Помоги проекту - поделись книгой:
Jaira D
ЯБЛОНЕВЫЙ ЦВЕТ
Пролог
Предрассветные сумерки пришли в топи диковинного леса, принеся с собой рваные полотна тумана. Робкие трели просыпающихся птах вязли в этой молочной взвеси, менялись на все лады, звучали для Агнешки странным заливистым хохотом.
«Чириххх, свить, читриххх…»
Не такой это лес, ох, не такой, какой она привыкла видеть с детства.
В Темнолесье нет болот, что тянутся на много вёрст, душат и вгоняют в уныние. Там — буреломы и дубы-великаны до неба, здесь — прогорклый запах гниющей листвы и кривые, словно сгорбившиеся старухи, буки да ясени. Там — звон ручьёв, пробивших себе дорогу по корням столетних деревьев, здесь — туманы и глухое ворчание, которое иногда можно услышать в глубинах непроходимых топей. То ли водяной ворочается, просыпаясь, то ли русалки омуты закручивают. Путник, окажись он случайно в столь ранний час в сердце странного леса, удивился бы, увидев хрупкую фигуру девочки-подростка, одетой в простые домотканые одежды. Востроносой, сероглазой, с рассыпавшимися по плечам волосами цвета зрелой пшеницы. И с повязкой, плотно прилегающей ко лбу и закрывающей уши. Таким девочкам, вёсен четырнадцати от роду, положено дома сидеть, а не по колдовским дебрям шастать, да ещё в такое время, когда лихо лесное зевает, потягиваясь, трещит косточками сухостоя и кашляет глухим карканьем воронов на прогалине за стеной буков. Впрочем, если бы путник хоть толикой магии обладал, сразу понял бы, что непростая это девчонка. Даже колдун первых ступеней, освоивший только простые заклинания, увидел бы свет, что из её ладоней лился, перемешиваясь с туманом, заметил бы, как шепчет ведьма заклинания, как стекленеет её взгляд, устремлённый в чащу, и всё тревожней становится вороний гомон, будто жалобы на пришелицу, нарушившую покой.
«Ага. Не хватало еще от вас, рабов подневольных, жалобы принимать. Ведьме Агнешке даже боги да богини не указ».
Магия из пальцев подобно ручейку стелется. Это потому что сдерживает себя Агнешка. Как же хочется ей выпустить злую силу, что сердце колет! И так каждый день таиться приходится. Сенельцы в этом крае, почитай, в каждой деревне дозором стоят. Особо не разгуляешься. Дар колдовской рвется на волю подобно коню ретивому. Так и хочется по этому чужому лесу ударить со всей силы, пожечь и с землей сравнять. Чтобы деревья в угольки, чтобы стоялая вода в пар. Но на цепи дар свой держит девочка. Не спускает. Только слегка Хозяина Леса дразнит.
Не любят в этом лесу чужих! Не зря девочку уговаривали в сторону Поганой Пущи не ходить. Лесов Агнешка за свои годы повидала — башмаки стопчешь, все не обойдешь. А как не повидать, коль силы создания такие, как она, в старых лесах черпают? Корни деревьев словно до сердца земли достают, вот и течет по ним вверх магия. У каждого леса она разная, но тут — злая…
Вот она, ниточка, что к Лешему тянется. Тоненькая, почти прозрачная. Далеко Егерь местный, которого почему-то Лешим кличут. Сильный дух. Еще год назад не сунулась бы девочка в его владения, но сейчас, когда силенок понабралась, когда начиталась книжек запретных, страх отступил немного. Нет, не исчез. Затаился. Не по пустой прихоти сюда ведьма пришла. Дело у нее к Хозяину. И дело это такое важное, что мигом дрожь в коленках проходит, как подумает Агнешка о будущем разговоре. Осторожно ниточку к себе тянет-отпускает. Словно ребенок, что деда-ворчуна теребит.
«Деда, ну дееда! Сказочку бы…».
Знает ведьма, что могуч Егерь, что может вмиг всю ее силу сломить, вот и вежливо просит, без вызова.
Всплеск колдовства… Откликнулся Хозяин леса, к которому она незваным гостем пришла, заворочался в своём логовище, принюхался к человечьему духу и когтями по стволам древ столетних поскрёб, кору обдирая.
«Что тебе надобно от меня, девочка? Уходи, пока цела».
Не словами он это говорит, ой, не словами! Криком совы, кошачьим злым взглядом из листвы, белым волком, среди стволов мелькнувшим. Улыбается Агнешка. Она этого и ждет.
«Приходи, Хозяин! Поговори с дерзнувшей в твой лес прийти!»
— Здравствуй, краса-девица. Что в месте этом проклятом потеряла? Заблудилась?
Девочка фыркнула презрительно. Пальчиком повелительно в дедушку заботливого, что на тропинку вышел, ткнула.
— Ты, селянин, коль тут оказался, лучше к Лешему меня проводи.
Крестьянин голову в плечи втянул, оглянулся испуганно, замахал на Агнешку руками.
— Не поминай лихо, кроха! А ну как Хозяин слова твои услышит? Давай я лучше тебя выведу к людям, пока беды не случилось.
— Какая я тебе кроха, старый? Ужель не видишь, кто перед тобой?
Вздрогнул селянин, когда лицо ведьмы судорога исказила, а глаза угольками в ночи сверкнули. Лишь буркнул под нос:
— Зачем он тебе, колдунья?
Агнешка не ответила, лишь горделиво подбородок приподняла. Не твоего ума дело, мол, старый.
Дед плечами пожал и зашагал вглубь леса, пальцем девочку за собой поманив. Шли минут десять молча. Потом селянин спросил нежданно:
— Кто тебя так? Уши кто отрезал?
Агнешка поневоле руку подняла, повязки коснулась. Заметил… Хотела вспылить, заругаться, да вдруг как-то сникла и ответила рассеяно:
— Кто отрезал — жизнью за это заплатил…
— Ясно… Слушай, девочка, я отведу тебя к нему. Дружны мы со старым лесным духом. Но ты должна мне всю правду сказать. Зачем тебе Леший?
Ведьма долго старика взглядом жгла. Вроде дитя совсем, снизу вверх смотрит, да поди ты — словно выше крестьянина ростом. Сила колдовская ей величия придаёт.
— Тебя как зовут, старче?
— Беремиром кличут, девочка. А тебя?
— Агнешкой. Ты и правда с Лешим знаешься? Какой он?
— Древний, Агнешка… И сильный. Точнее, был сильным когда-то. Сейчас уже не тот.
Показалось девочке, или вздохнул старик сокрушённо.
— Я помощи у него попросить хочу. Богиня великое зло против меня сотворила. Не успокоюсь, пока со свету её не сживу!
— Богиня?..
Дед внимательно девчонку оглядел. Понял, что да, и зло сотворила Агнешка, и мстить бессмертной решила наверняка.
— Она меня самого дорогого в жизни лишила.
Промолчала. Потом добавила:
— Семьи лишила…
Дед понимающе кивнул. Сейчас он на простого крестьянина совсем похож не был. Словно враз всю мудрость леса обрёл. Махнул рукой на незаметную тропку, что в сторону вела
— Пойдём, маленькая ведьма. Ты должна увидеть это, прежде чем я тебя с Лешим познакомлю.
Агнешка важно кивнула, зашагала следом. Шли недолго. Деревья расступились, поляну обнимая. Посреди неё, темной болотной травой обвитые, обломки дома видны. Давным-давно пожар чьё-то жильё спалил.
Губы разомкнула ведьма, чтобы вопрос задать, да так и застыла. Почувствовала, какое это место. Сердце удар пропустило. Словно не могучая ведьма возле развалин стоит, а девочка крестьянская, что ещё за мамкину юбку прятаться не отучилась.
— Что здесь было, дедушка?
Шёпотом сказала, боясь зло пробудить, что уснуло здесь много веков назад.
Не ускользнуло это от старика. Сразу понял, что страх не напускной, что и вправду поняла Агнешка, с чем дело имеет, голову склонил слегка, с мыслями своими соглашаясь, да рассказ начал.
Глава 1
Прохладная весенняя ночь была наполнена упоительным ароматом яблоневого цвета. В зарослях молодой рябины играл в прятки ветер. Сквозь резные листья виднелся в окне огонек свечи. Хозяйка одинокой хижины всю ночь не сомкнула глаз — все ждала волчьего часа. С самого заката девица все шептала и шептала, глядя на едва теплящееся пламя, — призывала к себе светлые силы, просила мужества и стойкости. Русую косу, спускающуюся чуть ли не до самого пола, то и дело дергал большой белый кот, мурчал, утробно мяукал, мигал то левым зеленым глазом, то правым голубым, но не мог уговорить хозяюшку не выходить в новолунную темень из избы.
Перестала шептать ворожея, помолчала с минуту, подняла глаза на окошко — не видно ни зги.
Кот все ластится, заглядывает в лицо девице.
— Чего тебе, Баюн? Нельзя тебе со мной, а мне идти к кургану долг велит. Ведаешь ведь, и не впервой, так чего беспокоишься понапрасну?
Взяла котейку на руки, приголубила.
Ветер шелестит. Стучатся в окно молодые рябины. Или то Леший мимо прошел — напоминает об урочном часе, когда вся неведомая сила наружу выползает из логовищ. Медлить нельзя. Даже Баюн чует, как сама ночь тревожится.
— Пора…
Выпустила сердобольную животинку, подошла к порогу, осторожно отворила дверь. Сердце бьется беспокойно. Страх ледяной змейкой ползет по спине ворожейки. Баюн с подоконника участливо смотрит на хозяйку.
Зашептала снова:
Сразу стало дышать свободнее.
Ночь встретила гостью сладкой негой, обдала запахом сирени, что росла в паре шагов у самой лесной опушки. Остывшая земля холодит босые ступни, высокая трава щекочет ноги.
На тропе к деревне ворожея прислушивалась к березовой роще — не тревожит ли кто лесную тишь? Все зверье лесное уж давно схоронилось — запомнили, когда не стоит высовывать носа из убежищ. Тишина убаюкивает лучше всякой колыбельной, чары сна наводит словно зелье. Днем от близкого селения по всей округе разносятся возгласы да стук, порой до скрытого средь берез жилища отшельницы доходят или отголоски детского плача, или мужицкая ругань, или женские причитания. Иной раз по этому сельскому шуму девице сразу становилось ясно, кто с чем явится в скором времени.
Сияло издали белое пламя яблоневых садов, знаменитых на всю округу. Яблоки Белокрая в высокой цене по всему королевству, да и у других правителей тоже. Ароматные, яркие, сочные — от одного воспоминания слюнки текут. Из года в год земля радовала плодородием трудолюбивых селян. Трудолюбивых и несчастных. О правде-истине знала только ворожея, потому и ответ держала за любой недуг, любую напасть.
Из ближайшей хаты доносились глухие стоны — повадился по ночам к бабке Мирине намной ходить. У соседей сон чуткий, да никто слова злого не скажет, а старый Ачим совсем глух стал. Из-за ставен закрытых соседских слышно сонное ворчание и скрип кроватей. Тихонько подкралась к бабкиному окну ворожея, прислушалась. Давит пакостный демон на грудь старушке, не дает дышать. Просунула девица руку меж незапертых ставен, знала, что хозяйская кровать у самой стенки стоит, показала кулак незваному гостю, прошептав:
— Уходи по-хорошему, а не то по-плохому сгинешь-пропадешь.
Вздохнула бабка Мирина, крепким сном заснула.
Узенькая тропинка ручейком влилась в широкую реку-улицу, пересекающую всю деревню и яблоневые сады до самой дороги, что была частью большого торгового пути. За той дорогой остался далеко от родного леса дикий шиповник, разросся пышной изгородью, скрывая от людей огромное маковое поле — границу меж двух королевств. Туда и держала путь девица.
Уж различила в темноте глубокие дорожные колеи, засохшие после весенних гроз, как снова остановилась да к другому дому направилась ворожея.
В маленькой комнатке в свете догорающей лучины спала, привалившись к подоконнику, молодая мать. Устала за день от домашних хлопот, не слышит хныканья младенца, с которым крикса забавляется. Такую бестию раз упустишь — всех детей в Белокрае замаять может.
Не успела договорить — нежить мелкую как ветром сдуло.
— То-то же.
Вот она, дорога, укрытая тенью колючего шиповника. Кружат над полем в новолуние тяжкие вздохи черными птицами. Заденут крылом — тоска навалится ярмом неподъемным. Злобствует и ворочается под стародавним курганом в том поле древний демон-зверь. Могучее тело его уж истлело давно, но дух беспокойный все еще силен — не хочет прежний хозяин этих мест отдавать людям свои владения. Коли вырвется зверь Бес на свободу, ни одному смертному с ним не справиться.
Страшно девице, сколько заговоров ни твори. Дрожит как осинка, хоть ночь и тепла. Но наказ ведуньи-наставницы нельзя нарушать. «Что хочешь делай, а клетку Бесову сохрани!»
Ветерок лёгкий в звездном свете маковое поле колышет. Цветы колдовские промеж собой шепчутся. Идет ворожея к кургану, белыми ноженьками будто по крови ступает. Чует Бес ее приближение, толкает стены своей хладной темницы.
— Радмила…
Вздрогнула ворожея, но не остановилась, отмеряя шагами первый круг по краю макового кургана.
— Радмила, сжалься! — шепот демонический в разум мыслями-червями пролезает, речь путает. — Выпусти всего на день — согреть косточки. Видеть хочу луну и солнце, понюхать хочу трав луговых. Ну, что тебе стоит? Не трону я крестьян твоих. Леший за меня заручиться может. Правду-истину говорю!
Второй круг. Дрожит курган, будто гора огненная. Чертит знаками-запретами воздух ворожея, укрепляет прежние заговоры.
— Все держишься наветов старки? Держишься, да не всех — знаешь, что она делала с моей силой? Вовек не забуду! Людям такое и не снилось. И ты такая же. Ведьма!
Третий круг обошла ворожея вокруг кургана. Тьма глаза застлала, вода уши заложила. Мерещатся глаза Бесовы со всех сторон.
— Слушай, лешачиха, что скажу: не пройдет и года — сгинет твой Белокрай! Сгинет из-за тебя! Берегись пролитой княжеской крови, берегись седин молодых, берегись гостей прошеных. Слово мое — твердь земная, воля моя — поток ледяной…
Угомонилось роковое место. Тишина повисла над проклятым полем. А Радмила все не перестает шептать:
«Не бывать этому! Жизни лишусь, а тебя не выпущу! Слово мое — твердь земная, воля моя — поток ледяной».
Спит Белокрай безмятежным сном, под надежной колдовской защитой.
Глава 2
Утренний туман, невесомой периной укрывший поля и луга в предрассветный час, нехотя уползал за заросли уже успевшего вымахать за месяц борщевика — уползал подальше от суетливой сельской жизни в Поганую Пущу. Уже проснулись жаворонки, робко начавшие свою песнь, а в темном бору стояла неизменная тишь, среди которой, бывало, чудились странные шорохи, вопли и вздохи — не зверь, не птица и не человек. Никто в Погань не ходил ни по ягоды, ни по грибы, охотничьим делом промышлял разве что только дед Беримир, и то — рогатину в руках носил лишь для виду. В годы его за дичью не побегаешь, но старик все равно расставлял силки да капканы на звериных тропах, проверял их каждое утро. Страх леса был чужд последнему старожилу Белокрая. В памяти Беримира сохранились те времена, когда на месте яблочной деревушки было топкое болото, и бродил по нему, путников заблудившихся поедая, смрадный зверь…
Поправив заплечный мешок, старый охотник повернулся к Поганой Пуще и поклонился в пояс.
— Благодарствую.
В руках он нес трех зайцев, попавших в капканы. Одного оставит себе, двух обменяет на муку да яйца или еще на что. Голодному не быть — и на том спасибо.
Тропы безопасные от Белокрая к лесу знали только двое — дед Беримир и Радмила. Все дорожки, что вели прочь от селений — в лес ли, к пруду ли, — шли мимо хижины ворожеи. Знали люди, что без ведома Радмилы никому за границу было не пройти, да и не ходил никто — уж больно много всякой нечисти водилось кругом, и только колдовство да заговоры спасали крестьян от напастей. Без магии ни одна беда не обходилась, отчего ворожею и сторонились, внемля пересудам, а все ж за советом к ней ходили.
Вьется тропинка меж кустов дикой вишни, ведет старика к одинокой избе у березовой рощи. Золотом блестят белые стволы в рассветных лучах.
Из дома вышел большой белый кот — первым почувствовал приближение гостя. Собиравшая неподалеку полевые цветы Радмила обернулась на мяуканье.
— Зори ясной, Радмилушка, — улыбнулся дед Беримир. — Сытной трапезы хозяину дома, — кивнул он коту, на что Баюн благодушно прищурился.
— И тебе здоровья, дедушка. Смотрю, Хозяин Леса нынче благосклонен.
Поделиться книгой: