди Роджера краснело пятно. Лариса оторопела:
– Ро, это что еще? – она много слышала о том, как ранятся стеклом, сама была ранена не раз и умела оказывать первую помощь себе. Но на теле другого человека, тем более родного, эта рана напугала ее не на шутку, – Руководи, что надо делать. Ну и кровищи тут!
Вся рубашка Роджера стала черно-красной от пыли и крови. Лариса достала осколок стакана из груди брата и оставила его лежать на полу.
– Я скоро вернусь, жди, – с этими словами она выбежала из домика.
Через пятнадцать минут она уже вернулась с ведром чистой холодной воды.
– Тут речка недалеко. Нужно внести на нашу карту, – говорила Лариса, промывая рану брату, – Скоро домой пойдем, а завтра вернемся.
Роджер кивнул и закрыл глаза.
– Только попробуй уснуть, – прикрикнула на него Лариса, – я, конечно, сильная, но не на столько, чтобы твою тушу тащить! – она поставила ведро в соседнюю комнату, где полы были более влажными, – Если что, я сижу на улице, – вышла и села на лестницу, прикрепленную к толстому стволу ели.
На следующий день Роджер и Лара снова пришли к домику.
– Ты слышал, как она со мной сегодня разговаривала?! – кричала Лара, – Слышал бы ее наш папа!
– Знаешь, я бы тебя никогда не поддержал в осуждении старших, но сегодня даже мое терпение вышло. Уйти бы от неё подальше, – вздохнул Роджер.
– Ро! Ты гений! Всегда это знала! – Лара вскочила с табуретки, – Давай сбежим!
– Это еще что за бред! А как же папа?
– Папа поймет, что мы ушли ненадолго – оставим ему записку с нашими координатами.
– Еще скажи, что жить будем здесь, – прошептал Роджер. Лара оперлась руками на пыльный стол:
– А что? Неплохо! Тут миленько! Притащим пару подушек и хватит. Одежда нам не нужна, а еду будем из дома по утрам воровать!
– Скажи, что ты сейчас пошутила.
Лариса молча села на табуретку и провела пальцем по столу:
– Некоторые и не в такой грязищи живут.
– Я отказываюсь от твоих афер.
– Нет. Ты остаешься здесь. А я сейчас приду, – она выскользнула за дверь.
– И куда ты собралась? – спросил Роджер, когда комната уже была пуста.
– Скоро верну-у-усь! – послышалось за дверью.
Когда Лара вернулась с подушками и едой, она легла спать. Роджер протер пыль, собрал с пола осколки стакана, положил их на полку в тумбочке и, вымыв полы и тарелки, лег рядом с сестрой:
– А всё-таки, тут не так уж и плохо…
– Точно-точно, – сонно прошептала Лариса.
Полторы недели пролетели быстро, не смотря на то, что дни были похожи друг на друга, как клонированные. Утром Лариса воровала еду и приносила несколько раз книги для брата. В обед они гуляли, или Роджер читал Ларе книжку. А вечером они доедали почти всю еду, которую удалось получить, оставляя немного:
– На всякий случай, – говорила Лариса, – вдруг завтра не получится своровать.
Но каждый день у неё получалось, и дети жили беззаботно.
Последние дни недели выдались жаркими.
– Не хочешь пару ночей провести у реки? – спросила как-то Лариса.
– Неплохо, – ответил брат, – ты помнишь дорогу?
– Тут недалеко! – обрадовалась Лариса, – Тогда завтра я принесу еду, и сразу пойдем.
Роджер улыбнулся и продолжил читать книжку.
На следующее утро всё пошло по задуманному плану, и вскоре ребята были уже у реки.
– Красиво, – прошептал Роджер. Река была узкая – переплыть ее не составляло больших усилий. Рыбы в ней не было, но вся она серебрилась волшебными нитями, отблесками солнечных лучей, а на другом берегу сидела белка прямо у воды, и отражение её хвоста красиво расплывалось на водной глади.
– Сейчас же купаться! – и с разбегу Лариса нырнула под воду. От разошедшихся повсюду брызг хвост белки покрылся крупной рябью, а потом и вовсе исчез. Роджер тоже нырнул в воду. Ребята провели так половину дня. А вечером расстелили какое-то рваное покрывало на берегу, съели какие-то остатки хлеба и колбасы и легли спать.
– Сегодня как-то скудно на ужин, – сказал мальчик.
– Всё, что смогла. Попробуй сам украсть продукты! Там вечно эти горничные на кухне болтают!
– Ладно тебе, не злись. Доброй ночи.
И оба уснули.
На следующее утро нужно было вернуться в домик и украсть еще еды, потому что с собой больше ничего съестного не было.
– Вернёмся сюда еще разок. Прежде чем сдаться нашей мерзкой мачехе, я еще раз искупаюсь, – сказала Лариса брату по пути в домик.
– Точно.
Остальную дорогу они шли молча.
И так, мы приближаемся к месту встречи, к противостоянию, к будущему нашей истории.
Эрик любил просыпаться рано. Каждое утро он с нетерпением подходил к окну и смотрел на небо. Если солнце поднималось из-за горизонта, оставляя за собой шлейф нежно-розовых полос, то настроение Эрика с той же секунда становилось хорошим; если облака скрывали восход звезды, Эрик ходил целый день задумчивый и угрюмый; если же с самого утра шел дождь, Эрик ходил понурый и тревожный. Но был еще один критерий к настроению Эрика – он всегда спал неподалёку (вернее, она) – настроение Элизабет. Если она, проснувшись и только-только оторвав голову от подушки, улыбалась, а, одеваясь, застенчиво пританцовывала под музыку в голове, то настроение Эрика становилось таким же праздничным. А если Элизабет, проснувшись, была тиха и задумчива, Эрик и в этом ей подражал. Но в отличие от душевного расположения Эрика, настроение Элизабет ни от чего не зависело: с каким проснулась – с таким целый день и проходила.
Первый рассвет, который Эрик встретил в домике, был, бесспорно, прекрасен: солнце плыло медленно и сонно, словно само только поднималось с постели, разводило по небу тысячи играющих лучей; за солнцем следовал шлейф нового платья – оно было больше красным, чем розовым, и больше золотистым, чем жёлтым. Лучи пробегали по верхушкам елей и спускались ниже на колючие ветви. Добравшись до окна домика, они ненадолго задержались на лице спящей Лизы и осторожно прикоснулись к щеке Рика. Элизабет развела руки в стороны, изогнув ноги так, что тряпка, которой она была укрыта всю ночь, сползла и оголила бедро девочки. Она медленно, щурясь, подняла веки. Золотистые ресницы окаймляли голубые глаза.
– Доброе утро? – спросила она друга.
– Еще какое! Жаль, что ты опять всё упустила, – прошептал Эрик.
– И вовсе ничего не упустила, – Элизабет села на полу, снова натягивая на ноги полосатую ткань,– Я же не весь день проспала!
– Удивительно… – прошептал возмущенно Эрик, но девочка его не услышала. Она встала с пола и натянула на ноги короткую зелёную юбку.
– Голодный? – спросила она его.
– На твоем месте я бы думал о том, куда мы идём дальше.
– Это ещё зачем? – Элизабет было начала аккуратно складывать свою постель, но неоднозначность фразы, произнесенной другом, её остановила, – Мы же составили план еще до побега.
Рик молчал. Элизабет продолжила складывать покрывало, успокаивая себя мыслями о том, что у них всё расчерчено на карте. Когда же она дотронулась до подушки, на которой спала, на полу виднелось темное пятно.
– А это еще что такое? – спросила Элизабет и отшагнула от «постели». Эрик подошел к пятну, нагнулся и дотронулся до него. Пятно было высохшим. Эрик поднес пальцы к носу и закашлялся:
– Это кровь.
Элизабет села на стол.
– Как думаешь, – сказала тихо она, – здесь кого-то убили?
Эрик не отвечал.
– А что, если кто-то узнал о нашем побеге и решил подкараулить нас здесь. Чтобы убить?.. – вскрикнула девочка. Голос её дрожал.
– Ещё скажи, что это пятно от предыдущей жертвы нашего убийцы! – рассмеялся Эрик, – Ты никогда еще так серьезно ничего не воспринимала! – сказал он, опуская руку в ведро с водой, – Кроме физики, конечно… – улыбаясь, добавил он и взглянул на подругу. Никогда он ещё не видел её такой напуганной.
– Эй, – он подошел к ней и взял мокрой рукой за подбородок, – ты чего?
Элизабет замялась, закрыла глаза, и на щеки ее выбежал застенчивый румянец:
– Рик, я не хочу, чтобы ты так умер, – шепотом сказала она, положив ему на щеку свою руку. Взгляд её стал мокрым – в них, казалось, было больше воды, чем в том ведре.
– Я не умру, – сказал Эрик, – по крайней мере, так. Обещаю.
