Помоги проекту - поделись книгой:
Соне не хотелось вставать, но она попеняла себе за леность: она ведь не дома у маменьки! Поёживаясь, завернулась в плащ и вышла наружу.
Совершив нехитрый туалет и умывшись из родничка, Соня почувствовала бодрость, а заодно и голод. Всё‑таки парочка сушеных груш – не слишком сытный ужин. На всякий случай она выпила побольше воды и медленно вернулась к сторожке.
В лесу просыпались птицы и начинали перекликаться на все голоса, словно вчера с приходом Софьи и Григория они решили помолчать, чтобы не привлекать к себе внимания.
Она вдохнула полной грудью холодный свежий воздух и от неожиданности закашлялась. Глоток воздуха, словно живой, проскочил в горло и растекся по жилам, заставляя ее кровь струиться быстрее.
Итак, брошенная жена. Или вдова? Почему это её не пугает? А ну как выйти из леса не удастся, и медведь…
Что странно, мысли о медведе теперь – с утра, что ли, она так расхрабрилась? – вовсе не пугали ее, как вчера, когда начали сгущаться сумерки. Даже странно, настроение Сони улучшилось настолько, что она совершенно была уверена: сегодня день её будет удачен, она выйдет к людям, а там… Там ей есть куда вернуться. В замке маркиза де Баррас, надо думать, всегда ей будут рады.
Соня потянулась, огляделась, и тут её взгляд упал на дверь. Что это? Почему она вчера ничего не заметила? Приколотый её же маленьким стилетом, который молодая женщина с некоторых пор всегда носила с собой, на двери белел какой‑то листок.
Значит, вчера Григорий препроводил её в сторожку и наказал дожидаться его возвращения, а сам…
Надо понимать, сие послание он написал загодя.
Иными словами, всё рассчитал… Господи, как страшно испытать на себе последствия такого вот холодного расчёта! Наверное, все преданные женщины кажутся себе столь же отчаянно одинокими.
Вечером, когда Соня пошла искать ручей, она распахнула дверь настежь, а потом, зайдя внутрь, закрыла её, не видя наружной стороны… А что, если Григорий вернулся, пока она ходила к ручью, и решил, что они разминулись? Впрочем, эти мысли Соня вызывала нарочно, чтобы в момент вспыхнувшее озарение – супруг её таки бросил! – вконец не добило молодую женщину своей жестокостью.
Если бы она обнаружила этот листок вчера, то что бы сделала? Сидела и выла от обиды? А так она выспалась… В последнее время Соня подобным странным образом научилась себя успокаивать: видеть в самом плохом случае хотя бы малую толику пользы для себя…
Любимый супруг писал:
Кстати, откуда у неё деньги? Соня вспомнила, что спала‑то она крепко, но поначалу ей мешал заснуть некий твердый предмет в кармане плаща. Вечером ей лень было проверить, что там такое. Так и есть, заботливый князь‑шпион оставил супруге кошелёк.
Чтобы она не умерла с голоду в этой сторожке? Ну‑ка, что там написано ещё:
Конечно же, Софья так и сделает. Пожила в лесу, точно отшельница какая, и будет! В Дежансоне ждет её Агриппина, соотечественница, подруга, служанка… Момент! Какая же она теперь служанка? Ещё бы сказала – крепостная! Прошли те времена. Старый маркиз ведь женился на Агриппине, дал ей свой титул – пытался оными дарами искупить вину сына перед русской девушкой.
Но тут же с некоторым удивлением княгиня подумала, что, вполне возможно, её бывшая горничная – по присказке: из грязи да в князи, – живя теперь в замке маркиза, а не крепостной девкой в старом петербургском доме Астаховых, изменилась. И небось дух её замирает от того, как кланяются новой госпоже французские крестьяне.
Как бы то ни было, вряд ли она не примет свою бывшую хозяйку… Пусть только попробует не принять!
Соня спрятала в карман стилет и порвала письмо супруга в мелкие клочки. Движения её были спокойными и размеренными, хотя внутри всё еще дрожало. Кажется, она боится, что останется совсем одна.
Ладно, если почему‑либо замок маркиза окажется для неё недоступным, решила Соня, она станет жить в гостинице. Там и подождёт, когда за нею приедет Григорий. Если приедет вообще.
На её лице, впрочем, ничего не отражалось.
Вроде и не перед кем сейчас было Софье держать эту «хорошую мину», но она держала. Как говорил её учитель латыни, с которым она так мало занималась – родные считали, что Соне в её будущей жизни никак не понадобится латынь, – repetitio est mater studiorum. Повторение – мать учения! На её лице не должны отражаться чувства, которые княгиню обуревают!
Да, её оставили одну. И не кто‑нибудь, а тот, кто клялся перед алтарем быть с нею в горе и в радости.
Он уехал тайком, как вор, не подумав о том, что наносит ей обиду. Не попытавшись с нею поговорить, объяснить, в чём дело. Словно она перед ним в чём‑то провинилась. В том, что дала себя увлечь в пучину греха? Заставила жениться? Связала по рукам и ногам?
И она произнесла вслух клятву, услышав которую её супруг, возможно, не поверил бы своим ушам. И подумал бы, что слишком поспешил с приговором её слабости и неумелости.
– Отныне, князь Потемкин, – торжественно проговорила Соня, – я не считаю себя твоей женой, а наш супружеский союз собственной волею объявляю незаконным и расторгаю его, ибо венчался ты со мной не под тем именем, под которым тебя знают люди, без любви, в коей клялся, и без верности, которую ты мне перед алтарем обещал! Бог простит меня и не станет требовать сохранения клятвы предателю…
Не поторопилась ли Соня? Ой, поторопилась!
Ведь и деньги ей Григорий оставил, и не в глухом лесу, а у дороги. Вон уже виднеются просветы между деревьями…
Но, и говоря себе это. Соня не могла избавиться от чувства, что на неё вдруг повеяло зимнею стужею.
Разве можно ей, простой смертной, отменить то, в чем поклялась она перед всевышним?
Оправдывает ли её то, что Григорий первый нарушил клятву? Не оправдывает. Но она продолжала твердить себе о его вине, шагая вперёд. И понимала, что дорога ее жизни сделала очередной поворот, а сойти с нее и ждать в сторонке, ничего не предпринимая, наверняка будет выше ее сил.
Вернется он, видите ли! Кто обманул раз, обманет вдругорядь. Видимо, шпионы все как один клятвопреступники…
Она вдруг почувствовала страшную слабость, так что вынуждена была даже присесть на пенёк, не дойдя совсем немного до проезжей дороги. , – Нет в тебе, Сонюшка, богобоязненности, как нам, женщинам, заповедано, – говорила ей в детстве бабушка. – Только смирение гордыни, неустанные молитвы примиряют нас с суетной жизнью…
Но разве не примирит её с жизнью осознание того, что Соня не бессловесная букашка, не бабочка и не овечка, а женщина, которая при случае может за себя постоять? Внутренний голос в ней при этом пискнул испуганно: «Опомнись, женщине так жить не положено. Нельзя бросать вызов всему миру, где, кстати, правят мужчины!»
То есть тогда что, принимать покорно посылаемые испытания и не пытаться им противостоять? Ну уж нет! Эк её занесло!
Соня вынула из кармана колоду и привычно перебросила с руки на руку. Карты, словно прирученный водопад, покорно плеснули бумажным фонтаном и легли точно в стопку.
– А ты говоришь, купаться… А вода‑то холодная! – произнесла она по‑русски на слух какого‑нибудь француза странную фразу, не подозревая, что именно эти слова в минуты задумчивости повторял когда‑то её дед Еремей.
Она пошла прочь, бурча себе под нос:
– Ничего‑то нам, женщинам, нельзя… Каждый нас обидеть норовит, а мы и ответить ничем не моги… А если кому‑то из нас надо начать? Первой! Как бы ни было боязно!
Дорога взаправду оказалась совсем рядом. И постоялый двор Соня нашла безо всякой помощи, что её в отношении Григория всё равно ничуть не смягчило. Муженёк решил, что достаточно о молодой жене позаботился, и, скорее всего, выбросил всякие мысли о ней из головы.
Для начала молодая княгиня, едва войдя в помещение, подозвала к себе трактирщика. Лицо у хозяина сего придорожного заведения было как раз такое, каковое усталый путник должен бы созерцать с чувством облегчения и доверия: круглое, румяное, со смеющимися серыми глазками. Но оно могло быть и вполне серьезным, и внимательным, в чём Соня тут же убедилась, едва положила ему на ладонь золотой.
– Послушайте, милейший, – сказала она чуточку небрежно, не пытаясь, как бывало, нарочно изменять голос, делая его почти мужским, или, точнее, юношеским, ведь в мужском костюме Соня смотрелась безусым юнцом, а именно своим обычным голосом. – Мне нужна ваша помощь.
Если хозяин постоялого двора и удивился, то ничуть этого не показал. Но и Соня теперь наконец позволила себе расслабиться и больше не оглядываться по сторонам, следует за нею кто‑то или нет. Пусть об этом беспокоится некто Тредиаковский. Или Потемкин. Пусть он пробирается в свой Страсбург по ночам, переодевшись, через лес или через болота, пешком или верхом. Её это больше не интересует!
Софья не станет отказывать себе ни в одной мелочи, которая требуется если и не слишком богатой, то достаточно обеспеченной женщине, чтобы вокруг неё создались привычные удобства.
– Я весь к услугам мадам… мадемуазель? – поклонился трактирщик.
– Мадам Савари, – проговорила Соня, решив использовать это имя, тем более именно документы, выданные ей как супруге Ришара Савари, она собиралась впредь предъявлять заинтересованным лицам.
Никто здесь не узнает, что она русская. По крайней мере, пока она не доберется до Дежансона. Спасибо гувернантке Луизе – учила её так, что Соня по‑французски говорит без акцента.
Её доверительность, кажется, окончательно расположила к ней трактирщика.
– Я вынуждена была уехать… из одного не очень приятного места… в спешке, – она кивнула на свое мужское платье, – а теперь мне нужно переодеться в женскую одежду. Сможете вы прислать мне швею и выделить горничную, чтобы купила мне самое необходимое? А также мне понадобится карета до…
Соня назвала селение, куда она собиралась направиться. Поблизости от него в лесу на карету, в которой тогда еще княжна Астахова ехала с графом Ришаром Савари, напали люди в масках, пытаясь отобрать у нее письмо королевы Франции. И, как впоследствии выяснилось, не имело значения, что с первого раза их попытка не удалась. На второй раз её преследователям повезло…
Однако в стычке с нападавшими Савари погиб, а один из приданных ей для охраны гвардейцев по имени Патрик чудом остался жив. Соне пришлось поместить его на излечение к местному леснику, который, кроме всего прочего, считался и знахарем в тех краях, щедро ему заплатив.
– Все, что нужно мадам, будет сделано, – опять поклонился хозяин и с симпатией улыбнулся ей, – не будь я Клод Мале! Прошу лишь одного уточнения: какую швею вы бы хотели – золотошвейку или девушку, которая шьет простые, но удобные платья?
При этом он лукаво подмигнул, и Соня рассмеялась.
– Давайте вашу девушку, что шьет простые вещи. Мне нужно неприметное, но удобное дорожное платье.
Кажется, у Клода Мале вся прислуга была так же сообразительна и проворна, как и он сам. Горничная – не кто иная, как жена дядюшки Клода, выслушала Сонины пожелания и кивнула:
– Мадам сможет обождать часа три? Мне придется съездить на повозке в поселок, где есть дамский магазин. А насчет еды – никаких трудностей не будет. Наша кухарка соберет в дорогу все необходимое.
Дело лишь в деньгах.
