Помоги проекту - поделись книгой:
– «Кроган Касл», корабль, который послал сигнал бедствия… У него разбит нос и повреждены надпалубные конструкции.
Уорли уставился на него:
– И что?
– Неужели вы не понимаете? Скорее всего, их накрыло гигантской волной.
– Вы несете полный бред! Убирайтесь в свою каюту! Я не хочу видеть вашу рожу, пока мы не пристанем к берегу.
Черч помедлил, сжав кулаки. Затем расслабил их, когда понял, что дальнейший спор – бессмысленная трата времени. Не говоря ни слова, он развернулся и вышел из рубки.
Лейтенант поднялся на палубу и осмотрелся. Море казалось обманчиво спокойным. Волны были теперь не больше десяти футов и уже не перехлестывали через борт корабля. Он прошел на корму и увидел, что паровые трубы, приводящие в действие лебедки и прочее дополнительное оборудование, трутся о фальшборт, когда судно поднимается и опускается на больших пологих волнах.
Потом мужчина спустился в трюм и проверил два хранилища руды, подсвечивая фонариком подпорки и балки, удерживавшие груз при качке. Хоть они и поскрипывали от напряжения, но держались крепко и выглядели безопасно. Никаких признаков смещения руды он не заметил.
Тем не менее усталость не могла заглушить беспокойство. Черчу пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не отправиться в уютную койку, ему так хотелось предаться сну, выбросив из головы все приключившиеся невзгоды. Он обошел все, вплоть до машинного отделения, чтобы убедиться, что в нижних трюмах нет воды. Но худшие опасения не подтвердились, поэтому веру Уорли в «Циклоп» можно было признать обоснованной.
Когда моряк шел к кают-компании, намереваясь все-таки выпить чашечку кофе, приоткрылась дверь одной из кают. На пороге стоял Альфред Готшалк, генеральный консул США в Бразилии. Он разговаривал с кем-то внутри каюты. Черч бросил взгляд через его плечо и увидел корабельного доктора, склонившегося над человеком в койке. Лицо пациента выглядело усталым и пожелтевшим, его моложавые черты слабо сочетались с густыми седыми волосами. В широко раскрытых глазах Черч увидел страх, порожденный пережитыми бедами и страданиями. Эти глаза повидали многое. Еще одно звено в цепи странных совпадений, которые отмечали плавание «Циклопа».
Черч вспомнил, как перед отплытием из Рио-де-Жанейро, когда он нес вахту, на причал выехало несколько автомобилей. С пассажирского места одной из машин вышел генеральный консул и приказал погрузить на корабль его чемоданы и саквояжи. После чего внимательно оглядел судно – от округлой и изящной, как бокал для шампанского, кормы до громоздкого вертикального носа. Консул оказался маленьким, толстеньким и весьма комичным с виду, но от него неуловимо веяло алчностью и жаждой власти. Его пепельные волосы были коротко подстрижены на прусский манер, а узкие брови гармонировали с тонкими усиками.
Следом подъехала карета «Скорой помощи». Черч смотрел, как на корабль из нее перенесли на носилках человека, но разглядеть его как следует было невозможно из-за москитной сетки, закрывавшей лицо. Скорее всего, человек на носилках был кем-то из окружения Готшалка, но тот большим вниманием удостоил не его, а грузовик «Мак» на цепной передаче, подъехавший последним.
Консул с волнением наблюдал, как грузовой стрелой из машины на судно поднимали большой продолговатый ящик и опускали в передний грузовой отсек. Будто по команде появился Уорли и распорядился задраить люк. После этого капитан поприветствовал Готшалка и сопроводил в каюту. Почти сразу же отдали швартовы, и корабль покинул гавань.
Консул обернулся и увидел остановившегося в проходе Черча. Он вышел из каюты и закрыл за собой дверь, прищурившись с подозрением:
– Могу я вам чем-то помочь, лейтенант… м-м…
– Черч, сэр. Я как раз закончил осмотр корабля и направлялся в кают-компанию выпить чашечку кофе. Не хотели бы вы присоединиться?
На лице консула мелькнуло едва заметное облегчение, и он улыбнулся:
– Почему бы и нет? Я не могу долго спать, всего несколько часов – и я снова на ногах. Мою жену это выводит из себя.
– Она осталась в Рио?
– Нет, я отправил ее домой в Мэриленд. Моя миссия в Бразилии выполнена. Надеюсь, я проведу остаток времени на государственной службе уже в Вашингтоне.
Моряк заметил, что Готшалк нервничал. Его взгляд беспокойно метался по проходу, он постоянно прикладывал к узким губам льняной носовой платок и наконец взял Черча за руку.
– Прежде чем выпить кофе, лейтенант, не будете ли вы столь любезны проводить меня в грузовой отсек?
Лейтенант глянул на него:
– Конечно, сэр, как пожелаете.
– Благодарю вас, – сказал мужчина. – Мне нужно забрать кое-что из моего багажа.
Даже если такая просьба и показалась ему странной, то Черч не подал виду, просто кивнул и направился к носовой части судна, а маленький толстячок засеменил за ним следом. Они поднялись на палубу и направились вдоль перехода, тянущегося от кормовых рубок к носовому кубрику, под надстройкой моста, поднятой на похожих на сваи стальных стойках необычной конструкции. Ходовые огни, подвешенные между двумя передними опорами для подъема угля, отбрасывали жуткий свет, блестевший на волнах.
Остановившись, Черч отдраил люк и жестом пригласил мужчину спускаться по лестнице, осветив ему путь фонариком. Когда они спустились в грузовой отсек, Черч нашел выключатель, щелкнул им, и помещение залил мертвенно-желтый свет.
Готшалк обошел Черча и двинулся прямо к ящику, перевитому цепями, концы которых были прикреплены висячими замками к вделанным в палубу болтам с петлями. Консул постоял там несколько мгновений, на его лице застыло благоговейное выражение. Казалось, что его мысли витают где-то далеко, в другом времени и другом пространстве.
Лейтенант впервые видел этот ящик вблизи. На толстых деревянных стенках не было никаких обозначений. Черч прикинул его размеры на глазок: примерно девять футов в длину, три в высоту и четыре в ширину. Вес определить не представлялось возможным, но содержимое точно было тяжелым. Он вспомнил, как сильно натянулись тросы лебедки, когда ящик поднимали на борт. Наконец любопытство прорвалось через маску равнодушия, и он спросил:
– Не возражаете, если я спрошу, что там внутри?
Готшалк ответил, не отрывая взгляд от ящика:
– Археологический артефакт, мы везем его для музея.
– Ценный, наверное? – поинтересовался Черч.
Готшалк промолчал. Его внимание привлек край крышки. Он надел очки, принялся изучать крышку и неожиданно замер, словно пораженный громом.
– Его открывали!
– Не может быть, – возразил лейтенант. – Он так крепко скован цепями, железные звенья даже врезались в древесину, вот тут, по краям.
– Но посмотрите, – сказал консул, указывая пальцем. – Здесь на крышке следы взлома.
– Может быть, его поцарапали, когда закрепляли?
– Когда я два дня назад осматривал его, царапин еще не было, – твердо заявил Готшалк. – Кто-то из вашей команды пытался его вскрыть.
– Вы накручиваете себя. Кому мог понадобиться старинный артефакт, который наверняка весит не меньше двух тонн? Да и разве у кого-то, кроме вас, есть ключ от замков?
Готшалк рухнул на колени и дернул один из замков. Скоба осталась в руке. Она оказалась не железной, а деревянной. Консул помертвел от ужаса. Как загипнотизированный, он медленно поднялся, окинул взглядом грузовой отсек и произнес одно лишь слово:
– Занона…
Дальнейшее походило на оживший кошмар. Шестьдесят секунд непрерывного ужаса. Генерального консула прикончили так неожиданно, что потрясенный Черч не успел двинуться с места. Он даже не сразу осознал, что стал свидетелем убийства.
Из тени на крышку ящика выпрыгнула фигура. Незнакомец был в форме военно-морского флота, но прямые черные волосы, широкие скулы, необычайно темные глаза и невыразительный взгляд выдавали его расовую принадлежность.