Они обнялись и рассмеялись.
– А всё-таки это глупо! – сказала вдруг Элизабет, вскочив со стола, – Чтобы тут, в этом милом месте кто-то кого-то уб… – договорить она не успела. Дверь отворилась, и на пороге показались две тёмноволосые головы, уже знакомы нашему читателю.
– Вы кто? – Лариса подошла к Элизабет так близко, что каждая из девочек чувствовала дыхание другой.
– Это вы кто? – вскрикнула вдруг Элизабет и подошла еще ближе к Ларисе.
Тем временем, в загородном доме родители пропавших детей устроили настоящий переполох. Но прежде, чем рассказать, на сколько изменилась обстановка в Белом Замке (как называли свой дом сами жильцы), следует рассказать о том, какой она была до пропажи самого ценного, что в нем было.
Замок находился на возвышении и был выстроен из крупного белого кирпича. Территория была обнесена высоким кованым железным забором с такими же кирпичными колоннами, над которыми нависали ветви раскидистых ив и привезенных из разных стран экзотических деревьев – крона их была розовым пухом, словно сахарной ватой, в очередь за которой на ярмарках выстраиваются дети. После утренних занятий Лара забиралась на их ветви, чтобы спрятаться от назойливой мачехи. Мачеха Лары и Роджера появилась в их доме в тот же год, что пропала их мать. Обстоятельства исчезновения были весьма странными: по приезду из Индии отец бегал счастливый по дому, рассказывая всем, как удивительна эта страна:
–А какие там деревья! А какие там слоны! – говорил он. Никаких описательных слов, кроме «какой», «какая», и «какое» он не применял, и прислуга часто над ним из-за этого подшучивала.
А мать целый день бродила по дому, окутанная опасением, отвечала в разговорах невпопад и постоянно повторяла, что очень любит детей. Отец всех заверил, что у неё простуда:
– Наверняка, жар из-за простуды. А уж от жара и до бреда не далеко. Простыла, поди, на корабле, – продекламировал он детям и прислуге, собравшимся в холле третьего этажа.
Но доктора никто не вызвал, а к вечернему чаепитию стало ясно, что фигура матери исчезла из собственной комнаты на третьем этаже. Отец горевал около недели. По прошествии двух месяцев, проведенных отцом в своем запертом кабинете, в Замке стала появляться высокая темноволосая дама, которую, впрочем, никто не видел раньше ни в Замке, ни вообще в обществе. На ней было всегда что-то непременно красное или бардовое (как говорила она «винного цвета»), а локоны длинных волос ниспадали хаотично до самого пояса. Всё в ней было как-то неестественно и наиграно, что у детей сразу вызвало массу негативных эмоций. По сему, отец решил запирать детей в их комнате во время прихода гостей. Визиты Красной дамы становились всё чаще. А однажды она приехала в самую бурю и пожелала остаться.
– Лара, Роджер, – говорил на следующее утро отец, – у нас есть прекрасные новости.
В комнату вошла Красная дама в свободном утреннем ярко-красном платье и встала возле кресла, в котором сидел отец:
– Ваш папа хочет сказать, что мы скоро поженимся, – быстро сказала она и провела рукой по плечу отца, что явно насторожило детей, – Теперь, это наша крепость, – закончила она.
– Не крепость, а замок, – отрезала Лара и вышла из комнаты широкими гулкими шагами.
– Не беспокойтесь, она скоро привыкнет, – заверил Роджер отца и гостью, – Она никак не может примириться с исчезновением нашей матери, – прошептал Роджер, как-то особенно произнеся последнее слово, и ушел за сестрой.
Новость для детей оказалась не радостной, чтобы не сказать трагичной. Их пропавшая мама была единственным человеком, способным уговорить Лару быть спокойнее, дочь лишь её и слушала. А сын, осознав, что мать уже, верно, не вернётся домой, нашел в себе силы не выказывать эмоций, в то время, как Лара истерично вопила на горничных, а по вечерам устраивала обиженные бойкоты. Словом, в этом хаосе новый человек становился новой проблемой. А мачеха принесла с собой целый мешок.
– Папа, – сказала Лара, как-то вечером заглянув в кабинет отца, – Вы женитесь завтра?
– Да, звездочка, а что? Ты уже выбрала платье? – обрадовавшийся приходу дочери, отец расплылся в удовлетворённой улыбке.
– Я надену свои любимые брюки и не приду к ней на свадьбу, – грозно процедила Лара.
– Но, звездочка…