Закат Пятого Солнца

– Думаешь, это наказание? – шепотом спросил Фернан.

– Если и наказание, то очень распространенное, – так же тихо ответил Себастьян. – Обрати внимание, здесь у многих дикарей кожа на макушке в ожогах. Скорее всего, это сознательная попытка уничтожить волосы. Хорошо, что в Европе монахам тонзуры не выжигают, а просто выбривают. Здесь люди к полумерам не привыкли. Дикари, что с них взять. Один раз постарались, зато результат на всю жизнь.

– Идем отсюда, меня от этого запаха мутит.

Особенно шокировало испанцев зрелище подточенных пемзой зубов, которые в итоге приобретали заостренную треугольную форму. Улыбка такого человека могла не на шутку перепугать неподготовленного человека.

– Все эти процедуры наталкивают меня на мысль, что индейцы считают человеческую внешность несовершенной и стараются на свой лад исправить недочеты природы, – сказал как-то Фернан. – Короче, для них тело – это податливая глина, которую было бы преступлением оставлять в первозданном виде.

– Что же тут удивительного, – ответил Себастьян. – Чем больше украшений, тем, по местным меркам, красивее. Сам видишь, простые крестьяне ходят в обычных однотонных набедренных повязках, а у вождей вся одежда пестрит узорами, вышивками и бусинами. Да и на головах настоящие короны из перьев. То же самое касается домов. Хижина бедняка ничем не примечательна, зато любой дворец стоит на каменной платформе, к тому же испещрен барельефами, красками и лепниной.

Все странности, увиденные в этом городе, требовали объяснений. И конкистадоры упорно пытались понять речь индейцев. Вскоре Фернан осознал, насколько ему повезло с девушкой. Чика была не просто красивой танцовщицей. Она оказалась незаменимой помощницей. Живая, энергичная и непоседливая, она, тем не менее, проявляла недюжинную усидчивость и терпеливость, когда дело касалось изучения языка. Видимо, тоже очень хотела поговорить с Фернаном. Чика могла без устали повторять Гонсалесу какое-то слово и слушать, как он его произносит до тех пор, пока оно не начинало звучать более-менее правдоподобно.

Местный мудрец проводил с испанцами не так и много времени, а вот Чика была рядом почти постоянно. Благодаря ее участию изучение языка продвигалось быстрее. И Фернан с восторгом расписывал Себастьяну то, как Чика ему помогает. Риос только хмуро кивал, но подозрения его крепли с каждым днем. Мальчишка все-таки влюбился! Конечно, выучить речь индейцев нужно как можно быстрее, но что-то Фернан уж слишком много внимания уделял своей танцовщице. В восемнадцать лет сложно не влюбиться в красивую девушку. Себастьян с тяжелым сердцем ждал от этого любовного наваждения каких-то неприятностей в ближайшем будущем.

Обучение давалось Гонсалесу с трудом. Любое не слишком длинное новое слово вело себя покладисто, когда он его учил, но стоило отвлечься буквально на пять минут, как буквы в памяти начинали прыгать и меняться местами. Голова, забитая обрывками чужих разговоров, бесконечным нагромождением звуков и ударений, гудела как колокол. Из этой каши невозможно было выделить хоть одно недавно выученное слово. Фернану иногда казалось, что он такими темпами скорее забудет испанский язык, чем выучит индейский.

Чика иногда не могла удержаться от смеха. Слушая потуги Гонсалеса овладеть ее речью, она поначалу мужественно боролась с весельем, изо всех сил стараясь сохранять невозмутимое выражение лица. Но и ее терпению рано или поздно приходил конец и девушка разражалась хохотом. Титанические усилия, которые испанец прикладывал, и полное отсутствие результата зачастую приводили его в бешенство. Видя, что Фернан выходит из себя, она начинала его поддразнивать. Чика потешно хмурилась, закусывала нижнюю губу, ожесточенно терла подбородок и медленно, по буквам произносила те же слова, над которыми бился он сам. Потом вскакивала и начинала ожесточенно бегать из угла в угол, стуча кулаком одной руки по ладони другой, грозно выкрикивая при этом испанские ругательства, полностью пародируя поведение Фернана. Глядя на эти сцены, он и сам не мог удержаться от смеха. Раздражение его рассеивалось, он сноровисто ловил за талию пробегавшую мимо девушку и привлекал к себе.

– Что и говорить, к языкам у тебя большая способность, – говорил он. – Ругаться по-испански ты научилась буквально моментально.

Она, разумеется, не понимала ни слова из того что он говорил, но по интонации догадывалась, что ярость его улеглась, и все это благодаря ее шутке. Чика с гордостью улыбалась, поблескивала на Фернана темными глазами и прижималась щекой к его груди.

Гонсалес быстро понял, чего ему не хватает для ускорения обучения. Ему нужна была возможность записать все услышанное. Когда эти непослушные слова окажутся в плену, заключенные в несокрушимую темницу сохнущих на бумаге чернил, то уж тогда они больше не позволят себе переставлять буквы по своему усмотрению. Вот тогда-то он окажется настоящим хозяином положения! Но как объяснить индейцам, что ему нужны перья, краски, кисточки и бумага?!

Фернан вышел в коридор и позвал Себастьяна. Заходить без спросу в его комнату он не решался, понимая, что тот вполне может быть всецело занят общением со своей наложницей. На этот раз Себастьян отозвался сразу же:

– Заходи!

Фернан отодвинул матерчатый полог и шагнул внутрь. Долорес, призванная скрашивать одиночество его товарищу, обеспокоенно смотрела на вошедшего. Назвал ее так сам Себастьян, будучи не в силах запомнить и произнести настоящее имя девушки. Долорес относилась к Фернану насторожено, хотя он и не понимал, почему. Гонсалес, не обращая внимания на замершую в углу девушку, уселся на кровать рядом со своим товарищем и спросил:

– Как думаешь, дикари снабдят нас бумагой?

– Разумеется, – рассеянно ответил Себастьян. – Сам видишь, они предоставляют нам все самое ценное. Дворец, пища, украшения, роскошные одежды, прекрасные девушки. И я в очередной раз задаюсь вопросом – чем нам придется за все это платить?

– Ты все еще ждешь от них подвоха? – с легким раздражением спросил Фернан.

Сам Гонсалес, сказать по правде, настолько свыкся с почитанием местных жителей, что почти и не вспоминал о том, что они, по сути, пленники. Молодой и богатый аристократ, он вел здесь столь же праздную жизнь, как и в родной Севилье. Прислуга обеспечивала его всем необходимым для комфортной жизни, и он понапрасну не ломал голову. Рано или поздно нужно будет отсюда сбежать. Но пока что можно наслаждаться роскошью и почтением окружающих.

– Фернан, я не вчера родился на свет, – с усмешкой ответил Себастьян. – Мы ничего не получаем даром. Так в турецких притонах доверчивых людей приобщают к курению гашиша. Первые несколько раз угощают бесплатно. Дурачки верят, что это дармовое угощение. Но постепенно втягиваются и уже не мыслят себя без этой дряни. Готовы что угодно сделать, только бы вновь надышаться дымом. Хоть деньги отдавать, хоть на убийство пойти. За все приходится платить.

– Ладно, думаю, ворох бумаги не слишком увеличит наш и без того немаленький долг перед дикарями.

– Хочешь записать удивительную историю наших путешествий?

– Может быть, когда-нибудь и до этого очередь дойдет, но сейчас у нас дела поважнее есть. Мы куда быстрее изучим язык, если сумеем записать их слова на бумаге.

– Я об этом уже думал, – со вздохом признался Себастьян. – Даже пытался жестами объяснить слугам, что мне нужно, но, то ли они такие бестолковые, то ли уж я не слишком доходчиво показывал.

– Давай действовать проще, – предложил Фернан. – Идем в мастерскую!

Испанцы отправились на фабрику, где индейцы делали бумагу. Мастера охотно поделились с ними своей продукцией. После этого они пошли на базар. Вскоре конкистадоры вернулись домой, неся, как величайшую драгоценность, ключ к пониманию местных жителей – бумагу и краску. Когда они указали торговцу, что им нужна лишь черная краска, он посмотрел на них чуть ли не с жалостью, как на умалишенных. Какой же смысл в одном черном цвете? Ведь письмена должны петь на все голоса! Выражать разные чувства, подчеркивать оттенками то, что невозможно высказать просто изображением! И купец щедро выделил им целый десяток баночек всех возможных цветов. Предложенные ему в обмен бобы какао принимать отказался наотрез. Такой подарок стоил немалых денег. Испанцы уже устали удивляться щедрости местных жителей по отношению к двум чужакам.

Возможность писать казалась Фернану настоящим подарком судьбы. Он разложил рулон на столе и задумался. Что же ему делать дальше? Как передать эти звуки, способные свести любого христианина с ума, привычной для него письменностью? Начать с того, что он любое индейское слово произносил неправильно. Как же безошибочно перенести его на бумагу? Да просто невозможно написать эти щелкающие, шипящие, клокочущие, будто кипящая вода, звуки знакомыми ему буквами – в испанском языке зачастую таких звуков попросту не было.

Фернан начал с давно выученных слов: приветствий и некоторых простых названий. Он писал их в столбик, а рядом выводил перевод на испанский язык. С этим проблем не возникало. Гонсалес знал, что он в любой момент сумеет их прочесть, но стоило ему взяться за новые слова, которые он услышал буквально сегодня от своей маленькой красавицы, как трудности появились сразу же. Пытаясь передать какой-нибудь сложный, незнакомый звук, для которого буквы не было, он применял сочетание нескольких букв, но очень быстро понял, что в разных словах он передает один и тот же звук разными сочетаниями.

Гонсалес отложил лист бумаги и задумался. На Себастьяна надежды у него было мало. Тот, разумеется, тоже умел читать и писать, но себя Фернан справедливо полагал куда более образованным. Если уж он с трудом справляется, то что ждать от товарища. Все же он отправился в соседнюю комнату. Себастьян сидел и учился плести сеть.

– Ты только подумай, эти индейцы, даром что дикари, сети плетут такие, что можно быка поймать, – встретил он Фернана. – Немного не так делают, как у нас заведено. Вот, сижу, пытаюсь научиться. Один из местных показал мне, как они ставят ловушки на мелкого зверя. Нужно будет потренироваться. Когда снова отправимся блуждать по этим лесам, то такое умение нам еще ох как пригодится.

– А я думал, ты сейчас тоже над письменностью бьешься, – с укором ответил Фернан.

– Ай! – разочарованно махнул рукой Риос. – Я и бился до тех пор, пока не почувствовал, что схожу с ума. Звуки индейской речи на бумагу не так и просто перенести. Вот решил пока за сеть взяться. Чуть позже опять вернусь к письму.

Объединив усилия, они добрый час бились над тем, чтобы выработать единую систему, позволяющую правильно писать индейские слова. Под конец оба настолько запутались, что решили отложить это дело до следующего раза. Переключились на остальные, не менее насущные проблемы.

Себастьян обладал куда более практичным умом, чем его молодой товарищ. Он постоянно перенимал у местных жителей разные мелкие хитрости и уловки, позволяющие выжить в лесу. Как понять, что фрукт созрел, соком какого растения можно отогнать надоедливую мошкару. Какие змеи и пауки опасны, а какие нет. Какие лианы достаточно прочны, чтобы при необходимости использовать их как веревку. Бесконечная вереница знаний, которыми он постепенно обучал еще и Фернана.

Вечером Гонсалес снова сидел и бился над письменами. Упорство давало свои результаты. Все удлинялись столбики слов, запечатленных на бумаге. Они пополняли словарный запас испанца, приближая его к пониманию индейцев.

Чика с любопытством смотрела на буквы, которые выводил Фернан. Она, не скрывая скепсиса, перебирала исписанные листы, неодобрительно качая головой. Потом посмотрела на испанца чуть ли не с жалостью и молча протянула руку. Фернан, сообразив, чего она хочет, отдал ей кисточку. Девушка тут же с энтузиазмом принялась за работу. Трудилась она долго. Фернан успел заскучать. Он несколько раз порывался посмотреть на результат ее художеств, но Чика в притворном гневе махала на него узкой ладошкой, отгоняя и не давая посмотреть на рисунок. Она, от старательности высунув кончик языка, долго выводила какие-то линии, очаровательно морщила лобик, что-то бормотала под нос, критически осматривала свое творение. Одним цветом дело не ограничилось. Индианка хватала то одну, то другую кисточку и использовала самые разные краски.

Видя, что работе далеко до финала, Фернан вздохнул и принялся негромко повторять заученные слова индейского языка. Чика, казалось бы, с головой ушла в свою деятельность, но, тем не менее, иногда прыскала, слыша неуклюжие попытки испанца говорить на ее языке.

Приблизительно через полчаса она оторвала взор от своего листа бумаги и с торжеством посмотрела на Фернана. Он понял, что пришло время оценить ее труд, и подошел к столу. Индианка нарисовала целую картину. Довольно устрашающую, следовало признать. Огромная птица, немыслимо когтистая и взъерошенная, расправив широкие крылья, опускалась на землю, где замерла в ужасе человеческая фигурка, закрыв голову руками. Понять страх нарисованного человечка было совсем нетрудно – орел, или кто это был, превосходил размером взрослого мужчину минимум вдвое. Ко всему прочему, в распахнутом клюве торчали огромные кривые клыки, закрашенные темно-красной краской. Таким же багрянцем пылали и когти чудо-птицы. Видимо, до того, как попасть на этот рисунок, она уже успела кого-то загрызть. На голове у нее топорщился хохолок, многообразием красок не уступающий пышным султанам местных вождей. Пушистый хвост с малиновой кисточкой на конце почему-то был задран трубой, ну прямо как у кошки.

Рисунок оказался действительно очень красочным. Чика явно обладала художественным талантом. Ей удалось отлично передать стремительное, резкое движение мощных лап, готовых сомкнуться на теле жертвы, максимальное напряжение мышц орла, нацелившегося на добычу, отчаяние и безысходность миниатюрного человечка. Это был момент высшего триумфа хищника, тот миг, ради которого он и жил. Рядом виднелась обычная тростниковая хижина. Небольшая и довольно простецкая – ей девушка уделила куда меньше внимания, чем живым персонажам своего творения. Она здесь находилась скорее просто как элемент пейзажа. Птица вряд ли поместилась бы в эту хижину.

Чика была своим творением несказанно горда. Стоило лишь посмотреть на ее сияющее личико, чтобы в этом убедиться. Она ослепительно улыбнулась и лукаво посмотрела в глаза Фернану. Он перевел взгляд на исписанные его крупным почерком листы, которые выглядели далеко не так великолепно, как эта чудовищная сцена охоты. Гонсалес сообразил, что Чика так и не поняла, что нарисованные испанцем закорючки – это письменность. Она в них видела только рисунки и справедливо полагала свой шедевр куда более выдающимся, а посему искренне ожидала похвалы.

Фернан вздохнул и послушно сказал по-индейски:

– Красиво!

Это было чуть ли не первое слово, которому его научила Чика. Ей далеко не сразу удалось объяснить ему значение такого отвлеченного понятия, но упорство вознаградилось сторицей. Теперь она готова была по сто раз на день слышать о том, что она красивая, ее лицо красивое, ее глаза красивые, ее губы красивые и, конечно же, ее рисунок тоже красивый.

Чика расплылась в довольной улыбке от услышанного комплимента, усадила Фернана на кровать и сама уселась ему на колени, обвив руками шею.

– Господи, надеюсь, что эта тварь всего лишь результат богатой фантазии моей красавицы, а вовсе не реально существующий хищник, – пробормотал Гонсалес. – Не хватало еще, чтобы подобное чудовище напало на нас с Себастьяном, когда мы все-таки сумеем сбежать от индейцев. Этот орел размерами не уступает хорошему коню.

Чика непонимающе взглянула на испанца. Тот лишь покачал головой и улыбнулся, показывая, что не сказал ничего важного. Рисунок танцовщицы с этого дня лежал на самом видном месте в центре большого стола, где и полагалось находиться бесспорному шедевру.

Фехтованию конкистадоры по-прежнему уделяли много времени, не допуская никаких зрителей. Слушая из соседней комнаты частый перестук деревянных мечей, Чика сгорала от любопытства. Она уже поняла, что ее белолицый любовник – великий воин. Ну и что из того, что его сумели пленить вообще без боя?! Наверняка, это простая случайность! Почему он так скрывает свое мастерство? Однажды она шагнула к кровати, взяла в руки меч, и подошла к Фернану, протягивая ему оружие. Гонсалес выдернул клинок из ножен и вопросительно посмотрел на нее. Чика устроила целую пантомиму, пытаясь объяснить, что она хочет увидеть, как нужно обращаться с мечом.

Фернан взял в левую руку кинжал. Сделал несколько пробных взмахов, разминая руки, после чего разразился целой серией рубящих, режущих и колющих ударов. Он атаковал воображаемого противника, уходил от мнимых выпадов, наседал, отступал. Клинки со свистом разрезали воздух. Оценить смертоносность фехтования мог только опытный воин, но девушка, сама прирожденная танцовщица, видела в этом представлении скорее танец. И могла по достоинству оценить его сложность. Чика, едва не прыгая от нахлынувшего возбуждения, с нескрываемым восторгом что-то закричала, сопровождая свою тираду активной жестикуляцией. Она с детской непосредственностью подбежала к замершему испанцу и несмело прикоснулась пальцем к заточенной кромке меча. Ощутив его остроту, она только удивленно ахнула.

– Ты так ничего не поймешь, – сказал Гонсалес. – Пойдем к Себастьяну, увидишь, что такое бой с настоящим противником.

Счастливые и немного запыхавшиеся, они ввалились в соседнюю комнату.

– Себастьян, вставай! Давай покажем, что такое искусство настоящего испанского кабальеро.

Риос, услышав такое предложение, посмотрел на Фернана волком.

– У меня к тебе предложение куда лучше. Отошли свою красавицу, нам нужно серьезно поговорить.

Молодой человек, совмещая слова и жесты, объяснил Чике, что представление откладывается. Девушка разочарованно пожала плечами, надула губки и вышла.

– Ты что, совсем головой думать разучился? – напустился Себастьян на друга. – Мы же договаривались никому не показывать свое мастерство.

– Ну Чике-то почему нельзя? Подумаешь, девушке хочется посмотреть на нашу тренировку. Когда бы она еще увидела схватку таких бойцов? – Фернана распирало от желания похвастаться своим искусством.

– Проклятье, я смотрю, эта маленькая ведьма так тебя очаровала, что ты уже совсем соображать перестал! Захотелось покрасоваться перед девушкой? Ответь мне на один простой вопрос – ты собираешься возвращаться на Кубу? – серые глаза Риоса смотрели гневно и неодобрительно.

– Конечно, собираюсь! – возмущенно ответил Фернан. – Какие тут могут быть сомнения?

– Самые основательные. Ты с Чикой почти не расстаешься. Язык учишь с ней, отдыхаешь с ней, даже на прогулки по городу она тоже через раз увязывается вместе с нами.

– Вот так претензия! – рассмеялся Фернан. – Можно подумать, ты мало времени проводишь в объятиях своей любовницы.

Разговор предстоял сложный. Себастьян начал его с тяжелым сердцем. Неужели размеренное течение местной жизни, всеобщее почитание да еще эта наложница настолько поглотили Фернана, что он готов забыть обо всем на свете? Больше всего Риос опасался услышать от товарища признание, что тот влюбился в Чику и собирается забрать ее с собой.

– Послушай. Ты правда думаешь, что эта дикарка тебя любит?

Гонсалес не успел ничего сказать. Стоило Себастьяну посмотреть на расплывающееся в довольной улыбке лицо друга, как он сразу же угадал ответ.

– Не обольщайся, Фернан. Нам тут предоставляют все, чего бы мы не захотели. Поселили во дворце, одели как вождей, кормят деликатесами, – перечисляя, Риос загибал пальцы. – Каждый день угощают какао. А ведь оно здесь вместо монет. Считай, потчуют настоящим золотом этой земли. Когда ты проявил интерес к Чике, то разве тебе могли отказать? Девушка выполняет то, что велели местные правители.

– Ну так и давай пользоваться всеми этими благами, не забивая головы всякой ерундой! Что тебе покоя не дает?!

Голос Гонсалеса звучал раздраженно. Себастьян мысленно выругался. Похоже, что его молодой и совсем еще неопытный товарищ действительно влюбился. Разбивая его иллюзии, можно запросто лишиться друга. Что уж может быть хуже, чем рассориться в такой ситуации, когда вокруг тысячи индейцев и только в единстве сила? Да и кто знает, что натворит рассерженный Фернан?

– Ты ждал от дикарей подвоха постоянно, пока не заполучил любовницу, – терпеливо ответил Себастьян. – С этого дня тебя как подменили. Ты, похоже, больше ничего не опасаешься. Сколько живу, ни разу не видел, чтобы с пленниками так обращались. Поверь, я много чего повидал. Не злись, может быть, ты Чике и в самом деле приглянулся. Но отнесись серьезно к моим словам. Я не исключаю вероятность того, что она, возможно, все, что узнает про нас, сразу же передает местным вождям.

– По-твоему, ее приставили шпионить за нами? – холодно спросил Фернан.

– Не исключено, – настойчиво повторил Риос.

– Ты несешь какую-то чушь. Что такого она может про нас узнать? Мы же и так перед дикарями как на ладони! Да, к нам относятся, как к королям, но ты и сам подумай! Индейцы ведь никогда не видели таких людей. Вот и преклоняются. Может, и моя золотая статуэтка сыграла свою роль. От тебя только и слышно: будь осторожен, жди подвоха, кругом враги! Ты можешь толком сказать, что нужно делать?

– Я вижу только, что ты без Чики уже и дня прожить не можешь! – вспылил и Себастьян. – Вон, волосы уже отрастил, осталось только собрать их в пучок на макушке и украсить перьями. Я не знаю, чего от тебя и ждать. На следующий раз заявишься в мою комнату с татуировкой через всю физиономию и заявишь, что своей наложнице ты так больше нравишься. А там и вовсе надумаешь остаться тут жить.

– Я хочу сбежать, но ты и сам понимаешь, что сейчас это невозможно. Куда идти? Тут куча городов и мы не можем быть уверены, что в любом из них нас ждет теплый прием. Мы вынуждены оставаться здесь, где к нам хотя бы относятся достойно. И хватит клеветать на мою красавицу!

– Ладно, Фернан, ответь на один вопрос. Когда появится шанс покинуть город, ты не будешь колебаться?

Ответ был для Себастьяна крайне важен. Он отлично понимал, что даже вдвоем выбраться отсюда будет невероятно сложно. Пытаться преодолеть сотни миль джунглей в одиночку казалось сущим самоубийством.

– Уйдем при первой возможности, – решительно кивнул Гонсалес, радуясь тому, что неприятный разговор подходит к концу.

– Самое главное, чтобы ты Чике своей не проболтался, что мы хотим сбежать. Не хватало еще, чтобы она потом случайно рассказала об этом кому-нибудь из индейцев.

– Не проболтаюсь! – раздраженно ответил Фернан. – Совсем меня дураком считаешь? Я не меньше твоего хочу оказаться среди наших соотечественников.

Слова Фернана не убедили Себастьяна. Он понимал, что его молодой друг говорит сейчас искренне, но что ждет их в будущем? Привычки засасывают человека не хуже зыбучих песков. Прожив среди индейцев достаточно долго, Гонсалес вполне может свыкнуться с местным бытом, обычаями, даже со странной модой, и прийти к выводу, что такая жизнь совсем неплоха. Тогда о возвращении на Кубу останется лишь мечтать. Сам Риос, хотя и охотно пользовался всеми предоставленными благами, но знал, что сумеет от них отказаться, если появится шанс сбежать.

8. Религия

Размеренный ритм жизни вскоре всколыхнул очередной праздник. День начинался так же, как и обычно. Чика осторожно выскользнула из-под руки Фернана, стараясь его не разбудить. Она вообще вставала раньше испанца. Гонсалес сквозь дрему слышал, как девушка возится, умываясь и одеваясь. Он что-то неразборчиво буркнул и снова провалился в сон. Когда испанец все же проснулся, то его маленькой красавицы в комнате не было. Досадливо поморщившись, он встал, потряс головой и потянулся к кувшину с водой. Через несколько минут, сполоснув лицо и ладони, и нацепив местную одежду, Фернан позвал слуг. Те появились практически сразу же и, выслушав приказ насчет завтрака, поспешно удалились.

В голове мелькнула мысль, что кое-что, как будто бы, и вовсе не изменилось с тех пор, как он покинул Севилью. Просторное жилище, вежливая прислуга, девчонка хорошенькая вот еще всегда под боком. Несколько странная, чего уж греха таить, как на испанский вкус. Но спасибо и на том, что хоть голова не сплющена! Короче говоря, жизнь он сейчас вел вполне приличную для кабальеро! Однако различий было больше, и уж на что он теперь никак не мог пожаловаться, так это на скуку. Не зря, выходит, покинул родину и отправился на другой конец света. С другой стороны, подвигов, о которых он так мечтал, Фернан пока тоже не совершил. Так куда все-таки подевалась Чика?

Через минуту вернулись слуги, таща настоящую гору всяческой еды и следом за ними в комнату ворвалась запыхавшаяся, совершенно счастливая Чика, у которой на запястьях звенели колокольчики. Она чуть ли не скакала от возбуждения, скороговоркой выдав целую тираду прочим индейцам, громко смеялась и энергично жестикулировала. Те, выслушав девушку, и сами заметно оживились и, переговариваясь между собой, поспешили к выходу.

Фернан уселся за стол, поманил девушку к себе, думая, что она разделит с ним завтрак, но Чика была так взвинчена, что не могла усидеть на месте. Она сыпанула целым ворохом слов, из которых испанец еле уловил несколько знакомых. «Люди», «солнце» и «красиво» – не слишком много, чтобы понять, что же она пыталась объяснить. Девушка пробежалась по комнате, окутанная звоном бубенцов, выглянула из окна, затем снова двинулась к сидящему Фернану. Все движения резкие, порывистые – она будто никак не могла унять бьющую через край энергию. Поняв, что словами понимания не достигнуть, Чика ткнула себя пальцем в грудь, потом указала сквозь стену на центр города, где возвышались пирамиды. После чего вышла на центр комнаты и принялась танцевать, покачивая бедрами и иногда резко встряхивая руками, дополняя движения аккомпанементом колокольчиков.

Фернан сообразил, что на сегодня намечаются какие-то народные гуляния, на которых его красавице предстоит выступать с танцем. Он приподнялся из-за стола, собираясь одеться и идти на праздник, но девушка подскочила, положила узкую ладошку ему на плечо и опять рассыпалась в каких-то объяснениях. Поняв, что он не разобрался в ее словах, она нахмурилась, закусила губу и сподобилась на более простую фразу:

– Сиди. Ешь.

Фернан пожал плечами и потянулся за очередной лепешкой. Видимо, до начала праздника времени хватало. Чика же усидеть на месте не могла. Она продолжала приплясывать, покачиваться, вращаясь вокруг своей оси, грациозно взмахивая руками и время от времени стреляя глазами на испанца. То ли разминалась перед выступлением, то ли дразнила его своим гибким точеным телом. Гонсалес быстро сообразил, что более верным является второе предположение. Он решительно встал и направился к ней. Чика, безошибочно прочитав намерения Фернана по его загоревшимся глазам, довольно рассмеялась, отскочила и кокетливо бросила:

– Нет!

Затем выпорхнула из комнаты, остановилась сразу за дверным проемом и поманила испанца за собой. Фернан, уразумев, что она совсем не собирается даваться ему в руки, фыркнул и принялся одеваться. Не желая заставлять девушку ждать, он спешил, но одежды было куда как много. Штаны, рубашка, куртка, кираса, пояс, плащ, шлем, сапоги, оружие… Пока все это напялишь, уже и праздник закончится! И все же Гонсалес скорее пропустил бы выступление Чики, чем согласился выйти на улицу в дикарском обличии. Он верил, что идея носить испанский наряд за пределами дома являлась абсолютно правильной. Рано или поздно, когда придет время сбежать, они должны быть полностью экипированы и не вызывать этим подозрений ни у одного из индейцев.

В коридоре его, кроме Чики, поджидал еще и Себастьян со своей наложницей. Риос только что вышел из соседней комнаты.

– Доброе утро! – беззаботно поздоровался Себастьян. – Похоже, сегодня у местных жителей большой праздник. Твоя Чика успела нас оповестить. Готов?

– А мне-то чего готовиться? – ответил Фернан. – Это вон Чика будет танцевать, а нам с тобой роли отведены куда скромнее – среди зрителей.

– Уверен? – на мгновение помрачнев лицом, спросил Себастьян. – С этими дикарями никогда не знаешь, чего можно ожидать.

Они выбрались на улицу, в сопровождении неизменного эскорта. Семь воинов и трое слуг – всего, вместе с девушками, получалось четырнадцать человек. Вроде и немало, но снаружи людей было так много, что они тут же растворились в общем потоке. Чика не отходила от Фернана, ежесекундно дергая его за рукав и указывая пальцем то на какое-нибудь строение, то на кого-то из идущих в толпе, и без умолка щебетала. Видимо, в азарте забыла, что Гонсалес понимал в лучшем случае одно из пяти ее слов.

Испанцы осматривались по сторонам. Окружающие их индейцы несколько примелькались и уже не производили такого ошеломляющего впечатления, как при первой встрече. Некоторых они даже узнавали. Вот слева шел важный, немолодой уже мужчина, с властной осанкой и гордо вскинутой головой. Вокруг него вилась целая стайка слуг. Фернан и Себастьян уже несколько раз видели его на базаре. Насколько им удалось понять, это был купец, прибывший издалека. Именно с ним испанцы надеялись переговорить, как только изучат язык получше. Возможно, он, много странствовавший и много повидавший, что-нибудь слышал про таких же людей, как они. Или же этот купец сможет хотя бы рассказать, что за земли лежат вокруг. Но сейчас, с их-то познаниями в местном наречии, к нему было еще никак не подступиться.

Чика на секунду отстала от своих спутников. Она восхищенно замерла возле громадного попугая, который с важным видом восседал на руке у сухого, сморщенного, как печеное яблоко пожилого индейца. Красно-сине-желтая птица, встопорщив перья на шее, что-то неторопливо и с важностью ворковала. Фернан обернулся и подошел поближе. Поначалу он думал, что попугай просто бормочет, но вскоре из мешанины звуков ухо уловило знакомое слово – «Солнце». Гонсалес недоверчиво тряхнул головой, решив, что ему почудилось и вслушался внимательнее. Вскоре до него донеслось еще несколько варварски искаженных, произнесенных с ужасным говором, но все-таки узнаваемых слов индейской речи.

– Себастьян, ты только посмотри! Да эта птица говорит!

Попугай строго покосился на них. Крупный, вместе с хвостом чуть ли не в половину человеческого роста, с очень большим круто изогнутым клювом, он сидел на запястье у хозяина совершенно спокойно, не делая попыток улететь. Чика несмело протянула к нему палец, коснулась крыла и что-то сказала. Птица тут же повторила ее слово, чем вызвала у девушки настоящий восторг.

Но чтобы полюбоваться бесконечными диковинками не хватило бы целого дня. Чика сама же первая отвернулась от попугая и решительно направилась в сторону высящихся уже совсем недалеко пирамид. Фернан двинулся вслед за ней, мысленно проклиная местную жару. Солнце стояло высоко, немилосердно нагревая воздух. Они, влекомые толпой, вскоре вышли на площадь, где людей было уже просто не счесть. Чика их покинула, видимо, отправилась готовиться к выступлению.

Испанцы вертели головами, рассматривая все происходящее вокруг. В честь праздника индейцы принарядились, яркостью нарядов соперничая с теми же попугаями. Горожан развлекали снующие туда-сюда фокусники и жонглеры. Сквозь массу людей протискивались продавцы всевозможных угощений. Они деловито таскались со своими корзинами, громко нахваливая товар. Пару раз подходили и к европейцам, но те неизменно отказывались от предложенных блюд. Еда выглядела странно, и понять ее происхождение удавалось не всегда. Испанцы уже убедились, что дикари готовы в свое меню включить практически что угодно, вплоть до сушеных насекомых, а потому остерегались пробовать незнакомую пищу.