Южноамериканский индеец бесшумно вонзил копье в грудь Готшалка, наконечник почти на фут вышел из спины, между лопатками. Генеральный консул упал не сразу. Он повернул голову и уставился на Черча широко распахнутыми глазами. Попытался что-то сказать, но вместо слов раздался отвратительный булькающий кашель, губы и подбородок залила кровь. Когда он пошатнулся, индеец уперся ногой ему в грудь и вытащил копье.
Лейтенант видел убийцу впервые. Индеец не мог быть членом экипажа «Циклопа», скорее всего, он пробрался на судно тайком. Его смуглое лицо ничего не выражало – ни злости, ни гнева. Он бесшумно спрыгнул с ящика, небрежно сжимая копье в руке.
Но Черч успел приготовиться к опасности. Он ловко уклонился от нападения и швырнул металлический фонарик в лицо индейцу. С глухим стуком фонарик попал врагу точно в челюсть, сломав ее и выбив несколько зубов. Моряк ударил индейца кулаком в горло. Копье упало на палубу. Черч поднял его и занес над головой.
Внезапно судно словно взбесилось, мир перевернулся вверх дном, и мужчина еле успел поймать равновесие, когда палуба накренилась под углом шестьдесят градусов. Чудом удерживаясь на ногах, он съехал вниз, к носовой переборке. Неподвижное тело убийцы подкатилось к его ногам. Беспомощный Черч с ужасом смотрел, как оторвались замки и ящик заскользил вниз. Смяв тело индейца, он пригвоздил ноги лейтенанта к стальной переборке. От удара крышка наполовину слетела, открыв содержимое.
Моряк ошеломленно уставился внутрь. Невероятное зрелище, представшее его взору под мерцающим светом лампы, стало последним, что он увидел за оставшиеся секунды жизни.
Из рулевой рубки капитану Уорли представилась еще более жуткая картина. Казалось, что «Циклоп» внезапно понесся в пропасть. Нос корабля резко опустился вниз, в кипящую бездну, а палуба взмыла ввысь, вынырнув из воды на поверхность. Лопасти винта неистово резали воздух. Ходовые огни «Циклопа» отразились в бурлящей черной стене, которая взметнулась впереди, закрывая звезды.
Из грузовых трюмов раздался чудовищный грохот, корабль затрясло от носа до кормы, как во время землетрясения. Уорли не успел подать сигнал тревоги, эта мысль лишь мелькнула у него в голове. Опоры, удерживавшие груз, сломались, и марганцевая руда, сместившись к носу, еще сильнее потянула «Циклоп» под воду.
Застыв на месте, рулевой наблюдал с мостика, как огромная стена воды, высотой с десятиэтажное здание, неслась к кораблю со скоростью горной лавины. Гребень исполинской волны навис над палубой и обрушился вниз. Миллионы тонн воды яростно рухнули на переднюю часть корабля, сминая нос и надстройку. Двери капитанского мостика сорвало с петель, и стихия ворвалась в рубку. Капитан схватился за перила, парализованный страхом. Он не мог поверить в неизбежное.
Волна поглотила весь корабль. Носовую часть судна своротило набок, стальные балки сложились, киль треснул. Тяжелые листы обшивки смялись, словно бумага. Немыслимая тяжесть воды заставляла корабль погружаться все быстрее. Лопасти гребного винта снова начали черпать воду, но это лишь ускорило конец и повлекло судно прямо в пучину. Выровняться «Циклоп» так и не сумел.
Корабль опускался все глубже и глубже, пока его поврежденный корпус вместе с людьми, заточенными внутри, не опустился на морское дно, взметнув облака песка. Встревоженные чайки стали последними свидетелями рокового плавания.
«Проспертир»
Дирижабль неподвижно парил в тропическом воздухе, спокойно и непринужденно, словно рыбина в аквариуме. Тыкаясь носом в желтую причальную мачту, он изящно балансировал на единственном колесе. Это был видавший виды старый дирижабль – некогда серебристая обшивка корпуса сморщилась, выцвела и покрылась пятнами. Гондола управления, подвешенная под брюхом дирижабля, была устаревшей конструкции, в форме ладьи; ее стеклянные окна пожелтели за долгие годы службы. Единственным современным элементом в конструкции дирижабля казалась пара двигателей Райт «Циклон» мощностью по 200 лошадиных сил каждый, тщательно отреставрированные до безупречного состояния.
Газонепроницаемая оболочка этого дирижабля была изготовлена не из покрытого резиной полиэфира, как у его младших собратьев, парящих в небе над футбольными стадионами, а из листового алюминия с заклепками на герметике. Двенадцать кольцевидных шпангоутов, которые были опорой этой конструкции, выделялись на корпусе подобно рыбьему скелету. Сигарообразная оболочка длиной полторы сотни футов вмещала двести тысяч кубических футов гелия, и если не было встречного ветра, воздушное судно могло нестись сквозь облака со скоростью до шестидесяти двух миль в час. Первоначально это был дирижабль ZMC‑2 – второй цеппелин с металлической оболочкой. Его построили в 1929 году в Детройте и передали на службу военно-морскому флоту США. В отличие от большинства дирижаблей с четырьмя огромными стабилизаторами, оперение ZMC‑2 состояло из восьми небольших стабилизаторов на конусовидном хвосте. Он был очень прогрессивным для своего времени кораблем и служил в ВМФ верой и правдой до 1942 года, пока его не разобрали и не забыли.
Сорок восемь лет ZMC‑2 пылился в заброшенном ангаре на расформированной военно-морской авиабазе близ флоридского городка Ки-Уэста. А в 1988 году правительство продало эту территорию финансовой корпорации, возглавляемой богатым издателем Рэймондом Лебароном. Он намеревался устроить на ее месте курорт.
Оставив корпоративную штаб-квартиру в Чикаго, Лебарон отправился осматривать новоприобретенную военно-морскую базу, где наткнулся на покрытые пылью и окислами остатки ZMC‑2. Его заинтересовал старинный дирижабль, и он решил, что такую штуку можно будет использовать для рекламы. Издатель велел реконструировать старинный воздухоплавательный аппарат, восстановить двигатели и написать на боку серебристой обшивки огромными красными буквами новое название – «Проспертир», в честь одноименного делового журнала, основы его финансовой империи.
Лебарон научился летать на «Проспертире», освоил все тонкости управления необычным судном и знал, как обеспечить безопасный полет при любых погодных условиях. На дирижабле не было автопилота, поэтому приходилось вручную снижать высоту при сильных порывах ветра и снова поднимать судно выше в воздух, когда погода утихомиривалась. Изначально близкая к нейтральной подъемная сила существенно менялась под влиянием природных условий. После даже небольшого дождя на огромной поверхности обшивки оседали каплями сотни фунтов воды, отчего дирижаблю было гораздо тяжелее подниматься, а в потоках сухого воздуха с северо-запада он быстрее обычного набирал высоту, поэтому пилоту приходилось постоянно следить за курсом.
Лебарон не на шутку увлекся воздухоплаванием. Радость от предугадывания капризов старого газового баллона и борьбы с прихотями аэродинамики намного превышала удовольствие от полетов на любом из пяти реактивных самолетов, принадлежащих его корпорации. При каждой удобной возможности он старался улизнуть пораньше из зала заседаний в Ки-Уэст, чтобы попутешествовать на дирижабле над островами Карибского бассейна. Довольно скоро парящий в небе «Проспертир» стал привычной картиной для жителей Багамских островов. Один из местных рабочих, трудившийся на плантации сахарного тростника, увидев дирижабль в небе, назвал его «маленьким поросенком, бегущим задом наперед».
Впрочем, Лебарон, как и большинство других успешных предпринимателей и представителей правящей элиты, отличался беспокойным складом ума и постоянно придумывал какие-нибудь новые проекты. Не прошло и года, как его интерес к дирижаблю начал угасать. Он уделял старинному воздушному судну все меньше и меньше внимания.
Однажды вечером в прибрежном баре издатель встретил старого морского волка по имени Бак Цезарь, главу мелкой спасательной компании с высокопарным названием «Экзотик артефакт венчерз инкорпорейтед».
Во время разговора, протекавшего под несколько порций рома со льдом, Цезарь произнес слово, которое вот уже пять тысяч лет превращало мудрецов в безумцев и, возможно, принесло больше горя, чем половина войн, – «сокровища».
Наслушавшись баек Цезаря о золоте и серебре в трюмах испанских галеонов, покоящихся на дне Карибского моря среди кораллов, даже такой рассудительный финансист и предприниматель с тонким деловым чутьем, как Лебарон, не смог устоять перед азартом. Ударив по рукам, они договорились о партнерстве.
После этого интерес Лебарона к «Проспертиру» снова ожил. Лучшую смотровую площадку для поиска мест старинных кораблекрушений, чем дирижабль, сложно было представить. Самолет слишком быстр для аэрофотосъемки, а у вертолета ограничено время полета, да и ветер из-под лопастей пускает рябь по поверхности воды, ухудшая видимость. Дирижабль же может не спеша плавать по воздуху в течение целых двух дней. С высоты четыреста футов и при спокойном, чистом море человек с хорошим зрением способен разглядеть прямые линии затонувших рукотворных объектов на глубине до ста футов.
Восходящее солнце медленно поднималось над Флоридским проливом, озаряя десяток рабочих аэродромной команды, осматривающих «Проспертир» перед полетом. На утренней росе, окропившей корпус, солнечные блики переливались всеми цветами радуги, как на мыльных пузырях. Дирижабль располагался посредине бетонной взлетно-посадочной полосы, потрескавшейся и заросшей сорняками. Легкий ветерок, навеваемый приливом, раскручивал его вокруг причальной мачты, пока воздушное судно не уткнулось в нее округлым носом.
Почти все рабочие были молодые и загорелые, одетые в разномастные шорты, плавки или обрезанные джинсы. Они без особого интереса проводили взглядами длинный лимузин «Кадиллак». Он проехал мимо и остановился возле большого автофургона, где одновременно располагались ремонтная мастерская дирижабля, кабинет начальника аэродромной команды и пульт радиосвязи.
Водитель открыл заднюю дверь, и из машины выбрался Лебарон, а следом – Бак Цезарь с рулоном морских карт под мышкой, который сразу же направился к гондоле дирижабля. Издатель в свои шестьдесят пять лет выглядел довольно бодрым и подтянутым и смотрел на окружающих сверху вниз, что было вполне естественно при росте около двух метров. У него были светло-карие глаза, тщательно расчесанные седые волосы и глубокий взгляд человека, всегда продумывающего свои действия на несколько шагов вперед.
Он наклонился к машине и сказал несколько слов привлекательной женщине, сидящей внутри. Потом легко поцеловал ее в щеку, закрыл дверцу и зашагал к «Проспертиру».
Начальник аэродромной команды, одетый в аккуратный белый халат, вышел навстречу и пожал издателю руку.
– Топливные баки заправлены. Проверка дирижабля закончена.
– Как подъемная сила?
– Я думаю, надо делать поправку на добавочные пятьсот фунтов из-за влажности.
Лебарон задумчиво кивнул.
– Днем потеплеет, и «Проспертир» станет легче.
– Управление должно стать более чувствительным. На подъемных тросах появилась ржавчина, поэтому я их заменил.
– А какая ожидается погода?
– Почти весь день будет низкая рассеянная облачность. Вероятность дождя небольшая. При отбытии придется преодолевать встречный ветер с юго-востока скоростью пять миль в час.
– Значит, назад полетим при попутном. Что ж, неплохо.
– Радиочастота та же, что и в прошлый полет?
– Да, мы будем сообщать о нашем состоянии и координатах по обычной голосовой связи каждые полчаса. Если найдем что-то интересное, дадим кодированный сигнал.
Начальник кивнул:
– Все понял.
Ничего больше не сказав, Лебарон поднялся в гондолу и сел в кресло пилота. К нему присоединился второй пилот, Джо Кавилья, шестидесятилетний замкнутый мужчина с печальными глазами, открывавший рот, только чтобы зевнуть или чихнуть. Его семья эмигрировала в Америку из Бразилии, когда ему было шестнадцать лет, после этого он служил на флоте, где управлял воздухоплавательными судами до 1964 года, пока не был списан в запас последний дирижабль. Однажды Кавилья просто явился к Лебарону и настолько впечатлил того своим мастерством и знаниями о цеппелинах, что сразу же получил место пилота.
Третьим членом экипажа был Бак Цезарь. На его немолодом лице с мягкими очертаниями и грубой кожей моряка постоянно блуждала легкая улыбка, но взгляд был цепким, а тело крепким, как у боксера. Сгорбившись над маленьким столиком, он рассматривал морские карты и размечал квадратами сектор возле Багамского канала.
Лебарон запустил двигатели, и из выхлопных труб повалил голубоватый дым. Рабочие из аэродромной команды сняли с гондолы несколько мешков с песком, уменьшая балласт. Один из них поднял повыше ветроуказатель на длинном шесте, похожий на сачок для ловли бабочек, чтобы издатель отметил точное направление ветра.
Мужчина махнул рукой, подавая сигнал начальнику аэродромной команды. С причального колеса сняли деревянный якорь, и нос дирижабля отошел от мачты, а затем рабочие отпустили канаты, удерживавшие переднюю часть судна. Когда воздушный корабль освободился от канатов и оторвался от мачты, Лебарон прибавил двигателям оборотов и повернул большой штурвал рулей высоты, располагавшийся рядом с его пилотским креслом. «Проспертир», похожий на космический корабль из телесериала, гордо поднял нос под углом пятьдесят градусов и медленно поплыл в небо.
Аэродромная команда долго глядела вслед огромному дирижаблю. Он постепенно исчезал из виду, уплывая все дальше над сине-зелеными водами пролива. Потом внимание рабочих переключилось на лимузин и женский силуэт за затемненными стеклами.
Джесси Лебарон разделяла страсть мужа к путешествиям и приключениям, но она была светской женщиной и предпочитала организовывать благотворительные балы или собирать пожертвования в какой-нибудь фонд, а не тратить время на поиски сомнительных сокровищ. Она была яркой и энергичной, у нее в запасе имелась дюжина улыбок, подходящих для любого случая, и, хотя даме уже полгода как исполнилось пятьдесят, выглядела она лет на тридцать семь, не больше. Тело Джесси слегка располнело, но еще оставалось упругим, кожа на лице была молочно-кремовой и гладкой, а проседь в волосах она и не пыталась скрыть. У нее были удивительно живые и выразительные большие темные глаза, без малейшего намека на застывший взгляд, какой обычно бывает после пластических операций.
Когда дирижабль пропал из виду, женщина проговорила в телефон лимузина:
– Анджело, отвези меня назад в отель, пожалуйста.
Шофер, хмурый кубинец с чеканным лицом, будто срисованным с почтовой марки, двумя пальцами коснулся фуражки и кивнул.
Аэродромная команда молча наблюдала, как длинный «Кадиллак» развернулся и уехал через заброшенные ворота бывшей военно-морской базы. А потом кто-то предложил сыграть в волейбол. Немедля расчертили границы площадки и повесили сетку. Поделившись на команды, рабочие начали перебрасывать мяч над сеткой, коротая время ожидания.
Начальник аэродромной команды вместе с радистом сидел под кондиционером в фургоне и записывал сообщения с дирижабля. Лебарон добросовестно выходил на связь каждые тридцать минут, задерживаясь не более чем на несколько секунд, и передавал сводки, описывая примерные координаты дирижабля, малейшие изменения в погоде и суда, проплывающие далеко внизу.
В половине третьего сообщения приходить перестали. Радист пытался установить связь с «Проспертиром», но все было тщетно. Пять часов вечера – никаких вестей с дирижабля. Уставшие рабочие прекратили игру и столпились возле дверей радиорубки, беспокойство нарастало. В шесть вечера, так и не обнаружив следов дирижабля над морем, начальник персонала вызвал береговую охрану.
Поделиться книгой: