ДМБ

Злой выпил, аккуратно поставил кружку на стол, и оглядевшись, врезал кулаком по спине стоящему рядом Левше, который чуть зазевался, пока ставил жаренную картошку на стол. Судорога пробежала по его лицу, и он молча выбежал из кубрика. Фигура повернулся к Славику, ему хотелось высказаться:

– Ну как тебе служится?

– Нормально.

– Правильно. Ну вот, что ты будешь вспоминать на пенсии? Свадьбу? Свадьба похожа на покупку телевизора на распродаже. Тебе предлагают якобы новый телевизор, ты довольный приносишь его домой, пытаешься включить и оказывается, что гнездо разбито, изображение рябит, ты в панике – но гарантия на скидки не распостраняется, вернуть тоже нельзя, в ужасе несешь в мастерскую и тебе открывается истина. Что он б/ушный! Ты понимаешь, что тебя обманули– но сделать уже ничего нельзя… Поэтому, ты будешь вспоминать, как служил, потому что служба, это самое яркое пятно в жизни…

Со смертельно бледным лицом Левша принес липкую, местами зелено-черную, всю в плесени, палку колбасы.

Злой скривил губы и посмотрел на Славика:

– Не любят тебя родственники, ты им че не родной? Ну вот и поели.

Злой взял колбасу, мрачно посмотрел на всех, и выбросил ее в иллюминатор.

Фигура весело прокомментировал:

– Ща рыба всплывет, ее есть будем.

В кубрик забежал еще один, опоздавший, товарищ Злого:

– Ну, где, жрать, пить, курить?

Злой заметил:

– Колбасы не будет, сдохла, сгнила и завонялась. Выкинули.

Опоздавший товарищ выдохнул:

– Дураки, копченая не портится, ее почистить надо было и все, ты место запомнил, куда упала?

Опоздавшего товарища одели в водолазный костюм, и через полчаса праздник, продолжился, уже с колбасой.

Славик попал в свой первый наряд на камбуз, его как самого молодого поставили в мойку, мыть посуду. Он стоял у ржавой ванны, наполненной кипятком, и строгал в нее хозяйственное мыло. Закончив, он решил подождать, когда вода остынет хоть немного, чтобы в нее можно было засунуть руки и смотрел из мойки в зал столовой. Там, в полном одиночестве, принимал пищу Водитель командира части. Он сидел с таким видом, будто сидел в ресторане, во фраке, и ел что-то свое, поев он брезгливо понюхал кусок хлеба из общей хлеборезки, поморщился и отодвинул новую, блестящую кружку. Вдруг, на его лице отразилась какая-то эмоция, он собрал со стола ложкой остатки еды – бросил масло, селедку в кружку, затем подумал и начал заталкивать туда же огрызки хлеба, его лицо просияло от удовольствия, наверно он живо представил каких трудов будет стоить рабочему это отмыть .

 Для Славика наступил первый Новый год на службе, который он встречал дневальным по роте. Хотя главное событие было в столовой, там  сдвинули столы, расставили посуду с праздничной едой, от чего-то, зеленое картофельное пюре с соленой селедкой, пачка масла на шесть человек, хлеб «Обойный», который имел всего два состояния, когда горячий – из него можно лепить как из пластилина, когда остывал, то приобретал твердость камня. Смена состояния была мгновенной, среднего состояния у хлеба не было. Посуда тоже была любопытной, ходили слухи, что она досталась части по наследству из какой-то тюрьмы. Из двухсот металлических тарелок – одинаковых было штук двадцать, остальные разнообразных размеров, и на дне обязательно какая-нибудь чеканка, небольшие рисунки или крылатые фразы. Было интересно, поначалу, доесть до дна, чтобы посмотреть, что там выбито. Кружки тоже заслуживали внимания, они были эмалированные, но целых было штук десять, на остальных эмаль сохранилась только в некоторых местах, кружки были все ржавые. За эти десять штук было разбито много носов, так как все хотели пить только из них, но имели на это право только старослужащие. Они приходили позже всех, поэтому пробегающие мимо хватали с их стола заветную посуду. Рабочие по камбузу выставляли пост у их стола, но…  всегда что-то пропадало, и рабочие получали кружкой в лоб. Ложки все выкручены и погнуты, вилок и ножей не было вообще. Все собрались в столовой, включили телевизор, поели-посмотрели, кто постарше, были уже пъяные, молодежь сбилась в кучу, не понимая, что им делать дальше. Откуда-то принесли магнитофон, после нескольких песен современников, вдруг заиграл вальс.

