Обретённое наследство

– А ты знаешь куда? – невесело усмехнулся он.

– Ну, вперёд… – неуверенно проговорила Соня.

– А где у нас перёд?

Что он, в самом деле, рассуждает! Можно подумать, Софья или он сам хоть что-то понимает в морском деле. Может, немного и понимает: знал же он, что та веревочная лестница называется штормтрапом… Всё равно посреди моря, где нет ничего, за что можно было бы зацепиться глазом, Жан не определит направление. Из географии ей помнилось что-то насчет Полярной звезды. Вроде по ней моряки определяли своё местонахождение. Но не днём же!

Наверное, лучше всего сесть так, чтобы солнце всё время светило тебе в глаза, и грести, решив, что именно это и есть «перед». Где-то же море должно кончаться!

Она вспомнила ещё одно правило: если стать лицом на восток – на восход солнца, то по левую руку будет север, а по правую юг. Соответственно за спиной – запад. Но солнце стояло в небе как-то посередине, и Соня никак не могла сообразить, с какой стороны оно всходило и в какую сторону теперь уходит.

– Я думаю, надо грести туда. – Мари показала направление, кстати, то же, что и выбрала бы она сама, если бы могла объяснить почему.

– Откуда ты знаешь? – удивился Шастейль.

– Мне кажется, что земля уже недалеко. И именно в той стороне.

– Раз других пожеланий нет, буду грести, куда сказано, – согласился он.

Солнце уже давно перевалило за полдень и теперь неуклонно клонилось к закату. Хорошо, хоть запад теперь можно было определить наверняка.

Соня зябко повела плечами. Не успеют они оглянуться, как наступит ночь, а ночью на море будет страшно… Княжне вдруг вспомнилась гравюра, на которой огромный морской змей, вынырнувший из пучины, пожирает спасшихся от кораблекрушения людей.

Она попыталась горестно склониться вниз, но тут же что-то холодное уперлось ей в грудь. Соня чуть было не закричала от неожиданности, но потом вспомнила и расхохоталась.

Шастейль испуганно взглянул на неё. Больше всего на свете он боялся сейчас женской истерики.

Но княжна сделала то, что врач меньше всего от неё ожидал. Она сунула руку за пазуху, ничуть его не стесняясь, и вынула несколько спрятанных в корсете золотых.

– Про воду забыла, а про золотые – нет.

Она взглянула на Мари. Девушка сидела с закушенной губой, незаметно покачивая сломанную руку.

Соня хотела сказать об этом Жану, но Мари, уловив ее движение, отрицательно покачала головой. И в самом деле, чем бы смог ей помочь Шастейль?

– Между прочим, в лодке есть вода. Какой-то умный человек всё предусмотрел. Наверняка она не слишком свежая, но это всё же лучше, чем ничего.

– Думаете, кто-то хотел сбежать?

– Думаю, кто-то хотел остаться в живых после пиратского набега. Каким образом, остается только гадать.

Соня подумала о том, что и её приятель Жан, и служанка Мари составляют вместе с нею такое удачное содружество, о каком можно только мечтать.

Никто из них не ударился в панику, никто не стал сетовать на превратности судьбы…

– Жан, – несколько кокетливо вопросила она, – наверное, ты жалеешь о том, что когда-то познакомился со мной, и теперь у тебя нет покоя, и твой завтрашний день теряется в тумане неизвестности.

– Единственно, о чём я жалею, – отозвался он, – что у нас нет с собой даже маленького зеркальца.

– Ты имеешь в виду, что я ужасно выгляжу? – спохватилась Соня.

– Нет, я говорю вовсе не о тебе.

– Обо мне? – удивилась Мари.

– О вас, милая моя, о вас! – почти сердито сказал он. – Я подарил вам почти красивое личико, победил, можно сказать, саму мать-природу, а вы так небрежно обращаетесь со своим даром.

– Но что я могу делать здесь, в море? – растерянно отозвалась Мари.

– Хотя бы умыться.

– А морская вода разъест её раны, – поддержала девушку Соня.

– Зато их заживление будет идти куда быстрее. Ну, давайте, Мари, умойтесь, а после этого я даже пожертвую вам немножко питьевой воды, чтобы смыть лишнюю соль.

– Жан, ты как маленький! – возмутилась Соня. – О чём ты думаешь? Мы находимся неизвестно где, плывем неизвестно куда…

Люди увлечённые, как поняла она, не всегда могут трезво оценивать происходящее. Для них главное – их дело, а там хоть трава не расти!

Шастейль вовсе не смутился её наскоком, а стал проявлять даже нетерпение.

– Давай, Софи, садись на весла и греби к берегу.

Соня хотела было отказаться, но в последний момент одёрнула себя. Какие могут быть счёты в их положении! Не думала же она, что сможет не принимать участия в таком деле, как гребля, на всем их пути к спасению.

– Но я тоже не знаю, где он, этот берег! – всё же с невольным раздражением пробурчала она.

– Это ничего. Помнится, ты рассказывала, что у некоторых твоих бабок проявлялся недюжинный талант ясновидения.

– Рассказывала, но я же, если ты помнишь, и сокрушалась при этом, что меня Всевышний никакими талантами не наделил.

– Кто знает, – сказал Шастейль загадочно, – а вдруг именно теперь, когда тебе угрожает опасность, знания предков проснутся… В сложных ситуациях, когда идёт речь о жизни и смерти, человек оказывается способным на поступки, которые в обычной жизни ни за что не стал бы совершать… Садись на весла, Софи, и не спорь! Я хочу наконец посмотреть, что у Мари с лицом.

– Да я и грести не умею, – сказала она, но её никто не услышал. Вернее, на эти слова не обратили внимания.

Ничего не оставалось, как пробраться на место гребца и для начала просто посидеть там, приноравливаясь к кажущимся неподъемными вёслам.

Соня осмотрела море от горизонта до горизонта – никакого знака, указания свыше, – казалось, все части света потеряли вдруг свои направления и слились в некий круг или пятачок, в котором находилась их лодка, чтобы не стоять на месте, а передвигаться по кругу, в зависимости от того, куда направлен нос лодки…

Тогда она задала себе мысленный вопрос, где земля, и на мгновение ушла в себя: чем чёрт не шутит, Жан может оказаться прав. Ничего внутри не отзывалось на её молчаливый вопрос.

Но стоило Соне взяться за весла и неуклюже приподнять их, глубоко погружая в воду, как то ли из глубины моря, то ли откуда-то с неба к ней пришло озарение: берег там!

Она с трудом развернула лодку и, стирая кожу на нежных ладонях, стала грести в сторону этого «там».

Прошло довольно много времени, пока Соня наконец освоилась и перестала дергать весла и погружать их слишком глубоко. И плескать ими, обдавая брызгами сидящих на корме товарищей по несчастью.

Словом, когда дело наконец пошло на лад, она смогла обратить внимание на то, чем занимался в лодке доктор Жан Шастейль.

«Ну понятно, голодной куме всё хлеб на уме», – с усмешкой подумала Соня и очень своим мыслям удивилась. Потому что подумала она по-русски и тут же перевела свою мысль на французский язык, как будто в голове её сидел другой, отличный от первого человек.

Вот так она потихоньку и превращается и не во француза, и не в русского, а непонятно в кого. Как говорила покойная маменька, «пошел к куме, да засел в тюрьме!»

Между тем Жан Шастейль, заставив Мари умыться морской водой, намочил небольшой кусок оторванного от собственной рубашки полотна и осторожно протирал девушке лицо, смывая с него засохшую кровь и что-то при этом приговаривая.

Княжна на минутку прекратила грести и прислушалась.

– Всевышний услышал мои молитвы, не испортил мою работу. Здесь болит? Ничего, пройдёт, а вот здесь ты потерпи немного, разгладим эту припухлость… Еще несколько дней, сойдут твои синяки, и будешь ты у нас снова красавицей.

Соня услышала, как прыснула Мари – странно, с доктором она в момент становилась другим человеком, даже будто кокетничала, чего за ней в другое время Соня не замечала.

– Не помню, чтобы я была красавицей, – проговорила та, – но вам виднее.

А на самом деле их общение слишком затягивалось, в то время как руки княжны начинали всерьез болеть, так что она, глядя на них, невольно застонала, чем привлекла наконец внимание Шастейля.

– О, Софи, у тебя уже кровавые мозоли. Прости, я увлёкся. И эта моя глупая затея насчет того, что ты почувствуешь нечто свойственное особо одарённым людям… Они безошибочно определяют части света, находят в песках воду… Я подумал, что вдруг к тебе придет некое озарение… насчёт берега…

– И ты не ошибся, Жан! – вскричала Соня и так резко поднялась с сиденья, что чуть не опрокинула лодку.

– Ты хочешь сказать, что почувствовала… что знаешь, где берег?

– А куда, ты думаешь, я гребла?

– И куда?

– Да к берегу же!

– Ну, это ты брось! – недоверчиво произнес Шастейль. – На дворе у нас, хвала Господу, тысяча семьсот восемьдесят шестой год, ведьм мы всех пережгли ещё два века назад…

– Варвары! – фыркнула Соня.

– Скажи теперь, что ты слышала мычание коров.

– Чего не слышала, того не слышала, – сказала Соня. – Но разве не ты только что уговаривал меня вспомнить о даре предков и поднатужиться, увидеть за много миль отсюда берег земли?

– Так он все же за много миль отсюда? – уныло протянул Жан.

– Я этого не говорила. Могу даже сказать точнее: если ты будешь посильнее налегать на правое весло, мы доплывем до него гораздо быстрее.

Внезапно что-то выскочило из воды и, пролетев над Сониной головой, плюхнулось прямо в воду. Княжна от страха завизжала самым неподобающим образом.

– Не бойтесь, госпожа, – тронула её за руку Мари, – это всего лишь летающая рыба.

– А разве такие бывают? – переведя дух, спросила Соня.

– Конечно, бывают, – ответила Мари. – Когда вы… лежали там, на палубе, я стояла у борта и много их видела. А ещё один матрос выловил из моря какого-то водяного паука, такого здорового да страшного…

– Паука? – содрогнувшись, переспросила Соня.

– Не пугайте княжну, Мари! – усмехнулся Жан. – Никакой это не паук, а всего лишь кальмар. Такой съедобный моллюск. Если его правильно приготовить…

– Только не надо мне рассказывать про вашего моллюска! Я всё равно не стану его есть, даже будучи очень голодной.

– Не зарекайтесь, Софи, – покачал головой Шастейль. – Если ваш нюх – или ясновидение – нас подвёл, кто знает, как надолго придётся нам растягивать скудные запасы пищи и что по причине отсутствия оной есть!

– Как же так, – вмешалась вдруг Мари, которая прежде такой привычки не имела, – вы же говорили про берег, и вдруг – растягивать?

– Я же сказал, на всякий случай, – возразил Жан. – Вдруг княжна ошиблась. Мы будем надеяться, а окажется, что всё напрасно.

– Тебя бросает из одной крайности в другую, – рассердилась Соня. – Я бы даже посоветовала тебе держать свои сомнения при себе. Еще накликаешь чего-нибудь…

– В самом деле, доктор! – Мари приложила забинтованную руку к груди. – Положимся на Господа. Помог же он нам уйти с корабля вовремя. Как подумаю, что ещё немного… – Она вздрогнула и перекрестилась.

– Ты боишься умереть от голода? – поинтересовался Жан, налегая, как и было сказано, на правое весло.

– Я боюсь за госпожу, – сказала Мари и посмотрела на Соню таким влюбленным взглядом, что у Сони от умиления на глаза навернулись слезы.

– Спасибо, Мари, – шепнула она и кончиками пальцев осторожно коснулась её щеки. – Нам остается молиться и грести туда, где должен быть берег.

Глава четвертая

Берег всё же оказался не так близко, как всем троим хотелось бы. Да и Жан, непривычный к такой тяжелой работе, как гребля, утомился и уже веслами еле шевелил.

Внезапно он перестал грести и насторожился, вытянув голову в ту сторону, в какую до сих пор греб.

– Слышите? – спросил он шепотом.

– Кажется, звонит колокол, – неуверенно проговорила Мари.

– Колокол? – встрепенулась Соня, которая до того времени сидела, погруженная в свои невеселые думы.

– Мне тоже показалось, что колокол, – подтвердил Жан.

Соня прислушалась, но ничего не услышала. Видимо, озарение, пришедшее к ней, вовсе не походило на легендарный дар предков. А явилось лишь недолгим отзвуком его. К счастью, его хватило на то, чтобы грести в правильном направлении, как хотелось думать.

– Давайте, господин граф, я сяду рядом с вами и буду грести здоровой рукой, – предложила Мари, – так мы доберёмся быстрее.

Жан молча подвинулся на сиденье, позволяя девушке взяться за весло.

Туман появился так неожиданно, что сидящие в лодке даже не успели сообразить, что произошло. Вдруг появилась перед глазами серая пелена, словно до тумана сгустилось само время, и в наступившей тишине было слышно лишь, как опускаются в воду вёсла: шлёп, шлёп! И звук капель стекающей с вёсел воды.

Соня испытывала жутковатое ощущение: как будто некий могущественный волшебник поместил их вместе с лодкой в тесный узкий сосуд и плывут они в этом сосуде к его горлу, у которого их поджидает разинувшее рот чудовище, которое попросту втянет их в себя…

Она тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения, и вдохнула побольше странно плотного, густого воздуха.

Но Жан с Мари продолжали грести, и ничего не происходило.

Страшная усталость навалилась на Соню. Она сползла на дно лодки, положила под голову мешок с провизией и заснула тяжелым обморочным сном.