Помоги проекту - поделись книгой:
Артём повернулся ко мне вполоборота, слегка улыбаясь, а я мысленно пробурчала:
«Даже сам с собой притворяется рубахой-парнем. Для кого? Кого он хочет обаять? Чайник, что ли?»
Резкий звонок ворвался в тихие бытовые шумы, Артём достал из шорт телефон, поднёс к уху.
– Да, говори быстро! – приказал он.
Я оторопела, потому что в тысячную долю секунды его лицо изменилось: из молодого парня Артём превратился в зрелого, жёсткого и безапелляционногомужчину, старше меня лет на десять.
– Продавай, – скомандовал он, выслушав кого-то.
И ушёл в свой номер, плотно закрыв за собой дверь. А я так и осталась стоять, поражённая. Ведь этот последний действительно мог быть олигархом, министром, биржевым воротилой, да кем угодно! С хищным взглядом, со складкой у рта иопасной собранностью зверя перед прыжком. Как ягуар, только нежившийся насолнце с красивой, лоснящейся шкуркой, вдруг увидевший добычу.
Руки у меня покрылись мурашками. А, может, он действительно Минотавр? Я сглотнула и, наконец, отошла от шторки. Выдохнула.
Хорошо, что я не красавица, к тому же не слишком целая «не красавица», и ему наменя плевать. Возможно, кажусь ему слегка забавной и пригодной для пикировки? И всё на этом. И это здорово! Ведь он настоящий меня напугал.
* * *
Я не выходила из каморки, пока не услышала, как хлопнули три двери, защёлкнулись замки и шаги во дворе утихли. Все ушли в поход – дышать соснами в Национальном парке.
Я выскользнула на кухню для бедных из потайной двери и увидела на ближайшемко мне столе большую круглую коробку, разделённую на несколько частей: орехиКешью, Макадамия, грецкие, фундук, крупные фисташки на одной половине, ишоколадные трюфели с засахаренными фруктами на другой. Коробка былаоткрыта, из-под неё торчала салфетка, где было размашисто написано:
«
А рядом стояла кружка и дымился чай. А-а, э-э, о-о... Это он точно мне?
1Имеется в виду немецкий самолет Мессершмидт.
2Московский Авиационный Институт
Глава 7
Она обиделась. И стало как-то не очень. Хотя по сути, девчонка и девчонка. Ножки стройные, фигурка красивая, грудь... очень аппетитная грудь. Но её лицо — это нечто: глаза серые, большие и очень говорящие. Они становятся зелёными, когда сердится. И мимика богатая: наблюдать за её эмоциями интересно – театр одного актёра. Но приятнее, когда улыбается. Тогда в памяти, где-то на фоне, просыпается образ из детства: Гаечка из диснеевского бурундук-экшена «Чип и Дейл». Ведь по сути, она такая же деловая колбаса со светлыми волосами, красным носом и гаечным ключом на бедре. Милота, в общем. Но, знаете, «Гаечку» обижать как-то совсем отстойно. Захотелось исправиться.
Хотя разве мало других женщин? Не у меня. Я не коллекционер, но каких в моей постели только не было: рыжих, брюнеток, блондинок, стильных, странных, модельных, эпатажных, богемных, простых, амбициозных, классических стерв и прекраснозадых зануд. Я не считал и не запоминал. Зачем? Ничего сколько-нибудь серьёзного. Пассажирки, попутчицы на пару остановок, на вечер под виски, на party1 на Ибице – поиграть в любовь, а на утро приказать горничной поменять бельё.
Но сама любовь... Не уверен, что она существует. Не в смысле глобальном, общечеловеческом. Тут сомнений нет. С некоторых пор я верю и даже иногда чувствую, что есть нечто большое и тёплое, от сердца к сердцу, в глазах людей, в дружеских объятиях и даже в том, что я делаю. Благотворительный фонд у меня был всегда, как только деньги завелись, а последние полгода я сам по больницам езжу. К детям, к старикам заходишь и радуешься, вот она, любовь – когда на твоём оборудовании жизнь спасли.
А ещё в музыке, в настоящем искусстве она тоже есть. Без неё ничего шедеврального не сотворить, только ширпотреб. Я талантливый народ поддерживаю, вижу, как горят их глаза, когда творят, когда получается. Я и сам люблю моё дело. Жизнь люблю. Планету нашу!
Особенно понял это, когда в Перу сорвался в марте этого года, на шаманскую практику со замысловатым названием Аяваска. Для меня она стала откровением. Сначала колбасило не по-детски, а потом я вдруг понял, что мир живой. Дышит. Чувствует всё. Очень хотелось бы повторить! И не пятнадцать минут, а в режиме реального времени. Теперь ищу, как
Но любовь между мужчиной и женщиной? Хм... Верить, конечно, можно во всю эту романтику, лямур-тужур и прочую туфту, но я практик. На мой взгляд, то, что все называют любовью – это инстинкты, программы и манипуляция. Ты хорош, пока кому-то что-то даёшь. Не дал, уже плох.
Так вот, на мой взгляд, между мужчиной и женщиной помимо чисто животного влечения существует извечная устная или немая договоренность: размножение, удовольствие, содержание, в том числе и финансовая выгода. Даже у родителей к детям не любовь, а сплошные инстинкты. Самые древние, первородные — поддержание рода человеческого, сопротивление вымиранию, чтобы мы, как динозавры, не исчезли. Остальное навеяно обществом, запрограммировано. Я это понял, глядя на своих родителей. И решил, что мне такое не нужно. Я их навещаю, по отцу скучаю даже. С мамой... с ней всё сложно. Но винить не в моих правилах. Обвиняют других в чём-то только слабаки. Мне же вполне можно сказать ей «спасибо». Вся моя жизнь — компенсация; доказательство маме, что я ни хрена не ошибка, не тот, кто бывает в тягость. Самодостаточность, уверенность, сила – всё оттуда. И то, как я рвался к успеху и пробился там, где другие руками разводили, тоже компенсация. В тридцать шесть моё состояние равно миллиарду. В рублях, правда, но тоже неплохо.
До некоторых пор было достаточно. Но вдруг стало мало. Офигенно счастья захотелось. Не придуманного, а чего-то такого... Разве выразишь словами? Мудрецы говорят, что внутри все психологические блоки, обиды, травмы, недостаточность закапсулированы, и никуда ничего не уходит. Получается, что я носитель боли в ячейке. Так себе звучит.
Я не чувствую боль, я просто точно знаю, что она есть. Оставишь, прорвётся раком или другой мерзостью. Не хочу. Как практик я решил выкопать из себя всю дрянь и жить просто и счастливо. Такой, какой есть. Без доказательств того, что имею право. И так слишком много было компенсаций.
А вот это оказалось сложно. Не проблема купить что-то, я вон даже самолёт недавно приобрел, побаловался и продал – не моё, зачем держать на балансе? Проблема в том, чтобы просто быть и не заморачиваться, потому что заморочки въелись под кожу. Хочется простоты. Настоящего. Искреннего. Не в светлом будущем, а сейчас.
И странное дело, я приехал не за этим, но рядом с этой девочкой вдруг стало просто. Клёвое ощущение, когда человеку от тебя ничего не нужно. И вдруг понимаешь, что нужно тебе. Вот этого: лёгкого и задорного. Тепла. Как в детстве. И побольше.
* * *
Мы ушли наверх в горы. Пролезли по каменным завалам, помедитировали на внушительных валунах, как на балконе, оставив под собой старый город, дороги и даже море. Потом в сосновой долине, куда вряд ли кто доберётся просто погулять, прокачали дыхание так, что голова начала кружиться от перенасыщения кислородом. Гламурные девицы, что притащились с нами, застонали и отпросились вернуться пораньше обратно. Правильно, не место им тут. Остальные занялись делом. Мастер и Вован контролировали процесс, внимательные, как кондоры над Андами.
Я с остервенением выполнял всё, что говорили. Ещё бы! Я ехал сюда, стремился с одной целью – выцарапать боль, найти её у себя внутри и обезвредить, как паразита. Я преодолел за эти дни шесть тысяч семьсот тридцать восемь миль. И что бы вы подумали? Стоило закрыть глаза, на тёмном экране сознания появлялась наша крымская Гаечка, позеленевшие глаза или дерзкая улыбка супер-бурундука, мокрый тонкий сарафанчик... Чёрт! Как галлюцинация, как морок. А вместо боли наружу проступало тепло, любопытство и даже азарт. И электричество мурашками по телу. Наконец, я не выдержал, встал и подошёл к инструкторам
– Кто мне объяснит, что делать с навязчивой идеей? С образом? – спросил я у Вована. – Мешает практиковать.
Он улыбнулся, как всегда так, что не поймёшь, плохо это или хорошо, и сказал:
– Что приходит, с тем и работай.
– В смысле? – опешил я.
– Ничто не приходит случайно. Во время дыхательной практики из подсознания всплывает то, что требует проработки. Останься с этим. Просто наблюдай.
Вот оно как, – озадачился я, – ну что ж...
Прикрыл глаза, и снова возникла перед глазами она. Ну, что ж, подышим, девочка, раз уж ты так навязчиво устроилась в моих мыслях? И когда я перестал сопротивляться, по мозгам шарахнуло электричество. Отчаянно захотелось сбежать обратно, сломя голову. Найти её и потрогать, чтобы убедиться, что онареальна, а не плод техник Адлера или Аяваски. Остаться с этим? Ладно, я остался, хотя мозг бубнил: ты тут не за этим, не за этим, болван. Его тоже пронаблюдал. Умвечно бубнит что-то, заткнулся бы уж...
Я продышал, не сопротивляясь и наблюдая всё, что приходит. Я почувствовал бешеный прилив энергии совсем не к мозгу или сердцу, а гораздо ниже. Всё остальное просто снесло. Воображение включилось, развернулось и устроилофейерверк. Оу...
Когда все встали и начали собираться обратно, я чувствовал себя странно. Совсемне так просветленно, как народ вокруг. Наоборот. После всего, что мне тутнапредставлялось, в голове, как заевшая пластинка, крутилась одна и та же дурацкая мысль: «Тяжела и неказиста жизнь у сексо-террориста». Мда, и это тоже был я...
Плохо соображая, я пошёл за остальными. Тело ещё было горячим ирасслабленным, как после реального секса. Теперь оставалось попробовать, как насамом-то деле будет. Я просто обязан, чёрт! Пронаблюдать в реале. И если хотя бы на четверть будет так круто, оу...
Шаг за шагом по сосновому раю, мозг снова встал на место и начал бубнить. Интересно, это мания или прикол подсознания? Ясно было одно: до этого моментая совсем ничего не понимал в компенсациях. Надо срочно, просто наисрочнейше увидеть её и прикоснуться! Иначе решу, что сошёл с ума!
1Вечеринка (англ.)
Глава 8
Мороз-воевода дозором обходит владенья свои, ну и я ничуть не хуже – обошла, как тёмный властелин, подотчётную недвижимость. Поставила стулья к стене, поправила подушки на диванчиках, выбросила мусор в обнаруженный у ворот бак. И поняла, что я, наконец, предоставлена сама себе и могу заняться чем угодно! Глаза разбежались, чуть не лопнув от жадности – свобода! Ура! Свобода! Дайте три по столько же!
Жалко, море было далеко и с балкона в него не бултыхнёшься. Существенный недостаток нашей гостиницы. Но синее пространство в золотом мареве на горизонте глаз радовало. Я надела кепку, повесила на плечо рюкзак и, заперев ворота, пошла гулять. Так как то, что было у подножия нашего верхотурного «Мандала хауза», я частично освоила, стоило отправиться выше. Любопытно же!
Указатель манил в заповедник. И хотя нога говорила: «Сиди, любимая, ровно», я шагом очень спортивного ленивца направилась на исследование территории.
Эх, раньше я б уже тридцать раз тут всё кругами оббежала, посидела бы на той скале, что высится в ярком небе справа, пофоткала бы на утёсе слева, пересекла бы вдоль и поперёк Национальный парк, узнала бы всех собак и улицы лучше местных. Но теперь, увы, приходилось совершать марш ползком.
«Турбо-улитка» – вспомнила я «обзывалку» Артёма и усмехнулась. Ну, зато конфеты были вкусными.
Перейдя на противоположную сторону Севастопольского шоссе, я попала в тенистое царство растений, шишек и хвои. Боже, настоящий лес! Как я скучала! Я тосковала дома всё это время по высоченным стволам, елям и берёзам, запахам листвы, грибной сырости и красным россыпям ягод. Мне очень не хватает такого обилия деревьев в родном, окружённом степями Новочеркасске. Папа забрал меня из Москвы, когда передвигаться получалось только на костылях и нечем стало платить за съёмную квартиру. Новочеркасск – прекрасный город, в котором я знаю каждый угол, но это уже не мой город. Там мне не хватает не только леса, но и движения, людей, снега зимой и даже шума. Не хватает выставок и возможностей. Да, этот год изменил всё! Но сейчас вокруг были дубы, сосны, самшит, кизильник и даже кедры. А как пели птицы! Грех жаловаться.
Я немного прошагала по дорожке наверх, зачерпнула ладошкой воды из облагороженного диким камнем источника, потом свернула по тропе налево. Сердце радостно билось. Не только глазами, но кожей, всем своим существом я впитывала богатство образов вокруг. Совсем не то, что в Интернете на природу любоваться! Невозможно было удержаться, чтобы не забрать себе пупырчатый красноватый камень, похожий на нос деда Щукаря, или голыш в виде сердца, и небольшую корягу, в которой мне виделась влюблённая пара в обнимку. Настроение было чудесным, собирательство увлекательным.
Я вышла на залитую солнцем полянку на склоне. Вдохнула запах распаренных солнцем трав и опьянела. Как же хорошо! Села под раскидистую ветку сосны и достала альбом с простым карандашом.
Море и отсюда было видно, но я отвернулась от него и начала набрасывать контуры упрямого скалистого лба, смотрящего в сторону Ялты. Вновь мечты о проекте унесли меня из реальности. Вот тут, – набрасывала я карандашом, – была бы фигура Его, стремящегося взлететь, а рядом Она, словно дающая Ему для этого силы.
Вновь мурашки по телу и мысли прочь. Рука рисовала сама, мягкими штрихами карандаша оставляя угольные линии на белом. Во рту опять сладко, тело будто стало легче на вес меня самой. Тишина и неподвижность, только пальцы переносят на бумагу образ, пропуская сквозь себя незначимое совсем время. И вдруг шорох и треск веток вырвал меня из процесса творчества. Я подняла глаза и опешила – на меня из зарослей смотрел олень. Настоящий! С золотистой шкурой, ветвистыми рогами и влажными глазами-бусинами. Мы разглядывали друг друга удивлённо секунд десять, а затем король леса махнул головой, фыркнул и умчался в чащу. Только ветка в мелких салатово-нежных листиках всколыхнулась, подтверждая, что он не был галлюцинацией.
– О-о! – сказала я себе. Потом опустила глаза на рисунок, который набрасывала почти в трансе, и повторила, правда уже совсем другим тоном: – О-о...
Образ будущей скульптуры Его над скалой, который должен быть в масштабе не меньше статуи Христа в Бразилии, непонятным образом был похож на реального персонажа. И его-то уж точно я не собиралась запечатлевать в веках. Много чести. Но сомнений быть не могло – взлететь со скалы собирался карандашный Артём.
Здравствуйте, приплыли... Я потянулась за резинкой — исправить лицо и эти характерные кубики, а потом передумала. Хихикнув, я пририсовала нашему герою шикарные ветвистые рога и ма-аленький куцый хвостик. А что? Смотрится! И никакого пафоса!
* * *
Развеселившись, я показала нарисованному Артёму язык. А потом принялась собирать на поляне травы к чаю. Чабрец с фиолетовыми цветочками – шершавыми бисеринками наощупь. Как он пах! Ромашку, улыбчивыми смайликами разбросанную по лужайке... Лимонник, бархатными серебристыми рожками выглядывающий из травы.
Позвонил папа.
– Как дела, дочка?
– Всё прекрасно! – сказала я, ни капельки не соврав – в данный конкретный момент было всё лучше лучшего.
И это здорово, потому что тоном папу обмануть не удастся. Иногда мне кажется, что у него телефон подключен к особому дешифратору чувств, но на самом деле, просто папа знает меня, как облупленную, и у него абсолютный слух. В нашем маленьком городе нет настройщика фортепиано лучше. Удивляюсь, как они с мамой поженились, ведь ей медведь на ухо наступил. Когда она начинает в ванной петь «Я люблю тебя до слёз», папа с вытаращенными глазами спешно хватается за беруши и сам готов разрыдаться. Зато мама – хороший инженер. В отличие от папы может в любой конструкции разобраться. Поэтому если надо собрать новый шкаф или палатку поставить не кверх тормашками — это к маме, а если о душе или об искусстве поговорить — к папе. Кстати, и готовит он лучше.
В приподнятом настроении я вернулась к гостевому дому, вошла и оторопела: у дверей первого этажа стоял Игнат – тот, самый симпатичный из бандитов, поошибке заехавших к нам вчера. Руки в карманах, тату, джинсы, красное поло, чернющие глаза и волосы – натуральный сицилийский мафиози.
– Э-э, здравствуйте, – сказала я, на всякий случай не закрывая за собой ворота.
– Привет, красавица! Вот ты где! – расплылся в улыбке он, не собираясь никудаубегать, как стоило бы грабителю.
– Как вы сюда попали? – строго спросила я.
– Тебя искал. – Он направился прямиком ко мне.
Я заметила в углу у забора древко от метлы.
– Ворота заперты были, – я сдвинула брови, стараясь выглядеть сурово, правда, как мне Люся говорит, лицо при этом у меня становится похожим на куриную попку. Никто ни разу не испугался...
Непрошенный гость показал большим пальцем себе за плечо на другой конец сада.
– А там калитка открыта.
– Она тоже была заперта, я точно помню, – поджала губы я, хотя и засомневалась: вдруг я её не проверила?
Нет, он врёт. Игнат приблизился, я прилипла к железной створке, судорожно думая: вызывать полицию или просто орать благим матом?
– А разве у гостей ключей нет? – Он остановился так близко, что меня окуталожаром раскаченного тела и облаком Олд Спайса. Взгляд наглый, откровеннее некуда.
Я отступила, внутренне сжимаясь. Игнат посмотрел на меня сверху вниз и добавил:
– Я дёрнул, открылась. Больше ничего не знаю. Пойдём лучше прогуляемся сомной, детка? Кофе, мороженое, шашлык? – Его рука опасно потянулась к моей талии. – На кораблике покатаемся.
Я отодвинулась.
– Нет, извините. Я занята.
– Бросай все дела, детка! – игриво ответил он. – Я же бросил.
– Нет. Я не могу.
– Тогда угости меня кофе тут, – проговорил он с дьявольщинкой во взгляде. И настырно оттесняя меня, потянулся за второй створкой ворот, явно с желанием их закрыть за моей спиной.
Меня бросило в дрожь, потому что перспектива остаться наедине с мужчиной подобных размеров, с масляным блеском в глазах и с черепами, вытатуированными на руках, радовала так же, как мышь – возможность провестиупоительный вечер в коробке с голодным котом.
– Нет. Я вас не приглашала. И вам лучше уйти! – громко сказала я, отчаянностараясь не выдать свой страх.
Бандит коснулся пальцем моего плеча. Я отпрыгнула в сторону метлы. Схватилась за неё. И одновременно с улицы послышалось:
– Проблемы?!
Я с облегчением узнала голос Артёма. Сицилийский мачо, стоящий на пороге, поднял ладони и развёл их, словно показывая, что без оружия.
Поделиться книгой: