Шешель и шельма

— Все же ты совсем еще ребенок, — снисходительно хмыкнул он.

Спорить Чарген не стала, только беспечно засмеялась и приникла к окну, чтобы не смотреть на спутника. И хотя время для нее имело обычай растягиваться от беспокойства, именно сейчас оно изменило этой традиции: путь до причальной вышки оказался издевательски коротким и быстрым, как и подъем наверх, и посадка в дирижабль.

Каюта была просторной и по-настоящему роскошной, Ралевич явно не поскупился. Две комнаты, гостиная и спальня, своя уборная и даже душ. Чарген даже не пришлось изображать восхищение и удивление, потому что летать в таких условиях ей никогда раньше не доводилось. Кресла в общем салоне обычно вполне хватало, зачем переплачивать за несколько часов? Она, конечно, слышала, что богачи путешествуют в других условиях, но знать и видеть своими глазами — разные вещи.

Когда они оказались в каюте, Ралевич окончательно расслабился и повеселел. Точно ведь чего-то боялся всю дорогу… Из-за этого артефакта? Или у него безо всякого артефакта какие-то проблемы? Боги, да кому мог понадобиться этот тип, кроме аферистки вроде Чары?!

— Какая красота! — проговорила Чара, оглядываясь. — Но зачем нужна спальня?..

— Перелет длинный, почти трое суток. Как тут без кровати?

— Трое суток? — ахнула Чарген. — Но куда мы летим?!

— В Норк.

— Куда? — переспросила потрясенно, хотя и с первого раза прекрасно расслышала.

— В Норк, столицу Регидона. Ты же никогда там не была? — усмехнулся Ралевич.

— Нет, никогда, — пробормотала она. — Мы полетим над океаном?..

— Бояться нечего, дирижабль — самый надежный транспорт, — убежденно отмахнулся Ралевич. — А на Норк стоит посмотреть, прекрасный город. В сравнении с ним Беряна — сонная провинция. Каждый раз, когда туда возвращаюсь, чувство, что приехал в деревню. Иди сюда, Цветочек, ты же не очень устала с дороги? — довольно улыбнулся он.

— Не очень, — вынужденно призналась она, ласково улыбнулась и шагнула к мужу.

Сложнее всего оказалось побороть порыв вцепиться ему в горло. Чтоб ему посереть, этому индюку, куда он ее тащит?! Да уж, теперь точно не сбежишь, не в океан же головой вниз! И что ей делать в этом проклятом Регидоне, если она не знает языка даже на уровне «да, нет, спасибо»?!

А старику Марчелису надо сказать большое спасибо за отличную работу: если его подделку даже здесь, на паспортном контроле не разглядели, она ничем не хуже оригинала. Вот было бы весело, если бы Чару прямо в порту взяли под локотки за подлог документов!

Растерянность и негодование вскоре сменились откровенной злостью. Нет уж, она доиграет свою роль милой влюбленной глупышки и постарается вытрясти из Ралевича как можно больше.

А еще — сосредоточится на поисках компромата. И если что-то попадется, не станет тратить силы и время на шантаж, а с огромным моральным удовлетворением передаст куда следует, пусть с муженьком следственный комитет разбирается. А что-то ведь непременно попадется, потому что… Легальные дела не бывают настолько внезапными, не прикрываются свадебным путешествием, не вызывают у опытного дельца столько волнения.

Нет, Ралевич влез в огромную кучу редкой дряни, и хорошо, если без политического душка. И она — вслед за ним.

Впрочем, ладно, не стоит тратить силы и нервы на панику, сбежать никогда не поздно. Она и в Регидоне, если что, не пропадет, уж как-нибудь выкрутится. Тут главное — отобрать свой паспорт у муженька, а то он так и держит его у себя с самой свадьбы. Причем Чара бы совсем не удивилась, что держит намеренно.

Во всей сложившейся ситуации Чарген пока видела единственный жирный плюс: «жертву» она в этот раз выбрала исключительно удачно. Просто потому, что с каждой минутой общения Ралевича все больше хотелось не только лишить крупной суммы, но вообще пустить по миру без медяхи в кармане.

ГЛАВА 2

Покойники порой доставляют больше проблем, чем живые

Дорога получилась отвратительно длинной, тоскливой и трудной. В дирижабле Чаре некуда было деться от общества мужа, который тоже не имел полезного занятия и все время посвящал супруге. Единожды приняв твердое решение, Чарген продолжала уверенно играть роль и обхаживать мужа, однако мысленно считала минуты до приземления. От улыбки уже начало сводить скулы, а единственной отдушиной оставались мечты и фантазии. Сначала — о мелких гадостях на уровне соли в чай супруга, потом — о куда более крупных, вроде цианида, туда же.

Нет, он совершенно точно не отделается от нее легко! Чара пока еще не знала, что такого плохого сделает мужу, но была уверена — обязательно сделает. Не убьет, конечно, ввязываться в серьезные преступления она не собиралась, но есть ведь куча вещей гораздо хуже смерти. Тюрьма, например.

Весть о прибытии в Норк Чарген восприняла с огромным облегчением. А сходя под руку с мужем по широкой винтовой лестнице причальной вышки, она вдруг отчетливо поняла: устала. Не только сейчас и от Ралевича, но вообще от такой жизни. Слишком много ворчит, слишком много ругается, нет того азарта, который был поначалу и даже еще в прошлом году, с предыдущей жертвой, чтобы горячил кровь. Ралевич, конечно, неприятный тип, но разве другие вызывали симпатию? Нет, дело совсем не в нем. Ну о чем можно говорить, если она всерьез рассматривает вариант пожертвовать деньгами и сделать подарок СК?!

Да и удача начала отворачиваться слишком демонстративно, и игнорировать подобные намеки — последнее дело. Давно уже нет стремления доказать всему миру, что она сможет, какое подстегивало поначалу, нет безысходности и нужды в деньгах, а теперь вот и азарта не осталось. Так есть ли смысл рисковать дальше? Пора пожить для себя, решено. Осталось только вернуться домой…

Норк не вызвал у Чары симпатии с первого взгляда, начиная с собственно погоды, которой он встретил гостей из Ольбада, вынудив дирижабль садиться сквозь низкие тяжелые тучи. Они укрыли город и все его окрестности толстым серым одеялом, лишь самую малость не цепляясь брюхом за вышки. К счастью, грозы не ожидалось, да и ветер был слабым, так что причалило воздушное судно без проблем.

Пассажиров и их вещи до вокзала довезли несколько автобусов, выкрашенных в угрюмый темно-зеленый — не чета радужным вагончикам в Беряне. Да и само здание воздушного вокзала Чарген не понравилось все по той же причине: слишком тускло и мрачно, и это впечатление не получалось списать на собственное плохое настроение.

Большое пустое пространство, похожее на железнодорожный дебаркадер, — темный свод из чугунных арок, крытый чем-то серым. Через него спешили во всех направлениях люди, прорва людей, и почему-то подавляющее их большинство тоже было серым. Серые плащи всех оттенков на женщинах, серые костюмы на мужчинах — каждый в отдельности был, наверное, не так уж плох, но все вместе создавало давящую, тяжелую атмосферу. Вкрапления коричневого, темно-синего и темно-зеленого совсем не спасали — окружающая серость, кажется, наползала на них туманом и стремилась подмять под себя.

Раздражали грязные цвета и суета, нервировали крики шмыгающих в толпе торговцев всякой мелочью. В Беряне такие тоже были, но они сидели в симпатичных маленьких будочках с вывесками вдоль стен вокзала, а не путались под ногами.

И дело было, конечно, не в возрасте, о котором говорил Ралевич: в тридцать четыре при ее стиле жизни сложно оставаться ребенком даже в глубине души. Может быть, в Чарген была слишком сильна горячая ромальская кровь, доставшаяся от отца, или для этого вполне хватило бы ольбадской, или примеси мадирской с материнской стороны — не важно. Но Чара искренне любила яркие цвета и отчасти поэтому любила Беряну и даже ее жителей, несмотря ни на что.

А здесь… Даже в своем скромном светло-голубом плаще золотоволосая Цветана выделялась на фоне окружающих. И при необходимости смешаться с толпой ей тоже пришлось бы посереть. В прямом смысле.

Чара проводила тоскливым взглядом единственное попавшееся яркое пятно, женщину в апельсиново-оранжевом плаще. Та поймала ее взгляд и, понимающе улыбнувшись, подмигнула. Тоже, наверное, ольбадка. Стало немного легче, а потом они наконец выбрались наружу.

Воздушный порт, как и положено, находился в стороне от города, и вокруг большой площади раскинулись поля, обведенные кромкой леса. Тоже темные, кажущиеся сонными без солнца, но при взгляде на этот простор, на рассыпанное по одному из полей стадо бело-рыжих коров Чара испытала облегчение. В мрачной пещере дебаркадера начало казаться, что цветов в мире попросту не осталось, и расхожее выражение «чтоб мне посереть» заиграло новыми, особенно жуткими красками.

— Павле! — привлек внимание окрик, и к ним подбежал мужчина лет тридцати пяти. — Чуть тебя не пропустил. А это что за прелестный цветок? Позвольте вашу руку, мэм!

Чарген вопросительно посмотрела на мужа, на всякий случай сцепив ладони за спиной и не спеша что-то там позволять странному типу, даже не подумавшему назваться.

— Это мой племянник, Хован Живко, представитель «Северной короны» в Регидоне. Цветана — моя жена. — Сказано все это было с какими-то очень странными интонациями. Как будто Ралевич имел в виду совсем другое, и собеседник это другое понял.

Племянник расплылся в довольной улыбке и все же припал к руке, дольше уклоняться от этого ритуала на ее месте было бы странно и нелепо. Однако, к облегчению Чары, долго мусолить ее ладонь мужчина не стал, да и губы у него оказались сухими и теплыми, а не мерзко скользкими, как успело нарисовать ее подстегнутое окружающей серостью воображение.

— Очень приятно, — с ласковой улыбкой соврала Чарген.

Нельзя сказать, что новый знакомый сам по себе вызывал сильные отрицательные эмоции. Наоборот, на первый взгляд он показался гораздо более приятным человеком, чем Ралевич, и вполне мог оказаться таковым на самом деле. Дело опять было в муже и той истории, в которую он впутал Чарген. В дирижабле от этого удалось отвлечься, а теперь тревожные мысли одолели с новой силой. Артефактор явно продолжал тянуть Чару все глубже, и та готова была видеть подтверждение этому даже там, где его не существовало.

Хован же… Мужчина как мужчина. Худощавый, среднего роста, с порывистыми и как будто немного нервными движениями. Лицо узкое, располагающе-никакое, глаза карие — типичный ольбадец. Чара решила, что из него получился бы прекрасный мошенник на доверии, причем безо всяких магических ухищрений, к каким приходилось прибегать ей самой: лицо приятное, но описать его словами не сможет даже опытный следователь, а к составленному по описанию портрету подойдет пять ольбадцев из десяти и примерно каждый восьмой уроженец соседних провинций.

Одет он тоже был неброско, по местному обычаю. Черный костюм в тонкую белую полоску, в руке — черная шляпа с полями. Темные короткие волосы тщательно прилизаны, словно мокрые, и блестят. Пожалуй, Чарген больше всего не понравилась в нем именно прическа, какой щеголяли многие регидонцы вокруг: такое ощущение, что волосы грязные, засаленные. Непонятно, кому вообще такое может нравиться?!

— Павле, а у тебя есть брат или сестра? — спросила Чарген, когда они пошли к автомобилю.

— Нет. Хован — сын моего кузена, ты видела его на приеме.

— Прости, там было столько новых лиц, — покаялась она, хотя кузена вспомнила, они с Ралевичем были очень похожи.

Пока усаживались в машину — тоже черную, и Чара чувствовала, что скоро возненавидит этот цвет вместе со всеми оттенками серого, — Живко болтал о погоде и прочих пустяках. Рассказывал, куда стоит сходить в городе, и список на две трети состоял из ресторанов, баров и подобных заведений. Это показалось странным: вряд ли здесь не имелось других достопримечательностей, все же столица, большой город. То ли Хован любил поесть, то ли — выпить. Последнее вызывало сомнения, на пьяницу и кутилу он совсем не походил.

Живко устроился за рулем и, когда машина тронулась, обратился к Ралевичу на незнакомом Чаре языке. Видимо, на местном. Муж ответил легко — кажется, регидонский он знал отлично.

— А что он сказал? — с любопытством захлопала глазами женщина.

— Не обращай внимания, Цветочек, отдыхай и наслаждайся поездкой. Мы о работе, — отмахнулся артефактор.

Чарген едва не скрипнула зубами от досады. Ну почему его понесло именно сюда?! Она прекрасно знает пять основных языков Ольбада, еще на нескольких умеет объясняться и способна понять суть сказанного. Но, как назло, совсем не те!

Регидонский произошел от одного из малопопулярных теперь на континенте языков, на котором сейчас разговаривали в единственной провинции, Алвии, и то не на всей ее территории. Впрочем, даже знай она алавийский, это вряд ли помогло бы: насколько Чарген помнила, за время независимого существования Регидона местный язык ушел от прародителя далеко.

Но она все равно пыталась прислушиваться и краем глаза следила за мимикой мужа. Вдруг удастся что-нибудь заметить и понять хотя бы так? Увы, Чара улавливала только отдельные имена и слова, но картина не складывалась даже в общих чертах, и вскоре это занятие окончательно надоело.

Не получалось и наслаждаться поездкой, что советовал Ралевич. Когда поля оказались позади и машина въехала в Норк, вернулись мысли о серости и беспросветности этого угрюмого места. Что в нем нравилось Ралевичу, Чарген так и не поняла, и это только добавило неприязни к мужу.

Улицы оказались зажаты и похоронены между высоченных домов-небоскребов — квадратных, темных, таких же однотонных, как и местное население. Чарген не страдала клаустрофобией как таковой, но здесь явственно ощущала близость приступа, почти задыхалась, с тоской вспоминая поля возле воздушного порта.

Дома давили, они словно склонялись над копошащимися на улицах людьми. Казалось, еще немного — и потянут длинные каменные руки, чтобы раздавить. Машин на улицах было огромное количество, все гудели, ползли еле-еле, и это лишь усугубляло неприятные впечатления.

Возненавидеть кого-то с самого момента знакомства Чаре ни разу не доводилось: она привыкла считать, что люди слишком сложные и разные и при желании в каждом из них можно найти что-то хорошее. Даже в Ралевиче. Но вот искать хорошее в Норке ей совершенно не хотелось, и Чарген понимала: с этим местом у нее именно она, ненависть с первого взгляда. Причем Чарген не удивилась бы взаимности этого чувства, город казался живым и от этого еще более неприятным.

В просторном зеркальном фойе явно недешевого отеля, расположенного в одном из небоскребов и, кажется, занимавшего его целиком, опять стало легче. Чара не любила такой вот напыщенной, грубой роскоши — позолота, претенциозные хрустальные люстры в духе Исторического театра, багряные ковровые дорожки, предупредительные слуги в мундирах. Но после растекающейся за стенами серости глубокие, насыщенные цвета и блеск радовали глаз и дарили отдых.

Номер оказался больше ее собственной квартиры, которую Чарген всегда считала очень просторной. Обстановка тоже впечатляла роскошью, но без такого обилия золота и хрусталя, как в холле, и на новом месте мошенница осматривалась с облегчением. Дверь номера открывалась в пышную гостиную-столовую, оттуда можно было попасть еще в одну гостиную, на этот раз — совмещенную с гардеробной. Две двери по левой стороне вели в отдельные спальни, каждая со своей ванной, и Чара почти искренне возжелала расцеловать Ралевича за такой выбор. Справа дверь имелась всего одна, и вела она в кабинет. Вновь посоветовав жене отдыхать, муж со своим родственником заперся именно там.

Чара попросила чаю и осталась во второй гостиной наблюдать, как немолодая горничная раскладывала их багаж. Конечно, с куда большим удовольствием и пользой она бы послушала, что происходит за закрытой дверью и о чем говорят мужчины, но, увы, оставалось лишь терзаться догадками и делать вид, что ей это неинтересно.

Надолго гость не задержался, и буквально через несколько минут мужчины вышли в гостиную. Ралевич закрыл кабинет, заявил, что на некоторое время отлучится по делам «Северной короны», и опять посоветовал жене отдыхать. Та ласково оскалилась в ответ, желая супругу провалиться и не возвращаться больше никогда, а вслух — сладко пожелала хорошего дня, наступив на горло собственному стремлению поинтересоваться, как все происходящее сочетается в голове дражайшего супруга со «свадебным путешествием».

Горничная продолжала возиться с вещами, пытаться незаметно вскрыть при ней кабинет Чара не стала и, как послушная жена, начала отдыхать. В первую очередь — от мужа, для чего идеально подходила горячая ванна. Пока та наполнялась, мошенница сидела на бортике, тоскливо глядя в окно и жалея, что не прихватила с собой никаких книг. И что Ралевич закрыл кабинет и у нее пропадает такой чудесный предлог туда забраться.

Чарген, безусловно, понимала, что валяться в номере просто так — почти преступная трата времени, которое стоило бы посвятить выяснению деталей происходящего. Но она пока не имела представления, откуда начать, и это нервировало. Чужой город, чужая речь, чужие люди вокруг, и никого знакомого. А перед совершением любых решительных действий стоило успокоиться.

Получилось, и даже слишком: Чара банально задремала, пристроив голову на краю ванны. Наверное, сказались несколько напряженных дней рядом с Ралевичем, когда ни на минуту не удавалось расслабиться.

Проснулась она в итоге от холода, вода успела остыть. Ругаясь сквозь стучащие зубы, схватилась за лейку душа и вынула пробку. Мытье заняло немного времени, потому что голову она мыть поленилась, благо на дирижабле проблем с водой не было. И все равно после душа Чарген почувствовала себя свежей, отдохнувшей и бодрой. Набросила халат, обернула голову полотенцем. Несколько секунд смотрела в гардеробной на собственное расслабленное отражение и решила одеться. Вдруг муж вернется уставшим? Не стоит соблазнять его собственной наготой и доступностью, глядишь, удастся этой ночью спокойно, без неприятных ощущений, выспаться.

Платье выбрала вполне подходящее к местным реалиям, темное: в черно-зеленую клетку, чуть ниже колен, прямое и с длинными рукавами, оживленное только белым воротничком и манжетами. Волосы собрала в тугой узел и сама себе показалась похожей скорее на строгую учительницу, чем на неземное юное создание. Да, из образа она выбилась, но вполне могла сказать, что пыталась последовать местной моде, чтобы драгоценному Павле было рядом с нею не стыдно.

Только обуваться не стала, предоставленные гостиницей тапочки были хоть и велики, но все равно гораздо уютнее туфель. После чего всерьез задумалась, чем бы заняться теперь, и наконец заметила то, на что стоило обратить внимание с самого начала: дверь кабинета была слегка приоткрыта. Бесшумно проскользнув по паркету к двери, Чара настороженно прислушалась. Неужели Ралевич уже вернулся?

— Павле? — тихо позвала она, взявшись за ручку.

Ответила тишина, и Чара решительно толкнула дверь.

Потянуло сквозняком, шторы надулись парусами, на безупречно чистом столе зашевелились листы в единственной тонкой и без того разворошенной стопке. Артефактора не было. Пришел и ушел?

Чарген, поминутно оглядываясь на вход, подошла к окну, которое при ближайшем рассмотрении оказалось дверью на небольшой балкон. Совсем неинтересный и неприятный, не вяжущийся с общим видом номера. Вид оттуда отрывался на стену соседнего здания, расположенного, по ощущениям, совсем близко, да и было на нем пусто и уныло, только жалась в углу одинокая урна с намертво въевшимися следами пепла. Чара припомнила, что про запрет курения в номерах их предупреждали в фойе.

Сбоку к балкону примыкала бесконечная пожарная лестница. Чарген представила себе спуск с нынешнего двадцать какого-то этажа, и от одной только мысли об этом закружилась голова. Захлопнув дверь, чтобы не просквозило после ванны, все же на улице было свежо, она вернулась в комнату. Подошла к столу, с интересом заглянула в документы, лежащие в открытой папке, тонкой и безликой. Переложила пару листков и заинтересовалась еще больше: это были какие-то схемы и вычисления, явно магической направленности.

Уж не тот ли артефакт, который красовался на ее руке?..

Проглядев длинные сложные формулы и ни строчки в них не поняв, Чара тихо ругнулась сквозь зубы. Было бы у нее нормальное образование, все это оказалось бы куда понятнее! Впрочем, если бы у нее было нормальное образование, вряд ли она бы находилась здесь.

Потом на глаза попал эскиз, подтвердивший догадку: на нем был набросок того браслета, который «подарил» ей муж.

Чарген замерла, закусив губу. Соблазн был велик. В документах явно содержались ответы на все ее вопросы об этом украшении. Показать бы их компетентному специалисту, и тогда…

Проклятье, ну почему Ралевич не мог потащиться куда-нибудь поближе, а не в Регидон?! Там эти знакомые у нее были!

В этот момент Чара задала себе вопрос, который следовало бы задать раньше: а почему вообще такие ценные бумаги дорогой — во всех смыслах — муж бросил на столе? Мог бы и в сейф убрать, вон он. Или, что вероятнее, взять с собой. Значит, он точно уже вернулся и в любой момент может сюда войти.

Показалось или через приоткрытую дверь кабинета действительно послышались негромкие шаги?

Чарген поспешно сложила листы как были и устремилась к выходу, пока ее не застигли на месте преступления. По дороге взгляд зацепился за кофейный столик между парой кресел, спрятавшийся у стены за дверью. На столике стояла початая бутылка игристого и два бокала. Неужели мужчины что-то праздновали? Так Павле вроде терпеть не может эту, как он выражается, «шипучку»…

— Павле? — окликнула она снова, уже громче, выходя в гостиную с гардеробом. Дверь в следующую комнату тоже была приоткрыта и даже не захлопнулась от сквозняка. — Ты вернулся?

Муж не отвечал, хотя Чара вдруг пронзительно-остро ощутила, что в соседней комнате кто-то есть. По спине скользнул холодок дурного предчувствия, но мошенница тут же разозлилась на себя за эти глупые чувства, решительно толкнула дверь и шагнула через порог.

— Вы?.. — ахнула она, но тут же опомнилась и исправилась: — Вы кто такой? Что вы здесь делаете?!

Стеван Шешель, следователь следственного комитета города Беряна, на мгновение прекратил обыскивать шкафы и тумбочки, бросил на Чарген оценивающий взгляд через плечо. В своем сером костюме, белобрысый, он очень походил на местного уроженца, и, если бы она не знала этого человека, точно приняла бы за регидонца.

— Веселая вдова? — кривовато усмехнулся господин Сыщик. — Только без воплей.

— Вдова? Да что такое вообще… — Чара сделала несколько шагов к следователю и снова замерла, потому что заметила ноги лежащего на полу тела, которое до сих пор скрывала от нее длинная скатерть круглого обеденного стола. — Это вы его?.. — пробормотала потерянно, подходя еще ближе.

Ралевич лежал навзничь, раскинув руки и пялясь в потолок остекленевшим взглядом. Полы расстегнутого пиджака раскинулись, открывая густо залитую кровью рубашку. Из груди трупа торчала рукоять ножа. Кажется, для бумаг.

— Не люблю присваивать чужие подвиги, так что и хотелось бы, но — нет. А не вы ли?..

Чара мотнула головой, не в силах отвести взгляд от покойника.

Ощущение было до безумия странным. Всего несколько часов назад она разговаривала с этим человеком, мысленно ругала, питала искреннее отвращение и даже прикидывала, как можно быстро и надежно отправить его к богам. Но ведь это было не всерьез! Да, он неприятный, даже противный, и наверняка совсем непорядочный, но… за что его понадобилось убивать?!

Вид мертвеца вселил страх. Не перед ним самим, а перед тем, кто это сделал, и причиной, по которой Ралевича убили. Точно ведь влез в какие-то темные дела, и как бы те, кто это сделал, не попытались добраться до… как Шешель сказал, веселой вдовы.

Следом за страхом шла досада, легкая жалость и странное чувство неловкости. Как будто она сказала про мужа какую-то гадость, неприятную ему и не предназначенную для его ушей, а он случайно услышал.

И главное, Чара никак не могла понять, что ей нужно сейчас сделать. Постараться задержать Шешеля, не поверить ему? Вызвать местную стражу? Или удрать подальше, пока не началась тщательная проверка документов, пока подлог не вскрылся и пока в этом преступлении не обвинили ее?..

— Где бумаги твоего мужа? — выдернул ее из суетных метаний голос следователя.

— Вы не ответили, кто вы такой и что здесь делаете! — опомнилась Чара.

— Спокойно, я из следственного комитета Беряны, Стеван Шешель. Можешь не представляться, тебя я и так знаю. Так…

— И почему я должна вам верить? — перебила Чарген.

Сбросив оцепенение, она почувствовала, что вместе с ним ушли суетные опасения и непонятные, непривычные эмоции в адрес покойного мужа. А их место занял знакомый азарт, вызванный появлением Шешеля. Оказалось очень приятно точно знать, кто он такой, догадываться, зачем сюда пришел, но делать вид, что первый раз его видит.

— Не верь, — легко согласился он. — Бумаги где? И «Щит»?

— Какой щит? Да я сейчас стражу вызову! — пригрозила она и пошла к телефону.

— Вызывай, — легко согласился господин Сыщик и привалился плечом к шкафу, даже не думая ее задерживать. — Я отболтаюсь, в конце концов, у меня правда нет резона убивать Ралевича, а вот повесить этот труп на тебя — слишком заманчиво, чтобы они отказались от этой версии. Он еще теплый, слизистые даже не начали сохнуть. Я наверняка спугнул убийцу, а вот тебя или нет — большой вопрос. Так где бумаги? — добавил он с удовлетворенной улыбкой, видя, как Чара замерла, не донеся руку до трубки аппарата.

— Ты уйдешь, а меня все равно посадят?