Та еще злючка

А, когда я злюсь, ничего хорошего обычно не происходит.

Вот и теперь я решаю не прятаться и старательно избегать взгляда нахала, а, наоборот, смотрю на него в упор.

Надеюсь если не смутить его, то, хотя бы дать понять, что это неприлично, в конце концов, так меня раздевать глазами.

Но он совершенно не смущается, наоборот, поигрывает бровями, изгибает в усмешке свои, определенно хищно-сексуальные губы (оооо! Когда же меня отпустит — то тот роман проклятый?), и неожиданно подмигивает!

Как вчера, на улице, когда держал меня за подбородок своими твердыми, властными (да сколько можноооо?) пальцами.

— Вы хотите о чем-то спросить?

Я настолько зла, что решаю идти в атаку, прекрасно зная, что, обычно, те, кто вот так вот смотрит, могут стушеваться при прямой агрессии.

Но это не про него, к сожалению. Потому что он отвечает на выпад совершенно спокойно и с усмешкой:

— Нет. Хотя, да. Но после собрания.

И тон его недвусмысленный сразу говорит о том, что именно он хочет спросить.

В классе наступает тишина, я слегка теряюсь.

И продолжаю вести собрание, уже старательно не обращая внимания на него.

Хотя внутри киплю.

После собрания, значит?

А не слишком ли много он на себя берет? Самодовольный, нахальный… Человек!

В итоге настроение потеряно, мысли растрачены впустую, никаких итоговых позитивных нот не придумывается, и я сворачиваю собрание, к нескрываемому облегчению всех присутствующих.

Потом я какое-то время отвечаю на вопросы тех родителей, про чьих детей я сказала слишком мало, по их мнению, потом разъясняю еще дополнительные моменты по занятиям, потом беседую с родителями проворовавшегося ученика.

И все это время дядя Митрошкиной сидит на задней парте и смотрит на меня.

И улыбается.

Невыносимо просто!

И страшновато, если честно.

Потому что я не очень хочу оставаться с ним наедине. Боюсь.

Хотя вчера я тоже была с ним как бы наедине, но все же там улица, пусть и безлюдная.

А вот сейчас, вечером в школе…

И ведь не заистеришь, не выгонишь его из кабинета. И так на меня мамашки косо смотрели, когда выходили. По их мнению, он, конечно, подходящий тип. Брюнет с хищным изгибом…

Боже, не надо, истерика будет же!

Наконец, все покидают кабинет, я резко встаю, иду к шкафу, не собираясь оставаться с ним наедине ни одной минуты.

— Ну вот я же говорил, что «до встречи, злючка»?

Он встает и идет ко мне.

А я так и замираю в пальто в руках, выставив его перед собой. Словно защититься хочу.

— У вас какие-то вопросы же? Если можно, давайте побыстрее, мне домой надо.

— Зачем? — он подходит близко, вынимает пальто из моих рук и разворачивает его, приглашая надеть. — Ждут? Кольца вроде нет.

Заметил, надо же! Я с досадой поджимаю губы и отвечаю:

— Жених ждет.

Чистую правду, между прочим!

Он тем временем помогает мне надеть пальто, да так и оставляет руки на плечах. Тяжело очень.

Горячие ладони жгут через плотный драп. Я ежусь невольно, не понимая своей реакции. Вернее, прекрасно ее понимая, но не принимая.

— А чего жених не встречает? — он наклоняется ко мне и шепчет в ухо, интимно так, завлекательно.

Я странно дрожу в коленях, и сердце заходится от неожиданности ощущений.

— Он… Занят.

Решительно повожу плечами, вырываюсь из его рук. И вот есть у меня понимание, что вырвалась только потому, что он не удерживал.

А если б удерживал…

На расстоянии сразу становится легче дышать, и я пользуюсь этой возможностью по полной.

— Так какой у вас вопрос?

Независимо смотрю прямо в смеющиеся глаза. Он прекрасно считывает все мои смешные потуги на самостоятельность и холодность.

— Да вот, хотел тебя пригласить на кофе, но раз жених…

— Да, жених. И, даже если б не было жениха…

Я не договариваю, разворачиваюсь к столу, подхватываю сумку, иду к двери и выразительно смотрю на него, приглашая на выход.

Он послушно топает вперед, но возле меня опять останавливается и смотрит, уже серьезно.

— А что так? Не нравлюсь?

— Нет.

— Почему?

У него столько искреннего изумления в голосе, что меня так и тянет улыбнуться. Боже, это даже мило.

Он ведь полностью уверен в своей неотразимости! Просто невероятная наивность и самоуверенность!

— Вы — не мой типаж, извините.

— Но ведь… — тут он делает шаг ко мне, грубо нарушая личное пространство, и я прилагаю много усилий, чтоб не отступить. Вместо этого задираю подбородок, неосознанно повторяя вчерашнюю сцену. Только без его рук на талии и пальцев на подбородке. Хотя, похоже, он не против исправить это положение. — Но ведь ты про меня совсем ничего не знаешь…

Голос у него понижается опять до интимного хрипа, явно призванного покорять женские сердца.

Наверно, у того брюнета в романе Натусика, был такой же голос…

Так, стоп! Прекратить вспоминать роман! Совсем уже с ума сошла, Вера!

Злюсь на себя, на глупую ситуацию, и, не раздумывая больше, пру танком вперед.

— Вам нужны аргументы? Пожалуйста. Вы предпочитаете самый опасный из всех видов транспорта, а значит, любите риск. Вы ставите свой байк на тротуаре, нарушая при этом закон, а значит, не думаете ни о ком, кроме себя и своего удобства. Это первый признак эгоистичной натуры. Вы стоите сейчас слишком близко, попирая мое личное пространство, и вызываете единственное желание. Отодвинуться. Я знаю про вас достаточно, чтоб понять, что вы — не мой типаж. А теперь, будьте добры покинуть кабинет. Я устала и хочу домой. К жениху.

Он смотрит на меня в изумлении несколько долгих секунд, а потом шагает за порог.

И да, мне, наверно, показалось, что он пробормотал: «Злючка»?

Я запираю кабинет, неторопливо иду на выход, минут пять еще разговариваю с вахтером о погоде и природе, явно ожидая, когда он уедет.

Выхожу и с облегчением убеждаюсь, что никого нет, никто меня не караулит.

Иначе это было бы совсем глупо.

Уже дома, почесывая Жениха за ушком, я рассказываю ему сегодняшнюю странную историю и жалуюсь на то, что вокруг одни только странные личности ходят. Порядочной девушке и познакомиться не с кем.

Жених согласно мурчит, а потом мягко выпускает когти в хлопок футболки, как бы намекая, что он — такой единственный, и что никаких других женихов он на своей территории не потерпит.

Властные брюнеты с хищным изгибом сексуальных губ без одежды, и их воздействие на слабую женскую психику

— Верчик, у меня премия! И коэффициент оставили! — голос Натика звучит очень громко, так, что мне приходится даже трубку убирать от уха, — когда освободишься? Пошли посидим где-нибудь!

— Ну, в принципе… Но мне надо в полицию.

— Зачем?

— Да к инспектору по делам несовершеннолетних…

— Черт… А потом?

— А потом у меня кружок еще…

— Ну понятно, а завтра все в прежнем режиме, да? С утра окна нет, чтоб подольше поспать?

— Да ну что ты… У нас учителя болеют, я заменяю…

— Ладно, все равно я хочу тебя сегодня увидеть, теть. Если б не ты, то не сдала бы я тест. Давай я тебя у полицейского управления подожду и сходим быстренько перекусим.

— Давай!

Я кладу трубку как раз в тот момент, когда звенит звонок.

В класс заходят здоровенные, как баскетболисты, одиннадцатиклассники, у которых я сегодня на замене. Рассаживаются, весело разглядывают мою незначительную фигуру. На задних партах привычно готовятся ко сну.

Оглядываю их, вздыхаю.

Ну ничего, это ненадолго.

После уроков несусь в полицию, прикидывая по пути, сколько времени займет процедура. Вообще-то я не обязана этого делать, но ребенка жаль, он неплохой мальчик, тут, видно, что-то случилось, раз так поступил.

С ним надо работать, разговаривать родителям и психологу. А постановка на учет в полицию — это пятно.

Понятное дело, что родители в шоке, они — простые рабочие, на местном заводе всю жизнь, даже не представляют, с какого конца браться за проблему.

Я тоже не представляю, честно говоря, у меня такое впервые.

Сегодня я несу инспектору характеристики от учителей и спортивного тренера ребенка, а также несколько грамот, выданных за участие в школьных соревнованиях. Больше, увы, ничего нет.

Остальное должны донести родители, а еще выяснить, каким образом можно вообще избежать постановки на учет. В возбуждении уголовного дела было отказано, потому что мальчик не достиг четырнадцати, но на учет ставят в таких случаях автоматом.

И снимать долго и муторно.

Но мое дело небольшое — отнести документы, завизировать их, чтоб приняли, как положено, по возможности, убедить инспектора, что мальчик хороший, просто оступился, и мы его поддержим.

Если все же дойдет до заседания КДН, то, по крайней мере, инспектор будет на нашей стороне. А это у же много.

Возле крыльца трется Натик.

Она сходу бросается ко мне и что-то начинает тараторить.

Но я одновременно разговариваю по телефону с завучем, к которой пришли родители моих учеников с каким-то вопросом.

И она по этому поводу рвет и мечет. Потому что решать эти вопросы должна я. А меня на месте нет.

Потому я, не слушая Натика, отмахиваюсь, показывая трубку и одновременно дверь управления.

Она понятливо кивает и остается ждать.

А я, спешно завершая разговор с начальством, убираю трубку и рву ручку нужного мне кабинета.

Потому что с утра в мыле и не до расшаркиваний мне, вот совершенно. Отдать документы, поговорить — и бегом-бегом!