Эволюция образа женщин в итальянском кино. 1930–1980-е годы

Диана Белова

Эволюция овраза женщины в итальянском кино. 1930-1980-е годы

Elitalia

Lingua e cultura italiana

Рецензенты:

киновед, профессор M. de Бенекдиктис (Универстет Ла Сапиенца, Рим)

литературовед, искусствовед, кандидат филологических наук, доцент Т.А. Боборыкина (СПбГУ, РГПУ им. А. И. Герцена)

Введение

«Искусство расширяет и обогащает познание творческой энергией, делая его способным к прогрессу. Художественный вымысел играет доминирующую роль в нашем умении создавать свои миры среди тех, которые мы уже унаследовали от учёных, биографов, историков, драматургов и художников»[1]. Доминирующим видом искусства в последние сто лет являлся кинематограф. Кино – это важный инструмент в формировании и распространении доминирующих ценностей, ролевых моделей в обществе, в создании стереотипов. Кино способно выбирать и изменять точку зрения на реальность.

«Благодаря кино, XX век стал первым столетием, законсервировавшим телесное поведение не только в словесном описании или остановленном моменте статуи, картины и фотографии, но и в движении. Появление кино породило несколько утопий, одна из которых была связана с тем, что этот аппарат по записи движения обостряет подражательные способности зрителей в отношении моторных реакций»[2]. «Кино – педагогическое пособие для масс. Оно включает в область сознательно осваиваемого – оптическое бессознательное, часть которого, инстинктивное бессознательное, было областью изучения психоаналитиков.

Именно это моторное инстинктивное бессознательное, как считал Ганс Закс, директор Берлинского психоаналитического института, обнаруживается при помощи кино»[3].

Нельзя игнорировать и огромную роль кинематографа в создании моделей поведения и в определении ценностных ориентаций, которые глубоко отражаются, на информационном уровне, как формирование общественного мнения. «Как весьма развитая репрезентативная система, кинематограф поднимает вопросы о путях, какими бессознательное (сформированное доминирующим порядком) структурирует способы зрения и наслаждения в процессе смотрения»[4]. Жан-Луи Бодри утверждал, что идентификация с персонажем – это идентификация вторичная, условием которой является первичная идентификация – то есть отождествление себя с субъектом видения. В кино таким субъектом оказывается тот, чью точку зрения репрезентирует камера. Идентификация, таким образом, являет собой результат структурной диспозиции взглядов, а не сознательное желание зрителя отождествить себя с тем или иным (например, положительным) персонажем на экране. Идентифицируя себя с объективом камеры (а зрителю ничего другого и не остаётся, поскольку он вынужден заимствовать «чужой» взгляд в процессе просмотра фильма), зритель «одалживает» и ту идеологическую позицию, которую камера как субъект видения олицетворяет (Лаура Малви, 2000).

Кино действительно является самой непосредственной формой эффективного сообщения, так как порой демонстрирует повседневную, обыденную жизнь, через множество маленьких событий, межличностных встреч, раскрывает интригу, развитую часто через женскую роль. Оно переносит идеи, регистрирует настроения, обусловливает мнения и знания, конечно, это и способ, чтобы проконтролировать или освободить сознание, чтобы сформировать или деформировать общественное мнение. «Выступая средством массовой коммуникации, кино функционирует как средство культуры чувственного типа, что соответствует гедонистически настроенному массовому зрителю. Следуя новой рождающейся культуре, кино начинает культивировать сверхчувственную стихию, опираясь на активность кинематографического мышления мифа и архетипа»[5].

Образ – это источник превращения чего-либо в чувство, которым сопровождается непосредственное впечатление (Юнг К. Г., Нойман Э., 1996). Образы строятся на архетипах. У Юнга понятие «архетип» означало первичные схемы образов, воспроизводимые бессознательно и априорно формирующие активность воображения, а потому выявляющиеся в мифах и верованиях, в произведениях литературы и искусства (Юнг, 1996). «Кинематографическая коммуникация провоцирует активность бессознательного, и в частности коллективного бессознательного… Кино является способом реабилитации не только физической, но и архетипической реальности»[6].

Женщины редко появляются в истории как главные героини эпохальных поворотов или создательницы грандиозных событий, однако у них появляется всё больше решающих функций, установленных в семье и в обществе.

XX век также можно назвать веком «эмансипации» женщин. Это и развитие феминистических движений, и установление новых прав и равенств для женщин на законодательном уровне. Образ женщины, создаваемый на экране, является и отражением современной культуры, и инструментом формирования этой культуры одновременно. Поэтому очень важно рассмотреть очертания этих кинообразов в контексте европейской истории.

Лаура Малви в своей статье рассматривает влияние женских кинообразов на мирровоззренческую позицию зрителей – мужчин и женщин. «Кино, – утверждает Лаура Малви, – приносит несколько форм удовольствия – скопофилию (удовольствие рассматривания) и нарциссизм. Отображаемое конституирует матрицу Воображаемого, узнавания, неузнавания и идентификации. Момент, когда прежнее удовольствие от рассматривания приходит в противоречие с первоначальными проблесками самосознания. Это и есть зарождение длительной любви/ненависти между образом и его отображением, которая находит своё наиболее интенсивное выражение в фильме и узнавание у его аудитории»[7].

Лаура Малви также считает, что кино способствует формированию «Я-идеалов», это подтверждается созданием «звёзд». «Звезда» соединяет в себе экранное присутствие и экранную историю, образуя сложный комплекс подобий и различий, красота выдаёт себя за обыденное (Лаура Малви, 2000).

Так же и Жиль Липовецкий, в своей книге «Третья женщина», предписывает кинематографу огромную роль в формировании величайшего архетипа современной красоты, так как благодаря кинематографу появилось новое понятие – кинозвезда. «Звёзды божественно прекрасны, являются объектами массового поклонения и обожания. И женская красота тесно связывается с успехом в обществе, богатством, расцветом индивидуальности. Классический образ звезды неотделим от роскоши, праздников, путешествий и необыкновенных страстей» (Жиль Липовецкий, 2003).

Гедонистическое удовольствие в кино можно разделить на активное мужское и пассивное женское. Мужской взгляд проецирует свои желания на женский образ, который приобретает в соответствии с ним свою форму.

В классическом кинематографе женщинам свойственны эксгибиционистские роли, в которых они одновременно рассматриваются и демонстрируются. Внешность женщины – это своеобразный код, необходимый для достижения интенсивного визуального и эротического воздействия. Таким образом, женщина выступает в качестве визуального знака, демонстрируемого для рассматривания и удовольствия мужчины, активного распорядителя взгляда. Но вместе с тем, женский образ, одним своим присутствием, напоминает об опасности, этом маркере подсознательного мужского страха комплекса кастрации (Лаура Малви, 2000).

В XX веке резко повышается ценность женской красоты, так как именно благодаря кино, женщины смогли завоевывать не меньшую или даже большую известность, чем многие политики. До этой эпохи награда за женскую красоту предполагала покровительство или брачный договор с конкретным мужчиной (Жиль Липовецкий, 2003). С появлением понятия – «звезда», эту роль покровителя заменили зрители и поклонники, с одной стороны избавив женщин от каких-либо обязательств перед мужем или покровителем, но с другой стороны, выставив напоказ их красоту и привлекательность миллионам зрителей, ищущих наслаждения, сравнения, поиска идеалов. Именно женский образ теперь превращается в товар, но уже не само женское тело.

Появление женщин кинодив дало возможность женщинам разного социального положения показать свои таланты и внешность в кино и добиться общественного признания и успеха, который раньше был доступен лишь миру мужчин. Эпоха вызывающей массовые восторги красоты по времени совпадает с периодом, когда становлению красоты в качестве профессии сопутствует отказ от любых представлений о её вредности и пагубности; эта эпоха также совпадает с периодом, когда соблазнительность женщины становится средством достижения как общественного признания и профессионального успеха, так и материального благосостояния.

Звёзды кино представляют собой идеал женственности, но идеал этот достигается титаническими усилиями, направленными на преображение женского тела. Женщины давно прибегали к различным хитростям, чтобы казаться ещё красивее, но делали это самостоятельно, руководствуясь лишь собственным вкусом и материальными возможностями, а теперь в мире звёзд это труд огромной команды профессионалов в области индустрии красоты, изменения внешности. И, соответственно, это практически не достижимо для обычных, среднестатистических женщин.

Если раньше женскую красоту ассоциировали с опасностью и коварством, грехопадением и соблазном, то в эпоху кинематографа красота превратилась в рыночный продукт, чьё назначение – обеспечивать продвижение на рынок фирменных товаров, а также торговый оборот индустрии воображаемого (Жиль Липовецкий, 2003).

Репрезентация женского образа в кино давно служит объектом феминистической критики, так как, по их мнению, формирование о понятии женского пола в наше время создано именно средствами массовой информации и кино в частности.

Розалинд Краус утверждает: «Сама репрезентация – фильмы, реклама, романы и т. д. – становится частью гораздо более полной системы механизмов, благодаря которой конструируются женские персонажи. Следуя этой логике, женщина – не что иное, как маскарад переодевания, не что иное, как образ». Американский режиссёр и критик, Лаура Малви говорит: «В патриархальной культуре женщина служит означающим для мужского Другого, она связана символическим порядком, благодаря которому мужчина может выразить свои фантазии и пристрастия по лингвистической команде, вписывая их в молчаливый образ женщины, которая по-прежнему занимает место носителя смысла, а не его производителя».

Гендерная идентичность представляет собой осознание человеком себя как представителя определённого пола и формируется в результате психологической интериоризации мужских или женских черт в процессе взаимодействия между «Я» и «Другие». Гендерная идентичность – это совокупность идеальных представлений общества о факте полового диморфизма, транслирующих личностному сознанию систему норм поведения, предписаний мышления и чувствования, образцов самовосприятия.

Вся эта система норм и образцов является элементами систем образования форм жизнеобеспечения и способов культуросозидания, и в качестве материального носителя гендерная идентичность опирается на совокупность половозрастных особенностей индивида.

Визуализация – часть современного мира, отражающая повседневную реальность, окружающую людей, имеющая огромное значение в формировании их идентичности, становится одним из важнейших компонентов современного общества. В наше время кинематограф является важнейшим элементом визуальной культуры, которая конструирует воображаемый мир наших социальных представлений о гендерных отношениях. Это элемент социализации, который действует через воспроизведение Я-идеалов.

С помощью хорошо отточенных манипулятивных технологий массовая культура принимает активное участие в формировании и деформировании человека, интенсивно используя как средство – визуальную риторику и женский образ, как безусловный аттрактор. Визуальные образы, представленные массовой культурой, выступают, как социокультурные коды, обладающие материальным выражением и ментальным содержанием.

Символы, архетипы, знаки, сигналы женского/мужского, выражая определённые интенции, объединяются в образную систему, визуальное поле; и, объективируя женское и мужское в культуре потребления, выполняют трансформирующие функции по отношению к гендерной идентичности.

Репрезентация как представления (отображения) тех или иных явлений в системах разных дискурсивных формаций непосредственно подчинена тем идеологическим ценностям, которые составляют смысловую основу данных формаций (образований). Пройдя через фильтры идеологического осмысления, оценки и отбора, определённое явление (потенциальное, ещё не утвердившееся в своём статусе, означаемое) либо получает соответствующее «означающее» (знак) и таким образом утверждается в поле существующих смыслов, либо отсеивается, оставаясь в области непрезентируемого.

Репрезентация мужской и женской идентичности в массовой культуре идёт в двух различных направлениях: как правило, демонстрируемая женщина функционирует на двух уровнях: в качестве эротического объекта для персонажей экранной истории и в качестве эротического объекта для зрителей – в поле переменного напряжения между взглядами с каждой из сторон экрана. Мужской же персонаж, как правило, не может быть подвержен сексуальному объективированию.

Итальянское кино, известное всему миру, вертится вокруг своих многочисленных, живописных образов женщин, ярких и врезающихся в сознание. Воспроизводимые киновзглядом итальянские дивы золотой эпохи узнаваемы и сегодня. Этот кинообраз проходил неоднократные изменения, превращения и метаморфозы, умело адаптируясь под политическую, экономическую, идеологическую и нравственную ситуацию страны. Эти образы превратились в классику, их продолжают рассматривать и приводить в примеры киноведы и кинозрители из различных стран.

В России, несмотря на обилие литературы об итальянском кино, нет ни одного достойного издания, где бы рассматривалась эволюция женского образа, те волшебные превращения, через которые прошёл образ героинь итальянского кино в контексте истории Италии и Европы в целом. Также важно, исходя из вышесказанного, отметить роль влияния этих образов женщины на современную культуру и на кинематограф в целом.

Трудности анализа искусства XX века связаны с появлением разрыва современного художественного опыта с предшествующим художественным развитием. Искусство демонстрирует не принцип последовательности и преемственности, а разрыв, отрицание предшествующего опыта, оппозицию по отношению к нему[8]. Поэтому в данной работе женские образы итальянского кинематографа рассматриваются, в том числе, и в историческом, социальном и иногда в политическом контексте.

Глава I

От дамы сердец до героини сопротивления

«Кино белых телефонов»

Итальянское кино между двумя мировыми войнами представляет два типа фильмов: это «кино белых телефонов», комедия аристократического, буржуазного, высокого миланского или римского общества; и второй тип – это милитаристское кино, повествующее о жизни колониалистов, о фашистской экспансии в восточной Африке.

Кинематограф 30-х годов нередко называют «кино белых телефонов». Этот период длился в итальянском кино с 1936 по 1943 года, названием своим он обязан многочисленным появлениям на экране белых телефонов, которые являлись в то время символом достатка и высокого общественного статуса, в отличие от чёрных, широко распространённых и более демократичных телефонных аппаратов. Это было очень консервативное кино, пропагандирующее незатейливые семейные ценности и строгую социальную иерархию. «В этой ситуации искусство становится пространством бытового и социального эксперимента. Так понимается его задача политиками»[9].

Из режиссёров «кино белых телефонов» следует упомянуть раннего Витторио де Сика, Джорджио Феррони, Марио Сольдати и Луиджи Дзампа, из актёров – Черви Джино, Луизу Фериду, Дину Сассоли и Алиду Валли (Gesù, 2004). В этих фильмах представлены образы простых, искренних девушек, с открытыми сердцами (секретари, телефонистки и т. д.), они мечтают о чистой любви и «прекрасном принце». Несмотря на то, что в Европе идёт ужасная вторая мировая война, невозмутимые девушки и их возлюбленные взволнованы только «сердечными» делами.

Французский эстетик М. Дюфрен полагает, что искусство обладает утешительно-компенсаторной функцией и призвано иллюзорно восстанавливать в сфере духа гармонию, утраченную в реальности. А французский социолог Э. Морен считает, что, воспринимая произведение искусства, люди разряжают внутреннее напряжение, порождённое реальной жизнью, и компенсируют монотонность повседневности.

«Функционирование искусства представляет процесс реализации социальных функций, среди которых можно выделить специфическую чувственно-компенсаторную функцию. Пожалуй, наибольшими ресурсами компенсировать недостаточность реальности располагает кинематограф. Он соединяет абстрактность изображения и виртуальность сюжетных жанров (например, литературы). Возникает удвоенная псевдореальность, очень похожая на реальный мир»[10].

Персонажи фильмов – сиюминутные героини, девушки, называемые также «дамами сердец». У них идеально созданный образ, с безукоризненными лицами, пухлыми губами, в любой ситуации они идеально одеты, причёсаны и ухожены. Эти идеальные, почти «божественные» образы «совершенных» кинодив утешали и обнадёживали нищее, голодное и обессиленное итальянское общество. Они заменили учебники по этикету, выступая в качестве новой школы хороших манер.

В первое время после появления кинематографа сексуальность воплощала в себе стереотип женщины-вамп – с её непроницаемыми, густо подведёнными чёрными глазами, с её вычурными украшениями и длинными мундштуками, – навевало мысль о непостижимой и губительной женственности. Лишённая драматизма эстетика «красотки с обложки», возведённая кинодивами в ранг мифа, ни о чём таком не напоминала.

Таящая в себе загадку порочность женщины-вамп исчезает: лёгкая ранимость излучающего радость существа приходит на смену демонизму Эроса, чувственная красота воссоединяется с наивностью, с искренней и чистосердечной радостью жизни. Посредством небывалого синтеза чувственности и невинности, сексапильности и уязвимости, любовных чар и нежности, эротизма и весёлости появляется новый женский образ постфатальной женщины.

Образы женственности наконец избавились от многовековой зависимости от демонической красоты в пользу современной шаловливой и беззаботной сексуальности молодых женщин с точёными ножками, гибкой и стройной фигурой, с наивным и одновременно соблазнительным видом. Вместе с тем, новизна стиля распространилась не иначе как обязательным воспроизведением характерных примет женственности, несущих на себе печать «классических» ожиданий мужчин в отношении женского тела: это и полная грудь, и округлый зад, и волнующие позы, и повышенная сексапильность взгляда и губ. И, несмотря на весь её авангардизм, красота выступает в качестве компромисса между двумя системами представлений.

С одной стороны, речь идёт о современных взглядах, что находит конкретное выражение в эстетике стройности тела, длинных ног, улыбчивости, сексапильности, лишённой драматизма и отнюдь не брезгующей заигрыванием. А с другой стороны, о патриархальных по сути своей взглядах, воспроизводящих «женщину-объект»; характерными приметами служат избыточные сексуальные прелести (грудь, бедра, провоцирующие позы), что, в свою очередь, заново воссоздаёт преставления о женщине, побуждающие вспоминать скорее об «отдохновении для героя», чем об утвержденной независимости женской идентичности (Жиль Липовецкий, 2003).

Отдельного внимания здесь заслуживает режиссёр Марио Камерини, считавшийся утончённым романтиком, воспевающим маленький провинциальный мир, при этом весьма благонамеренный, верный указам Муссолини. Ярким примером его творчества является фильм «Что за подлецы мужчины!». Критик Морандо Морандини пишет: «Камерини предвосхищает неореализм, делая из Милана что-то большее, чем просто комично-сентиментальный фон этого фильма. Ему удаётся передать волнительное состояние молодости»[11]. В конце фильма все «обманы и недоразумения» заканчиваются, и пара влюблённых занимает своё место в социальном устройстве общества: мужчина работает, чтобы содержать семью, женщина оставляет работу и посвящает себя мужу, детям и дому.

В эпоху фашизма, итальянским женщинам не рекомендовано работать. Муссолини, в своей речи в Венецианском дворце 28 октября 1927, утверждает, обращаясь к итальянским женщинам, что они «цветы, которые украшают мужскую жизнь», он призывает их к рождению детей, так как нации нужно пополнение. Женщина, согласно Муссолини, должна способствовать созданию империи, рожая детей и развивая у них любовь к родине. Женщинам разрешено работать учителем или санитаркой. Девушки, которые хотят получать университетское образование, должны были платить высокие налоги. Работающие женщины получали зарплату в два раза меньше, чем мужчины, на аналогичных должностях (Smith, 1997). Также через кино, женщина была должна предложить образ, который укрепил бы пропаганду «мифа расы».

Воплощением этого мифа расы стала актриса Дина Сассоли. Она стала примером образцовой средиземноморской женской красоты, «избранной расы». Темпераментная, горячая, безукоризненная женщина. Её фотография была использована фашистами для рекламы расистской кампании.

Но политическая, общественная, экономическая реальность быстро меняется, и вскоре над Европой нависает предчувствие катастрофы жестокой войны и расовых преследований, что разрушает весь этот обманчивый мир «отличных жён из общества Красного Креста», романтических продавщиц, хороших и систематизированных семей. Любовь становится страстью, грехом, горечью. В итальянском кино появляется новое течение – неореализм.

Таким образом, в 30-40-е годы в Италии безраздельно властвовало «кино белых телефонов». Эти фильмы носили идеологическую и компенсаторную функции, отвлекали простых людей от войны и нищеты, в которую стремительно попадала страна. «Идеальным» в тех фильмах был женский образ, наиболее соответствующий мифу расы, т. е. Женщина, как правило, ухоженная, наивная, романтичная, мечтающая выйти замуж и родить детей, стать опорой для своего мужчины.

Неореализм – время крестьянок и простолюдинок

Лукино Висконти, создавая фильм «Одержимость», закрывает главу «кино белых телефонов» и, символично, им же завершается важная глава истории Италии. В 1943 г. заканчивается эпоха итальянского фашизма и начинается один из самых сложных исторических периодов. Тем временем в кино рождается новое, сложное направление – неореализм, выводящий на экраны реальную жизнь, во всей ее непосредственности, искренности правды, человечности, после многих ужасов, которые пришлось пережить (Vigano, 2006).

Неореализм стремился освобождать кино от фальшивой риторики, от лицемерного конформизма. Италия, избавившись от иностранного влияния и нацистских истреблений, осознала всю ложь коммерческого кино и идеологического кино. В массовом сознании возникло непреодолимое желание веры в лучший мир, полный истинной правды. Направление неореализма объединило, в первую очередь, молодых режиссёров, активно выступающих против фашизма, в момент подъёма демократического движения и активного сопротивления.

Неореализм стал поистине революционным движением в итальянском кино. Впервые киногероями стали реальные люди, простые рабочие, бедняки, жители итальянских трущоб. В кино стали освещаться проблемы низшего класса – голод, безработица, нищета, тяжёлый труд. Картины начали снимать не в павильонах, а на натуре (в рабочих кварталах, на улицах полуразрушенных городов).

Режиссёры неореализма, стремясь передать всю правду жизни, использовали в сюжетах своих фильмов истории жизни простых людей, вместо профессиональных актёров стали брать простых людей из народа, чтобы избавиться от игры в кадре, чтобы максимально приблизиться к натуральности (Vigano, 2006). Это создало новое направление не только в режиссёрской работе, но и в актёрской игре. Благодаря неореализму, появилась школа киноактёров, главной задачей которой стало воспроизведение действительности, естественности и эмоциональности. Неореализм раскрыл талант таких актёров как А. Маньяни, Э. Де Филиппо, М. Джиротти, Р. Валлоне, С. Мангано, А. Фабрици, Тото (Brunetta G., 1993).

Эти актёры перенесли на киноэкран национально-народные характеры простых итальянцев. Сценарии для неореалистических фильмов не были точно прописанными, и часто менялись во время съёмок, когда создавался наиболее естественный диалог между актёром, местом съёмок и действием (Viganô, 2006). «Интересно наблюдать, как итальянский неореализм двигался в борьбе с театральной помпезностью к полному отождествлению искусства и внехудоже-ственной реальности. Активные средства его всегда были “отказами”: отказ от стереотипного киногероя и типичных киносюжетов, отказ от профессиональных актёров, от практики “звёзд”, отказ от монтажа и “железного” сценария, отказ от “построенного” диалога, отказ от музыкального сопровождения. Такая поэтика “отказов” действенна лишь на фоне памяти о киноискусстве другого типа. Без кинематографа исторических эпопей, киноопер, вестерна или голливудских “звёзд” она теряет значительную часть художественного смысла. Свою внехудожественную роль “крика о правде”, о правде любой ценой, правде как условии жизни, а не средстве достижения каких-либо преходящих целей, это искусство могло выполнить лишь постольку, поскольку язык его воспринимался зрителем как беспощадный и бескомпромиссный. Тем показательнее, что дойдя до апогея “отказов” и утвердив свою победу, неореализм резко повернул в сторону воссоздания разрушенной условности»[12].

Неореалистические фильмы играют важную роль в создании новой модели поведения итальянских женщин, так как женские персонажи также подвергаются общему переосмыслению ценностей, переживая реальное перевоплощение (Rivello, 2001). В фильме Висконти «Одержимость» (1943 г.) женский персонаж действует, двигается и общается новым способом, совсем не так как в фильмах «эпохи белых телефонов». Фильм рождается в содействии с журналом «Кино». Разработать сценарий помогают Джанни Пуччини, Джузеппе Де Сантис и Марио Аликата. Будучи активными сторонниками Сопротивления, они разделили идеи левой партии. Термин «Неореализм» впервые был применён монтажником фильма – Марио Серандреи (Candela, 2003).

В сентябре 1943 г. Лукино Висконти в журнале «Кино» опубликовал некоторого рода манифест о появлении нового и важного кинематографического течения: «В кино меня увлекает рассказ о жизни реальных людей и ситуаций, а не кино – созданное только для кино. Из всех режиссёрских задач, для меня более интересна работа с актёрами, с человеческой материей. С помощью актёров создаются новые люди, они переживают свою собственную реальность, реальность искусства»[13]. Фильм стал инновационным, он продемонстрировал конфликтность с буржуазией, с мелочной идеологией, которую пропагандировало «кино белых телефонов». Любовь выступает в роли сложности, наваждения, мучения, роковой неудовлетворённости и недостижимого счастья (Лукино Висконти, Статьи. Свидетельства. Высказывания, 1986).

Клара Каламаи в «Одержимости» играет женщину из народа, типичную для того времени простолюдинку. Джованна одета в грязные от дорожной пыли и пота одежды, она живёт в доме своего мужа, но полна неудовлетворённости и отвращения к нему. Ей не нравится быть кухаркой, она сопротивляется и восстаёт против своего образа жизни. Джованна вовсе не благородна и не целомудренна, скорее наоборот, она цинична и расчётлива. Она хотя и влюблена в молодого, красивого Джино, но вовсе не хочет быть с ним вместе вне комфортных условий.

Любовь Джованны скорее «неосознанное восстание», эта любовь порождает насилие, разрушает стереотипы женского поведения. Её цель не быть угодной для своего мужа, и не свидания с молодым красивым мужчиной, её целью становится осознаваемое в процессе стремление к свободе. Чувства, эмоции, переживания женщины, таким образом, в первый раз продемонстрированы со всей страстью переживания живых, реальных людей (Farassino, 2003).

Манифестом нового итальянского кино стал фильм Роберто Росселлини «Рим – открытый город» (1945 г.), пронизанный духом антифашистского единства и пафосом художественного открытия реальной Италии. Первые фильмы неореализма: «Пайза» (1946 г.) Р. Росселлини, «Рим – открытый город» (1945 г.) – черпали сюжеты и образы в движении Сопротивления. После них появились фильмы: «Трагическая охота» (1947 г.), «Горький рис» (1949 г.), «Нет мира под оливами» (1950 г.), «Рим, 11 часов» Джузеппе Де Сантиса; «Похитители велосипедов» (1948 г.), «Чочара» (1960 г.), «Умберто Д» Витторио Де Сика; «Земля дрожит» (1948 г.) Лукино Висконти и др. Они рассказывали о проблемах безработицы, нищеты, социальной несправедливости и послевоенной разрухи. Те же проблемы ставились и в неореалистических комедиях типа «Полицейские и воры» (1951 г.) Стено и Марио Моничелли; «Два гроша надежды» (1952 г.) Ренато Кастеллани; в сатирической киносказке Витторио Де Сика «Чудо в Милане» (1952 г.) (Brunetta Р., 1999).

Типичные бытовые и даже трагические мотивы получали в них оптимистическое звучание, в духе жизнеутверждающих традиций народного искусства (Vigano, 2006). Женщины занимают активную позицию в Сопротивлении. В 1943 г., после падения фашизма и ареста Муссолини, в Милане учреждено крупное антифашистское движение. В борьбе за освобождение участвуют и женщины. Рождаются группы защиты из женщин-добровольцев. После окончания борьбы, женщины добиваются права голосования, что является большим завоеванием и важным признанием женщин. Создаются женские движения, которые считают «женский вопрос» национальной проблемой, которую нужно решить на государственном уровне.

В фильме «Рим – открытый город» Росселлини рассказывает историю столицы Италии, во время её захвата нацистскими солдатами, в период второй мировой войны.

Действительно, в 1944 г. Рим был признан «открытым городом» и для того, чтобы уберечь его от бомбардировок, было объявлено, что на его территории не присутствуют военные. С небольшим количеством денег режиссёр создаёт гениальный малобюджетный фильм. Росселлини рассказывает: «Денег с трудом хватало на оплату плёнки, которую я не мог даже проявить, потому что я не знал, как оплачивать лабораторию» (Morandini, 2010).

Анна Маньяни, великая женщина нового итальянского кино, с неправильными чертами лица, с живыми и подвижными глазами на уставшем лице. Она создаёт образ женщины, которая не боится бороться даже против сильного соперника: беременная, она восстаёт против нацистов и умирает. Росселлини, один из самых важных авторов Неореализма, преподносит реальность, не разрушая и не вмешиваясь в неё. Клод Шаброль говорит об этом великом деятеле кино: «От произведений Росселлини исходит подлинность, которая появляется, прежде всего, из методов его работы – во многом он доверяется сиюминутной ситуации вокруг, настроениям актёров, окружающей обстановке»[14].

Фильм раскрывает непосредственность взгляда и чувство трагичности. Росселлини писал о своём способе работы в кино: «Это реакция на риторику многих лет, на традиционное лицемерие; Это искренность и желание помещать людей в правдивые ситуации»[15]. Большая инновация Неореализма – это выход на улицы, приближённость и предпочтение ежедневной жизни и обычным людям, но не с помощью документальной кинохроники. Персонаж из народа – Пина, в исполнении Анны Маньяни, к примеру, отчаянно пытается догнать грузовик, увозящий её будущего мужа, она безнадёжно кричит и зовёт его, падая на землю, сражённая очередью автоматов.

Мы видим пыль, грязь, смерть, не самые артистичные для актрисы позы, резкий голос, требующий справедливости – то есть меняется стилистика по сравнению с предшествующими фильмами «эпохи белых телефонов».

Через этот образ режиссёр показывает, насколько бесполезна жестокость войны, в образе Пины заключены тоска и героизм всех итальянских женщин того времени. Она и есть «новая реальность» новой женщины, совершенно отличающейся от рафинированных «синьорит» и итальянских див, привычных для 30-х годов. «Впервые на экране итальянского кино представлена “современная женщина”, свободная от предрассудков и от рабства пола, с чувством собственного достоинства, но при этом не менее женственная, открытая порывам собственного сердца»[16]. Хотя неореализм создаёт на экранах новый тип итальянской женщины, которая равна мужчине в проблемах и чувствах, не уделено должное внимание роли женщины в обществе, которую она стала занимать в те жестокие годы.

Несмотря на реальные факты участия многих женщин в борьбе Сопротивления (на равных с мужчинами условиях), в законодательной сфере права у них не равные. Женский труд оплачивается в несколько раз меньше, чем аналогичный мужской, налог на высшее образование девушек намного выше, чем налог для юношей, запрещены разводы. И эти проблемы ещё не освещаются ни политиками, ни режиссёрами. Но постепенно ситуация меняется. В фильме Де Сантиса «Горький рис» (1949 г.) группа тружениц становятся главными героинями событий и общественных конфликтов. Итальянская реальность быстро меняется. В 1946 г. при правительстве Де Гаспери, женщины в первый раз голосуют на выборах, 22 женщины избраны депутатами. Однако в Европе начинаются годы холодной войны. В Италии восстанавливаются социальные различия между богатыми слоями и рабочим классом. Появляется множество безработных, живущих в нищете, в ситуации постоянной нестабильности. Возобновление экономики осуществляется за счёт жертв больших народных масс. Некоторые утверждали, что «Горький рис» – интересный исторический источник, для того чтобы понять период, предшествующий «экономическому буму». Фильм предлагает реалистическую историческую картину развития крестьянской жизни. Рабочий класс борется за строительство «новой истории Италии», вопрос о женской эмансипации отошёл на второй план.

В интервью 1996 г. режиссёр Де Сантис отвечает Гвидо Микелоне, который спрашивает его о причине избрания такой темы фильма: «Я смог бы выбрать для фильма более интеллектуальную или более утончённую историю, но мы со сценаристами (Карло Лиццани, Джанни Пуччини, Коррадо Альваро) подумали, что мы не должны быть оторванными от этой массовой культуры. Это был именно тот мир, который мы хотели рисовать!»[17].

Фильм начинается и заканчивается комментарием журналиста, описывающего условия, в которых работают эти девушки: «Только женщины способны выращивать рис, только они могут целый день стоять ногами в воде, с изогнутой спиной под жарким солнцем над головой»[18]. Джузеппе Де Сантис и Карло Лиццани были выдвинуты на премию Американской киноакадемии Оскар в 1951 году за лучший иностранный фильм.

Стефано Мази в этом фильме выделяет три информационных уровня: первый это легенда об образе жизни крестьянского класса, второй уровень полностью решён на визуальном и звуковом плане, который находит зрелищность в материальном, предметном отражении мира. На третьем уровне утверждается «мифический материал», снова уходя к первому уровню. Три уровня, которые соответствуют трём группам зрительского воображения: к первому чувствительное народное воображение, третья группа обращается к интеллектуальной публике, задаётся вопросом конфликта между реальностью и иллюзией (использование радио – намекает на театральность проникновения в мир рисового поля, «спектакль воспроизведения и передачи реальности»). Второй уровень, напротив, «визуальный, фактический» обращается к буржуазии, которая была бесшумна и покорна в фашистский период, и которая могла быть чувствительной только к «очевидной красоте и мастерству».

В рецензии на фильм Лука Мартиньоне настаивает на амбивалентности, утверждая, что фильм носит свой, особый характер (Cutrufelli, 2001). Мартиньоне утверждает, что Де Сантис, заострив внимание не на исторической суровости (свойственной фильмам Росселлини), а на обычной жизни простых людей (на их традициях, привычках, интересах) удалился от неореалистической идеологии и в итоге фильм относится более к «народному неореализму»[19]. Женщины не образованны, вся их культура представлена через пословицы и народную мудрость. Они поют, чтобы сообщить важную информацию, или чтобы скрыть крики подруги. Женщины берут на работу своих детей, живут в скудных бараках, ранее принадлежавших военным. Но, одновременно, режиссёр обращает наше внимание на признаки современности: женщины носят колготки; Сильвана слушает граммофон в рисовом поле, жуёт американскую жевательную резинку, читает фотороманы «Гранд Отель», танцует буги-вуги (модный танец того времени, выражающий радости жизни, чувственности, свободы). Сильвана концентрируется на красоте танца, чтобы отстраниться от тяжёлых условий работы.

Женщины, возможно, больше мужчин мечтают об иной жизни, легко становятся жертвами фальшивых мифов и обманчивых ожиданий. У молодого военного присутствует видение реальности, и он принимает ее условия в надежде улучшения жизни в дальнейшем. И работницы, несмотря на мелкие конфликты, и стремление к удовлетворению своих личных материальных потребностей, объединяются, чтобы спасти урожай риса, «плод своей работы», затопляемый водой. Де Сантис создаёт женские образы зрелищными, чувственными, отмеченными телесной красотой, при этом – далёкими от возвышенного. Во время борьбы между женщинами на рисовом поле, среди воды и грязи, режиссёр показывает женщин, произносящих грубые слова, дерущихся, валяющихся в грязи, т. е. всё, что раньше в итальянском кино было характерно для, исключительно, мужчин. Де Сантис использовал женские образы, чтобы продемонстрировать мир работающих женщин, которые, несмотря на природную хрупкость, мужественно и страстно выполняют тяжелейшую работу. С одной стороны, мир рабочего класса жесток и груб, но способен к солидарности, когда речь идёт о защите своих трудов и собственных прав. В своих следующих работах «Рим. 11 часов» (1952) и «Муж для Анны Цаккео» (1953) Де Сантис продолжает рассматривать тему «новой женщины в новой исторической и эстетической реальности».

В фильме «Рим. 11 часов» Джузеппе Де Сантиса женщина – истинная главная героиня; это женщина, которая хочет казаться сильной, но которая, в действительности, скрывает свою хрупкость, женщина, которая хочет восставать против мужчины, но в то же время подчиняется принятой в обществе иерархии. Мужская фигура внутри фильма является носителем заботливости, защищённости. Более ста женщин приходят по объявлению «требуется машинистка» и им совершенно очевидно, что не всех примут на работу. Между женщинами завязывается конфликт, в результате чего лестница не выдерживает и рушится. Обеспокоенные мужчины собираются к своим женам в больницу, мужчины, в отсутствии жён дома, начинают заниматься домашним хозяйством. Т. е. мужчина представлен в некой упрощённой роли покровителя. Мужчины готовы на компромисс для того, чтобы избежать нищеты, готовы терять своё достоинство, чтобы гарантировать будущее собственным детям.

Фильм заканчивается начальной сценой: одна из девушек приходит на ту же лестницу и после случившегося несчастья, надеясь получить рабочее место. Эта заключительная сцена демонстрирует, что нищета заставляет женщин действовать, нищета делает из женщин подруг и врагов. Нищета, на самом деле, и является настоящей темой этого фильма. Таким образом, на смену идеализированного образа ухоженной и мечтательной девушки из «кино белых телефонов» приходит образ простолюдинки, крестьянки, привносится реальный женский образ из простого народа. Их лица не идеальны, как и их фигуры и одежды, но они прекрасны в своей правдивости, жизненности. Впервые женщины на экране демонстрируют своё мнение, участвуют в обороне страны, работают в тяжелейших условиях.

К 50-м годам экономическая ситуация в Италии начала активно меняться, бедность и безработица постепенно уходили в прошлое. Многие режиссёры потеряли надежду на прогрессивное преобразование общества и утратили свою активную гражданскую позицию. Со временем и их фильмы потеряли свою ярко выраженную социальную позицию, революционные взгляды. Итальянские киностудии выпустили большое количество фильмов, внешне напоминающих стиль неореализма, но совершенно утративших его идеи. На первый план в итальянском кинематографе выступили более утончённые режиссёры-модернисты.

Глава II

Эволюция от образа крестьянки до образа синьоры

50-е годы

В 1946 году образуется Итальянская республика. Только что созданной Республике предстояло решить множество серьёзных проблем: восстановление страны, производства, решение конфликта между севером и югом Республики Италии (Smith, 1997). Большое количество людей эмигрируют с юга Италии на север (1954 год, очень тяжёлый год) для работы на фабриках больших городов севера. Северу Италии приходится принимать большое число работников, часто с семьями (Agostini, 1994).

Итальянская публика «наслаждается» жёлтой прессой. Итальянцы начинают меньше рассуждать и больше работать. Они носят неудобную узкую одежду, живут в полуразрушенных бедных домах. Слова «экономическое чудо» для них ещё не знакомы. Но, однако, упорный труд и смирение приводит к экономическому росту (II cinema Grande storia, том 5, 1965). Происходит переход от аграрного к индустриальному типу экономики.

В 50-е годы женщина вынуждена подчиняться ряду твёрдых правил; её идентичность определяется относительно очень ограниченной и определённой роли, прежде всего в домашней сфере (Capussotti, 2002). Существует жесткое разграничение между внутренним и внешним пространствами – домом женщины, где она хозяйка, и миром работы, политики и т. д., в которых хозяином является мужчина. Появляются новые общественные установки, не только в законодательной и публичной сфере, но и в личных отношениях с родственниками, в отношениях между полами, рушатся старые общественные представления, навязанные фашизмом (Doni Elena, Fugenzi Manuela, 2001). Также, более лояльно рассматриваются традиции католической морали, предопределяя развитие эмансипации женщины.

Важнейшим компонентом этих изменений стала работа, предоставившая женщинам некоторую экономическую независимость от мужчин, и возможность самореализации вне семьи и брака (Smith, 1997).

Пятидесятые годы на самом деле были одним из самых противоречивых периодов для женщин. Мария Роза Кутру-фелли пишет: «В общественной жизни всё быстро меняется: растут доходы и, вместе с ними, стандарты потребления; автомобили становятся всё более распространёнными; менталитет и традиции меняются; среднее образование становится обязательным для всех. Женщины постепенно освобождаются от обязанностей домохозяек, становятся доступны противозачаточные таблетки, позволяющие контролировать рождаемость»[20]. Появляются новые женские профессии: косметологи, гиды, переводчики, манекенщицы, общей чертой которых становится использование собственного тела и внешности (но в легальном аспекте).

Женские персонажи начинают использовать в кино свою телесность как «оружие»: «Мисс Италия» (1951), «Жаль, что она каналья» (1954), «Счастье быть женщиной» (1955), «Знак Венеры» (1955), «Женщина сенсация дня» (1956) и другие. Телесность получила новый импульс извне, цензура ослабила ограничения, наложенные ранее, на женское изображение в рекламе и кино (Саггапо, 1977).

«Появлялось множество экспериментов, связанных с фото- и киносъёмками, в поисках новых физических идеалов женщин. Так появился новый тип героинь, с пышными формами, красивыми изгибами»[21]. Начала стабилизироваться итальянская экономика и женский образ нищей крестьянки преобразовывался в образ провинциалки, приехавшей в город, работающей манекенщицей или парикмахершей, ещё обладающей деревенскими пышущими здоровьем формами.

Совершенно очевидно, что этот новый статус красоты нераздельно связан с современным процессом секуляризации и эмансипации представлений о женском теле от христианской традиции, видящей в нём корень зла, а также с процессом распада культуры секса как греха и формирования культуры секса как удовольствия. Однако этот феномен не следует отделять и от бурного развития эгалитаристского воображаемого, которое в своём распространении дошло и до способов восприятия различий между полами.

Представления о красоте, исполненной вампиризма, отчасти были связаны с самой организацией общества, основанной на идее неискоренимых различий между мужчинами и женщинами, с базирующимся на неравноправии культур, формирующих свои представления о двух гендерах в соответствии с принципом сущностной разнородности. Обвинения, выдвигаемые против женской красоты, были ещё одним из проявлений страха перед Другим, замкнутым в своём радикальном отличии.

Конец архетипа демонической красоты как раз и выражает выдвижение на передний план культуры, где различие мужчина/женщина не отсылает нас больше к онтологическому разделению; где женщина больше не мыслится как «опасная половина», и сознание общей для всех принадлежности к человеческому роду берёт верх над страхом перед чуждостью, обусловленной половой принадлежностью. Вследствие этого разделение по половому признаку, которое подобные общества с пафосом утверждают, так же как и современные представления о женском теле, в большей степени свидетельствуют о прогрессе эгалитаристского воображаемого, чем о сохранении женоненавистнической культуры (Жиль Липовецкий, 2003).