Из темного угла, явно только проснувшийся под эту музыку, вышел пьяный мичман и с легким поклоном, нежно обхватив за талию ближайшего к нему матроса закружил его в вальсе.  Раздался голос ниоткуда:

– Белый танец, дамы приглашают кавалеров.

Славик стоял у входа «на тумбочке» часы только пробили полночь, ждал какого-нибудь сюрприза и он его дождался, тихо покашливая в роту зашли три мичмана, они были навеселе, и похоже им было скучно, вдруг один из них грустно посмотрел, как будь то что-то соображая и спросил:

– А пол мыли сегодня? С мылом?

Славик попробовал отшутиться:

– А подарки принесли?

Мичман сразу невзлюбил Славика, точнее, ему не нравился Злой, но срывался он на Славике:

– Будут тебе подарки, щас, мой палубу с мылом – и откинув голову назад, как олень в брачный период, закричал:

– Большая уборка, время пошло.

Славик произнес:

– Та-ащ вы сдурели?

Мичман вынул пистолет из кобуры и передернул затвор,

– За неподчинение старшему по званию приговаривается к расстрелу…

Все ждали, что будет, секунд пять, в казарме, стояла полная тишина.

Славик выругался:

– Ну ладно, завтра поговорим – и пошел за ведрами.

Мичман засветился от счастья:

– Вот так с ними надо – и они, довольные, ушли допивать водку.

 В умывальнике в густых клубах папиросного дыма сидел Фигура, он посмотрел, как Славик выбирает ведро и произнес:

– Они ушли, а вообще матрос, если тебе надо поговорить с мичманом, то ты должен повторять мантру «Беда, беда  на х.р иди», последние два слова говори громко и вслух, – и захихикал, потом многозначительно добавил – все в этом мире относительно, например, медведи где-то в тайге думают, что человек живет на деревьях и пахнет дерьмом, потому что они его видели только в таких декорациях. А мы…нас тут забыли.

Через пару часов Славик сменился и пошел на кораблик, зашел и увидел странную картину. Злой стоял перед небольшим зеркалом и делал страшные лица, иногда выкрикивал какие-то угрозы. Рядом, на койке лежал Фигура. Потрясенный Славик осторожно подошел к Фигуре и тихо спросил:

– Что с ним?

Фигура, глядя куда-то вдаль, мечтательно произнес:

– Поругался со своим отражением, теперь главное, чтобы он с ним не подрался.

Славик под впечатлением от увиденного, присел на койку, в самый дальний угол. Накривлявшись в зеркало, и никого не стесняясь, Злой, похоже, начал моделировать драку – он стоял, почему-то в носках на грязном полу, и зло оглядываясь в разные стороны, кричал невидимым врагам:

– Подходите суки, кому жить надоело…

Затем, он начал махать ногами и руками, явно копируя движения каратистов из фильма, который показывали накануне, через пару минут он устал и остановился.

Фигура с грустью посмотрел на него:

– Ну и что это было? Злой опять победил Зло? Пошли в «Чайную», поедим, и ты сразу добреть начнешь.

– Я даже в зеркало себе не улыбаюсь, – грозно сказал Злой. Он обул ботинки, на грязные носки, и они ушли в «Чайную». В «Чайной» было всегда тепло и там всегда сидели старослужащие. Они пили чай с конфетами мечтая о том, какая жизнь их ждет после окончания службы. Всегда с ними рядом сидела продавщица, слушая их разговоры, и громко смеясь. Это была женщина неопределенного возраста с испитым, одутловатым лицом, как ее зовут никто не помнил, все звали ее Сандра. Сандра была как переходящий приз для самого глупого матроса. Почти каждый год находился матрос, который вместо того, чтобы уехать домой после службы, оставался жить с ней, в деревне. Но каждый раз, его хватало ненадолго, и она искала себе нового жениха. Пользуясь отсутствием присутствия Злого на катере, Славик побежал в баню. Внешне, это была покосившая изба, внутри, она имела следующий вид – голые бетонные стены. По периметру, стояли две каменные лавочки, над ними, откуда-то из-под крыши, спускались две ржавые трубы, которые заканчивались кранами, оба крана бились током, и на оба крана был только один вентиль. В углу, лежали большие тазы без ручек. Слив забивался через минуту после начала купания. Когда Славик попал туда первый раз, он испугался – по колено, в грязной, мыльной воде бегали голые люди в поисках свободного таза, некоторые стояли в очереди за мочалкой – она переходила из рук в руки потому, что была одна. Молодежь, сиротливо, стояла в углу ожидая своей очереди, в центре бани, как корабли на рейде, плавали деревянные подставки для ног. Из крана лился кипяток, холодной воды не было совсем, но Славик уже знал, как надо действовать, он сбегал на улицу и набрал в таз снега, чтобы хоть как-то сделать температуру воды терпимой для мытья. Через несколько дней Злой демобилизовался, его должны были увезти из части, на дежурном катере, почему-то это событие должно было произойти ночью. Злой включил общий свет в казарме, и он, с другими счастливчиками, начал прощаться со всеми заспанными матросами, которые, недовольно, вставали из своих коек, чтобы пожать руку дмбэшникам. Злой, по-отцовски, ударил по затылку Левшу, который радостно засмеялся от мысли, что больше никогда его не увидит, неожиданно обнял Славика и уехал в темноту, навсегда оставшись легендой части. На утренней проверке командир части представил, личному составу, нового командира катера, где служил Славик. После высокопарных фраз, о том, какой это хороший человек, профессионал, так как выполнял еще и функции командира команды водолазов и даже музыкант – играет на трубе, командир части дал слово вновь прибывшему, тот поблагодарил командира части за теплые слова, и не менее теплый прием, потом замялся:

– Что еще рассказать о себе? А вообще, я дурак, я вас задолбаю, – вдруг вырвалось из его уст.

Пил он много, и подделывал журнал спусков под воду, а находясь в нетрезвом состоянии не сверял, то, что он пишет, с судовым журналом. Первая же проверка его водолазной деятельности установила, что он выполнял погружения даже тогда, когда катер стоял на подставке в ангаре судоремонтного завода, комиссия посмеялась и сделала ему замечание. Как-то изделие никак не могли закрепить на глубине, командир части потеряв терпение, глядя на то, как главный водолаз, вяло руководит, с большого бодуна, действиями подчиненных, закричал:

– Сам лезь тогда, чтобы сегодня подняли.

Нечего делать, одели его, и опустили в воду, не смог он опуститься ниже, застрял на глубине нескольких метров, и какой-то матрос сыграл ему похоронный марш, на его же трубе, в переговорное устройство.

Пришел как-то катер в деревню на ночлег, местные колхозники решили украсть бухту швартовочного каната, лежащего на баке. Ночью они прицепили один конец к маленькому трактору и довольные поехали в деревню. Встав случайно, ночью, по малой нужде Мичман увидел, что канат толстой змеей медленно ползет в сторону деревни и поднял команду по тревоге. Второй конец уползавшего каната прицепили к брашпилю, схватка была не долгой. Брашпиль притянул обратно и канат, и маленький трактор, который упал в воду. Рядом бегали причитавшие, и просящие милости, пьяные селяне. Мичман был непреклонен, правда до тех пор, пока селяне не напоили его мутным самогоном.

В части у каждого матроса была мечта – уйти в ремонт, катера иногда уходили в ремонт, на завод. Завод этот был в другом городе, ремонтировали их очень медленно, и поэтому это была служба на гражданке. Все в части мечтали попасть на катер, который пойдет в ремонт. У Славика, эта мечта сбылась. Дисциплины не было никакой, ходили в чем попало, на заводе до военного катера тоже никому не было дела, к тому же командир катера запил, потерявшись во времени, он порой стучал в стену и кричал из каюты дурным голосом

– Петров, заводи мотор, отходим, – чем пугал редких рабочих, проходивших мимо стоящего, на стапелях, катера. Кто был этот Петров, Славик не знал, наверно служил когда-то такой матрос и чем-то запомнился командиру.

Видимость работы создавалась в те редкие минуты, когда мичман просыпался с жуткого похмелья. Тогда он выбегал в поисках личного состава, те обычно курили где-то рядом, увидев Славика, он строгим голосом спрашивал:

– Как работа? – и получив ответ, что все нормально, успокоившись, шел досыпать. Как-то проснувшись, он не нашел никого в курилке, побегал по территории завода, и страшная догадка, промелькнула в его затуманенной двухнедельным принятием мутного самогона, голове:

– Неужели ушли на пляж?

Пляж находился за забором завода, стояло лето, и по выходным, там собиралось почти все население этого маленького городка. Из-за забора доносились радостные вопли детей, запах какой-то еды. Мичман видел с какой тоской оглядываются на забор матросы, услышав какой-нибудь громкий женский вскрик. Пытаясь упредить ситуацию, он, несколько раз, находясь в пьяном угаре, говорил матросам:

– Уйдете на пляж без разрешения – поубиваю,

«И вот случилось, их нет, наказание должно быть страшным…» Пульс, в голове, звонил как колокол, мозг выдавал единственно правильное решение.