– Деньги у меня есть, – просто сказала Соня и вручила ей несколько монет. Горничная ушла выполнять её поручение.
А через несколько часов девушка‑швея принесла с собой наполовину сшитое платье, которое лишь слегка пришлось ушить по Сониной фигуре. А увидев, как щедро расплачивается с нею госпожа, предложила заодно Соню и причесать.
– Наши женщины говорят, что у меня это неплохо получается, – откровенничала с нею девушка, – и я хочу накопить денег, чтобы в городе поступить в обучение к парикмахеру.
И правда – она неплохо справилась со своим делом. Словом, вокруг Сони кипела работа: уходил один человек, приходил другой.
Как‑то, опять‑таки между делом, она подумала, что разведчикам‑женщинам вовсе не обязательно непременно переодеваться в мужское платье, как решил ее супруг. Во‑первых, женщина не может в одночасье перенять мужские привычки и ухватки, для этого надо специально учиться. Причем перед зеркалом или под наблюдением человека опытного, который подмечает всякие мелкие детали и может дать дельный совет. А во‑вторых, можно так замаскироваться женщиной, что ни с каким мужчиной не сравнить. Для того существует одежда для женщин более низкого сословия, или монашки, или женщины какого‑нибудь арабского происхождения, что носит, например, чадру. Конечно, она будет выделяться. Конечно, её заметят, но… как смогут описать? Нет, Соня больше никогда не наденет для разведывательной работы мужскую одежду!
Боже, о чём она рассуждает! Какая такая разведка для приличной женщины! Но так соблазнительно было об этом думать…
После того как Соня плотно пообедала, к ней подошел присланный трактирщиком извозчик, и княгиня, не медля, отправилась в дорогу, провожаемая самыми сердечными напутствиями.
Она лишь подумала мимоходом, что щедрость и уважительное отношение к простым людям себя оправдывает и избавляет путешественника от многих трудностей. А ещё она не без основания считала, что простые люди этого небольшого селения сегодня заработали достаточно много, чтобы и в самом деле от всей души желать ей приятной дороги.
Соня боялась, что не сможет найти дома лесника, в котором она оставила раненого гвардейца Патрика. Подумать только, она была так нелюбопытна, что даже не узнала фамилию этого славного молодого человека, который за те несколько дней, что Софья жила в Версале, ненавязчиво был рядом с нею и дважды спас её от серьезных неприятностей. А в конце концов чуть не расстался с жизнью, отбиваясь от тех, кто напал на карету с Соней и графом Савари.
А что, если Патрик всё‑таки умер? Нет, определенно сегодня ей в голову лезет всякая чушь. Лесник же сказал, что его рана для жизни не опасна… К тому же Соня вспомнила о раненом только тогда, когда с нею самой поступили не лучшим образом. Неужели совесть в человеке просыпается именно в такие минуты?
Добравшись до нужного места. Соня вышла с небольшим саквояжиком, купленным для неё в лавке женой хозяина постоялого двора. Она уже хотела было отпустить кучера восвояси, но что‑то подсказало ей – торопиться не стоит.
– Вы не хотели бы заработать еще немного денег? – спросила она у широкоплечего приземистого мужчины, от которого пока не слышала и пары слов, потому что на ее вопросы он отвечал лишь кивком головы. Согласным или несогласным.
Возчик в этот момент уже поднял кнут, чтобы хлестнуть лошадь, однако, услышав вопрос госпожи, опустил руку и с интересом уставился на неё, точно скворец. Даже небольшие глаза засветились, как птичьи глазки‑бусинки.
– Видите ли, человек, которого я приехала проведать, был ранен, – для чего‑то пояснила она (как еще прикажете общаться с человеком, который в отличие от остальных людей словами для общения не пользуется?). – Возможно, он чувствует себя сейчас неплохо, но… А если он до сих пор передвигается с трудом? Вы не могли бы довезти нас до другого постоялого двора? Я заплачу вам, сколько скажете.
Кучер продолжал смотреть на Соню и наконец нехотя, словно выговаривать слова было для него непосильным трудом, вымолвил:
– Два ливра.
А потом совсем уж, видимо, расщедрился и добавил:
– До вечера.
Но, произнеся это, он посмотрел на неё с интересом: мол, как тебе такой расклад?
– Я согласна! – горячо откликнулась Соня и с улыбкой заметила тень разочарования во взгляде извозчика. Наверное, он хотел, чтобы пассажирка поторговалась, или думает, что продешевил. – Погодите немного, сейчас мы придем.
У дома лесника никого не было видно, и Соня подумала, что вполне могло случиться и наоборот: Патрик выздоровел и уже вернулся в Версаль. Огорченная этой мыслью, она слишком сильно толкнула дверь, потому что едва не ударила стоявшего за нею человека, который как раз собирался из дома выходить.
– Ваше сиятельство! – воскликнул тот, слегка отступая назад.
Это, к счастью, оказался Патрик, сжимавший в руке дорожный мешок. Вслед за ним высыпало на улицу и семейство лесника. Заплаканные жена и дочь, сам лесник, он же знахарь.
– А я как раз благодарю господина Рене за доставленное ему беспокойство и за его чудодейственный бальзам, который вернул меня с того света, – сообщил Патрик.
– Скажи спасибо госпоже графине, – отозвался лесник, кланяясь Софье. – Если бы она не догадалась быстро загрузить тебя в карету и привезти сюда…
Он так и не потрудился спросить титул Сони, продолжая упорно величать ее графиней. Что ж, если вспомнить ее официальные документы, то можно сказать, что он угадал.
– Вы вылечили моего друга, мэтр Авиценна, – поблагодарила знахаря Соня, вспомнив кличку, которой местные жители его прозывали. – Я вам бесконечно благодарна!
– А как вы узнали, что именно сегодня Патрик нас покидает? – с любопытством спросила жена лесника.
– Что‑то подсказало мне: поторопись, а то потом будет поздно! – пошутила Соня. Про себя же подумала: повезло. Должно же ей, в конце концов, хоть в чём‑то повезти!
А еще она заметила полный сожаления взгляд дочери лесника, но, кажется, для Патрика ее взгляд не имел особого значения. Наверное, девушка это тоже понимала, потому что старалась своего огорчения не показывать.
Патрик между тем поклонился приютившей его семье и пропустил вперед Соню, точно стремился как можно быстрее уйти из этого места. Если он и удивился поджидавшей их невзрачной повозке, то не подал и вида. Только когда они уселись, и кучер взмахнул кнутом, Патрик заговорил:
– Что‑то случилось с вами, ваше сиятельство?
Глава четвёртая
Куда в момент делся смиренный услужливый Патрик? Рядом с Соней сидел человек если и не суровый, то полный достоинства и права спрашивать её в таком вот тоне. Она не усомнилась в его праве, а покорно ответила:
– У меня отобрали письмо королевы.
Он ничуть не удивился и кивнул:
– Герцогиня де Полиньяк предвидела такой исход дела.
– Значит, была ещё одна карета, – скорее утвердительно, чем вопросительно, сказала Соня.
– Вам не стоит обижаться, – мягко ответил Патрик. Или его подлинное имя тоже другое? – Таковы игры сильных мира сего. Надо помнить об этом, когда вы оказываетесь вблизи от них: нужно или всеми средствами избегать попадаться им на глаза, или принимать всё, что исходит от них, как должное… Что поделаешь, во все века короли двигали людей, точно фигуры на шахматной доске… Частенько случается, что пешки гибнут, но некоторым удается пробраться в ферзи.
Соне показалось, что именно сейчас решается, каким будет очередной виток, который сделает её жизнь. Примет ли она как данность случившееся с нею и смирится или попытается что‑то со своей стороны предпринять. Но что она может? Вернуться в Версаль и высказать Иоланде де Полиньяк, подруге французской королевы, всё, что она о ней думает?
Поделиться книгой: